– Я только сейчас виделась с мистером Гамбсттой. Вам придется работать с другой актрисой.
Потрясение Видала было так велико, что тонкий налет сдержанности мгновенно слетел.
– Да ты с ума сошла! Костюмы сшиты, декорации поставлены, половина долины Сан-Фернандо превращена в пейзаж средневековой Испании…
– Надеюсь, съемки начнутся по графику. – заметила Валентина, пытаясь оторвать от него взгляд, мечтая лишь о том, чтобы ее сердце перестало выстукивать барабанную дробь. – Но я не стану играть в этом фильме.
Видал почувствовал, как леденеет в жилах кровь. Это не плохое настроение, не истерика. Валентина что-то скрывает от него.
Внезапный страх сжал его сердце.
– Почему? – вскинулся он, стискивая зубы. На щеке бешено задергалась жилка.
Олеандры словно смыкались над ними, наступая с обеих сторон. Валентина знала, что пока она жива, будет ненавидеть этот назойливый аромат, и самый вид этих цветов станет всегда напоминать ей об этой ужасной, последней минуте.
– Я покидаю Голливуд, – сказала она с дрожью в голосе. – Выхожу замуж за Паулоса Хайретиса и уезжаю с ним на восток.
Кожа, словно пергамент, обтянула его скулы. Глаза превратились в бездонные черные колодцы, в которых она не могла ничего прочитать. Видал молчал так долго, что Валентина сначала не поняла, слышит ли он ее.
Студийный администратор, проходивший мимо ее лимузина, громко поздоровался, но не получил ответа. Стайка секретарш пробежала следом, болтая и смеясь. Счастливые и беззаботные.
– Не понимаю, – выговорил он наконец, и в его взгляде мелькнуло презрение. – Знает ли Паулос Хайретис, какая у тебя мелкая душа и пустое сердце, liba?
Он стоял так близко, что Валентина ощущала жар его тела, запах кожи, смешанный с запахом дорогого одеколона. Она выпрямилась, гордо держа голову в ореоле дымчато-темных волос.
– Ошибаешься, у меня не пустое сердце, Видал Ракоши!
Глаза ее яростно сверкнули. Повернувшись, Валентина ушла, ничего не слыша из-за шума крови в ушах, не вытирая катившихся по щекам слез.
– Ты очень бледна, – покачал головой Паулос, усаживая ее за столик в «Браун дерби».
Валентина с трудом выдавила из себя улыбку.
– Именно это сказал мне гример сегодня утром. Он утверждал, что я нуждаюсь в отдыхе, и я пообещала ему взять отпуск, и очень долгий.
Паулос рассмеялся и взял ее за руку.
– У меня для тебя подарок, – объявил он, вкладывая ей в руку маленькую обтянутую бархатом коробочку.
Серые глаза с тревогой наблюдали, как Валентина открывает крышку. Внутри оказалось кольцо с аквамарином в форме сердца.
– О, Паулос, оно изумительно!
Он осторожно взял кольцо с атласной подушечки и надел ей на безымянный палец левой руки.
– Я купил его потому, что оно напомнило мне о тебе, – пояснил он. – Камни такой формы очень редко встречаются в природе, и ювелиры Ван Клиффа отшлифовали его на совесть. – Он сжал ее ладонь и голосом, хриплым от нахлынувших эмоций, продолжал: – Такого второго кольца больше нет, Валентина. Точно так же как во всем мире нет женщины, подобной тебе.
Он поднес ее руку к губам и нежно поцеловал.
– Теперь мы по-настоящему помолвлены. Тонко очерченное лицо светилось счастьем.
Ее руки лежали в его ладонях, и тихий покой и радость, которые она узнала лишь с ним, вновь наполнили Валентину. Паулос – ее прибежище, спасение и защита. Если он захочет, чтобы они поженились сегодня, она согласится.
– Я сказала мистеру Гамбетте, что выхожу замуж и не смогу выполнить условия контракта, – сообщила она, когда официант поставил на стол бутылку сухого шампанского «Мумм» в ведерке со льдом.
– И что ответил великий мистер Гамбетта, когда услышал новости? – осведомился Паулос весело, хотя в его взгляде светилась тревога. Гамбетта не сдастся без борьбы, и борьба обещает быть не только нелегкой, но и грязной.
– Похоже, он был не слишком доволен, – вздохнула Валентина, слегка улыбаясь, и крепче сжала пальцы Пауло-са. – Как скоро мы сможем уехать? Сегодня утром сняли последнюю сцену с моим участием. Больше я не понадоблюсь.
– Нам нужно получить разрешение на брак. Если мы поженимся в Лос-Анджелесе, начнется такое! Настоящий фурор! Муниципалитет так и кишит шпионами прессы! Луэлла Парсонс узнает обо всем прежде, чем мы покинем здание! Давай поженимся у судьи в каком-нибудь городке на восточном побережье!
Валентина всмотрелась в озабоченное лицо жениха и мягко спросила:
– Именно такую свадьбу ты хочешь, Паулос? Короткую церемонию в присутствии американского судьи?
Улыбка Паулоса стала еще шире.
– Пока этого вполне достаточно. Чем скорее мы поженимся, тем лучше, а это скорейший способ. Позже…
Он осекся, внезапно потеряв уверенность в себе.
– Что? – ободряюще опросила она.
– Позже я захотел бы, чтобы все было, как полагается. Настоящая греческая свадьба по православному обряду, в присутствии всей семьи.
Валентина еще сильнее стиснула его руку.
– Значит, твое желание исполнится, но вторая свадьба должна сразу же последовать за первой, не так ли? Иначе я повергну в ужас своим видом и фигурой всех твоих родных!
Паулос, рассмеявшись, кивнул:
– Я хочу вернуться домой и как можно скорее познакомить тебя с родственниками.
– Расскажи мне о них, – попросила Валентина, отчаянно стараясь не думать о Видале. – Где они живут? Есть у тебя братья и сестры?
– Дом моей семьи в Афинах, но с тех пор как умер отец, мать и две сестры большую часть года проводят в летнем доме на Крите.
– Как зовут твоих сестер? Сколько им лет? – расспрашивала она с жадным интересом.
– Аристее пятнадцать, а Марии девятнадцать.
Валентина откинулась на спинку кресла, пораженная перспективой получить сразу двух молодых золовок, и слегка нахмурилась.
– А твоя мать? Она будет очень расстроена, что ты женишься не на гречанке?
– Она будет плакать, и рыдать, и рвать на себе одежду, – усмехнулся Паулос, – и прорицать, что я никогда не буду счастлив и опозорил семью.
Глаза Валентины в ужасе расширились. Паулос весело рассмеялся.
– Потом она увидит тебя и влюбится с первого взгляда, и станет рассказывать всем и каждому, как повезло семейству Хайретисов, что такая красавица стала ее дочерью.
Валентина облегченно вздохнула.
– Она в самом деле полюбит меня?
– Всем сердцем. Теперь у тебя есть семья. Когда выходишь замуж за грека, получаешь не только мужа, но в придачу мать, сестер, кузенов и еще множество всякой родни.
Валентина перегнулась через стол.
– Давай сегодня же попытаемся получить разрешение, Паулос, – настойчиво попросила она. – Не стоит обращать внимания на шумиху.
Глаза Паулоса жарко блеснули.
– Согласен, – сказал он, поднимаясь и забыв о нетронутом шампанском. – Поженимся, как только найдем судью, который проведет церемонию.
Свадьба получилась тихой и скромной и длилась всего несколько минут. Лейла была подружкой невесты, а Клер и Саттон Хайды – свидетелями. Валентина надела не слишком длинное простое платье из кремовых кружев и держала в руке букетик маленьких розовых бутонов. С той минуты, как Паулос надел ей на палец кольцо, она ни разу не усомнилась в принятом решении.
Они провели медовый месяц в Нью-Йорке, а потом отплыли на «Куин Мэри» в Саутгемптон. Всего за несколько недель жизнь Валентины разительно переменилась. Теперь в центре внимания был Паулос. Он давал концерты в Лондоне, Париже и Риме. Хотя репортеры и фотографы постоянно устраивали засады на Валентину, чтобы вовремя увидеть таинственную звезду и успеть сделать снимок, Паулос скоро наловчился отпугивать их и следить, чтобы жену оставляли в покое.
– Ты хотела бы еще раз выйти замуж? – спросил он как-то утром, когда они завтракали на балконе отеля в Риме. – Во всем белом и в церкви?
Валентина хихикнула.
– А ты не думаешь, что я буду выглядеть несколько странно? Чересчур… налившейся, – осведомилась она, с восторгом показывая на округлившийся живот.
– Во всяком случае плодоносной, – усмехнулся Паулос, вручая ей письмо. – Моя мать ждет нас на Крите двадцать седьмого и возмущается нашей непристойно короткой свадьбой. Она жаждет церковного венчания со священником, ладаном, свечами и свадебным пирогом.
– Но это невозможно! – запротестовала Валентина. – Она знает, что ребенок должен появиться через пять месяцев!
Глаза Паулоса весело заискрились.
– Ей это совершенно все равно. Она типичная греческая мать, которую лишили удовольствия и счастья присутствовать на свадьбе единственного сына, и теперь она желает это исправить. Что ты скажешь?
Валентина беспомощно засмеялась:
– Что я могу сказать? Хорошо, мы поженимся еще раз, но мне понадобится палатка, чтобы скрыть свое состояние!
Паулос перегнулся через стол и поцеловал жену.
– Не волнуйся, дорогая. Греки очень практичный народ. И видят лишь то, что хотят видеть, а перед ними предстанет неотразимо прекрасная невеста.
В Гераклионе их встречало все семейство Хайретисов. Мать Паулоса приветствовала невестку крепкими объятиями и потоком радостных греческих слов.
– Она говорит, что ты ее дочь, – перевел Паулос, широко улыбаясь. – И что она счастлива принять тебя в нашу семью.
Госпожа Хайретис просияла и звонко расцеловала Валентину в обе щеки. Мария и Аристея, смущаясь, выступили вперед, но вскоре освоились, видя, что невестка не собирается важничать.
– Теперь мы едем на Аджиос-Георгиос, – сказала по-английски госпожа Хайретис с сильным акцентом и с трудом подбирая слова. – Я показать тебе Крит, дочка. Америка нет такой красивый место, как Крит.
– Крит – земля богинь и мифов, – шепнул Паулос, пока все шли к машинам. – Там ты почувствуешь себя дома.
Так и получилось. Сразу же. Дорога шла вдоль побережья, мимо крохотных бухточек и скал цвета ржавчины. Вокруг расстилался сельский пейзаж. Повсюду были рассыпаны маленькие деревеньки с чисто выбеленными домиками и микроскопическими садиками, пестревшими цветами, где работали женщины, одетые с головы до ног в тяжелую черную саржу. Попадались ветряные мельницы – их огромные белые крылья трепетали на ветру, словно снежные цветы. Иногда на горизонте появлялся пастух со стадом и лающим псом.
– Тебе нравится? – обеспокоенно спросила Мария, очевидно, желая угодить невестке.
– О да, – кивнула Валентина, сияя глазами. – Очень нравится, Мария.
Аджиос-Георгиос раскинулся на юго-восточной стороне острова, самой дальней и безлюдной. Машина подпрыгивала и переваливалась на ухабах. Слева взмывали к небу Белые горы Крита и подножия холмов сбегали к самому берегу. Тут и там виднелись скопления домов, козы и овцы с трудом добывали пропитание, щипля скудную траву, которая почти не росла на бесплодной каменистой почве. Голубоватая полынь задевала за борта машины, иудины деревья словно реяли в воздухе облаками бесчисленных сиреневых цветочков, и ветер доносил ароматы вербены и лаванды.
Дорога повернула от берега в глубь суши и постепенно поднималась наверх, пробиваясь сквозь густые заросли. Белые горы действительно были белыми – величественные неприступные серебряные скалы, перерезанные черными пропастями.
– Только орлы и горные козы живут там, – застенчиво пояснила Мария, заметив, с каким благоговением оглядывает Валентина седые вершины. Голые серые скалы сверкали на солнце. – Там, куда не может подняться смертный, был рожден Зевс, отец богов, – почтительно прошептала девушка.
Валентина прониклась искренней симпатией к новой родственнице. Мария говорила по-английски гораздо лучше, чем описывал Паулос, но, несмотря на образование и налет цивилизации, все же верила в древних богов. Похоже, для Марии их существование было непреложным фактом, и Валентина уже была готова поверить, будто Зевс и впрямь появился среди сияющих вершин, что Тезей убил Минотавра во дворце Кноссоса, а Пан по-прежнему играет на свирели на берегах быстрых горных ручьев.
Рука Паулоса накрыла ладонь Валентины, и она крепче сжала его пальцы. Впервые в жизни она стала частью большой семьи. Сознание этого опьяняло, кружило голову.
Дорога начала спускаться вниз, извиваясь серпантином по крутому горному склону, и неожиданно впереди показались лимонная рощица и море, набегающее на полоску золотистого песка.
– Вилла «Ариадна», – объявил Паулос. – Дом, из которого выдали замуж мою мать, и оттуда пойдем в церковь мы. После свадьбы она вернется в Афины с Марией и Ари-стеей, а мы останемся здесь, сколько захотим. Деревня вон там, справа.
Белоснежные стены поблескивали на солнце, и Валентина заметила оливковые и фруктовые деревья, а под ними пасущегося ослика.
– Это дом моего отца! – гордо объявила Эванджелина Хайретис. – Он был настоящий критянин. Очень тут храбрый и очень красивый.
Они высыпали из машины, и Валентина прошла через террасу, утопающую в жасмине, в прохладные комнаты с мозаичными полами. Этот дом она никогда не покинет добровольно. Дом, в котором она останется, пока не родится ее малыш.
Пожилая горничная, еще дороднее Эванджелины Хайретис, в накрахмаленном белоснежном фартуке поверх черного доходившего до щиколоток платья, низко присела перед Валентиной, а потом обнесла всех крошечными рюмками миндального ликера.
Паулос осушил свою одним глотком, но Валентина, заметив, что Мария и Аристея лишь скромно пригубили, последовала их примеру. Потом внесли маленькое блюдо засахаренных фруктов и высокие стаканы с прозрачной прохладной водой. На этом традиционная церемония приветствия закончилась, и Эваиджелипа Хайретис торжественно провела Валентину по всем комнатам. Необъятная грудь свекрови удовлетворенно колыхалась при каждом восторженном вздохе Валентины.
На стенах ничего не висело, и единственным украшением были пляшущие тени гранатовых деревьев, заглядывающих в открытые окна. Зато на кроватях лежали искусно вышитые покрывала с кружевными оборками. Мебель была изящной, украшенной тонкой резьбой.
Ночью, когда они лежали в постели, вдыхая душистый ночной воздух, Валентина прижала руку Паулоса к своей щеке.
– Ты сделал меня самой счастливой, Паулос! Я не смела рассчитывать на такое.
Паулос всмотрелся в смутно белеющее в темноте лицо Валентины.
– Я люблю тебя, – просто ответил он и, обняв жену, припал к губам нежным поцелуем.
И все окружающее исчезло; в мире остались только сплетающиеся в объятиях тела, тихие страстные стоны, и отдаленный шум волн, бесконечно наползающих на мокрый песок.
На свадьбу собралась вся деревня. Мария и Аристея исполняли роли шаферов, державших маленькие свадебные венцы над головами жениха и невесты, пока бородатый священник совершал таинство. На Валентине было белое кружевное платье, в котором венчалась когда-то мать Паулоса: правда, швы в талии пришлось расставить. Фамильная вуаль невест Хайретисов была накинута на волосы, в руках – молитвенник Аристеи и букет шиповника, сорванного Марией.
Свадебное пиршество устроили под платанами на деревенской площади. На белых скатертях расставили блюда с голубцами в виноградных листьях, баклажанами и фасолью в остром соусе, рыбой и курами. На десерт подавали медовые коврижки, свежий инжир, шелковицу и гранаты.
Паулос переоделся в национальный греческий костюм и выглядел поистине великолепно в черных сапогах до колен, панталонах, черной рубашке, широком поясе-шарфе и жилете с яркими узорами.
На Марии и Аристее были длинные юбки, прикрытые белыми передниками с чудесной вышивкой ручной работы, и вышитые крестьянские блузы. На шее и запястьях красовались золотые ожерелья и браслеты.
Танцевали все – от мала до велика. Паулос утверждал, что всякий истинный грек любит танцевать, и в доказательство цитировал Валентине «Илиаду».
Узо и вино текло рекой, и даже священник в митре отбивал ногами такт. Танцы были головокружительно быстрыми, зажигательными, когда присутствующие танцевали с переплетенными руками. И медленные хороводы, и танцы, в которых участвовали одни мужчины.
– Stin iyassas, – повторяли сельчане, салютуя стаканами Валентине. – Ваше здоровье.
– Panta yia, – просиял в улыбке священник. – Будьте счастливы.
Валентина кружилась и подпрыгивала так, что платье обвивалось вокруг щиколоток. Здесь не суетились фотографы. Не толкались репортеры. Для людей Аджиос-Георгиос она была не Валентиной, голливудской звездой, а госпожой Хайретис, невесткой Эванджелины Хайретис, женой Паулоса Хайретиса. Она обрела дом и семью и не хотела ничего иного.
Глава 18
Хейзл Ренко никак не могла решить, класть ли на стол утренние газеты. Видал только что закончил картину, а в периоды простоя у него вошло в привычку лениво и не спеша завтракать, просматривая все американскую периодику и те иностранные издания, которые удавалось достать шоферу. Заголовки всех сегодняшних газет кричали о том, что Валентина, экранная дива, пожертвовавшая славой и известностью ради семейной жизни, родила в Афинах сына, и Хейзл не имела представления, как воспримет новости хозяин дома.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46