Ведь там она обрела даже более благоприятную базу для своей кампании против мужа, предложив графу Геннегау, который также был правителем Голландии и Зеландии, выдать замуж его двенадцатилетнюю дочь Филиппу за ее сына, будущего английского короля, в обмен на корабли, людей и деньги, необходимые для вторжения в Англию.
Когда новости о случившемся достигли Эдуарда и Деспенсеров, они приказали привести в состояние защиты морские границы и прибрежные замки и созвать военные комиссии. Но они не посмели созвать войско, так как знали, что бароны пойдут против них. Даже граф Кента и кузен Эдуарда граф Ричмонда встали на сторону королевы. Когда в сентябре 1326 года Изабелла и Мортимер приплыли из Дордрехта в сопровождении английских изгнанников и гегенаусцев, жителями Пяти портов не было предпринято ни одной попытки перехватить их, так как они ненавидели фаворита, которого король сделал их наместником. Высадившись в Оруэлле, завоеватели без всяких препятствий дошли до Бери Сент-Эдмундс и Кембриджа, где к ним присоединилось большое число магнатов и джентри, включая старшего сводного брата короля, Томаса Бротертона графа Норфолка, Генриха «Кривая Шея» – брата и наследника казненного графа Ланкастера, – и Адама Орлетона, епископа Херефордского, старого противника королевской власти. В то время Эдуард и Деспенсеры ретировались в Тауэр, откуда сыпали прокламациями с требованиями национального объединения и предложениями награды за голову Мортимера. Но никто не обращал на них ни малейшего внимания, и в середине октября, обнаружив, что «все люди королевства» примкнули к их врагам, они бежали на запад. 11осле чего поднялась лондонская чернь, схватившая последнего казначея, епископа Экзетера Степлтона, и обезглавившая его ножом мясника на мостовой Чипсайда.
К концу месяца армия королевы прибыла в Глостер, где к ней присоединились валлийские маркграфы и северные лорды. Несколькими днями позже с помощью жителей города Мортимер захватил Бристоль, где старший Деспенсер искал убежища. Представ перед своими собратьями-магнатами, он был приговорен к немедленной смерти. Ему сказали следующее:
«Этот суд не дает тебе никакого права защищаться, потому что ты сам создал такой закон, когда человек может быть приговорен без права оправдаться. Теперь этот закон относится и к тебе, и твоим приверженцам. Ты – объявленный вне закона предатель, так как прежде ты был изгнан с одобрения короля и всего баронства... Силой и против закона этой земли, присвоив себе королевскую власть, ты советовал королю лишить наследства и уничтожить его вассалов, и в особенности Томаса Ланкастерского, которого ты казнил безо всякой на то причины. Ты – разбойник и подверг жестокому разграблению эту землю, но коей причине все люди просят мести. Ты предательски посоветовал королю уничтожить прелатов Святой Церкви, не позволяя ей пользоваться должными свободами. Посему суд выносит приговор: четвертовать за измену, повесить за грабительство, обезглавить за злодеяния против Церкви; и голову послать в Винчестер, коего, против закона и разума, ты был сделан графом... И так как твои преступления опорочили рыцарское достоинство, суд приговаривает тебя к повешению в мантии, украшенной твоими гербами и к тому, чтобы твой герб был уничтожен навсегда».
Это был опасный прецедент, но последовавший за ним был еще опаснее. 16 ноября Ланкастер захватил короля и Хью Деспенсера в Нитском аббатстве, где они нашли убежище после неудачной попытки бежать по морю. На следующий день Деспенсера, которому, как и его отцу, запретили говорить что-либо в свою защиту, повесили, вздернув на высоту в пятьдесят футов. В это время его высокого покровителя под охраной отправили в замок Кенилуэрт. Там он находился до начала следующего года, когда парламент, созванный именем его сына, герцога Аквитанского, собрался в Вестминстер-холле. Слушания открыл епископ Херефордский, который, объявив, что жизнь королевы не может быть в безопасности в руках ее мужа, спросил у магнатов и представителей королевства, кого они хотят в короли, отца или сына. Напуганные толпой лондонских жителей в зале, друзья короля промолчали, за исключением четырех храбрых прелатов: его старого слуги архиепископа Йоркского Уильяма Мельтона, Лондонского Стефена Грейвсенда, Рочестерского Гамо Хита и Карлайлского Джона Росса. Затем в зал ввели принца и указали на него с криком: «Вот ваш король!»
Сделав персонифицированную монархию законно неуязвимой, разработчики Йоркского статута оставили представителям нации только одно средство в случае, если король нарушит свободы подданных, – свергнуть его. Основанием для смещения Эдуарда, как записано в обвинительных статьях, стала его некомпетентность в делах управления государством, а также то, что им управляли другие люди, дававшие ему плохие советы, и то, что в течение своего правления он был неспособен выслушать и принять разумный совет, что он предавался недостойным занятиям, пренебрегая нуждами королевства, и из-за недостатка хорошего управления потерял Шотландию, а также территории в Гаскони и Ирландии, которые его отец оставил своему наследнику в полном порядке. «Он, – говорилось, – разделил свое королевство и сделал все, что мог, чтобы привести к краху свой... народ. Но, что хуже всего, из-за своей жестокости и слабоволия он показал себя неисправимым и безнадежным к исправлению».
Однако те, кто настаивал на смене правителя, – и, казалось, в тот момент в их число входила почти вся нация, – желали добиться этого законными методами. Однажды прибегнув к силе, они теперь искали способ прикрыть это покровами законности. Но короля можно было официально свергнуть только с его собственного согласия. И когда Орлетон и еще один епископ явились к Эдуарду в Кенилуэрт, чтобы просить его «согласиться со справедливым предложением из уважения к Короне», озлобленный одинокий узник отказался, проклиная их как предателей. Только пять лет прошло с тех пор, как Йоркский парламент постановил, что любое дело, касающееся королевского имущества и власти, должно быть утверждено и введено лично им в парламенте. В английском праве не существовало такого понятия, как парламент без короля. Но тех, кто твердо решился на его свержение, ничто не могло удержать. Еще один раз делегация проехала по грязным дорогам в Кенилуэрт, чтобы побеседовать с царственным пленником. Запуганный угрозами, что, если он не пойдет на уступки, народ коронует любовника его жены вместо сына, несчастный, стеная, согласился. Делегация вернулась в Лондон с королевской эмблемой, и 25 января 1327 года было провозглашено новое царствование.
Когда, «говоря от имени графов и баронов королевства Английского» в качестве «поверенного всех на этой земле и всего парламента», сэр Уильям Трассел Питлингский провозгласил присягу, принесенную народом на верность Эдуарду II, аннулированной, в парламентской истории началась новая глава. Однако без королевского присутствия ни суд, ни какое-либо другое законодательное собрание, в частности парламент, который даже не был официально утвержден, не могли фактически свергнуть одного короля и возвести на трон другого. Хотя один под давлением отрекся от трона, а другой был его официальным преемником, предписание о коронации юного короля показало, что произошло. «Графы, магнаты и почетные граждане, – говорилось в нем, – должны собраться вместе в королевском суде, чтобы обсудить выборы нового принца и подтвердить законы и обычаи королевства». Когда они обо всем договорятся, они должны были единогласно провозгласить его и «прославлять его со всей почтительностью и благоговением, как обычай королевства» велит. Затем, подняв его и усадив на трон, все еще не одетого в мантию, без шпор и короны, четверо из графов должны были оповестить духовенство о его избрании и сообщить, что «так как он был избран народом, то можно помазать его на царство». Впервые введенный на коронации Эдуарда II и теперь вновь исполненный в присутствии представителей плебса на собрании, избравшем его наследника, ритуал Возвышения (rite of Elevation), последовавший за обрядом Признания (Recognition), символизировал зависимость короля от его народа и участие сообщества в «regnum» или управлении государством.
* * *
Имея молодого короля под своим попечением, его отца – в заточении, королева и Мортимер теперь столкнулись с проблемами, которые Эдуард II не смог решить. Чтобы получить поддержку производителей шерсти, Деспенсеры, стремясь завоевать популярность, перенесли в Англию рынок экспортируемой шерсти, который был основан Эдуардом II в Нидерландах; теперь он был вообще отменен. В то же время во Францию были отправлены послы, чтобы заключить договор с братом Изабеллы, королем Карлом. Согласившись на все, о чем он просил, вопрос о королевских фьефах и оммаже за них был решен следующим образом: французы сохранили Ажене и другие земли, которые они захватили к северу от Гаронны, а английский кроль согласился выполнять решения французских судов в случае возникновения споров или, при несоблюдении данных обязательств, выплатить штраф в 50000 марок. Принимая все это во внимание, французский король возвратил своему племяннику Понтье и прибрежную полосу между Бордо и Байонной – все, что осталось от некогда огромных владений Алиеноры Аквитанской.
Кроме того, нерешенным оставался вопрос Шотландии. Смещение Эдуарда II сделало необходимым продление перемирия, ибо в таком случае король не мог обязывать к перемирию своего преемника. Со столь уязвимыми северными пределами англичане очень нуждались в мире. Однако они еще не были готовы признать Брюса королем. Когда вновь провозглашая мир на границе, они обратились к «Роберту Брюсу и его приверженцам», шотландцы, ухватившись за нанесенное оскорбление, нашли предлог для новых набегов. Даже Мортимер не мог позволить себе проигнорировать такую провокацию. И в апреле 1327 года феодальному воинству было приказано собраться летом в Ньюкасле под номинальным командованием пятнадцатилетнего короля.
Это был первый и неудачный опыт войны царственного отрока. Начался он с националистического мятежа в Йорке против наемников из Гегенау, которых привела с собой королева Изабелла. Пока король пировал с их графом и своими чиновниками, на улицах разразилось сражение между чужеземными придворными и пажами и английскими лучниками. Когда появились гегенаусские рыцари, чтобы прийти на помощь своим людям, их встретил град из стрел, заставивший искать укрытия в своих домах. И они не чувствовали себя в безопасности, «пока, – как записал один из них, – они не высадились в Виссанте в своей стране».
Когда, наконец, вооруженные новым оружием – маленькими «военными кростелями» или пушкой – королевское войско отправилось в Нортумберленд, оно ни разу не приблизилось к шотландцам на расстояние выстрела. Со своими бесстрашными, посаженными на лошадей людьми, питавшимися овсяным толокном, которое было приторочено к седлам, Дуглас и Рэндолф увлекали за собой англичан от одной неприступной позиции к другой по местам, которые гегенаусский хронист, Жан Красивый, описывал как «дикую и нецивилизованную страну, полную пустошей и гор, бедную всем, за исключением зверья, по которой протекает река, полная кремния и огромных камней, называемая Тайн». Когда, подражая своему сопернику, английские рыцари приторочили хлеба к своим седлам, обнаружилось, что лошадиный пот сделал их непригодными к пище. Роскошно экипированная армия Эдуарда на брюхе ползла по долинам; захватчики же мелькали среди холмов, как олени. Когда, идя за следом из дыма горящих ферм и деревень, англичане подумали, что они вот-вот настигнут своих невидимых врагов, Дуглас ночью напал на их лагерь с двумястами дикими горцами, кричащими: «Дуглас! Дуглас! Вы все мертвы!», но в суматохе не сумел захватить короля в его палатке. Однако когда на следующий день англичане заняли лагерь шотландцев, все, что они обнаружили там, – кости украденного скота и пять пленников со сломанными ногами, привязанных к деревьям. Молодой Эдуард был так подавлен своей неудачей, что разрыдался.
Дожди в вересковых зарослях довершили начатое. После трехнедельной кампании и недели продолжительных ливней, полностью промокшие англичане отправились на юг, ворча в бессильной ярости – как назвал это хронист, «с большим ропотом». Вслед за тем Дуглас осадил Дарем. А три недели спустя сам Брюс присоединился к своему лейтенанту для последнего славного рейда в Англию. К этому времени он тяжело заболел, и, как считалось, умирал от проказы. И пока Дуглас и Рэндолф осаждали Алник и Норгем, он охотился в Нортумберленде, как если бы это были его личные владения. Когда Генрих Перси, наместник марок, ответил на это набегом на Тевиотдейл, Дуглас преследовал его до дома, как оленя.
В сентябре умер король, которого четырнадцать лет назад Брюс разбил при Бэннокберне. Весной взятого из-под благосклонной опеки его кузена, Генриха Ланкастера, короля перевозили из крепости в крепость наемные головорезы – в Глостер, Беркли, Корф и обратно в Беркли. Его поместили над помойной ямой, заполненной зловонными отбросами, и ежедневно осыпали насмешками, надев на голову соломенную корону и обзывая сумасшедшим. Однако благодаря физической крепости, унаследованной от Плантагенетов, его здоровье не ухудшилось. Осенью же, боявшаяся того, что церковь может принудить ее вернуться к мужу, королева позволила своему любовнику положить конец отвратительному фарсу. Несколько ночей спустя пугающие крики агонии эхом разносились по замку Беркли. Никаких увечий не было найдено на теле бывшего короля, но после того как его доставили в Глостерское аббатство для погребения, распространились слухи, что его убили посредством раскаленного железа, которое было влито ему во внутрь через специальный рог и выжгло его кишки.
Примерно в это же время в Линкольне собрался парламент, чтобы обсудить способы сбора денег на шотландскую войну. Унижения, понесенные во время кампании, и счет за наемников из Гегенау, этого оказалось слишком много даже для английского упрямства. В начале октября тайно были отправлены посланники в лагерь Брюса в Норгем, чтобы узнать о его условиях мира.
Шотландский король и знать были непреклонны: только полное и безоговорочное признание. В феврале 1328 года сотня шотландских рыцарей доставила на заседание английского парламента в Йорк условия, записанные в Холирудском аббатстве в присутствии Брюса, как считалось, епископом Ламбертоном. Весной, скрепленный печатями двух королей и одобренный в дальнейшем парламентом, Нортгемптонский договор дал шотландцам все, за что они сражались. «С тех пор как мы и некоторые из наших предков, – начиналось официальное заявление английского короля, – пытались получить право на управление или господство над королевством Шотландия, из-за чего как ужасные опасности войн долго беспокоили королевства Англии и Шотландии, помнящие кровопролития, смерти, злодеяния... так и неисчислимые бедствия, каковые нанесли вред обоим королевствам, мы признали, с общего согласия прелатов, магнатов, графов и баронов, а также простых людей нашего королевства в нашем парламенте, что королевство Шотландия, в его законных границах,...остается во владении величественного князя, лорда Роберта, милостью Божией прославленного короля шотландцев, нашего самого дорогого друга и союзника, а также его наследников и преемников, отдельно от королевства Англии, целым, полностью свободным от любого подчинения, притязаний и требований».
Все хартии или соглашения, подвергающие сомнению независимость Шотландии, объявлялись несущественными и недействительными. Все государственные документы, «затрагивающие подданство Шотландии королю Англии», должны были возвратиться Брюсу, и, в обмен на компенсацию в Ј 20000, семилетняя сестра английского короля, Джоанна Тауэрская, должна была выйти замуж за пятилетнего сына шотландского короля, Давида.
Около сорока лет прошло со смерти Норвежской Девы и Бригемского договора и около четверти века со смерти Уоллеса, бросившего вызов мощи завоевателя. После многих лет войны Брюс закончил начатое дело и освободил свою страну. Он умер год спустя, 7 июня 1329 года, в своем любимом охотничьем дворце в Кардроссе на Клайде. Его тело бальзамировали и везли дорогой через Лох Ломонд и Камбускеннетское аббатство, мимо места его величайшей победы, при Дамфермлайне, где и положили среди шотландских королей. В соответствии с обетом крестоносца, его сердце, помещенное в серебряную шкатулку, было передано его старому лейтенанту, Дугласу, дабы тот похоронил его в Святой Земле. Но по пути туда, Дугласа, не способного отказаться от участия в войне, король Кастилии убедил присоединиться к нему в нападении на мавров в Гранаде.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84
Когда новости о случившемся достигли Эдуарда и Деспенсеров, они приказали привести в состояние защиты морские границы и прибрежные замки и созвать военные комиссии. Но они не посмели созвать войско, так как знали, что бароны пойдут против них. Даже граф Кента и кузен Эдуарда граф Ричмонда встали на сторону королевы. Когда в сентябре 1326 года Изабелла и Мортимер приплыли из Дордрехта в сопровождении английских изгнанников и гегенаусцев, жителями Пяти портов не было предпринято ни одной попытки перехватить их, так как они ненавидели фаворита, которого король сделал их наместником. Высадившись в Оруэлле, завоеватели без всяких препятствий дошли до Бери Сент-Эдмундс и Кембриджа, где к ним присоединилось большое число магнатов и джентри, включая старшего сводного брата короля, Томаса Бротертона графа Норфолка, Генриха «Кривая Шея» – брата и наследника казненного графа Ланкастера, – и Адама Орлетона, епископа Херефордского, старого противника королевской власти. В то время Эдуард и Деспенсеры ретировались в Тауэр, откуда сыпали прокламациями с требованиями национального объединения и предложениями награды за голову Мортимера. Но никто не обращал на них ни малейшего внимания, и в середине октября, обнаружив, что «все люди королевства» примкнули к их врагам, они бежали на запад. 11осле чего поднялась лондонская чернь, схватившая последнего казначея, епископа Экзетера Степлтона, и обезглавившая его ножом мясника на мостовой Чипсайда.
К концу месяца армия королевы прибыла в Глостер, где к ней присоединились валлийские маркграфы и северные лорды. Несколькими днями позже с помощью жителей города Мортимер захватил Бристоль, где старший Деспенсер искал убежища. Представ перед своими собратьями-магнатами, он был приговорен к немедленной смерти. Ему сказали следующее:
«Этот суд не дает тебе никакого права защищаться, потому что ты сам создал такой закон, когда человек может быть приговорен без права оправдаться. Теперь этот закон относится и к тебе, и твоим приверженцам. Ты – объявленный вне закона предатель, так как прежде ты был изгнан с одобрения короля и всего баронства... Силой и против закона этой земли, присвоив себе королевскую власть, ты советовал королю лишить наследства и уничтожить его вассалов, и в особенности Томаса Ланкастерского, которого ты казнил безо всякой на то причины. Ты – разбойник и подверг жестокому разграблению эту землю, но коей причине все люди просят мести. Ты предательски посоветовал королю уничтожить прелатов Святой Церкви, не позволяя ей пользоваться должными свободами. Посему суд выносит приговор: четвертовать за измену, повесить за грабительство, обезглавить за злодеяния против Церкви; и голову послать в Винчестер, коего, против закона и разума, ты был сделан графом... И так как твои преступления опорочили рыцарское достоинство, суд приговаривает тебя к повешению в мантии, украшенной твоими гербами и к тому, чтобы твой герб был уничтожен навсегда».
Это был опасный прецедент, но последовавший за ним был еще опаснее. 16 ноября Ланкастер захватил короля и Хью Деспенсера в Нитском аббатстве, где они нашли убежище после неудачной попытки бежать по морю. На следующий день Деспенсера, которому, как и его отцу, запретили говорить что-либо в свою защиту, повесили, вздернув на высоту в пятьдесят футов. В это время его высокого покровителя под охраной отправили в замок Кенилуэрт. Там он находился до начала следующего года, когда парламент, созванный именем его сына, герцога Аквитанского, собрался в Вестминстер-холле. Слушания открыл епископ Херефордский, который, объявив, что жизнь королевы не может быть в безопасности в руках ее мужа, спросил у магнатов и представителей королевства, кого они хотят в короли, отца или сына. Напуганные толпой лондонских жителей в зале, друзья короля промолчали, за исключением четырех храбрых прелатов: его старого слуги архиепископа Йоркского Уильяма Мельтона, Лондонского Стефена Грейвсенда, Рочестерского Гамо Хита и Карлайлского Джона Росса. Затем в зал ввели принца и указали на него с криком: «Вот ваш король!»
Сделав персонифицированную монархию законно неуязвимой, разработчики Йоркского статута оставили представителям нации только одно средство в случае, если король нарушит свободы подданных, – свергнуть его. Основанием для смещения Эдуарда, как записано в обвинительных статьях, стала его некомпетентность в делах управления государством, а также то, что им управляли другие люди, дававшие ему плохие советы, и то, что в течение своего правления он был неспособен выслушать и принять разумный совет, что он предавался недостойным занятиям, пренебрегая нуждами королевства, и из-за недостатка хорошего управления потерял Шотландию, а также территории в Гаскони и Ирландии, которые его отец оставил своему наследнику в полном порядке. «Он, – говорилось, – разделил свое королевство и сделал все, что мог, чтобы привести к краху свой... народ. Но, что хуже всего, из-за своей жестокости и слабоволия он показал себя неисправимым и безнадежным к исправлению».
Однако те, кто настаивал на смене правителя, – и, казалось, в тот момент в их число входила почти вся нация, – желали добиться этого законными методами. Однажды прибегнув к силе, они теперь искали способ прикрыть это покровами законности. Но короля можно было официально свергнуть только с его собственного согласия. И когда Орлетон и еще один епископ явились к Эдуарду в Кенилуэрт, чтобы просить его «согласиться со справедливым предложением из уважения к Короне», озлобленный одинокий узник отказался, проклиная их как предателей. Только пять лет прошло с тех пор, как Йоркский парламент постановил, что любое дело, касающееся королевского имущества и власти, должно быть утверждено и введено лично им в парламенте. В английском праве не существовало такого понятия, как парламент без короля. Но тех, кто твердо решился на его свержение, ничто не могло удержать. Еще один раз делегация проехала по грязным дорогам в Кенилуэрт, чтобы побеседовать с царственным пленником. Запуганный угрозами, что, если он не пойдет на уступки, народ коронует любовника его жены вместо сына, несчастный, стеная, согласился. Делегация вернулась в Лондон с королевской эмблемой, и 25 января 1327 года было провозглашено новое царствование.
Когда, «говоря от имени графов и баронов королевства Английского» в качестве «поверенного всех на этой земле и всего парламента», сэр Уильям Трассел Питлингский провозгласил присягу, принесенную народом на верность Эдуарду II, аннулированной, в парламентской истории началась новая глава. Однако без королевского присутствия ни суд, ни какое-либо другое законодательное собрание, в частности парламент, который даже не был официально утвержден, не могли фактически свергнуть одного короля и возвести на трон другого. Хотя один под давлением отрекся от трона, а другой был его официальным преемником, предписание о коронации юного короля показало, что произошло. «Графы, магнаты и почетные граждане, – говорилось в нем, – должны собраться вместе в королевском суде, чтобы обсудить выборы нового принца и подтвердить законы и обычаи королевства». Когда они обо всем договорятся, они должны были единогласно провозгласить его и «прославлять его со всей почтительностью и благоговением, как обычай королевства» велит. Затем, подняв его и усадив на трон, все еще не одетого в мантию, без шпор и короны, четверо из графов должны были оповестить духовенство о его избрании и сообщить, что «так как он был избран народом, то можно помазать его на царство». Впервые введенный на коронации Эдуарда II и теперь вновь исполненный в присутствии представителей плебса на собрании, избравшем его наследника, ритуал Возвышения (rite of Elevation), последовавший за обрядом Признания (Recognition), символизировал зависимость короля от его народа и участие сообщества в «regnum» или управлении государством.
* * *
Имея молодого короля под своим попечением, его отца – в заточении, королева и Мортимер теперь столкнулись с проблемами, которые Эдуард II не смог решить. Чтобы получить поддержку производителей шерсти, Деспенсеры, стремясь завоевать популярность, перенесли в Англию рынок экспортируемой шерсти, который был основан Эдуардом II в Нидерландах; теперь он был вообще отменен. В то же время во Францию были отправлены послы, чтобы заключить договор с братом Изабеллы, королем Карлом. Согласившись на все, о чем он просил, вопрос о королевских фьефах и оммаже за них был решен следующим образом: французы сохранили Ажене и другие земли, которые они захватили к северу от Гаронны, а английский кроль согласился выполнять решения французских судов в случае возникновения споров или, при несоблюдении данных обязательств, выплатить штраф в 50000 марок. Принимая все это во внимание, французский король возвратил своему племяннику Понтье и прибрежную полосу между Бордо и Байонной – все, что осталось от некогда огромных владений Алиеноры Аквитанской.
Кроме того, нерешенным оставался вопрос Шотландии. Смещение Эдуарда II сделало необходимым продление перемирия, ибо в таком случае король не мог обязывать к перемирию своего преемника. Со столь уязвимыми северными пределами англичане очень нуждались в мире. Однако они еще не были готовы признать Брюса королем. Когда вновь провозглашая мир на границе, они обратились к «Роберту Брюсу и его приверженцам», шотландцы, ухватившись за нанесенное оскорбление, нашли предлог для новых набегов. Даже Мортимер не мог позволить себе проигнорировать такую провокацию. И в апреле 1327 года феодальному воинству было приказано собраться летом в Ньюкасле под номинальным командованием пятнадцатилетнего короля.
Это был первый и неудачный опыт войны царственного отрока. Начался он с националистического мятежа в Йорке против наемников из Гегенау, которых привела с собой королева Изабелла. Пока король пировал с их графом и своими чиновниками, на улицах разразилось сражение между чужеземными придворными и пажами и английскими лучниками. Когда появились гегенаусские рыцари, чтобы прийти на помощь своим людям, их встретил град из стрел, заставивший искать укрытия в своих домах. И они не чувствовали себя в безопасности, «пока, – как записал один из них, – они не высадились в Виссанте в своей стране».
Когда, наконец, вооруженные новым оружием – маленькими «военными кростелями» или пушкой – королевское войско отправилось в Нортумберленд, оно ни разу не приблизилось к шотландцам на расстояние выстрела. Со своими бесстрашными, посаженными на лошадей людьми, питавшимися овсяным толокном, которое было приторочено к седлам, Дуглас и Рэндолф увлекали за собой англичан от одной неприступной позиции к другой по местам, которые гегенаусский хронист, Жан Красивый, описывал как «дикую и нецивилизованную страну, полную пустошей и гор, бедную всем, за исключением зверья, по которой протекает река, полная кремния и огромных камней, называемая Тайн». Когда, подражая своему сопернику, английские рыцари приторочили хлеба к своим седлам, обнаружилось, что лошадиный пот сделал их непригодными к пище. Роскошно экипированная армия Эдуарда на брюхе ползла по долинам; захватчики же мелькали среди холмов, как олени. Когда, идя за следом из дыма горящих ферм и деревень, англичане подумали, что они вот-вот настигнут своих невидимых врагов, Дуглас ночью напал на их лагерь с двумястами дикими горцами, кричащими: «Дуглас! Дуглас! Вы все мертвы!», но в суматохе не сумел захватить короля в его палатке. Однако когда на следующий день англичане заняли лагерь шотландцев, все, что они обнаружили там, – кости украденного скота и пять пленников со сломанными ногами, привязанных к деревьям. Молодой Эдуард был так подавлен своей неудачей, что разрыдался.
Дожди в вересковых зарослях довершили начатое. После трехнедельной кампании и недели продолжительных ливней, полностью промокшие англичане отправились на юг, ворча в бессильной ярости – как назвал это хронист, «с большим ропотом». Вслед за тем Дуглас осадил Дарем. А три недели спустя сам Брюс присоединился к своему лейтенанту для последнего славного рейда в Англию. К этому времени он тяжело заболел, и, как считалось, умирал от проказы. И пока Дуглас и Рэндолф осаждали Алник и Норгем, он охотился в Нортумберленде, как если бы это были его личные владения. Когда Генрих Перси, наместник марок, ответил на это набегом на Тевиотдейл, Дуглас преследовал его до дома, как оленя.
В сентябре умер король, которого четырнадцать лет назад Брюс разбил при Бэннокберне. Весной взятого из-под благосклонной опеки его кузена, Генриха Ланкастера, короля перевозили из крепости в крепость наемные головорезы – в Глостер, Беркли, Корф и обратно в Беркли. Его поместили над помойной ямой, заполненной зловонными отбросами, и ежедневно осыпали насмешками, надев на голову соломенную корону и обзывая сумасшедшим. Однако благодаря физической крепости, унаследованной от Плантагенетов, его здоровье не ухудшилось. Осенью же, боявшаяся того, что церковь может принудить ее вернуться к мужу, королева позволила своему любовнику положить конец отвратительному фарсу. Несколько ночей спустя пугающие крики агонии эхом разносились по замку Беркли. Никаких увечий не было найдено на теле бывшего короля, но после того как его доставили в Глостерское аббатство для погребения, распространились слухи, что его убили посредством раскаленного железа, которое было влито ему во внутрь через специальный рог и выжгло его кишки.
Примерно в это же время в Линкольне собрался парламент, чтобы обсудить способы сбора денег на шотландскую войну. Унижения, понесенные во время кампании, и счет за наемников из Гегенау, этого оказалось слишком много даже для английского упрямства. В начале октября тайно были отправлены посланники в лагерь Брюса в Норгем, чтобы узнать о его условиях мира.
Шотландский король и знать были непреклонны: только полное и безоговорочное признание. В феврале 1328 года сотня шотландских рыцарей доставила на заседание английского парламента в Йорк условия, записанные в Холирудском аббатстве в присутствии Брюса, как считалось, епископом Ламбертоном. Весной, скрепленный печатями двух королей и одобренный в дальнейшем парламентом, Нортгемптонский договор дал шотландцам все, за что они сражались. «С тех пор как мы и некоторые из наших предков, – начиналось официальное заявление английского короля, – пытались получить право на управление или господство над королевством Шотландия, из-за чего как ужасные опасности войн долго беспокоили королевства Англии и Шотландии, помнящие кровопролития, смерти, злодеяния... так и неисчислимые бедствия, каковые нанесли вред обоим королевствам, мы признали, с общего согласия прелатов, магнатов, графов и баронов, а также простых людей нашего королевства в нашем парламенте, что королевство Шотландия, в его законных границах,...остается во владении величественного князя, лорда Роберта, милостью Божией прославленного короля шотландцев, нашего самого дорогого друга и союзника, а также его наследников и преемников, отдельно от королевства Англии, целым, полностью свободным от любого подчинения, притязаний и требований».
Все хартии или соглашения, подвергающие сомнению независимость Шотландии, объявлялись несущественными и недействительными. Все государственные документы, «затрагивающие подданство Шотландии королю Англии», должны были возвратиться Брюсу, и, в обмен на компенсацию в Ј 20000, семилетняя сестра английского короля, Джоанна Тауэрская, должна была выйти замуж за пятилетнего сына шотландского короля, Давида.
Около сорока лет прошло со смерти Норвежской Девы и Бригемского договора и около четверти века со смерти Уоллеса, бросившего вызов мощи завоевателя. После многих лет войны Брюс закончил начатое дело и освободил свою страну. Он умер год спустя, 7 июня 1329 года, в своем любимом охотничьем дворце в Кардроссе на Клайде. Его тело бальзамировали и везли дорогой через Лох Ломонд и Камбускеннетское аббатство, мимо места его величайшей победы, при Дамфермлайне, где и положили среди шотландских королей. В соответствии с обетом крестоносца, его сердце, помещенное в серебряную шкатулку, было передано его старому лейтенанту, Дугласу, дабы тот похоронил его в Святой Земле. Но по пути туда, Дугласа, не способного отказаться от участия в войне, король Кастилии убедил присоединиться к нему в нападении на мавров в Гранаде.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84