К весне 1346 года все рыцарство южной Франции было мобилизовано и собрано в Тулузе под предводительством старшего сына Филиппа, герцога Нормандского, чтобы вернуть потерянные провинции.
* * *
Тем временем Эдуард, воспламененный успехом своих солдат и желающий разделить их славу, готовился к удару. Его блестящий кузен дал ему шанс, которого он ожидал девять лет. Пока дофин в апреле того года осаждал Эгильон, а Дерби, с небольшим количеством силы, ожидал в Ла Реоле подходящего случая для освобождения небольшого гарнизона, Эдуард начал собирать на гемпширском берегу самую большую армию, которая когда-либо отправлялась из Англии на континент. Он набрал ее, но не посредством феодального ополчения и даже не с помощью военных комиссий, которые Эдуард I приспособил для мобилизации милиции графства на войну, но предложив тем, кто желает сражаться за большое вознаграждение и еще более жаждет выкупов и грабежа, вступить в эту армию.
Он смог это сделать, потому что из собственного опыта знал ценность представительного налогового собрания, которое его дед создал из Большого Совета королевства. Уяснив формы парламентских совещаний и правления с помощью совета крупных чиновников Церкви и государства, которым налогоплательщики доверили представлять их интересы, он смог получить средства на сбор профессиональной армии, далеко превосходящей по качеству любую армию, которую феодальная Франция могла бы выставить против него. Развивавшаяся в течение последних пятидесяти лет в условиях жестокой борьбы между короной и налогоплательщиком, система налогообложения добровольно предоставила английскому королю финансовые ресурсы, неизвестные его сопернику Валуа, хотя последний управлял государством, гораздо более богатым и населенным.
Именно такая система обеспечивала короне максимум фискальной поддержки с минимумом трудностей для подданных. Определенная для каждого графства и города поименно местными комиссарами и к тому моменту общая для всех оценка имущества, предполагавшаяся намного ниже стоимости реального имущества облагаемого налогом и, таким образом, способная во времена увеличивающегося благосостояния повторяться без слишком сильного народного неодобрения, парламентская субсидия, состоящая из десятой части от королевских личных земель и бургов и пятнадцатой части от имущества остального населения приносила примерно 38000 фунтов. Десятая часть, предоставленная почти одновременно представителями духовенства, – вотированная, правда, не в парламенте, но как они предпочли, в своих местных советах – дала еще 13000 фунтов, пять шестых из которых предоставили Кентербери и остальную часть из Йорка.
Такие военные субсидии, как от мирян, так и от духовенства, вместе с продолжавшимся maltote,позволили Эдуарду получить кредит на гораздо менее тяжелых условиях, чем это было в прошлом. При этом он являлся все тем же неумеренным расточителем, отказываясь принимать во внимание любые соображения экономии ради исполнения дорогих ему стремлений, связанных с войной и рыцарским блеском и иными его проявлениями. Его итальянские кредиторы, разорившиеся из-за его займов, к настоящему времени уже являлись банкротами, но, предложив им монополию на экспорт шерсти через рынок в Брюгге, он получил заем в 100000 фунтов от группы своих собственных финансистов, в которую входили его старый слуга, Уильям де ла Поль из Гулля, лондонские купцы Уолтер де Шеритон и Томас де Суонленд, а также два крупных восточно-английских представителя Джон де Уизенгем и Томас де Мельчбурн из Линна.
С тех пор как была улажена ссора с архиепископом, Эдуард не делал дальнейших попыток обходиться без духовных советников. Его канцлеры, казначеи и хранители малой печати теперь снова являлись клириками. В 1344 году он назначил казначеем Уильяма де Эдингтона, который последние три года являлся хранителем Гардероба, а до того сборщиком налогов (девятой части от всего имущества) по южную сторону Трента. Уроженец запада, который, после того как получил винчестерский приход, начал реконструкцию соборного нефа и построил замечательную корпоративную Эдингтонскую церковь в своем родном Уилтшире, что является его неоценимой заслугой для своего времени и для страны, умный священнослужитель и государственный деятель, отучал короля от раннего и пагубного доверия поиска средства для войны своему личному отделению королевского двора – Королевской Палате. Ограничив ее функции до низшей финансовой части, предназначенной обслуживать действующую армию, и подчинив ее, так же, как и любую другую ветвь королевских расходов контролю казначейства, он обеспечил то согласие между короной и налогоплательщиком, правительством и парламентом, которое в последующей войне было основой английской силы. Следующие 19 лет он служил королю на самых высоких постах, сначала в качестве казначея, затем, после 1356 года, в качестве канцлера.
Имея государственные финансовые ресурсы, Эдуард смог превратить королевскую военную кампанию в дело национального масштаба. Он собрал свою армию посредством контрактов, заключаемых им с местными главами, у которых душа лежала к войне, по которым они и рекрутировали солдат, согласуя вознаграждение, имея заказ на определенное количество и вид воинов. Каждый контракт определял количество солдат, которое должно было быть предоставлено, время, на которое они нанимались, и налог, который взимался казначейством. Так, для первой Бретонской кампании Уильям Монтэгю нанял шесть рыцарей, двадцать других тяжеловооруженных воинов и двадцать четыре лучника за вознаграждение в 76 фунтов за каждые сорок дней службы и королевское содержание на время ведения боевых действий.
Армия, собранная таким образом, стала именоваться «свитой». Граф, которому платили 8 шиллингов в день за его службу, мог заключить контракт на наем, скажем, 60 тяжеловооруженных воинов, из которых десять должны были быть рыцарями, и 120 стрелков, полностью экипированных и обеспеченных лошадьми, на три месяца в год «за обычное вознаграждение», вместе с пажами, которые назывались valets aux armes,или вооруженных слуг, которые служили оруженосцами у рыцарей, чистили их вооружение и ухаживали за их лошадьми. Главнокомандующий, подобно графу Ланкастера, мог заключить даже более масштабный контракт; для одной из своих кампаний он обеспечил 6 знаменосцев, 90 рыцарей, 486 тяжеловооруженных воинов и 423 конных лучника.
Оплата была достаточно высока. Во времена, когда в некоторых местах земля сдавалась в аренду за такую мелочь, как 4 пенса за акр в год, конный лучник получал шесть пенсов в день, если у него была собственная лошадь или если нет, то 3 пенса. Даже валлийские копейщики, самая низшая ступень в военной иерархии, получали 2 пенса. Жалование тяжеловооруженного всадника было 1 шиллинг в день, рыцаря-вассала – в два раза больше. Знаменосца – 4 шиллинга или около 10 фунтов в переводе на современные деньги. Знаменосцами являлись наиболее храбрые и опытные рыцари, которые, выделяя наличие треугольного знамени, выстраивали и руководили войсками в бою, командовали замками и исполняли обязанности штабных офицеров при главнокомандующем. Среди них можно назвать Сэра Джона Шандо и Сэра Робера Ноллиса, чеширского йомена, который сделался одним из самых знаменитых военачальников своего времени и благодаря грабежу и выкупам одним из самых богатых.
Рыцари имели при себе треугольные вымпелы и руководили тяжеловооруженными воинами или вооруженными пехотинцами, которые, подобно им самым, обычно сами должны были обеспечить себе лошадь и необходимую для нее экипировку. Они были вооружены длинным мечом и либо копьем, либо боевым жезлом и кинжалом для рукопашного боя. Кольчуга теперь уступила место латам; рыцарь в сороковых годах XIV века носил короткую накидку, на которой был вышит его герб, и перевязь или пояс с мечом поверх металлического нагрудника, различные защитные пластины на руках и ногах и тяжелый шлем на голове, увенчанный крестом и закрытый во время схватки забралом. На псалтыре Люттрела можно найти изображение одного рыцаря, который прощается со своей леди перед турниром, его боевой конь обряжен в великолепную по цветовой гамме геральдическую попону.
Лучники, которые в результате своих замечательных успехов составили большую часть английской армии, носили либо легкий стальной нагрудник либо обитую выделанной кожей кольчугу, грубые ворсистые плащи и стальные каски, непохожие на высокие каски современной пехоты. Вдобавок к лукам и колчанам со стрелами, отделанными гусиными перьями, у них были короткие мечи, ножи и стальные заостренные колья для строительства защитной изгороди против кавалерии. Хотя они сражались в отдельных отрядах или фалангах, с целью усиления дисциплины они также служили лордам или рыцарям, кото-рые платили им; армейской дисциплинарной единицей являлось «копье» – профессиональная группа, очень похожая на современный летный экипаж, состоящая из рыцаря или тяжеловооруженного воина, двух лучников, меченосца или куртильера и пары пажей, вооруженных кинжалами.
Армию также сопровождали и вспомогательные подразделения: валлийские копейщики и невооруженные легкие всадники под названием хобелары – часто рекрутируемые из Ирландии – для разведки и терроризирования сельской местности; минеры из Дарема или Динского леса для осадных операций, кузнецы, оружейники и шатерщики, плотники для создания мостов, цементарии для строительства фортификаций и возничие для обоза. Короля сопровождала личная гвардия из собственных рыцарей и лучников и группа менестрелей – дюжина трубачей, горнист, скрипач, волынщики, один или два, игрок на литаврах, игрок на цистре и игрок на шоме или прообразе гобоя. За свои заслуги по поднятию боевого духа армии они были приравнены к лучникам.
Такое управление английской армией и преодоление разницы в социальном положении и ранге способствовали обретению национальной гордости. Две трети тех, кто служил в ней, были йоменами, экипированными оружием, которое, как доказали Морло и Оберош, могло быть противопоставлено и даже более чем гордой феодальной коннице, которая господствовала в Европе на протяжении последних трех веков. Командовали этой армией представители всех крупных феодальных домов – Боэн и Бошем (Бичемп), Уоррен и Арундел, Мортимер, Деспенсер, Уффорд, Гастингс, де Вер – чьи амбиции и зависть в предыдущем поколении почти разрушили королевство, но кто, побежденные благородством и великодушием молодого короля, теперь объединились под его властью и были готовы следовать за ним повсюду. Среди них находились и бывшие тюремщики его отца – лорды Беркли и Мальтраверс, и шестнадцатилетний внук Роджера Мортимера, которого он восстановил в правах владения замком Рэднор и другими землями, конфискованными у предателя.
Вот таким было войско, подготовленное неустанными заботами и вниманием короля к военным делам, которое со своими яркими шатрами и знаменами расположилось лагерем в мае и июне того года на южном побережье, ожидая попутного ветра для переправки на континент. Некоторые предполагали, что их целью будет Бретань, где после удивляющего двадцатичетырехчасового зимнего марш-броска на сорок пять миль между Рошем и Даррейном, Нортгемптон и сэр Томас Дагуорт открыли летнюю кампанию молниеносным рейдом через все герцогство; кульминацией его была победа при Сен Поль де Леоне, когда лучники Дагуорта, окруженные сильно превосходящими силами противника во главе с Карлом Блуасским, проложили с помощью стрел путь из безнадежного положения. Другие думали, что король поплывет во Фландрию, где в тот июнь люди Гента, Брюгге и Ипра пришли к соглашению о вторжении в Артуа и к кому на помощь король недавно послал шесть сотен лучников. Но наиболее вероятным предположением было то, что король и его войско были нацелены на Гасконь, где граф Пемброка и сэр Уолтер Мэнни все еще держались в Эгильоне против огромной армии дофина и самой сильной осадной системы в Европе, пока Ланкастер с несколькими тысячами лучников и тяжеловооруженных воинов в Ла Реоле очищал дорогу в Бордо.
При этом в намерения Эдуарда не входил ни один из предполагаемых маршрутов. Когда наконец после долгого ожидания 11 июня 1346 года юго-западный ветер переменился и армада из семи сотен кораблей направилась из Сен Эленс, были вскрыты запечатанные приказы и обнаружилось, что целью является полуостров Котантен в Нормандии, богатом герцогстве, принадлежавшем когда-то норманнским предкам Эдуарда и потерянном при короле Иоанне. Один из представителей знати герцогства Годфрид д'Аркур, который нашел убежище при дворе Эдуарда, сказал ему, что население герцогства, не привыкшее к войне, будет не способно к сопротивлению, и что он найдет там огромные богатства и города, даже не обнесенные крепостной стеной. Опустошив герцогство и представляя таким образом угрозу Парижу, он смог бы отвлечь армию дофина от Эгильона и, объединившись с фламандцами в Артуа, ударить по Франции с трех сторон.
Эдуард держал французов в напряженных догадках, окружив свои планы тайной. Вынужденный охранять восемьсот миль побережья от Гаронны до Шельды, французский флот нигде не представлял опасности; флот же Эдуарда, сконцентрированный в одном месте, смог высадить армию 12 июля в Сен Ваасте рядом с Гаагой почти без всякого сопротивления. Высадившись, Эдуард не тратил времени даром. 18 числа, возведя принца Уэльского и нескольких его молодых вассалов в рыцарское достоинство, он начал марш на Руан. Перейдя границу на юго-востоке Котантенского полуострова, где его землекопы и плотники починили разрушенные мосты через реку Вир, он достиг Сен-Ло 22 числа. Расположив на левом фланге своей армии флот, обеспечивавший возможность для маневра, пока войска находились в сельской местности, мстя за рейды нормандских моряков, совершенные в южно-английские прибрежные города и заключавшиеся в сжигании кораблей и самих городов. Валлийские копейщики и ирландские хобелары особенно отличились при этих чудовищных набегах – обычное дополнение ведения войны в XIV веке – хотя после нескольких дней король как претендент на французский трон выпустил приказ, угрожающий смертью каждому солдату, который «подожжет любое поселение или манор,...ограбит церковь или иное святое место, причинит ущерб старикам, детям или женщинам этого королевства».
Новые французские подданные Эдуарда, однако, не проявляли достаточно большого энтузиазма по отношению к своему возможному суверену. Крестьяне в ужасе разбегались при его приближении, а когда 25 июля он призвал горожан Кана принести присягу, епископ Байе разорвал призывные грамоты и посадил в тюрьму посланца. При этом, хотя это был и большой город – гораздо больше, как написал хронист, нежели любой другой английский город за исключением Лондона, – захватчики взяли его через день после того, как лучники расстреляли арбалетчиков, защищавших переправу через реку Орн, а флот, прибывший из Уистреема, вступил в бой. Они взяли богатый улов пленников, а также захватили и договор, который был заключен королем Филиппом восемь лет назад с нормандскими властями для нападения на Англию. Договор Эдуард послал домой для прочтения в парламенте.
В последний день июля был возобновлен марш в сторону Сены. 2 августа армия достигла Лизье. Но в тот же день французский король вошел в Руан, находившийся в сорока милях впереди английской армии, и расположил свои войска между англичанами и их фламандскими союзниками, которые, в двухстах милях к северу только что вышли из Ипра. Как только его достигли новости о высадке Эдуарда, он поднял орифламму в Сен-Дени и, призвав своего сына из Эгильона присоединиться к нему, поторопился к нормандской столице, собирая по пути войска. Здесь Сена была шириной в триста ярдов и при усиленном гарнизоне англичане не имели никакой надежды на переправу.
Однако вместо этого, достигнув реки у Эльбефа, находившегося в двенадцати милях от Руана, они повернули вверх по течению в поисках более узкого брода. Сделав таким образом, они пренебрегли своими коммуникациями, но стали угрожать Парижу. В течение следующих шести дней враждующие армии маршировали на юго-запад по разным берегам Сены. Повсюду англичане находили разрушенные или, наоборот, усиленно охраняемые мосты. Но 13 числа, когда они были всего лишь в 12 милях от Парижа, Эдуард позволил французам обогнать себя и, совершив ложный маневр, вернулся в Пуасси, где находился лишь частично разрушенный мост, который почти не охранялся. Переправившись всего лишь по одной шестидесятифутовой балке шириной всего в один фут, Нортгемптон, констебль, получил часть войск на дальней стороне. Следующие два дня, пока происходил обстрел Сен-Клу и других деревень у западных стен Парижа, чтобы обмануть врага, плотники лихорадочно чинили мост.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84
* * *
Тем временем Эдуард, воспламененный успехом своих солдат и желающий разделить их славу, готовился к удару. Его блестящий кузен дал ему шанс, которого он ожидал девять лет. Пока дофин в апреле того года осаждал Эгильон, а Дерби, с небольшим количеством силы, ожидал в Ла Реоле подходящего случая для освобождения небольшого гарнизона, Эдуард начал собирать на гемпширском берегу самую большую армию, которая когда-либо отправлялась из Англии на континент. Он набрал ее, но не посредством феодального ополчения и даже не с помощью военных комиссий, которые Эдуард I приспособил для мобилизации милиции графства на войну, но предложив тем, кто желает сражаться за большое вознаграждение и еще более жаждет выкупов и грабежа, вступить в эту армию.
Он смог это сделать, потому что из собственного опыта знал ценность представительного налогового собрания, которое его дед создал из Большого Совета королевства. Уяснив формы парламентских совещаний и правления с помощью совета крупных чиновников Церкви и государства, которым налогоплательщики доверили представлять их интересы, он смог получить средства на сбор профессиональной армии, далеко превосходящей по качеству любую армию, которую феодальная Франция могла бы выставить против него. Развивавшаяся в течение последних пятидесяти лет в условиях жестокой борьбы между короной и налогоплательщиком, система налогообложения добровольно предоставила английскому королю финансовые ресурсы, неизвестные его сопернику Валуа, хотя последний управлял государством, гораздо более богатым и населенным.
Именно такая система обеспечивала короне максимум фискальной поддержки с минимумом трудностей для подданных. Определенная для каждого графства и города поименно местными комиссарами и к тому моменту общая для всех оценка имущества, предполагавшаяся намного ниже стоимости реального имущества облагаемого налогом и, таким образом, способная во времена увеличивающегося благосостояния повторяться без слишком сильного народного неодобрения, парламентская субсидия, состоящая из десятой части от королевских личных земель и бургов и пятнадцатой части от имущества остального населения приносила примерно 38000 фунтов. Десятая часть, предоставленная почти одновременно представителями духовенства, – вотированная, правда, не в парламенте, но как они предпочли, в своих местных советах – дала еще 13000 фунтов, пять шестых из которых предоставили Кентербери и остальную часть из Йорка.
Такие военные субсидии, как от мирян, так и от духовенства, вместе с продолжавшимся maltote,позволили Эдуарду получить кредит на гораздо менее тяжелых условиях, чем это было в прошлом. При этом он являлся все тем же неумеренным расточителем, отказываясь принимать во внимание любые соображения экономии ради исполнения дорогих ему стремлений, связанных с войной и рыцарским блеском и иными его проявлениями. Его итальянские кредиторы, разорившиеся из-за его займов, к настоящему времени уже являлись банкротами, но, предложив им монополию на экспорт шерсти через рынок в Брюгге, он получил заем в 100000 фунтов от группы своих собственных финансистов, в которую входили его старый слуга, Уильям де ла Поль из Гулля, лондонские купцы Уолтер де Шеритон и Томас де Суонленд, а также два крупных восточно-английских представителя Джон де Уизенгем и Томас де Мельчбурн из Линна.
С тех пор как была улажена ссора с архиепископом, Эдуард не делал дальнейших попыток обходиться без духовных советников. Его канцлеры, казначеи и хранители малой печати теперь снова являлись клириками. В 1344 году он назначил казначеем Уильяма де Эдингтона, который последние три года являлся хранителем Гардероба, а до того сборщиком налогов (девятой части от всего имущества) по южную сторону Трента. Уроженец запада, который, после того как получил винчестерский приход, начал реконструкцию соборного нефа и построил замечательную корпоративную Эдингтонскую церковь в своем родном Уилтшире, что является его неоценимой заслугой для своего времени и для страны, умный священнослужитель и государственный деятель, отучал короля от раннего и пагубного доверия поиска средства для войны своему личному отделению королевского двора – Королевской Палате. Ограничив ее функции до низшей финансовой части, предназначенной обслуживать действующую армию, и подчинив ее, так же, как и любую другую ветвь королевских расходов контролю казначейства, он обеспечил то согласие между короной и налогоплательщиком, правительством и парламентом, которое в последующей войне было основой английской силы. Следующие 19 лет он служил королю на самых высоких постах, сначала в качестве казначея, затем, после 1356 года, в качестве канцлера.
Имея государственные финансовые ресурсы, Эдуард смог превратить королевскую военную кампанию в дело национального масштаба. Он собрал свою армию посредством контрактов, заключаемых им с местными главами, у которых душа лежала к войне, по которым они и рекрутировали солдат, согласуя вознаграждение, имея заказ на определенное количество и вид воинов. Каждый контракт определял количество солдат, которое должно было быть предоставлено, время, на которое они нанимались, и налог, который взимался казначейством. Так, для первой Бретонской кампании Уильям Монтэгю нанял шесть рыцарей, двадцать других тяжеловооруженных воинов и двадцать четыре лучника за вознаграждение в 76 фунтов за каждые сорок дней службы и королевское содержание на время ведения боевых действий.
Армия, собранная таким образом, стала именоваться «свитой». Граф, которому платили 8 шиллингов в день за его службу, мог заключить контракт на наем, скажем, 60 тяжеловооруженных воинов, из которых десять должны были быть рыцарями, и 120 стрелков, полностью экипированных и обеспеченных лошадьми, на три месяца в год «за обычное вознаграждение», вместе с пажами, которые назывались valets aux armes,или вооруженных слуг, которые служили оруженосцами у рыцарей, чистили их вооружение и ухаживали за их лошадьми. Главнокомандующий, подобно графу Ланкастера, мог заключить даже более масштабный контракт; для одной из своих кампаний он обеспечил 6 знаменосцев, 90 рыцарей, 486 тяжеловооруженных воинов и 423 конных лучника.
Оплата была достаточно высока. Во времена, когда в некоторых местах земля сдавалась в аренду за такую мелочь, как 4 пенса за акр в год, конный лучник получал шесть пенсов в день, если у него была собственная лошадь или если нет, то 3 пенса. Даже валлийские копейщики, самая низшая ступень в военной иерархии, получали 2 пенса. Жалование тяжеловооруженного всадника было 1 шиллинг в день, рыцаря-вассала – в два раза больше. Знаменосца – 4 шиллинга или около 10 фунтов в переводе на современные деньги. Знаменосцами являлись наиболее храбрые и опытные рыцари, которые, выделяя наличие треугольного знамени, выстраивали и руководили войсками в бою, командовали замками и исполняли обязанности штабных офицеров при главнокомандующем. Среди них можно назвать Сэра Джона Шандо и Сэра Робера Ноллиса, чеширского йомена, который сделался одним из самых знаменитых военачальников своего времени и благодаря грабежу и выкупам одним из самых богатых.
Рыцари имели при себе треугольные вымпелы и руководили тяжеловооруженными воинами или вооруженными пехотинцами, которые, подобно им самым, обычно сами должны были обеспечить себе лошадь и необходимую для нее экипировку. Они были вооружены длинным мечом и либо копьем, либо боевым жезлом и кинжалом для рукопашного боя. Кольчуга теперь уступила место латам; рыцарь в сороковых годах XIV века носил короткую накидку, на которой был вышит его герб, и перевязь или пояс с мечом поверх металлического нагрудника, различные защитные пластины на руках и ногах и тяжелый шлем на голове, увенчанный крестом и закрытый во время схватки забралом. На псалтыре Люттрела можно найти изображение одного рыцаря, который прощается со своей леди перед турниром, его боевой конь обряжен в великолепную по цветовой гамме геральдическую попону.
Лучники, которые в результате своих замечательных успехов составили большую часть английской армии, носили либо легкий стальной нагрудник либо обитую выделанной кожей кольчугу, грубые ворсистые плащи и стальные каски, непохожие на высокие каски современной пехоты. Вдобавок к лукам и колчанам со стрелами, отделанными гусиными перьями, у них были короткие мечи, ножи и стальные заостренные колья для строительства защитной изгороди против кавалерии. Хотя они сражались в отдельных отрядах или фалангах, с целью усиления дисциплины они также служили лордам или рыцарям, кото-рые платили им; армейской дисциплинарной единицей являлось «копье» – профессиональная группа, очень похожая на современный летный экипаж, состоящая из рыцаря или тяжеловооруженного воина, двух лучников, меченосца или куртильера и пары пажей, вооруженных кинжалами.
Армию также сопровождали и вспомогательные подразделения: валлийские копейщики и невооруженные легкие всадники под названием хобелары – часто рекрутируемые из Ирландии – для разведки и терроризирования сельской местности; минеры из Дарема или Динского леса для осадных операций, кузнецы, оружейники и шатерщики, плотники для создания мостов, цементарии для строительства фортификаций и возничие для обоза. Короля сопровождала личная гвардия из собственных рыцарей и лучников и группа менестрелей – дюжина трубачей, горнист, скрипач, волынщики, один или два, игрок на литаврах, игрок на цистре и игрок на шоме или прообразе гобоя. За свои заслуги по поднятию боевого духа армии они были приравнены к лучникам.
Такое управление английской армией и преодоление разницы в социальном положении и ранге способствовали обретению национальной гордости. Две трети тех, кто служил в ней, были йоменами, экипированными оружием, которое, как доказали Морло и Оберош, могло быть противопоставлено и даже более чем гордой феодальной коннице, которая господствовала в Европе на протяжении последних трех веков. Командовали этой армией представители всех крупных феодальных домов – Боэн и Бошем (Бичемп), Уоррен и Арундел, Мортимер, Деспенсер, Уффорд, Гастингс, де Вер – чьи амбиции и зависть в предыдущем поколении почти разрушили королевство, но кто, побежденные благородством и великодушием молодого короля, теперь объединились под его властью и были готовы следовать за ним повсюду. Среди них находились и бывшие тюремщики его отца – лорды Беркли и Мальтраверс, и шестнадцатилетний внук Роджера Мортимера, которого он восстановил в правах владения замком Рэднор и другими землями, конфискованными у предателя.
Вот таким было войско, подготовленное неустанными заботами и вниманием короля к военным делам, которое со своими яркими шатрами и знаменами расположилось лагерем в мае и июне того года на южном побережье, ожидая попутного ветра для переправки на континент. Некоторые предполагали, что их целью будет Бретань, где после удивляющего двадцатичетырехчасового зимнего марш-броска на сорок пять миль между Рошем и Даррейном, Нортгемптон и сэр Томас Дагуорт открыли летнюю кампанию молниеносным рейдом через все герцогство; кульминацией его была победа при Сен Поль де Леоне, когда лучники Дагуорта, окруженные сильно превосходящими силами противника во главе с Карлом Блуасским, проложили с помощью стрел путь из безнадежного положения. Другие думали, что король поплывет во Фландрию, где в тот июнь люди Гента, Брюгге и Ипра пришли к соглашению о вторжении в Артуа и к кому на помощь король недавно послал шесть сотен лучников. Но наиболее вероятным предположением было то, что король и его войско были нацелены на Гасконь, где граф Пемброка и сэр Уолтер Мэнни все еще держались в Эгильоне против огромной армии дофина и самой сильной осадной системы в Европе, пока Ланкастер с несколькими тысячами лучников и тяжеловооруженных воинов в Ла Реоле очищал дорогу в Бордо.
При этом в намерения Эдуарда не входил ни один из предполагаемых маршрутов. Когда наконец после долгого ожидания 11 июня 1346 года юго-западный ветер переменился и армада из семи сотен кораблей направилась из Сен Эленс, были вскрыты запечатанные приказы и обнаружилось, что целью является полуостров Котантен в Нормандии, богатом герцогстве, принадлежавшем когда-то норманнским предкам Эдуарда и потерянном при короле Иоанне. Один из представителей знати герцогства Годфрид д'Аркур, который нашел убежище при дворе Эдуарда, сказал ему, что население герцогства, не привыкшее к войне, будет не способно к сопротивлению, и что он найдет там огромные богатства и города, даже не обнесенные крепостной стеной. Опустошив герцогство и представляя таким образом угрозу Парижу, он смог бы отвлечь армию дофина от Эгильона и, объединившись с фламандцами в Артуа, ударить по Франции с трех сторон.
Эдуард держал французов в напряженных догадках, окружив свои планы тайной. Вынужденный охранять восемьсот миль побережья от Гаронны до Шельды, французский флот нигде не представлял опасности; флот же Эдуарда, сконцентрированный в одном месте, смог высадить армию 12 июля в Сен Ваасте рядом с Гаагой почти без всякого сопротивления. Высадившись, Эдуард не тратил времени даром. 18 числа, возведя принца Уэльского и нескольких его молодых вассалов в рыцарское достоинство, он начал марш на Руан. Перейдя границу на юго-востоке Котантенского полуострова, где его землекопы и плотники починили разрушенные мосты через реку Вир, он достиг Сен-Ло 22 числа. Расположив на левом фланге своей армии флот, обеспечивавший возможность для маневра, пока войска находились в сельской местности, мстя за рейды нормандских моряков, совершенные в южно-английские прибрежные города и заключавшиеся в сжигании кораблей и самих городов. Валлийские копейщики и ирландские хобелары особенно отличились при этих чудовищных набегах – обычное дополнение ведения войны в XIV веке – хотя после нескольких дней король как претендент на французский трон выпустил приказ, угрожающий смертью каждому солдату, который «подожжет любое поселение или манор,...ограбит церковь или иное святое место, причинит ущерб старикам, детям или женщинам этого королевства».
Новые французские подданные Эдуарда, однако, не проявляли достаточно большого энтузиазма по отношению к своему возможному суверену. Крестьяне в ужасе разбегались при его приближении, а когда 25 июля он призвал горожан Кана принести присягу, епископ Байе разорвал призывные грамоты и посадил в тюрьму посланца. При этом, хотя это был и большой город – гораздо больше, как написал хронист, нежели любой другой английский город за исключением Лондона, – захватчики взяли его через день после того, как лучники расстреляли арбалетчиков, защищавших переправу через реку Орн, а флот, прибывший из Уистреема, вступил в бой. Они взяли богатый улов пленников, а также захватили и договор, который был заключен королем Филиппом восемь лет назад с нормандскими властями для нападения на Англию. Договор Эдуард послал домой для прочтения в парламенте.
В последний день июля был возобновлен марш в сторону Сены. 2 августа армия достигла Лизье. Но в тот же день французский король вошел в Руан, находившийся в сорока милях впереди английской армии, и расположил свои войска между англичанами и их фламандскими союзниками, которые, в двухстах милях к северу только что вышли из Ипра. Как только его достигли новости о высадке Эдуарда, он поднял орифламму в Сен-Дени и, призвав своего сына из Эгильона присоединиться к нему, поторопился к нормандской столице, собирая по пути войска. Здесь Сена была шириной в триста ярдов и при усиленном гарнизоне англичане не имели никакой надежды на переправу.
Однако вместо этого, достигнув реки у Эльбефа, находившегося в двенадцати милях от Руана, они повернули вверх по течению в поисках более узкого брода. Сделав таким образом, они пренебрегли своими коммуникациями, но стали угрожать Парижу. В течение следующих шести дней враждующие армии маршировали на юго-запад по разным берегам Сены. Повсюду англичане находили разрушенные или, наоборот, усиленно охраняемые мосты. Но 13 числа, когда они были всего лишь в 12 милях от Парижа, Эдуард позволил французам обогнать себя и, совершив ложный маневр, вернулся в Пуасси, где находился лишь частично разрушенный мост, который почти не охранялся. Переправившись всего лишь по одной шестидесятифутовой балке шириной всего в один фут, Нортгемптон, констебль, получил часть войск на дальней стороне. Следующие два дня, пока происходил обстрел Сен-Клу и других деревень у западных стен Парижа, чтобы обмануть врага, плотники лихорадочно чинили мост.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84