Впереди замаячил замок из серого камня, окруженный широкими, аккуратно подстриженными лужайками.
Хантингтон вытянул шею, пытаясь получше рассмотреть место назначения. Однажды он вместе с семьей провел в этом замке очень приятные две недели, будучи в гостях у одного крупного бельгийского промышленника. Замок стоял уединенно, и его было довольно легко охранять, что делало его подходящим местом для секретной встречи.
Снизив скорость, британские вертолеты приземлились неподалеку от главного здания. Их тут же окружили солдаты в пятнистой форме и темно-бордовых беретах элитного полка пара-коммандос Бельгийской армии. Они действовали настороженно, но не враждебно.
Хантингтон, стараясь успокоиться, глубоко вздохнул, а затем сдвинул в сторону боковую дверцу и ступил на бельгийскую территорию. Сразу за кольцом солдат он разглядел небольшую группу гражданских лиц, ожидавших его. С облегчением он узнал среди них своего старого друга, Эмиля Дембло, высокопоставленного чиновника из Министерства внешней торговли.
Дембло бросился ему навстречу.
– Росс! Очень рад видеть тебя живым и здоровым.
– Спасибо, Эмиль, – Хантингтон пожал протянутую руку. – Мы вовремя?
Дембло кивнул.
– Да, все готово.
С бьющимся сердцем Росс Хантингтон проследовал за своим другом в замок. Агенты секретной службы, солдаты-бельгийцы и остальные гражданские лица следовали за ними на почтительном расстоянии.
Дембло подошел к толстой дубовой двери и торжественно распахнул ее перед Хантингтоном. За дверью обнаружился небольшой, элегантно обставленный кабинет.
– Прошу вас, друг мой.
Хантингтон почувствовал удовлетворение, когда узнал аккуратно одетого, подтянутого человека, который дожидался его внутри. Премьер-министр Бельгии сам прибыл на рандеву.
Это означало только одно – первая трещина в Конфедерации расширялась.
Глава 30
Тревожные вести
29 ИЮНЯ, ФРАНКО-РУССКАЯ ВСТРЕЧА НА ДАЧЕ ПОД МОСКВОЙ
Просторная, обшитая тесом дача, служившая местом проведения секретного совещания, стояла в сосновом бору в пятнадцати километрах от города. Некогда она предназначалась для высокопоставленных функционеров коммунистической партии, однако теперь она принадлежала маршалу Юрию Каминову. К ней вела только одна дорога – не обозначенная никакими указателями, отходившая от шоссе Москва – Ялта, и все машины, свернувшие на нее, останавливались военным патрулем и тщательно досматривались, прежде чем двигаться дальше по этой узкой и извилистой тропе. Армия и ФСК контролировали лес на подступах к даче со всех других направлений.
В главной гостиной дачи, за большим прямоугольным столом сидели лицом друг к другу высокопоставленные военные и гражданские чины. Переводчики пристроились за спинами переговаривающихся, шепотом комментируя все, что говорилось за столом.
Майор Поль Дюрок стоял у стены вместе с остальными, не слишком важными членами французской делегации. Проведя несколько часов на ногах, слушая все те же усыпляюще-монотонные голоса, обсуждавшие все те же тривиальные вопросы, он отчаянно скучал, одновременно ощущая в себе нарастающее раздражение. Неловко переступив с ноги на ногу, он почувствовал, как пот тонкой струйкой побежал по спине под мундиром, прямо между лопаток. Несмотря на то, что задернутые портьеры защищали комнату от беспощадных лучей яркого летнего солнца, в комнате было душно и жарко.
"Сколько еще времени эти кретины убьют на пустую болтовню?" – спросил себя майор. Сегодняшний раунд переговоров уже давно исчерпал намеченный лимит времени, но никакого прогресса ни одной из сторон достичь не удалось. Похоже, русский маршал и тщательно подобранный для этой миссии самим Десо посланник Сорэ твердо решили заговорить друг друга до смерти, прежде чем на свет появится хоть какое-то взаимоприемлемое решение.
Дюрок состроил унылую гримасу. То, что маршал избрал подобную линию поведения, было ему вполне понятно. Несмотря на все свои регалии и неимоверную власть, русский военный в душе оставался обычным упрямым крестьянином. Такие типы можно было без труда отыскать в любой захолустной деревне во Франции: угрюмый, подозрительный старик, который никогда не купит лошадь, не пересчитав ей все зубы, и успеет довести несчастное животное до безумия, не переставая одновременно обвинять продавца в мошенничестве и коварных замыслах. Сорэ, напротив, был образованным человеком, подлинным представителем высшего европейского общества. То, что он участвует в переговорах такого характера, казалось майору постыдным и глупым.
Если Франция в действительности так нуждается в помощи России, чтобы выиграть эту войну, почему не пообещать Каминову и его генералам все, что им хочется? В представлениях Дюрока все обещания, раздаваемые дипломатами, существовали только для того, чтобы их нарушать или, в лучшем случае, тщательно обходить. В конце концов, какое значение могли иметь несколько лишних миллиардов франков? Если Конфедерация одержит победу, то необходимые средства всегда можно выжать из малых государств – членов ЕвроКона или из побежденных поляков, чехов и мадьяров. Если Конфедерация проиграет, Россия окажется не в том положении, чтобы предъявлять свои финансовые претензии.
Устав смотреть на то, как сидящие за столом роются в своих бумажках и потягивают холодную воду, майор пробежал глазами по шеренге русских военных и гражданских специалистов, подпирающих противоположную стену. Это были его товарищи по несчастью и скуке. В глазах большинства читалось уже знакомое выражение мученического долготерпения или наигранного интереса – выражение совершенно общее для всех подчиненных в любых кабинетах, во всех министерствах и военных штабах всего мира. Однако было одно исключение. Высокий и привлекательный светловолосый полковник был явно чем-то обеспокоен. Пока Дюрок смотрел на него, русский посмотрел на часы и поднял голову в совершенном отчаянии. То же самое повторилось буквально через тридцать секунд.
Дюрок мысленно перебрал в уме все секретные досье, которые он изучал перед приездом в Москву, надеясь вспомнить имя полковника с аристократическим утонченным лицом. Упражнение это оказалось совершенно излишним, если не сказать хуже – оно лишь помогло ему на несколько секунд отвлечься от утомительной скуки переговоров. Лицо русского и заученное досье совместились быстро и безошибочно. Перед ним был полковник Валентин Алексеевич Соловьев, один из высокопоставленных помощников маршала Каминова по военным вопросам.
Одновременно с именем и фамилией в памяти всплыли основные пункты его досье. Отмеченный многими орденами и медалями ветеран войны в Афганистане, имеет репутацию дерзкого и тактически грамотного офицера. В политике – сторонник "жесткого" курса, приверженец политической линии Каминова, лично предан маршалу. Сообщалось, что полковник был идейным вдохновителем и застрельщиком продолжающейся в российской армии "чистки", направленной против демократически настроенных офицеров и военнослужащих, приверженных традициям "землячества". Психологический портрет, нарисованный аналитиками Московского отделения Департамента внешней безопасности, изображал Соловьева рассудительным, сдержанным и спокойным человеком.
Дюрок сжал губы, весьма заинтересованный тем, что он сейчас видел. Если документы, которые он читал, были точны, то нервное напряжение, в котором, безусловно, пребывал полковник, было для него совершенно не характерно. Из своего жизненного опыта майор Дюрок знал, что человек редко ломает свою привычную линию поведения и образ мыслей без достаточно серьезных причин. Почему же этот русский, который должен быть холоден как лед, чувствует себя как уж на сковороде?
Во время небольшой паузы в переговорах, пока переводчики-французы сражались с казенными, скучными и запутанными оборотами речи Каминова, Соловьев наклонился вперед и что-то тихо шепнул маршалу на ухо. Почти не слушая своего помощника, пожилой коренастый маршал раздраженно кивнул, махнув рукой куда-то в сторону выхода.
Полковник с видимым облегчением выпрямился и направился к дверям. Некоторые из его товарищей посмотрели ему вслед с удивлением или с завистью.
Дюрок, не на шутку заинтригованный, прошептал свои бессвязные извинения и вышел из комнаты переговоров сразу за Соловьевым. Русский полковник шел быстро, торопливо пересекая вестибюль в направлении главного входа в строение. Из головы француза – агента безопасности – исчезли последние сомнения. Русский не просто искал туалет; он собирался выйти из дачи и делал это неожиданно и поспешно.
Почему? Что могло быть для него важнее переговоров? Что заставило его покинуть гостиную, рискуя рассердить своего прославившегося крутым нравом начальника? Дюрок нахмурил брови. Что бы ни происходило, он должен знать об этом как можно больше. В Венгрии он допустил несколько проколов, едва не стоивших ему карьеры.
Майор вышел на крытое крыльцо особняка и увидел, как полковник уселся за руль черной штабной "волги". Куда бы он ни направлялся, он собирался ехать один.
"Не так быстро, полковник", – холодно подумал Дюрок. Спустившись по ступеням, майор быстро направился к группе людей, без дела толпящихся около служебных машин, куря сигареты и негромко переговариваясь, ожидая, пока хозяева соизволят закончить свои важные дела.
Вопреки рекомендациям Дюрока, французский посланник и сопровождавшие его лица ездили на место переговоров в нескольких бронированных лимузинах, в сопровождении кортежа спецмашин, в которых за ними следовали сотрудники службы безопасности. Эта практика казалась Полю чересчур помпезной и не слишком благоразумной, однако она давала ему право открыто приказывать большому количеству людей.
– Форе! Вердье! – он поманил к себе двух агентов, стоявших ближе всех. Оба были достаточно опытными сотрудниками, участниками нескольких тайных операций.
Удивленные его неожиданным появлением, агенты торопливо затушили сигареты.
– Да, майор?
Дюрок кивком указал им на черную "волгу", которая задним ходом выезжала с места стоянки.
– Вам надо будет проследить за русским в этой машине. Будьте осторожны, чтобы он не догадался о вашем присутствии. Не спугните его. Необходимо выяснить, куда он направляется и с кем будет встречаться, если, конечно, он будет встречаться. У вас есть фотоаппарат?
Форе, крошечный человечек с крысиным лицом, кивнул.
– Так точно, сэр.
– Превосходно. Сделайте снимки, если сумеете.
Вердье, который был покрупнее и покрасивее своего напарника, кивнул головой в сторону лесной дороги.
– Что нам сказать солдатам на контрольном пункте, если они спросят, отчего мы уезжаем так рано?
Дюрок пожал плечами.
– Скажите им, что французский посланник желает убедиться, те ли вина подали ему к ужину. Я думаю, они сразу вам поверят.
Оба агента заулыбались и поочередно кивнули. Нежная и преданная любовь посланника Сорэ к своему желудку, а также его непоседливость и нервозность, давно стали предметом едких шуток как среди его подчиненных, так и среди их русских коллег.
– Есть еще вопросы? – спросил Дюрок. – Нет? Выполняйте.
Машина Соловьева находилась уже на пути к лесу.
Форе и Вердье бросились исполнять распоряжение, а Дюрок вернулся в дом, тщательно обдумывая свой следующий шаг. Если его тревога окажется напрасной, то слежка за этим русским поможет ему держать своих людей в некотором напряжении, однако Дюрок чувствовал, что его бдительность принесет гораздо более удивительные и неожиданные результаты. Для майора разведка была просто вариантом древней как мир охоты – охоты за фактами в тумане неопределенности, и могла заменить ему воду в сердце пустыни. Он отлично знал, что при помощи собственного сознания человек не в состоянии уловить и сотой доли тех малозначащих фактов и полунамеков, со всех сторон обрушивающихся на него. Главную работу проделывает подсознание, главными инструментами которого являются интуиция и вдохновение, производящие на свет блестящие догадки и озарения. И хотя его решение установить слежку за русским полковником было почти полностью интуитивным, Поль Дюрок уже давно научился доверять своей интуиции.
* * *
МОСКВА, УЛИЦА АРБАТ
В самом начале двадцатого столетия в Москве на Арбате располагались самые дорогие и фешенебельные магазины. В годы коммунистического правления для Арбата настали черные дни, ибо скромная улочка превратилась в один из символов "капиталистической эксплуатации". Теперь же, когда двадцатый век почти закончился, история совершила полный круг. Оживление частного капитала и связанная с этим реставрация многих старинных особняков, иностранные инвестиции и правительственная программа, связанная с сохранением памятников старины, вдохнули в Арбат новую жизнь. Так в Москве появилась вымощенная булыжником пешеходная зона, окруженная множеством сувенирных лавочек, картинных галерей и театров.
Вопреки политике строгой экономии, которую в соответствии с суровыми законами военного времени неуклонно проводило в жизнь правительство маршала Каминова, Арбат не утратил ни своих красок, ни людного оживления. Когда в столице закрывались после рабочего дня министерства и офисы, многие устремлялись на Арбат в поисках развлечений и покупок. Часто попадались здесь и люди в военной форме – это были офицеры, занятые на штабной работе в массивном бетонном здании Министерства обороны, расположенном в самом конце улицы.
Эрин Маккена двигалась по Арбату вместе с толпами зевак, притворяясь, будто разглядывает витрины магазинов, с нетерпением ожидая появления полковника Соловьева. Она уже начинала терять терпение, сознавая, как быстро несется время. Русский офицер запаздывал, и если он не появится в ближайшие несколько минут, ей придется уйти, так и не встретившись с ним. Где, черт побери, он пропадает? Застрял где-нибудь в дорожной пробке или арестован по подозрению в измене? Тревога и неопределенность немилосердно терзали ее, и то, что Алекс Банич находился где-то поблизости, присматривая за ней, служило для нее слабым утешением.
Эрин перешла к следующей витрине, делая вид, будто с интересом рассматривает превосходно вырезанные шахматные фигурки. Прочие пешеходы рекой текли мимо, не останавливаясь, чтобы бросить на витрину еще один взгляд, полностью поглощенные своими собственными радостями и заботами. Эрин вдруг задумалась о том, как странно бывает, когда чувствуешь себя одиноким в самой большой толпе. Алекс был прав, когда говорил ей, что в толпе у человека появляется совершенно особое чувство собственной безвестности и незначительности.
В витрине над ее плечом возникло знакомое отражение; на сей раз полковник был одет по полной форме. Взгляд Эрин лишь скользнул по нему и вернулся к шахматным фигуркам за стеклом.
– Я рада, что вы наконец появились, полковник.
– Приношу свои извинения, мисс Маккена, – слегка задыхаясь от быстрой ходьбы, сказал Соловьев. – Заседание продолжалось гораздо дольше, чем я рассчитывал. Мне пришлось уйти даже раньше, чем все закончилось.
– Не было ли это неосторожно с вашей стороны?
Полковник неуверенно пожал плечами.
– Все может быть. К сожалению, у меня не было времени, чтобы связаться с вами и назначить новую встречу.
Эрин понимающе кивнула. Если бы Соловьев не явился на эту встречу, она сомневалась бы в том, что Лен Катнер и Банич позволили бы ей продолжить общение с полковником. Слишком велика была опасность того, что Соловьева поймают и превратят в двойного агента. Да... Когда занимаешься шпионажем в столице враждебного государства, необходимая для выживания параноидальная подозрительность быстро становится второй натурой.
Они медленно шли по Арбату, останавливаясь то у одной, то у другой лавочки, держась настолько близко друг от друга, чтобы иметь возможность негромко переговариваться, так, чтобы не услышал никто посторонний, и вместе с тем – достаточно далеко друг от друга, чтобы казаться незнакомыми, словно двое случайных прохожих, на короткое время объединенные сходными вкусами и интересами.
– Какие у вас новости? – прямо спросила Эрин. У них не было времени даже на самую короткую беседу; случайные прохожие могли переговариваться друг с другом одну-две минуты, не больше. Слишком долгий разговор привлек бы к ним ненужное внимание.
Соловьев ответил так же немногословно:
– Ничего хорошего. Несмотря на все разногласия, Каминов и французы очень близки к тому, чтобы договориться. Наши продолжают наращивать концентрацию сил на границе. В Белоруссии уже находятся восемь дивизий, три дивизии ускоренным маршем движутся к границе. Несколько дивизий находятся в состоянии повышенной готовности и могут немедленно выдвинуться, лишь только дороги будут свободны.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97
Хантингтон вытянул шею, пытаясь получше рассмотреть место назначения. Однажды он вместе с семьей провел в этом замке очень приятные две недели, будучи в гостях у одного крупного бельгийского промышленника. Замок стоял уединенно, и его было довольно легко охранять, что делало его подходящим местом для секретной встречи.
Снизив скорость, британские вертолеты приземлились неподалеку от главного здания. Их тут же окружили солдаты в пятнистой форме и темно-бордовых беретах элитного полка пара-коммандос Бельгийской армии. Они действовали настороженно, но не враждебно.
Хантингтон, стараясь успокоиться, глубоко вздохнул, а затем сдвинул в сторону боковую дверцу и ступил на бельгийскую территорию. Сразу за кольцом солдат он разглядел небольшую группу гражданских лиц, ожидавших его. С облегчением он узнал среди них своего старого друга, Эмиля Дембло, высокопоставленного чиновника из Министерства внешней торговли.
Дембло бросился ему навстречу.
– Росс! Очень рад видеть тебя живым и здоровым.
– Спасибо, Эмиль, – Хантингтон пожал протянутую руку. – Мы вовремя?
Дембло кивнул.
– Да, все готово.
С бьющимся сердцем Росс Хантингтон проследовал за своим другом в замок. Агенты секретной службы, солдаты-бельгийцы и остальные гражданские лица следовали за ними на почтительном расстоянии.
Дембло подошел к толстой дубовой двери и торжественно распахнул ее перед Хантингтоном. За дверью обнаружился небольшой, элегантно обставленный кабинет.
– Прошу вас, друг мой.
Хантингтон почувствовал удовлетворение, когда узнал аккуратно одетого, подтянутого человека, который дожидался его внутри. Премьер-министр Бельгии сам прибыл на рандеву.
Это означало только одно – первая трещина в Конфедерации расширялась.
Глава 30
Тревожные вести
29 ИЮНЯ, ФРАНКО-РУССКАЯ ВСТРЕЧА НА ДАЧЕ ПОД МОСКВОЙ
Просторная, обшитая тесом дача, служившая местом проведения секретного совещания, стояла в сосновом бору в пятнадцати километрах от города. Некогда она предназначалась для высокопоставленных функционеров коммунистической партии, однако теперь она принадлежала маршалу Юрию Каминову. К ней вела только одна дорога – не обозначенная никакими указателями, отходившая от шоссе Москва – Ялта, и все машины, свернувшие на нее, останавливались военным патрулем и тщательно досматривались, прежде чем двигаться дальше по этой узкой и извилистой тропе. Армия и ФСК контролировали лес на подступах к даче со всех других направлений.
В главной гостиной дачи, за большим прямоугольным столом сидели лицом друг к другу высокопоставленные военные и гражданские чины. Переводчики пристроились за спинами переговаривающихся, шепотом комментируя все, что говорилось за столом.
Майор Поль Дюрок стоял у стены вместе с остальными, не слишком важными членами французской делегации. Проведя несколько часов на ногах, слушая все те же усыпляюще-монотонные голоса, обсуждавшие все те же тривиальные вопросы, он отчаянно скучал, одновременно ощущая в себе нарастающее раздражение. Неловко переступив с ноги на ногу, он почувствовал, как пот тонкой струйкой побежал по спине под мундиром, прямо между лопаток. Несмотря на то, что задернутые портьеры защищали комнату от беспощадных лучей яркого летнего солнца, в комнате было душно и жарко.
"Сколько еще времени эти кретины убьют на пустую болтовню?" – спросил себя майор. Сегодняшний раунд переговоров уже давно исчерпал намеченный лимит времени, но никакого прогресса ни одной из сторон достичь не удалось. Похоже, русский маршал и тщательно подобранный для этой миссии самим Десо посланник Сорэ твердо решили заговорить друг друга до смерти, прежде чем на свет появится хоть какое-то взаимоприемлемое решение.
Дюрок состроил унылую гримасу. То, что маршал избрал подобную линию поведения, было ему вполне понятно. Несмотря на все свои регалии и неимоверную власть, русский военный в душе оставался обычным упрямым крестьянином. Такие типы можно было без труда отыскать в любой захолустной деревне во Франции: угрюмый, подозрительный старик, который никогда не купит лошадь, не пересчитав ей все зубы, и успеет довести несчастное животное до безумия, не переставая одновременно обвинять продавца в мошенничестве и коварных замыслах. Сорэ, напротив, был образованным человеком, подлинным представителем высшего европейского общества. То, что он участвует в переговорах такого характера, казалось майору постыдным и глупым.
Если Франция в действительности так нуждается в помощи России, чтобы выиграть эту войну, почему не пообещать Каминову и его генералам все, что им хочется? В представлениях Дюрока все обещания, раздаваемые дипломатами, существовали только для того, чтобы их нарушать или, в лучшем случае, тщательно обходить. В конце концов, какое значение могли иметь несколько лишних миллиардов франков? Если Конфедерация одержит победу, то необходимые средства всегда можно выжать из малых государств – членов ЕвроКона или из побежденных поляков, чехов и мадьяров. Если Конфедерация проиграет, Россия окажется не в том положении, чтобы предъявлять свои финансовые претензии.
Устав смотреть на то, как сидящие за столом роются в своих бумажках и потягивают холодную воду, майор пробежал глазами по шеренге русских военных и гражданских специалистов, подпирающих противоположную стену. Это были его товарищи по несчастью и скуке. В глазах большинства читалось уже знакомое выражение мученического долготерпения или наигранного интереса – выражение совершенно общее для всех подчиненных в любых кабинетах, во всех министерствах и военных штабах всего мира. Однако было одно исключение. Высокий и привлекательный светловолосый полковник был явно чем-то обеспокоен. Пока Дюрок смотрел на него, русский посмотрел на часы и поднял голову в совершенном отчаянии. То же самое повторилось буквально через тридцать секунд.
Дюрок мысленно перебрал в уме все секретные досье, которые он изучал перед приездом в Москву, надеясь вспомнить имя полковника с аристократическим утонченным лицом. Упражнение это оказалось совершенно излишним, если не сказать хуже – оно лишь помогло ему на несколько секунд отвлечься от утомительной скуки переговоров. Лицо русского и заученное досье совместились быстро и безошибочно. Перед ним был полковник Валентин Алексеевич Соловьев, один из высокопоставленных помощников маршала Каминова по военным вопросам.
Одновременно с именем и фамилией в памяти всплыли основные пункты его досье. Отмеченный многими орденами и медалями ветеран войны в Афганистане, имеет репутацию дерзкого и тактически грамотного офицера. В политике – сторонник "жесткого" курса, приверженец политической линии Каминова, лично предан маршалу. Сообщалось, что полковник был идейным вдохновителем и застрельщиком продолжающейся в российской армии "чистки", направленной против демократически настроенных офицеров и военнослужащих, приверженных традициям "землячества". Психологический портрет, нарисованный аналитиками Московского отделения Департамента внешней безопасности, изображал Соловьева рассудительным, сдержанным и спокойным человеком.
Дюрок сжал губы, весьма заинтересованный тем, что он сейчас видел. Если документы, которые он читал, были точны, то нервное напряжение, в котором, безусловно, пребывал полковник, было для него совершенно не характерно. Из своего жизненного опыта майор Дюрок знал, что человек редко ломает свою привычную линию поведения и образ мыслей без достаточно серьезных причин. Почему же этот русский, который должен быть холоден как лед, чувствует себя как уж на сковороде?
Во время небольшой паузы в переговорах, пока переводчики-французы сражались с казенными, скучными и запутанными оборотами речи Каминова, Соловьев наклонился вперед и что-то тихо шепнул маршалу на ухо. Почти не слушая своего помощника, пожилой коренастый маршал раздраженно кивнул, махнув рукой куда-то в сторону выхода.
Полковник с видимым облегчением выпрямился и направился к дверям. Некоторые из его товарищей посмотрели ему вслед с удивлением или с завистью.
Дюрок, не на шутку заинтригованный, прошептал свои бессвязные извинения и вышел из комнаты переговоров сразу за Соловьевым. Русский полковник шел быстро, торопливо пересекая вестибюль в направлении главного входа в строение. Из головы француза – агента безопасности – исчезли последние сомнения. Русский не просто искал туалет; он собирался выйти из дачи и делал это неожиданно и поспешно.
Почему? Что могло быть для него важнее переговоров? Что заставило его покинуть гостиную, рискуя рассердить своего прославившегося крутым нравом начальника? Дюрок нахмурил брови. Что бы ни происходило, он должен знать об этом как можно больше. В Венгрии он допустил несколько проколов, едва не стоивших ему карьеры.
Майор вышел на крытое крыльцо особняка и увидел, как полковник уселся за руль черной штабной "волги". Куда бы он ни направлялся, он собирался ехать один.
"Не так быстро, полковник", – холодно подумал Дюрок. Спустившись по ступеням, майор быстро направился к группе людей, без дела толпящихся около служебных машин, куря сигареты и негромко переговариваясь, ожидая, пока хозяева соизволят закончить свои важные дела.
Вопреки рекомендациям Дюрока, французский посланник и сопровождавшие его лица ездили на место переговоров в нескольких бронированных лимузинах, в сопровождении кортежа спецмашин, в которых за ними следовали сотрудники службы безопасности. Эта практика казалась Полю чересчур помпезной и не слишком благоразумной, однако она давала ему право открыто приказывать большому количеству людей.
– Форе! Вердье! – он поманил к себе двух агентов, стоявших ближе всех. Оба были достаточно опытными сотрудниками, участниками нескольких тайных операций.
Удивленные его неожиданным появлением, агенты торопливо затушили сигареты.
– Да, майор?
Дюрок кивком указал им на черную "волгу", которая задним ходом выезжала с места стоянки.
– Вам надо будет проследить за русским в этой машине. Будьте осторожны, чтобы он не догадался о вашем присутствии. Не спугните его. Необходимо выяснить, куда он направляется и с кем будет встречаться, если, конечно, он будет встречаться. У вас есть фотоаппарат?
Форе, крошечный человечек с крысиным лицом, кивнул.
– Так точно, сэр.
– Превосходно. Сделайте снимки, если сумеете.
Вердье, который был покрупнее и покрасивее своего напарника, кивнул головой в сторону лесной дороги.
– Что нам сказать солдатам на контрольном пункте, если они спросят, отчего мы уезжаем так рано?
Дюрок пожал плечами.
– Скажите им, что французский посланник желает убедиться, те ли вина подали ему к ужину. Я думаю, они сразу вам поверят.
Оба агента заулыбались и поочередно кивнули. Нежная и преданная любовь посланника Сорэ к своему желудку, а также его непоседливость и нервозность, давно стали предметом едких шуток как среди его подчиненных, так и среди их русских коллег.
– Есть еще вопросы? – спросил Дюрок. – Нет? Выполняйте.
Машина Соловьева находилась уже на пути к лесу.
Форе и Вердье бросились исполнять распоряжение, а Дюрок вернулся в дом, тщательно обдумывая свой следующий шаг. Если его тревога окажется напрасной, то слежка за этим русским поможет ему держать своих людей в некотором напряжении, однако Дюрок чувствовал, что его бдительность принесет гораздо более удивительные и неожиданные результаты. Для майора разведка была просто вариантом древней как мир охоты – охоты за фактами в тумане неопределенности, и могла заменить ему воду в сердце пустыни. Он отлично знал, что при помощи собственного сознания человек не в состоянии уловить и сотой доли тех малозначащих фактов и полунамеков, со всех сторон обрушивающихся на него. Главную работу проделывает подсознание, главными инструментами которого являются интуиция и вдохновение, производящие на свет блестящие догадки и озарения. И хотя его решение установить слежку за русским полковником было почти полностью интуитивным, Поль Дюрок уже давно научился доверять своей интуиции.
* * *
МОСКВА, УЛИЦА АРБАТ
В самом начале двадцатого столетия в Москве на Арбате располагались самые дорогие и фешенебельные магазины. В годы коммунистического правления для Арбата настали черные дни, ибо скромная улочка превратилась в один из символов "капиталистической эксплуатации". Теперь же, когда двадцатый век почти закончился, история совершила полный круг. Оживление частного капитала и связанная с этим реставрация многих старинных особняков, иностранные инвестиции и правительственная программа, связанная с сохранением памятников старины, вдохнули в Арбат новую жизнь. Так в Москве появилась вымощенная булыжником пешеходная зона, окруженная множеством сувенирных лавочек, картинных галерей и театров.
Вопреки политике строгой экономии, которую в соответствии с суровыми законами военного времени неуклонно проводило в жизнь правительство маршала Каминова, Арбат не утратил ни своих красок, ни людного оживления. Когда в столице закрывались после рабочего дня министерства и офисы, многие устремлялись на Арбат в поисках развлечений и покупок. Часто попадались здесь и люди в военной форме – это были офицеры, занятые на штабной работе в массивном бетонном здании Министерства обороны, расположенном в самом конце улицы.
Эрин Маккена двигалась по Арбату вместе с толпами зевак, притворяясь, будто разглядывает витрины магазинов, с нетерпением ожидая появления полковника Соловьева. Она уже начинала терять терпение, сознавая, как быстро несется время. Русский офицер запаздывал, и если он не появится в ближайшие несколько минут, ей придется уйти, так и не встретившись с ним. Где, черт побери, он пропадает? Застрял где-нибудь в дорожной пробке или арестован по подозрению в измене? Тревога и неопределенность немилосердно терзали ее, и то, что Алекс Банич находился где-то поблизости, присматривая за ней, служило для нее слабым утешением.
Эрин перешла к следующей витрине, делая вид, будто с интересом рассматривает превосходно вырезанные шахматные фигурки. Прочие пешеходы рекой текли мимо, не останавливаясь, чтобы бросить на витрину еще один взгляд, полностью поглощенные своими собственными радостями и заботами. Эрин вдруг задумалась о том, как странно бывает, когда чувствуешь себя одиноким в самой большой толпе. Алекс был прав, когда говорил ей, что в толпе у человека появляется совершенно особое чувство собственной безвестности и незначительности.
В витрине над ее плечом возникло знакомое отражение; на сей раз полковник был одет по полной форме. Взгляд Эрин лишь скользнул по нему и вернулся к шахматным фигуркам за стеклом.
– Я рада, что вы наконец появились, полковник.
– Приношу свои извинения, мисс Маккена, – слегка задыхаясь от быстрой ходьбы, сказал Соловьев. – Заседание продолжалось гораздо дольше, чем я рассчитывал. Мне пришлось уйти даже раньше, чем все закончилось.
– Не было ли это неосторожно с вашей стороны?
Полковник неуверенно пожал плечами.
– Все может быть. К сожалению, у меня не было времени, чтобы связаться с вами и назначить новую встречу.
Эрин понимающе кивнула. Если бы Соловьев не явился на эту встречу, она сомневалась бы в том, что Лен Катнер и Банич позволили бы ей продолжить общение с полковником. Слишком велика была опасность того, что Соловьева поймают и превратят в двойного агента. Да... Когда занимаешься шпионажем в столице враждебного государства, необходимая для выживания параноидальная подозрительность быстро становится второй натурой.
Они медленно шли по Арбату, останавливаясь то у одной, то у другой лавочки, держась настолько близко друг от друга, чтобы иметь возможность негромко переговариваться, так, чтобы не услышал никто посторонний, и вместе с тем – достаточно далеко друг от друга, чтобы казаться незнакомыми, словно двое случайных прохожих, на короткое время объединенные сходными вкусами и интересами.
– Какие у вас новости? – прямо спросила Эрин. У них не было времени даже на самую короткую беседу; случайные прохожие могли переговариваться друг с другом одну-две минуты, не больше. Слишком долгий разговор привлек бы к ним ненужное внимание.
Соловьев ответил так же немногословно:
– Ничего хорошего. Несмотря на все разногласия, Каминов и французы очень близки к тому, чтобы договориться. Наши продолжают наращивать концентрацию сил на границе. В Белоруссии уже находятся восемь дивизий, три дивизии ускоренным маршем движутся к границе. Несколько дивизий находятся в состоянии повышенной готовности и могут немедленно выдвинуться, лишь только дороги будут свободны.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97