– осведомилась Лейла, подсаживаясь к их столу.
– Война, – коротко ответил Стен. Лейла равнодушно пожала плечами.
– Почему бы вам для разнообразия не поговорить о чем-то другом? Например, о сексе. Потрясающем великолепном сексе.
Стен и Валентина рассмеялись. Если бы не ежедневные спектакли, вряд ли Лейла вообще вылезала бы из постели Рори О'Коннора.
– Корда собирается снимать любовно-приключенческий фильм о жизни лорда Нельсона, одного из самых великих адмиралов Англии, и леди Гамильтон, – сообщила Лейла, закуривая сигарету. – Ходят слухи, что на главные роли он берет Лоуренса Оливье и Вивьен Ли.
– Насколько я понимаю, на эту картину его вдохновила война, – уверенно объявил Стен, поднимаясь. – Кто хочет еще кофе?
Когда Япония атаковала Пёрл-Харбор и втянула в войну Америку, Валентина почувствовала только облегчение. Она с головой ушла в организацию и поддержку благотворительных вечеров, концертов, базаров в пользу американского Красного Креста, фондов помощи Франции и Англии. Джеймс Стюарт вступил в военно-воздушные войска США и был послан в Британию; Кларк Гейбл последовал его примеру. Валентина переписывалась с обоими, спрашивая между делом о Дэвиде Найвене, Видале и многих других актерах и режиссерах, находившихся в Великобритании. Но в каждом письме она со страхом искала имя Видала. Видала, о котором не переставала думать каждый раз, когда читала военные отчеты или смотрела кинохронику.
Саттон Хайд и его жена приехали в Нью-Йорк.
– Ты выглядишь усталой, Валентина. Нужно отдыхать хотя бы немного, – твердил ей Саттон, приходя в гости. – Если будешь продолжать в том же духе, скоро свалишься.
– Со мной все в порядке, Саттон. Пожалуйста, не волнуйся.
Но Саттон заметил синие тени под ее огромными глазами. Валентина лгала, и он знал это.
– В какой исторической драме Тео собирается снимать тебя на этот раз? – поинтересовалась она, меняя тему.
Ей нравилось общество Саттона, напоминавшего ей о «Королеве-воительнице», о замужестве, о Паулосе. С ним не было связано никаких грустных событий, и Валентина порадовалась, что он слишком стар для армии и поэтому может уделять ей так много времени в Ныо-Иорке.
– «Капитан Блек», – ответил Саттон, поднимая глаза. – Я должен играть английского графа, взятого в плен за выкуп. Это, конечно, будет сущим кошмаром! Теодор не имеет ни малейшего представления об истории. Без Видала он ни на что не способен.
При упоминании Видала на них словно надвинулась черная тень, и оба замолчали. Видал. Сердце Валентины заныло. Жив ли он? Счастлив ли?
– Я замерзла, – пробормотала она, хотя жара стояла невыносимая, и, поплотнее закутавшись в кардиган, попросила горничную зажечь камин в гостиной. Но так и не согрелась – ледяная тревога, сковавшая в тот день, когда она получила телеграмму Видала, так и не покинула ее. Осталась с ней навсегда.
– Что произошло между тобой и Видалом? – мягко спросил Саттон. – Я видел фото, снятое на вечере в честь премьеры «Гедды Габлер». Вы стояли вместе, и я подумал… – Он выразительно поднял плечи. – …подумал, что наконец и вы будете счастливы.
Горничная принесла поднос с полупрозрачными фарфоровыми чашечками и чайник с любимым чаем Саттона «Эрл Грей». Валентина подождала, пока она поставит поднос и уйдет, и впервые с того ужасного дня призналась:
– Я тоже так думала, Саттон. Та ночь стала самой счастливой в моей жизни.
Отблески пламени играли в ее волосах, подчеркивая чистоту просриля. У Саттона перехватило дыхание. Она была самой прекрасной женщиной, виденной им в жизни. И самой грустной.
– На следующий день Видал уехал в Лос-Анджелес, чтобы сказать Кариане о разводе. Мы собирались пожениться, Саттон. И поженились бы, если… – Глаза ее потемнели, а кулаки сжались. – …Если бы не этот проклятый пожар!
Нечеловеческая мука в ее голосе словно опалила его.
– Я понимаю. Вы решили немного повременить. Кариане было очень плохо, но…
– Он не захотел ждать, – перебила она, и тоска мгновенно исчезла. Перед ним сидела усталая, истерзанная горечью и болью женщина. – На следующий день он прислал телеграмму, прямо из больницы. Развода не будет. Он не пожелал больше меня видеть. Остался с Карианой. Сделал свой выбор, – глухо договорила она.
Когда «Гедду Габлер» наконец сняли с репертуара, Валентина отказалась от всех предложенных сценариев, говоря всем, что пока не будет сниматься в кино. Вместо этого она отправилась в Объединенный отдел организации досуга войск и предложила свою помощь.
Офицер, принявший ее, был крайне польщен, но не проявил большого энтузиазма.
– Нам нужны скорее эстрадные артисты. Танцоры, певцы и тому подобное.
Глаза Валентины блеснули.
– Лейтенант, я именно то, что вам необходимо. Поверьте, я могу заставить любого солдата хотя бы на время забыть о пережитых ужасах.
Лейтенант расплылся в улыбке.
– Один взгляд на вас, мадам, и они вообще не будут знать, на каком свете очутились!
Саттон подарил ей револьвер сорок четвертого калибра с инкрустированной перламутром рукояткой, служивший ему во время первой мировой войны.
– Надеюсь, тебе не придется воспользоваться им, дорогая, но если не повезет, не задумываясь нажимай на курок. Промедление может оказаться роковым.
Он дружески расцеловал ее на прощание. Глаза его при этом подозрительно блестели. Услышав о планах Валентины, Роган Тенант попросил разрешения сопровождать ее. Они сделают несколько сценок вместе. Он будет петь. И вообще ему претит играть героев в павильонах студии, пока его земляки гибнут на полях сражений. Людей его возраста уже не берут в армию, но по крайней мере он хотя бы выполнит свой долг.
Валентина отвела Рогана в штаб-квартиру Объединенного отдела организации досуга войск на Парк-авеню, дом один. Военные были рады появлению прославленного актера, а сам Роган пришел в восторг от почетного звания полковника, присвоенного ему на случай, если актер попадет в плен.
Они вылетели на потрепанном военном самолете через Азорские острова на Касабланку, а потом в Алжир и Италию. Оба, словно сговорившись, никогда не упоминали о прошлом; казалось, они всегда были добрыми друзьями.
– Ты не скучаешь по Александру? – спросил как-то Роган, когда они ехали по затемненным улицам в театр, где должны были выступать.
– Скучаю, но он понимает, почему нам пришлось расстаться. Он пока живет у Лейлы.
Валентина выглянула в окно. На улицах Неаполя царил непроглядный мрак. После войны, где бы она ни работала, Александр всегда будет рядом.
Поездка оказалась крайне утомительной. Они добирались с громадными трудностями, неудобствами и часто подвергались опасности, но восторженный прием, который им всюду оказывали, вознаграждал за все. На сцене Валентина неизменно появлялась в самых смелых и облегающих платьях.
– Эти люди месяцами не видят женщин, – пояснила она, когда полковник робко предложил ей одеваться поскромнее, чтобы не вызывать каждый раз такого фурора.
– Я хочу напомнить им, как выглядит мирная жизнь.
– Вы правы, мадам, – вздохнул полковник, нервно теребя воротничок.
До поездки она сомневалась в своих вокальных способностях, но выбранные ею задорные, чувственные, полные двусмысленных намеков песенки постоянно встречались восторженным ревом. Солдаты вопили до хрипоты.
Валентина не раз приезжала на передовую, чтобы заставить солдат хотя бы ненадолго забыть о войне. Днем же все стразы и стеклярус исчезали, она надевала военную форму рядового – китель, брюки, ботинки и, при необходимости, каску. Однако она по-прежнему выглядела так ослепительно, что восхищенные поклонники часто задерживали джип, в котором она ехала, часами не давая дороги.
Добравшись до Лондона, она решила отдохнуть несколько дней, и Роган отвез ее в коттедж Дэвида Найвена, близ Виндзора. Они провели там чудесный уик-энд. Валентина играла в саду с детьми Найвена, весело слушала, как Роган описывает их приключения, и узнала все последние новости.
– А Ракоши? – спросил Роган Дэвида, когда они рассказали друг другу все что можно об общих друзьях из Голливуда, служивших в Европе. – Кто-нибудь знает, где он?
Валентина судорожно вцепилась в подлокотники плетеного кресла. Она больше не слышала ни смеха детей, ни пения птиц в ветвях деревьев.
– Он на полуострове Пелопоннес, назначен британским офицером связи между нашими парнями и эдес – греческими партизанами под командованием Зерваса, – сообщил Дэвид и, усмехнувшись, добавил: – Бог знает, зачем ему это понадобилось! Я думал, он венгр, а не грек.
– Да Ракоши мог бы в два счета убедить командование в том, что он сам Чингисхан, лишь бы попасть на фронт, – засмеялся Роган.
Драгоценная бутылка скотч-виски, привезенная ими из американской гарнизонной лавки, была распита, и разговор зашел о другом.
Но Валентина по-прежнему молчала, поигрывая стаканом. Видал в Греции. Что, если он погибнет там, как Паулос?
Она закрыла глаза, пытаясь побороть накатившую тошноту. Он не может умереть. Пусть он бросил ее ради Карианы, пусть отвернулся и забыл о ней, но умереть он не может! Она не вынесет даже мысли об этом!
– Нам пора, – обратился к ней Роган. – Тебе еще предстоит ужин с шишкой!
Валентина, улыбнувшись, встала. Она с присущей ей скромностью никому не сказала о том, что ужинает сегодня с премьер-министром Англии Уинстоном Черчиллем. Сообщит ли он ей что-нибудь о венгре, ставшем британским офицером связи где-то на Пелопоннесе? Вряд ли. Государственный деятель не обязан знать обо всех офицерах…
По дороге в Лондон Валентина молча смотрела из окна машины на темные поля. Сколько еще пройдет времени, прежде чем ей станет все равно? Прежде чем он перестанет день и ночь являться ей в мыслях, прежде чем она забудет его навсегда? Ответ поразил как удар грома. Никогда. Пока она живет и дышит, Видал останется с ней.
– На следующей неделе Рим, а потом Аахен, – жизнерадостно заметил Роган. – Интересно, что ты испытываешь при мысли о том, что ступишь на немецкую землю? Такая перспектива не пугает тебя до смерти?
– Нет, – покачала головой Валентина, улыбаясь его мальчишескому энтузиазму.
Она боялась в жизни лишь одного – потерять Видала. Теперь же, когда это случилось, весь страх иссяк. Утром она увидится с офицером по особым поручениям, чтобы уточнить дальнейший маршрут. Он расскажет ей о положении в Греции. Но даже он не может знать, живы ли Эванджелина… Мария… Аристея… Или Видал.
Глава 26
Пели британский премьер и работал по двадцать часов в сутки, то по нему это было незаметно. Его интерес к Голливуду ничуть не уменьшился. За шампанским он признался Валентине, что прекрасно знаком с Александром Кордой и сам подал ему идею постановки «Леди Гамильтон» с Лоуренсом Оливье и Вивьен Ли в главных ролях.
– В 1940 году многие американцы выступали против вступления страны в войну, – сказал он, сжав полные тяжелые губы. – Поэтому я и рекомендовал ему этот сюжет, надеясь, что такая картина вызовет сочувствие к положению Англии и Америка откроет второй фронт.
– Но тут вмешались японцы и ускорили события, – лукаво заметила Валентина.
Черчилль усмехнулся, явно наслаждаясь обществом очаровательной гостьи.
– Совершенно верно, но Корде об этом лучше не говорить. Он уверен, что лишь благодаря ему все и произошло.
Слуга налил премьер-министру бренди, но Валентина прикрыла свой бокал ладонью.
– Скажите, легко ли венгру стать британским офицером связи? – осведомилась она.
– Безумно трудно, – ответил Черчилль, сожалея, что ужин скоро подойдет к концу.
– Моему другу это удалось. Видалу Ракоши, кинорежиссеру. Он, кажется, воюет на Пелопоннесе. Я так долго не получала о нем известий…
Черчилль ободряюще похлопал ее по руке.
– Когда придут очередные сводки, я позабочусь, чтобы они до вас дошли. Ну а теперь, боюсь, вы должны меня извинить. Пора, – вздохнул он и поднялся, чтобы вернуться к своему письменному столу и заждавшимся сотрудникам министерства.
Офицер по особым поручениям, с которым она встретилась на следующее утро, тоже ничем ей не помог. О людях, служивших на подобных должностях и фактически в тылу врага, знали лишь очень немногие высшие чины. Валентина нашла утешение в длинном письме к Александру, хотя сомневалась, что сын его получит. Боже, как она ненавидела войну! В Америке присутствие войны было почти не заметно, здесь же, в Европе, оно бросалось в глаза на каждом шагу. Разрушенные города, сожженные дома, длинные очереди за продуктами. Беженцы. Раненые и искалеченные солдаты.
Турне продолжалось. Во Франции самолет заблудился в тумане, и топлива почти не осталось, когда наконец усталые глаза заметили просвет в облаках и пилоту пришлось сделать вынужденную посадку. В Нидерландах бомба упала так близко, что вырубилось электричество и Валентина пела, освещенная лишь фарами джипа.
– Мы чертовски близко от передовой, – сообщил Роган как-то вечером, когда Валентина настоятельно потребовала поехать в место, не указанное в их маршруте. – Ни к чему это, Валентина. Если нас возьмут в плен, непременно казнят. Я хочу быть живым героем-победителем, а не мертвым!
Валентина снисходительно улыбнулась и не обратила на его стенания ни малейшего внимания. Они приехали выступать перед солдатами, которые каждый день идут в бой, и неприлично думать об удобствах и безопасности.
Но настоящая опасность поджидала их в Бельгии. Роган постоянно нервничал, с тех пор как они пересекли границу. Северную Африку и Италию он еще мог вынести, но Бельгия, по его мнению, находилась слишком близко к Германии.
– Буду рад поскорее унести отсюда ноги, – признался он ей, пока рядовые, счастливые ее появлением, поспешно сколачивали грубую деревянную платформу, заменявшую сцену.
– Дорога здесь так плотно заминирована, что я слышал, как стучали мои зубы.
– Они пойдут в последний и самый страшный бой, – грустно покачала головой Валентина. – Мы, Роган, не будем сражаться, но по крайней мере сможем вдохновить людей, которые будут проливать за нас кровь.
Роган не обманывался насчет собственных способностей воодушевлять людей, но не сомневался, что у Валентины хватит на это сил и возможностей. Она была на высоте там, где дело касалось роскоши и очарования; впрочем, это ей удавалось. Ее расшитые бисером и блестками облегающие наряды все как один имели разрез до бедра, открывая стройную ногу, что неизменно производило па солдат огромное впечатление – ее приветствовали свистом, хриплыми воплями и аплодисментами. Валентина была воплощением женственности, и временами Роган боялся за нее, опасаясь, что мужчины, словно стая волков, набросятся на сцену и разорвут Валентину в клочья.
Вечером к ним явился помрачневший полковник.
– Вынужден сообщить вам, что линия фронта постоянно изменяется и мы фактически окружены. Немцы отрезали нас с севера, юга и востока, а на западе идут жестокие бои.
Кровь отлила от лица Рогана.
– Надеюсь, подкрепления должны подойти? Какая-нибудь помощь?
Полковник кивнул, по-прежнему хмурясь.
– Беда в том, что этот участок фронта скоро станет полем битвы. Единственный способ вывезти вас отсюда – посадить на самолет. Прошу прощения, мистер Тенант, я стараюсь изо всех сил.
После его ухода Роган, бледный как смерть, повернулся к Валентине.
– Что нам делать? – пробормотал он, нашаривая сигарету трясущимися пальцами.
Валентина пожала плечами.
– То, за чем мы приехали. Развлекать солдат и оставаться спокойными.
– Дьявол, Валентина, неужели ты никогда и ничего не боишься?
Печальная улыбка приподняла уголки ее губ.
– Боюсь, – тихо призналась она. – Но не немцев. Они никогда еще не имели такого успеха, как в эту ночь.
Валентина пела под аккомпанемент разрывов бомб, шаткая сцена подрагивала под ногами, и на этот раз не было даже джипов, освещавших ее фарами; солдаты направляли на Валентину ручные фонарики, пока она пела о любви, мире и доме. И в тысячный раз спрашивала себя: где сейчас Видал? Тоже пытается укрыться от падающих дождем бомб? Как бы она хотела, чтобы он оказался сейчас среди тех, кто стоит здесь, в темноте, всего в нескольких ярдах от нее. В этот миг она пела для Видала, и слезы блестели у нее на ресницах. Находясь в опасности, она чувствовала себя ближе к нему.
– Ложись! – внезапно закричал кто-то, и разверзся настоящий ад. Сильный взрыв потряс воздух, швырнув Валентину на землю. Она услышала топот ног, вопли; по виску поползла теплая струйка крови. Посыпались какие-то обломки, и сильные руки подхватили ее.
– С вами все в порядке, мэм? – настойчиво допытывался молодой офицер.
Валентина кивнула, пытаясь увидеть сцену, отыскать глазами Рогана.
– Мистер Тенант, – охнула она, как только офицер прижал ее к груди. – Где он? Ранен?
В ночное небо взметнулись огненные языки; в воздухе стоял омерзительный запах сгоревшего кордита – бездымного пороха;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46
– Война, – коротко ответил Стен. Лейла равнодушно пожала плечами.
– Почему бы вам для разнообразия не поговорить о чем-то другом? Например, о сексе. Потрясающем великолепном сексе.
Стен и Валентина рассмеялись. Если бы не ежедневные спектакли, вряд ли Лейла вообще вылезала бы из постели Рори О'Коннора.
– Корда собирается снимать любовно-приключенческий фильм о жизни лорда Нельсона, одного из самых великих адмиралов Англии, и леди Гамильтон, – сообщила Лейла, закуривая сигарету. – Ходят слухи, что на главные роли он берет Лоуренса Оливье и Вивьен Ли.
– Насколько я понимаю, на эту картину его вдохновила война, – уверенно объявил Стен, поднимаясь. – Кто хочет еще кофе?
Когда Япония атаковала Пёрл-Харбор и втянула в войну Америку, Валентина почувствовала только облегчение. Она с головой ушла в организацию и поддержку благотворительных вечеров, концертов, базаров в пользу американского Красного Креста, фондов помощи Франции и Англии. Джеймс Стюарт вступил в военно-воздушные войска США и был послан в Британию; Кларк Гейбл последовал его примеру. Валентина переписывалась с обоими, спрашивая между делом о Дэвиде Найвене, Видале и многих других актерах и режиссерах, находившихся в Великобритании. Но в каждом письме она со страхом искала имя Видала. Видала, о котором не переставала думать каждый раз, когда читала военные отчеты или смотрела кинохронику.
Саттон Хайд и его жена приехали в Нью-Йорк.
– Ты выглядишь усталой, Валентина. Нужно отдыхать хотя бы немного, – твердил ей Саттон, приходя в гости. – Если будешь продолжать в том же духе, скоро свалишься.
– Со мной все в порядке, Саттон. Пожалуйста, не волнуйся.
Но Саттон заметил синие тени под ее огромными глазами. Валентина лгала, и он знал это.
– В какой исторической драме Тео собирается снимать тебя на этот раз? – поинтересовалась она, меняя тему.
Ей нравилось общество Саттона, напоминавшего ей о «Королеве-воительнице», о замужестве, о Паулосе. С ним не было связано никаких грустных событий, и Валентина порадовалась, что он слишком стар для армии и поэтому может уделять ей так много времени в Ныо-Иорке.
– «Капитан Блек», – ответил Саттон, поднимая глаза. – Я должен играть английского графа, взятого в плен за выкуп. Это, конечно, будет сущим кошмаром! Теодор не имеет ни малейшего представления об истории. Без Видала он ни на что не способен.
При упоминании Видала на них словно надвинулась черная тень, и оба замолчали. Видал. Сердце Валентины заныло. Жив ли он? Счастлив ли?
– Я замерзла, – пробормотала она, хотя жара стояла невыносимая, и, поплотнее закутавшись в кардиган, попросила горничную зажечь камин в гостиной. Но так и не согрелась – ледяная тревога, сковавшая в тот день, когда она получила телеграмму Видала, так и не покинула ее. Осталась с ней навсегда.
– Что произошло между тобой и Видалом? – мягко спросил Саттон. – Я видел фото, снятое на вечере в честь премьеры «Гедды Габлер». Вы стояли вместе, и я подумал… – Он выразительно поднял плечи. – …подумал, что наконец и вы будете счастливы.
Горничная принесла поднос с полупрозрачными фарфоровыми чашечками и чайник с любимым чаем Саттона «Эрл Грей». Валентина подождала, пока она поставит поднос и уйдет, и впервые с того ужасного дня призналась:
– Я тоже так думала, Саттон. Та ночь стала самой счастливой в моей жизни.
Отблески пламени играли в ее волосах, подчеркивая чистоту просриля. У Саттона перехватило дыхание. Она была самой прекрасной женщиной, виденной им в жизни. И самой грустной.
– На следующий день Видал уехал в Лос-Анджелес, чтобы сказать Кариане о разводе. Мы собирались пожениться, Саттон. И поженились бы, если… – Глаза ее потемнели, а кулаки сжались. – …Если бы не этот проклятый пожар!
Нечеловеческая мука в ее голосе словно опалила его.
– Я понимаю. Вы решили немного повременить. Кариане было очень плохо, но…
– Он не захотел ждать, – перебила она, и тоска мгновенно исчезла. Перед ним сидела усталая, истерзанная горечью и болью женщина. – На следующий день он прислал телеграмму, прямо из больницы. Развода не будет. Он не пожелал больше меня видеть. Остался с Карианой. Сделал свой выбор, – глухо договорила она.
Когда «Гедду Габлер» наконец сняли с репертуара, Валентина отказалась от всех предложенных сценариев, говоря всем, что пока не будет сниматься в кино. Вместо этого она отправилась в Объединенный отдел организации досуга войск и предложила свою помощь.
Офицер, принявший ее, был крайне польщен, но не проявил большого энтузиазма.
– Нам нужны скорее эстрадные артисты. Танцоры, певцы и тому подобное.
Глаза Валентины блеснули.
– Лейтенант, я именно то, что вам необходимо. Поверьте, я могу заставить любого солдата хотя бы на время забыть о пережитых ужасах.
Лейтенант расплылся в улыбке.
– Один взгляд на вас, мадам, и они вообще не будут знать, на каком свете очутились!
Саттон подарил ей револьвер сорок четвертого калибра с инкрустированной перламутром рукояткой, служивший ему во время первой мировой войны.
– Надеюсь, тебе не придется воспользоваться им, дорогая, но если не повезет, не задумываясь нажимай на курок. Промедление может оказаться роковым.
Он дружески расцеловал ее на прощание. Глаза его при этом подозрительно блестели. Услышав о планах Валентины, Роган Тенант попросил разрешения сопровождать ее. Они сделают несколько сценок вместе. Он будет петь. И вообще ему претит играть героев в павильонах студии, пока его земляки гибнут на полях сражений. Людей его возраста уже не берут в армию, но по крайней мере он хотя бы выполнит свой долг.
Валентина отвела Рогана в штаб-квартиру Объединенного отдела организации досуга войск на Парк-авеню, дом один. Военные были рады появлению прославленного актера, а сам Роган пришел в восторг от почетного звания полковника, присвоенного ему на случай, если актер попадет в плен.
Они вылетели на потрепанном военном самолете через Азорские острова на Касабланку, а потом в Алжир и Италию. Оба, словно сговорившись, никогда не упоминали о прошлом; казалось, они всегда были добрыми друзьями.
– Ты не скучаешь по Александру? – спросил как-то Роган, когда они ехали по затемненным улицам в театр, где должны были выступать.
– Скучаю, но он понимает, почему нам пришлось расстаться. Он пока живет у Лейлы.
Валентина выглянула в окно. На улицах Неаполя царил непроглядный мрак. После войны, где бы она ни работала, Александр всегда будет рядом.
Поездка оказалась крайне утомительной. Они добирались с громадными трудностями, неудобствами и часто подвергались опасности, но восторженный прием, который им всюду оказывали, вознаграждал за все. На сцене Валентина неизменно появлялась в самых смелых и облегающих платьях.
– Эти люди месяцами не видят женщин, – пояснила она, когда полковник робко предложил ей одеваться поскромнее, чтобы не вызывать каждый раз такого фурора.
– Я хочу напомнить им, как выглядит мирная жизнь.
– Вы правы, мадам, – вздохнул полковник, нервно теребя воротничок.
До поездки она сомневалась в своих вокальных способностях, но выбранные ею задорные, чувственные, полные двусмысленных намеков песенки постоянно встречались восторженным ревом. Солдаты вопили до хрипоты.
Валентина не раз приезжала на передовую, чтобы заставить солдат хотя бы ненадолго забыть о войне. Днем же все стразы и стеклярус исчезали, она надевала военную форму рядового – китель, брюки, ботинки и, при необходимости, каску. Однако она по-прежнему выглядела так ослепительно, что восхищенные поклонники часто задерживали джип, в котором она ехала, часами не давая дороги.
Добравшись до Лондона, она решила отдохнуть несколько дней, и Роган отвез ее в коттедж Дэвида Найвена, близ Виндзора. Они провели там чудесный уик-энд. Валентина играла в саду с детьми Найвена, весело слушала, как Роган описывает их приключения, и узнала все последние новости.
– А Ракоши? – спросил Роган Дэвида, когда они рассказали друг другу все что можно об общих друзьях из Голливуда, служивших в Европе. – Кто-нибудь знает, где он?
Валентина судорожно вцепилась в подлокотники плетеного кресла. Она больше не слышала ни смеха детей, ни пения птиц в ветвях деревьев.
– Он на полуострове Пелопоннес, назначен британским офицером связи между нашими парнями и эдес – греческими партизанами под командованием Зерваса, – сообщил Дэвид и, усмехнувшись, добавил: – Бог знает, зачем ему это понадобилось! Я думал, он венгр, а не грек.
– Да Ракоши мог бы в два счета убедить командование в том, что он сам Чингисхан, лишь бы попасть на фронт, – засмеялся Роган.
Драгоценная бутылка скотч-виски, привезенная ими из американской гарнизонной лавки, была распита, и разговор зашел о другом.
Но Валентина по-прежнему молчала, поигрывая стаканом. Видал в Греции. Что, если он погибнет там, как Паулос?
Она закрыла глаза, пытаясь побороть накатившую тошноту. Он не может умереть. Пусть он бросил ее ради Карианы, пусть отвернулся и забыл о ней, но умереть он не может! Она не вынесет даже мысли об этом!
– Нам пора, – обратился к ней Роган. – Тебе еще предстоит ужин с шишкой!
Валентина, улыбнувшись, встала. Она с присущей ей скромностью никому не сказала о том, что ужинает сегодня с премьер-министром Англии Уинстоном Черчиллем. Сообщит ли он ей что-нибудь о венгре, ставшем британским офицером связи где-то на Пелопоннесе? Вряд ли. Государственный деятель не обязан знать обо всех офицерах…
По дороге в Лондон Валентина молча смотрела из окна машины на темные поля. Сколько еще пройдет времени, прежде чем ей станет все равно? Прежде чем он перестанет день и ночь являться ей в мыслях, прежде чем она забудет его навсегда? Ответ поразил как удар грома. Никогда. Пока она живет и дышит, Видал останется с ней.
– На следующей неделе Рим, а потом Аахен, – жизнерадостно заметил Роган. – Интересно, что ты испытываешь при мысли о том, что ступишь на немецкую землю? Такая перспектива не пугает тебя до смерти?
– Нет, – покачала головой Валентина, улыбаясь его мальчишескому энтузиазму.
Она боялась в жизни лишь одного – потерять Видала. Теперь же, когда это случилось, весь страх иссяк. Утром она увидится с офицером по особым поручениям, чтобы уточнить дальнейший маршрут. Он расскажет ей о положении в Греции. Но даже он не может знать, живы ли Эванджелина… Мария… Аристея… Или Видал.
Глава 26
Пели британский премьер и работал по двадцать часов в сутки, то по нему это было незаметно. Его интерес к Голливуду ничуть не уменьшился. За шампанским он признался Валентине, что прекрасно знаком с Александром Кордой и сам подал ему идею постановки «Леди Гамильтон» с Лоуренсом Оливье и Вивьен Ли в главных ролях.
– В 1940 году многие американцы выступали против вступления страны в войну, – сказал он, сжав полные тяжелые губы. – Поэтому я и рекомендовал ему этот сюжет, надеясь, что такая картина вызовет сочувствие к положению Англии и Америка откроет второй фронт.
– Но тут вмешались японцы и ускорили события, – лукаво заметила Валентина.
Черчилль усмехнулся, явно наслаждаясь обществом очаровательной гостьи.
– Совершенно верно, но Корде об этом лучше не говорить. Он уверен, что лишь благодаря ему все и произошло.
Слуга налил премьер-министру бренди, но Валентина прикрыла свой бокал ладонью.
– Скажите, легко ли венгру стать британским офицером связи? – осведомилась она.
– Безумно трудно, – ответил Черчилль, сожалея, что ужин скоро подойдет к концу.
– Моему другу это удалось. Видалу Ракоши, кинорежиссеру. Он, кажется, воюет на Пелопоннесе. Я так долго не получала о нем известий…
Черчилль ободряюще похлопал ее по руке.
– Когда придут очередные сводки, я позабочусь, чтобы они до вас дошли. Ну а теперь, боюсь, вы должны меня извинить. Пора, – вздохнул он и поднялся, чтобы вернуться к своему письменному столу и заждавшимся сотрудникам министерства.
Офицер по особым поручениям, с которым она встретилась на следующее утро, тоже ничем ей не помог. О людях, служивших на подобных должностях и фактически в тылу врага, знали лишь очень немногие высшие чины. Валентина нашла утешение в длинном письме к Александру, хотя сомневалась, что сын его получит. Боже, как она ненавидела войну! В Америке присутствие войны было почти не заметно, здесь же, в Европе, оно бросалось в глаза на каждом шагу. Разрушенные города, сожженные дома, длинные очереди за продуктами. Беженцы. Раненые и искалеченные солдаты.
Турне продолжалось. Во Франции самолет заблудился в тумане, и топлива почти не осталось, когда наконец усталые глаза заметили просвет в облаках и пилоту пришлось сделать вынужденную посадку. В Нидерландах бомба упала так близко, что вырубилось электричество и Валентина пела, освещенная лишь фарами джипа.
– Мы чертовски близко от передовой, – сообщил Роган как-то вечером, когда Валентина настоятельно потребовала поехать в место, не указанное в их маршруте. – Ни к чему это, Валентина. Если нас возьмут в плен, непременно казнят. Я хочу быть живым героем-победителем, а не мертвым!
Валентина снисходительно улыбнулась и не обратила на его стенания ни малейшего внимания. Они приехали выступать перед солдатами, которые каждый день идут в бой, и неприлично думать об удобствах и безопасности.
Но настоящая опасность поджидала их в Бельгии. Роган постоянно нервничал, с тех пор как они пересекли границу. Северную Африку и Италию он еще мог вынести, но Бельгия, по его мнению, находилась слишком близко к Германии.
– Буду рад поскорее унести отсюда ноги, – признался он ей, пока рядовые, счастливые ее появлением, поспешно сколачивали грубую деревянную платформу, заменявшую сцену.
– Дорога здесь так плотно заминирована, что я слышал, как стучали мои зубы.
– Они пойдут в последний и самый страшный бой, – грустно покачала головой Валентина. – Мы, Роган, не будем сражаться, но по крайней мере сможем вдохновить людей, которые будут проливать за нас кровь.
Роган не обманывался насчет собственных способностей воодушевлять людей, но не сомневался, что у Валентины хватит на это сил и возможностей. Она была на высоте там, где дело касалось роскоши и очарования; впрочем, это ей удавалось. Ее расшитые бисером и блестками облегающие наряды все как один имели разрез до бедра, открывая стройную ногу, что неизменно производило па солдат огромное впечатление – ее приветствовали свистом, хриплыми воплями и аплодисментами. Валентина была воплощением женственности, и временами Роган боялся за нее, опасаясь, что мужчины, словно стая волков, набросятся на сцену и разорвут Валентину в клочья.
Вечером к ним явился помрачневший полковник.
– Вынужден сообщить вам, что линия фронта постоянно изменяется и мы фактически окружены. Немцы отрезали нас с севера, юга и востока, а на западе идут жестокие бои.
Кровь отлила от лица Рогана.
– Надеюсь, подкрепления должны подойти? Какая-нибудь помощь?
Полковник кивнул, по-прежнему хмурясь.
– Беда в том, что этот участок фронта скоро станет полем битвы. Единственный способ вывезти вас отсюда – посадить на самолет. Прошу прощения, мистер Тенант, я стараюсь изо всех сил.
После его ухода Роган, бледный как смерть, повернулся к Валентине.
– Что нам делать? – пробормотал он, нашаривая сигарету трясущимися пальцами.
Валентина пожала плечами.
– То, за чем мы приехали. Развлекать солдат и оставаться спокойными.
– Дьявол, Валентина, неужели ты никогда и ничего не боишься?
Печальная улыбка приподняла уголки ее губ.
– Боюсь, – тихо призналась она. – Но не немцев. Они никогда еще не имели такого успеха, как в эту ночь.
Валентина пела под аккомпанемент разрывов бомб, шаткая сцена подрагивала под ногами, и на этот раз не было даже джипов, освещавших ее фарами; солдаты направляли на Валентину ручные фонарики, пока она пела о любви, мире и доме. И в тысячный раз спрашивала себя: где сейчас Видал? Тоже пытается укрыться от падающих дождем бомб? Как бы она хотела, чтобы он оказался сейчас среди тех, кто стоит здесь, в темноте, всего в нескольких ярдах от нее. В этот миг она пела для Видала, и слезы блестели у нее на ресницах. Находясь в опасности, она чувствовала себя ближе к нему.
– Ложись! – внезапно закричал кто-то, и разверзся настоящий ад. Сильный взрыв потряс воздух, швырнув Валентину на землю. Она услышала топот ног, вопли; по виску поползла теплая струйка крови. Посыпались какие-то обломки, и сильные руки подхватили ее.
– С вами все в порядке, мэм? – настойчиво допытывался молодой офицер.
Валентина кивнула, пытаясь увидеть сцену, отыскать глазами Рогана.
– Мистер Тенант, – охнула она, как только офицер прижал ее к груди. – Где он? Ранен?
В ночное небо взметнулись огненные языки; в воздухе стоял омерзительный запах сгоревшего кордита – бездымного пороха;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46