Каждый городской приход в соответствии со своим размером имел одного или более таких чиновников-совместителей, избираемых общиной из числа домовладельцев, которые, служа год или дольше, несли ответственность за «королевский мир» перед главным констеблем сотни. Младший констебль, как его называли, представлял одновременно и местную общину, и корону. Он был не только полицейским, но и солдатом, ибо во времена иностранного вторжения, бунта или восстания он должен был следить, чтобы каждый человек явился по приказу шерифа в фирд или posse comitatusграфства.
Норманнские и анжуйские предки Эдуарда использовали эту грубую народную милицию против непокорной знати, а его прадед Генрих II реорганизовал ее ассизой о вооружении. В то время она ограничивалась только свободными людьми – ибо для феодального представления идея о том, что бонд может носить оружие, представлялась шокирующей – но позднее служба в милиции стала охватывать все классы, включая вилланов. Использовав ее в Уэльских войнах, тем самым компенсируя убывающее число феодалов, теперь Эдуард поместил ее на постоянную основу. В каждом графстве, сотне или городском приходе должны были быть подготовлены списки всех годных к службе. Из них военные комиссары (Commissioners of Array) могли выбрать и заставить людей служить в качестве оплачиваемых солдат, то есть наемников, в королевских войсках в случае крайней необходимости. Оружие, которое они должны были обеспечить в соответствии со своим рангом и социальным положением, также оговаривалось в статуте, который предписывал регулярно практиковаться в его использовании, и дважды в год констеблями сотни должен был проводиться «смотр оружия», на котором перед судом шерифа для наказания должны были предстать те, кто не выполнял своих обязанностей. Фримены, владевшие движимым и недвижимым имуществом с доходов от 20 до 40 фунтов в год – сегодня мы можем отнести их к группе с достатком в 2000 фунтов в год – и которые еще были посвящены в рыцари, должны были явиться в качестве рыцарей, а те, кто имел доход более чем 15 фунтов в год, должны были явиться в качестве солдат с лошадью, копьем и доспехами. Простой народ, поделенный на четыре класса, должен был служить в качестве пехотинцев и либо сам себя обеспечивать, либо быть обеспеченным констеблем следующим оружием: железным шлемом, стеганой курткой, дротиком, кинжалом и луком со стрелами. В лесистых землях вдоль Уэльской границы – в Шропшире, Маклсфилдском лесу и Шервуде – сельские жители уже учились обращаться не с коротким луком, чья тетива натягивалась к груди, а стрелы попадали в воздух, но с длинным луком Гвента, растягивавшимся до уха, чьи стальные стрелы с гусиными перьями, направленные прямо в цель, могли сразить конного рыцаря, закованного в броню, с расстояния более чем двести ярдов. В следующем веке они сыграли очень важную роль.
По Винчестерскому статуту Англия получала резерв из непрофессиональных воинов, с которыми она прошла через все свои войны до времен Наполеона. Задолго до того, как англичане выучились повелевать морями, эта армия постоянно охраняла страну от повторных завоеваний. Фирд, posse comitatus,сбор народа, собрание пригодных для обороны, милиция – как бы это ни называлось это воинство, оно оставалось деревенским сбродом, давая огромный материал для юмористов со времен шекспировского Фальстафа до эпохи Роулендсона, но все же удовлетворяло необходимые потребности в обороне. Самой важной из его заслуг – хотя такой автократ, как Эдуард, вряд ли мог это предполагать – было то, что во времена, когда королевский деспотизм брал верх тем или иным способом, королю и в голову не приходило учредить постоянную армию.
Статут также очень четко определял обязанности подданных как полицейских и хранителей порядка. «Изо дня в день, – разъясняется в преамбуле, – растет количество грабежей, убийств, поджогов и случаев воровства, а присяжные не желают изобличать своими показаниями преступников, предпочитая лучше обвинять в ограблениях пришлых людей, нежели преступников, которые большей частью являются жителями их графства, а если даже родом из другого графства, то их укрыватели живут поблизости». Ибо существовало естественное стремление приходов избавляться от преступников, а значит, и от ответственности за преступления, позволяя им бежать в другой приход. Вместо того чтобы оставить преступления на рассмотрение только той местности, где оно было совершено, Эдуард учредил совместную ответственность за все преступления внутри сотни. Он также установил тариф за каждое ненаказанное преступление и нарушение порядка, который взимался с провинившейся сотни и ее деревень. Таким образом, единица полицейского надзора увеличилась и стала соответствовать потребностям не просто деревни, но и всей нации. Как часть этой политики приходам, расположенным вдоль королевских дорог, было приказано, под страхом предстать перед выездными судьями, срубить все кустарники на расстоянии двух сотен футов по обе стороны дороги, чтобы снизить риск засады со стороны бандитов и разбойников.
Чтобы ввести статут в действие, было создано новое местное судопроизводство. В каждом графстве в качестве хранителей или мировых судей, на добровольной неоплачиваемой основе, назначалось определенное число доверенных рыцарей. Это стало дальнейшим развитием системы Плантагенетов по разделению и расширению действий провинциальной власти, прежде сосредоточенной в руках шерифа. Ибо в дни феодального представительства и недостаточных коммуникаций, выяснилось, что слишком большая власть в руках шерифа вела к тому, что он становится несмещаемым и даже наследственным магнатом, готовым так же сопротивляться короне, как и тем, контролировать которых он был поставлен. Со времен Генриха II повелось, что каждый король давал каждое новое поручение короны не шерифам, но другим чиновникам – коронерам графства, судьям ассизов, военным и налоговым комиссарам, рыцарям графства и теперь хранителям, или мировым судьям, каковыми они стали век спустя. Все работало в пределах традиционной единицы местного управления, со всеми связующими их узами соседства и местечковым патриотизмом. Теперь все были подчинены не какому-то там провинциальному сатрапу, игнорировавшему корону из-за личных интересов, но королевским судам и чиновникам в Вестминстере, которые назначали шерифов, и в чьих руках лежала власть сместить их. Король предоставлял им полномочия; условия, при которых они осуществляли их, определялись общим правом, связь между ними и правительством происходила на периодических съездах королевских судей для дознаний, чистки тюрем, и находилась под наблюдением их главного лорда, короля. Взаимодействие центральной власти и местного представительства на основе закона и народно избираемого местного управления – вот ключевой момент английской истории.
Все это было частью процесса, который Эдуард неустанно проводил в жизнь для установления порядка в любой сфере управления и, вместе с ним, правил и институтов, чтобы обеспечить их дальнейшее существование. Сам того не осознавая, он создавал национальную государственность на века. Все, исходящее из его собственной власти и власти его Совета, даже все общество, за исключением вилланов, было сделано ее частью. Современное разделение между исполнительной, законодательной и судебной властью не было знакомо ни ему, ни его подданным; все это стало проявлением его королевской воли и верховенства закона, который он и его судьи вводили в действие и осуществляли. Его канцлер, старшие и младшие клерки канцелярии – главного исполнительного, делопроизводственного и судебного института королевства – заверяли печатью и выпускали его ордонансы и указы, а казначей и казначейство заставляли через шерифов платить пошлины, поборы и налоги. Его судьи заседали в Суде Королевской Скамьи, рассматривая дела короны и преступления против королевского мира, в палате казначейства – собирая долги и штрафы и наказывая тех, кто пренебрег ими, в Суде Общих Тяжб – слушая гражданские иски его подданных. Над ними, когда он желал призвать в него своих магнатов и представителей сословий королевства, находился главный апелляционный суд и собрание для обсуждения национальных дел, сам король и его советники в высшем суде Парламента. И, завершая круг, под руководством его выездных судей, заседавших в судах ассизов и nisi prius,судах по разрешению уголовных дел под названием «чистки темниц», «выслушать и разрешать» и «плети» находились местные суды графства и сотни, в которых его шериф и бейлифы разбирали малозначительные тяжбы о долгах и проступках, и осуществляли общую юрисдикцию над ссорами, скандалами, мелкими преступлениями и нарушениями правопорядка, и коронерские суды, которые расследовали внезапные смерти и выявляли их насильственный характер, а также дела о нахождении кладов. Теперь к ним можно было добавить сессии мировых судей. Рядом с ними, теперь подчиненные общему праву во всех делах, касавшихся «королевского мира» и владения фригольда, находились частные суды и знаки отличия крупных феодальных лордов и деревенские манориальные суды.
За пределами общего права, но все же подчиненные доминирующей власти короля, находились городские суды (суды бургов), которые подчинялись торговому праву. Торговое право появилось для удобства международной торговли, чтобы улаживать споры между купцами различных стран и принимать меры по взысканию с них долгов. Оно действовало везде, где бы ни селились купцы, в бургах и морских портах, на рынках и ярмарках. Его содержание варьируется от страны к стране и даже от города к городу. В Англии существовала тенденция к принятию лондонских обычаев. Со времен Ившема, когда отец сделал Эдуарда наместником Пяти портов и отдал ему под контроль иностранных купцов в Англии, он осознал, что торговля являет собой нечто большее, чем простая дойная корова для взимания пошлин и сборов. По пути домой из крестового похода король посетил крупнейшие мануфактурные центры Тосканы и Ломбардии, где торговые магнаты предстали перед ним в золототканой одежде на лошадях в алых попонах, чьи люди приветствовали его на улицах как императора. Здесь за последние полстолетия итальянский гений совершил ошеломляющие успехи в средствах создания кредита и вместе с ним мануфактурного богатства. Морская торговля с Левантом и Египтом – перевалочными пунктами верблюжьих маршрутов на загадочном Востоке – принесла капиталистам Венеции, Генуи и Пизы богатства, невиданные со времен Римской империи. Население главного производителя тканей, республики Флоренция, составляло 300000 жителей; в Милане и Венеции проживало примерно по 200000 человек, что в четыре раза превышало население Лондона. А в церквах мелких апеннинских городов великие художники создавали для своих патронов картины, возвещавшие о возрождении человеческого духа.
Все это стало для Эдуарда откровением. Чтобы обеспечить деньгами свои проекты, а затем войны с Уэльсом, он взял большие займы у текстильных мануфактур Рикарди и Фрескобальди из Лукки и Флоренции, а взамен, способствуя их закупкам английской шерсти, пожаловал им преимущества для расширения своих доходов, получив кредит, который они смогли ему предложить. В надежде на рост торговли в своем собственном королевстве, он последовательно поддерживал купцов, используя их в качестве банкиров, посредников, сборщиков и откупщиков пошлин и консультируясь с ними в парламентах и ad hocпрофессиональных собраниях или colloquia.Считая, что торговля зависит от взаимного доверия и выполнения договора, он пытался заставить уважать договорные обязательства и торговые добродетели честных сделок и предложить тем, кто жил этим, более быстрые средства для осуществления правосудия, нежели медленные и формальные процедуры общего права.
Летом 1283 года, во время заседания парламента в Шрусбери, приговорившего уэльского патриота Давида к смерти, в шропширском поместье своего канцлера Актон Бернелл Эдуард издал статут, дающий торговцам дополнительные средства к доказательству и взысканию долгов. «Ввиду того, – гласит преамбула, – что купцы, продавшие свои товары в долг разным лицам, до настоящего времени терпели большие убытки из-за отсутствия закона, с помощью которого они могли бы быстро вернуть свои деньги в день, назначенный для уплаты этого долга, из-за чего многие купцы воздерживались от приезда в эту страну со своими товарами к ущербу как самих купцов, так и всего королевства, король в своем совете приказал и постановил, что купцы, желающие обеспечить себе получение денег, данных в долг, пусть предлагают своим должникам (при заключении долговой сделки) являться к мэру Лондона, Йорка или Бристоля и в присутствии мэра и клерка, специально назначенного для этой цели королем, официально признать свой долг и срок его уплаты. И это официальное признание пусть будет занесено в свиток рукой этого клерка, которая должна быть всем известна». Когда срок платежа наступал, предъявлением обязательства должника перед мэром, в чьих списках оно было зарегистрировано, кредитор мог потребовать ареста движимого имущества и арендуемой собственности должника и их распродажи городскими властями. Если же этого было недостаточно для оплаты долга, то должник мог быть арестован и посажен в городскую тюрьму, где его держали на хлебе и воде, пока его друзья не найдут способ спасти его.
Теперь, в этот созидательный 1285 год, Эдуард пошел еще дальше. Осознав, что из-за подкупа и тайного сговора городских чиновников заморские купцы все еще сталкиваются с трудностями в осуществлении правосудия, он вместе с канцлером огласил новое постановление под названием «Статут о купцах». В соответствии с ним, как только обязательство не соблюдалось, должник должен был быть заключен в тюрьму; если же начальник городской тюрьмы отказывался принять его или позволял ему бежать, он становился ответственным за долг. Если по прошествии трех месяцев должник не смог продать свое имущество для удовлетворения кредитора, к кредитору переходило не только право владения всем его движимым имуществом, но и его землей на праве фригольда, внутри или вне города. Это был революционный прецедент особенно в то время, когда владение землей рассматривалось неприкосновенным. Затем он мог поручить свои права над полученным имуществом – владение на правах аренды по статуту о купцах, как это называли, – любому человеку, готовому купить его или держать его, пока долг не будет выплачен из дохода на это имущество.
Эдуард решительно хотел согласовать отправление правосудия в своем государстве со своей доминирующей властью и тем, что, как он полагал, является диктатом правосудия. Когда это не удалось, король стал чтить «свободы» корпорации не больше, чем мятежную феодальную знать. Летом, когда был издан второй Вестминстерский статут, он бросил вызов привилегиям большинства крупных городов Англии. После первой Уэльской войны Эдуард вступил в прямой конфликт с гражданскими властями Лондона, приказав огородить стеной традиционное место собрания свободных горожан перед собором Св. Павла, и проложить обходную дорогу, чтобы не допускать там ночных сборищ воров и проституток, принесших этому месту дурную славу. С незапамятных времен в городе было самоуправление; считалось, что оно существует еще с римских времен. Но те, кто осуществлял управление от имени горожан, теперь были инертными и некомпетентными; являясь членами небольшой группы олдерменских семей, они давно уже потеряли способность поддерживать порядок среди непослушных ремесленников и подмастерьев, а также криминальных отбросов, наводнивших узкие улицы и паперти быстрорастущей столицы. Дважды за последние семьдесят лет Лондон сыграл главную роль в восстаниях против короны; последние часы жизни отца Эдуарда, Генриха III, были отравлены воем лондонской толпы, когда в ответ на звон колоколов собора Св. Павла она хлынула к Вестминстеру, осуждая спорные выборы мэра.
Перед своим возвращением в Англию Эдуард обеспечил должность мэра нуворишу виноторговцу Генриху ле Уолейсу, энергичному и умелому автократу по призванию, который грубыми и авторитарными методами пресек беспорядки низов. После того как Уолейса отправили в другую, не менее неспокойную столицу короля, Бордо, его место было отдано богатому кентскому землевладельцу, Грегору Рокслейскому (Gregor of Rokesley) – представителю одной из древнейших городских фамилий, – который провел несколько административных реформ, в частности, касавшихся ведения гражданских и законодательных записей. Уже в самом начале его семилетнего пребывания на посту мэра появилась первая городская династия общественных клерков.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84
Норманнские и анжуйские предки Эдуарда использовали эту грубую народную милицию против непокорной знати, а его прадед Генрих II реорганизовал ее ассизой о вооружении. В то время она ограничивалась только свободными людьми – ибо для феодального представления идея о том, что бонд может носить оружие, представлялась шокирующей – но позднее служба в милиции стала охватывать все классы, включая вилланов. Использовав ее в Уэльских войнах, тем самым компенсируя убывающее число феодалов, теперь Эдуард поместил ее на постоянную основу. В каждом графстве, сотне или городском приходе должны были быть подготовлены списки всех годных к службе. Из них военные комиссары (Commissioners of Array) могли выбрать и заставить людей служить в качестве оплачиваемых солдат, то есть наемников, в королевских войсках в случае крайней необходимости. Оружие, которое они должны были обеспечить в соответствии со своим рангом и социальным положением, также оговаривалось в статуте, который предписывал регулярно практиковаться в его использовании, и дважды в год констеблями сотни должен был проводиться «смотр оружия», на котором перед судом шерифа для наказания должны были предстать те, кто не выполнял своих обязанностей. Фримены, владевшие движимым и недвижимым имуществом с доходов от 20 до 40 фунтов в год – сегодня мы можем отнести их к группе с достатком в 2000 фунтов в год – и которые еще были посвящены в рыцари, должны были явиться в качестве рыцарей, а те, кто имел доход более чем 15 фунтов в год, должны были явиться в качестве солдат с лошадью, копьем и доспехами. Простой народ, поделенный на четыре класса, должен был служить в качестве пехотинцев и либо сам себя обеспечивать, либо быть обеспеченным констеблем следующим оружием: железным шлемом, стеганой курткой, дротиком, кинжалом и луком со стрелами. В лесистых землях вдоль Уэльской границы – в Шропшире, Маклсфилдском лесу и Шервуде – сельские жители уже учились обращаться не с коротким луком, чья тетива натягивалась к груди, а стрелы попадали в воздух, но с длинным луком Гвента, растягивавшимся до уха, чьи стальные стрелы с гусиными перьями, направленные прямо в цель, могли сразить конного рыцаря, закованного в броню, с расстояния более чем двести ярдов. В следующем веке они сыграли очень важную роль.
По Винчестерскому статуту Англия получала резерв из непрофессиональных воинов, с которыми она прошла через все свои войны до времен Наполеона. Задолго до того, как англичане выучились повелевать морями, эта армия постоянно охраняла страну от повторных завоеваний. Фирд, posse comitatus,сбор народа, собрание пригодных для обороны, милиция – как бы это ни называлось это воинство, оно оставалось деревенским сбродом, давая огромный материал для юмористов со времен шекспировского Фальстафа до эпохи Роулендсона, но все же удовлетворяло необходимые потребности в обороне. Самой важной из его заслуг – хотя такой автократ, как Эдуард, вряд ли мог это предполагать – было то, что во времена, когда королевский деспотизм брал верх тем или иным способом, королю и в голову не приходило учредить постоянную армию.
Статут также очень четко определял обязанности подданных как полицейских и хранителей порядка. «Изо дня в день, – разъясняется в преамбуле, – растет количество грабежей, убийств, поджогов и случаев воровства, а присяжные не желают изобличать своими показаниями преступников, предпочитая лучше обвинять в ограблениях пришлых людей, нежели преступников, которые большей частью являются жителями их графства, а если даже родом из другого графства, то их укрыватели живут поблизости». Ибо существовало естественное стремление приходов избавляться от преступников, а значит, и от ответственности за преступления, позволяя им бежать в другой приход. Вместо того чтобы оставить преступления на рассмотрение только той местности, где оно было совершено, Эдуард учредил совместную ответственность за все преступления внутри сотни. Он также установил тариф за каждое ненаказанное преступление и нарушение порядка, который взимался с провинившейся сотни и ее деревень. Таким образом, единица полицейского надзора увеличилась и стала соответствовать потребностям не просто деревни, но и всей нации. Как часть этой политики приходам, расположенным вдоль королевских дорог, было приказано, под страхом предстать перед выездными судьями, срубить все кустарники на расстоянии двух сотен футов по обе стороны дороги, чтобы снизить риск засады со стороны бандитов и разбойников.
Чтобы ввести статут в действие, было создано новое местное судопроизводство. В каждом графстве в качестве хранителей или мировых судей, на добровольной неоплачиваемой основе, назначалось определенное число доверенных рыцарей. Это стало дальнейшим развитием системы Плантагенетов по разделению и расширению действий провинциальной власти, прежде сосредоточенной в руках шерифа. Ибо в дни феодального представительства и недостаточных коммуникаций, выяснилось, что слишком большая власть в руках шерифа вела к тому, что он становится несмещаемым и даже наследственным магнатом, готовым так же сопротивляться короне, как и тем, контролировать которых он был поставлен. Со времен Генриха II повелось, что каждый король давал каждое новое поручение короны не шерифам, но другим чиновникам – коронерам графства, судьям ассизов, военным и налоговым комиссарам, рыцарям графства и теперь хранителям, или мировым судьям, каковыми они стали век спустя. Все работало в пределах традиционной единицы местного управления, со всеми связующими их узами соседства и местечковым патриотизмом. Теперь все были подчинены не какому-то там провинциальному сатрапу, игнорировавшему корону из-за личных интересов, но королевским судам и чиновникам в Вестминстере, которые назначали шерифов, и в чьих руках лежала власть сместить их. Король предоставлял им полномочия; условия, при которых они осуществляли их, определялись общим правом, связь между ними и правительством происходила на периодических съездах королевских судей для дознаний, чистки тюрем, и находилась под наблюдением их главного лорда, короля. Взаимодействие центральной власти и местного представительства на основе закона и народно избираемого местного управления – вот ключевой момент английской истории.
Все это было частью процесса, который Эдуард неустанно проводил в жизнь для установления порядка в любой сфере управления и, вместе с ним, правил и институтов, чтобы обеспечить их дальнейшее существование. Сам того не осознавая, он создавал национальную государственность на века. Все, исходящее из его собственной власти и власти его Совета, даже все общество, за исключением вилланов, было сделано ее частью. Современное разделение между исполнительной, законодательной и судебной властью не было знакомо ни ему, ни его подданным; все это стало проявлением его королевской воли и верховенства закона, который он и его судьи вводили в действие и осуществляли. Его канцлер, старшие и младшие клерки канцелярии – главного исполнительного, делопроизводственного и судебного института королевства – заверяли печатью и выпускали его ордонансы и указы, а казначей и казначейство заставляли через шерифов платить пошлины, поборы и налоги. Его судьи заседали в Суде Королевской Скамьи, рассматривая дела короны и преступления против королевского мира, в палате казначейства – собирая долги и штрафы и наказывая тех, кто пренебрег ими, в Суде Общих Тяжб – слушая гражданские иски его подданных. Над ними, когда он желал призвать в него своих магнатов и представителей сословий королевства, находился главный апелляционный суд и собрание для обсуждения национальных дел, сам король и его советники в высшем суде Парламента. И, завершая круг, под руководством его выездных судей, заседавших в судах ассизов и nisi prius,судах по разрешению уголовных дел под названием «чистки темниц», «выслушать и разрешать» и «плети» находились местные суды графства и сотни, в которых его шериф и бейлифы разбирали малозначительные тяжбы о долгах и проступках, и осуществляли общую юрисдикцию над ссорами, скандалами, мелкими преступлениями и нарушениями правопорядка, и коронерские суды, которые расследовали внезапные смерти и выявляли их насильственный характер, а также дела о нахождении кладов. Теперь к ним можно было добавить сессии мировых судей. Рядом с ними, теперь подчиненные общему праву во всех делах, касавшихся «королевского мира» и владения фригольда, находились частные суды и знаки отличия крупных феодальных лордов и деревенские манориальные суды.
За пределами общего права, но все же подчиненные доминирующей власти короля, находились городские суды (суды бургов), которые подчинялись торговому праву. Торговое право появилось для удобства международной торговли, чтобы улаживать споры между купцами различных стран и принимать меры по взысканию с них долгов. Оно действовало везде, где бы ни селились купцы, в бургах и морских портах, на рынках и ярмарках. Его содержание варьируется от страны к стране и даже от города к городу. В Англии существовала тенденция к принятию лондонских обычаев. Со времен Ившема, когда отец сделал Эдуарда наместником Пяти портов и отдал ему под контроль иностранных купцов в Англии, он осознал, что торговля являет собой нечто большее, чем простая дойная корова для взимания пошлин и сборов. По пути домой из крестового похода король посетил крупнейшие мануфактурные центры Тосканы и Ломбардии, где торговые магнаты предстали перед ним в золототканой одежде на лошадях в алых попонах, чьи люди приветствовали его на улицах как императора. Здесь за последние полстолетия итальянский гений совершил ошеломляющие успехи в средствах создания кредита и вместе с ним мануфактурного богатства. Морская торговля с Левантом и Египтом – перевалочными пунктами верблюжьих маршрутов на загадочном Востоке – принесла капиталистам Венеции, Генуи и Пизы богатства, невиданные со времен Римской империи. Население главного производителя тканей, республики Флоренция, составляло 300000 жителей; в Милане и Венеции проживало примерно по 200000 человек, что в четыре раза превышало население Лондона. А в церквах мелких апеннинских городов великие художники создавали для своих патронов картины, возвещавшие о возрождении человеческого духа.
Все это стало для Эдуарда откровением. Чтобы обеспечить деньгами свои проекты, а затем войны с Уэльсом, он взял большие займы у текстильных мануфактур Рикарди и Фрескобальди из Лукки и Флоренции, а взамен, способствуя их закупкам английской шерсти, пожаловал им преимущества для расширения своих доходов, получив кредит, который они смогли ему предложить. В надежде на рост торговли в своем собственном королевстве, он последовательно поддерживал купцов, используя их в качестве банкиров, посредников, сборщиков и откупщиков пошлин и консультируясь с ними в парламентах и ad hocпрофессиональных собраниях или colloquia.Считая, что торговля зависит от взаимного доверия и выполнения договора, он пытался заставить уважать договорные обязательства и торговые добродетели честных сделок и предложить тем, кто жил этим, более быстрые средства для осуществления правосудия, нежели медленные и формальные процедуры общего права.
Летом 1283 года, во время заседания парламента в Шрусбери, приговорившего уэльского патриота Давида к смерти, в шропширском поместье своего канцлера Актон Бернелл Эдуард издал статут, дающий торговцам дополнительные средства к доказательству и взысканию долгов. «Ввиду того, – гласит преамбула, – что купцы, продавшие свои товары в долг разным лицам, до настоящего времени терпели большие убытки из-за отсутствия закона, с помощью которого они могли бы быстро вернуть свои деньги в день, назначенный для уплаты этого долга, из-за чего многие купцы воздерживались от приезда в эту страну со своими товарами к ущербу как самих купцов, так и всего королевства, король в своем совете приказал и постановил, что купцы, желающие обеспечить себе получение денег, данных в долг, пусть предлагают своим должникам (при заключении долговой сделки) являться к мэру Лондона, Йорка или Бристоля и в присутствии мэра и клерка, специально назначенного для этой цели королем, официально признать свой долг и срок его уплаты. И это официальное признание пусть будет занесено в свиток рукой этого клерка, которая должна быть всем известна». Когда срок платежа наступал, предъявлением обязательства должника перед мэром, в чьих списках оно было зарегистрировано, кредитор мог потребовать ареста движимого имущества и арендуемой собственности должника и их распродажи городскими властями. Если же этого было недостаточно для оплаты долга, то должник мог быть арестован и посажен в городскую тюрьму, где его держали на хлебе и воде, пока его друзья не найдут способ спасти его.
Теперь, в этот созидательный 1285 год, Эдуард пошел еще дальше. Осознав, что из-за подкупа и тайного сговора городских чиновников заморские купцы все еще сталкиваются с трудностями в осуществлении правосудия, он вместе с канцлером огласил новое постановление под названием «Статут о купцах». В соответствии с ним, как только обязательство не соблюдалось, должник должен был быть заключен в тюрьму; если же начальник городской тюрьмы отказывался принять его или позволял ему бежать, он становился ответственным за долг. Если по прошествии трех месяцев должник не смог продать свое имущество для удовлетворения кредитора, к кредитору переходило не только право владения всем его движимым имуществом, но и его землей на праве фригольда, внутри или вне города. Это был революционный прецедент особенно в то время, когда владение землей рассматривалось неприкосновенным. Затем он мог поручить свои права над полученным имуществом – владение на правах аренды по статуту о купцах, как это называли, – любому человеку, готовому купить его или держать его, пока долг не будет выплачен из дохода на это имущество.
Эдуард решительно хотел согласовать отправление правосудия в своем государстве со своей доминирующей властью и тем, что, как он полагал, является диктатом правосудия. Когда это не удалось, король стал чтить «свободы» корпорации не больше, чем мятежную феодальную знать. Летом, когда был издан второй Вестминстерский статут, он бросил вызов привилегиям большинства крупных городов Англии. После первой Уэльской войны Эдуард вступил в прямой конфликт с гражданскими властями Лондона, приказав огородить стеной традиционное место собрания свободных горожан перед собором Св. Павла, и проложить обходную дорогу, чтобы не допускать там ночных сборищ воров и проституток, принесших этому месту дурную славу. С незапамятных времен в городе было самоуправление; считалось, что оно существует еще с римских времен. Но те, кто осуществлял управление от имени горожан, теперь были инертными и некомпетентными; являясь членами небольшой группы олдерменских семей, они давно уже потеряли способность поддерживать порядок среди непослушных ремесленников и подмастерьев, а также криминальных отбросов, наводнивших узкие улицы и паперти быстрорастущей столицы. Дважды за последние семьдесят лет Лондон сыграл главную роль в восстаниях против короны; последние часы жизни отца Эдуарда, Генриха III, были отравлены воем лондонской толпы, когда в ответ на звон колоколов собора Св. Павла она хлынула к Вестминстеру, осуждая спорные выборы мэра.
Перед своим возвращением в Англию Эдуард обеспечил должность мэра нуворишу виноторговцу Генриху ле Уолейсу, энергичному и умелому автократу по призванию, который грубыми и авторитарными методами пресек беспорядки низов. После того как Уолейса отправили в другую, не менее неспокойную столицу короля, Бордо, его место было отдано богатому кентскому землевладельцу, Грегору Рокслейскому (Gregor of Rokesley) – представителю одной из древнейших городских фамилий, – который провел несколько административных реформ, в частности, касавшихся ведения гражданских и законодательных записей. Уже в самом начале его семилетнего пребывания на посту мэра появилась первая городская династия общественных клерков.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84