Наиболее ярым приверженцем этой войны был папа, который в гневе за то, что Арагон захватил папский фьеф, показал себя даже более непримиримым по отношению к испанцам, чем французский королевский дом.
Именно этот бесплодный конфликт английский король считал своим долгом уладить. Его зачинщики были мертвы, но он еще подогревался неослабеваемой ненавистью их преемников. В этой взятой на себя миссии Эдуард проявил такт, сдержанность и настойчивость, впечатлившие всех. К октябрю 1288 года он заключил договор между Францией и Арагоном, сделавший его признанным европейским арбитром.
Пока Эдуард разрешал споры своих соратников-князей, он в то же время пытался урегулировать свои гасконские дела. Здесь также он навел порядок и проявил свои недюжинные способности. Самым лучшим даром от него герцогству стало строительство маленьких городков или бастид, которые он воздвиг в Гароннской долине, дабы обуздать феодальную анархию гасконской знати, чей рацион из «чеснока, лука, редиски и самых крепких вин», как говорили, делал их самыми вздорными в Европе. Некоторые из этих villes anglaises(английских городов), как их называли, с узкими прямыми улицами, расположенными в прямоугольном порядке подобно римским лагерям, сводчатыми площадями, крепкими стенами и задними воротами, сохранившимися по сей день, являются напоминаниями о том хорошем порядке, который установил английский король в этой прекрасной земле виноградников и рек семь столетий назад. Один из них был назван Батом в честь сомерсетского прихода канцлера Эдуарда Роберта Бернелла.
Более трех с половиной лет Эдуард оставался во Франции, пока его совет и судьи управляли Англией. По крайней мере один раз он был вынужден принять важное решение in absentia(заочно); когда архиепископ Печем вновь оспорил право короны передавать дела, подлежащие юрисдикции церковных судов. В этот раз именно корона являлась зачинщиком ссоры, ее юристы пытались заявить, что кроме чисто духовных дел церковные суды распространяют свою юрисдикцию только на брачные и завещательные дела. Сначала король поддержал их, назначив юридическую комиссию для проверки клерков церковного права, которые сопротивлялись запретительным королевским приказам. Но ропот, вызванный этим своевольным шагом, был так велик, что Эдуард, который обычно знал, когда зашел слишком далеко, решил пойти на попятную. Осенью 1286 года он послал приказ своим судьям, начинающийся словами Circumspecte agatis– следи за тем, как ты действуешь, – приказывая им не вмешиваться в юрисдикцию церковных судов, которая, в соответствии с церковным правом, всегда включала нанесение вреда клирикам, клевету и нарушение церковного права, распространяющегося на взимание церковной десятины, монастыри и церкви. Стремясь подвигнуть Европу на крестовый поход и под него получить привилегию папы взимать платежи с церковной собственности в Англии, Эдуард не хотел ссориться с церковью.
* * *
Во времена, когда без личного присутствия своего правителя даже самая стабильная нация могла впасть в анархию, долгое пребывание короля в Аквитании было мерилом зрелости английской административной системы. Но к лету 1289 года стало ясным, что возвращение в свое королевство откладывать нельзя. Двое из маркграфов с валлийской границы были втянуты в открытую войну из-за замка, который один построил на земле другого. Эдуард лично был крупным должником итальянских банкиров, поэтому никаких пожалований к обычным доходам не делалось с тех пор, как субсидия на одну тридцатую с доходов подданных была вотирована на валлийскую войну шесть лет назад. Когда в феврале казначей просил у парламента, созванного в отсутствие короля, субсидию, магнаты под предводительством графа Глостера, отказались давать какие-либо деньги до тех пор, пока суверен не встретится с ними лично.
Вся страна жаловалась на противозакония королевских чиновников и судей. Люди не получали, или им казалось, что не получали, быстрого и беспристрастного правосудия, которое было обещано в соответствии с Великой хартией вольностей и последующими статутами. Шерифы не выполняли приказы и не созывали беспристрастных присяжных, судьи и их клерки не скрывали, что успех дела в суде зависит от взятки, данной перед подачей иска, и королевские права приносились в жертву пополнению карманов его слуг, вопиюще пренебрегавшими оказанным им доверием и законом. И пока богатые истцы устраивали свои дела безо всякого промедления, бедняки вообще не могли получить удовлетворения по искам.
Когда король высадился в Дувре в августе 1289 года, он совершил свое обычное паломничество к могиле Бекета в Кентербери и своим любимым мощам в Бери, Уолсингеме, Или и Уолтеме. Во время совершения пожертвований в пользу Церкви и охоты на пустошах и в лесах Восточной Англии, он наблюдал за горестями и «слушал стоны несчастных». В день после своего возвращения в Вестминстер на пиру в честь Михайлова дня он выпустил прокламацию, приглашая всех обиженных вымогательством, несправедливым заточением в тюрьму и волокитой, предоставить жалобы специальной комиссии из семи чиновников своего двора под председательством канцлера. Расследования этой комиссии, проведенные в течение последующих двух лет, затронули более семисот чиновников, как высшего, так и низшего рангов, и раскрыли самые позорные факты в истории английского правосудия. Только двое из восьми Судей Королевской Скамьи и Суда Общих Тяжб избежали бесчестия, в то время как пятеро объездных судей были найдены виновными и смещены со своего поста. Томас Уэйлендский, главный судья, получивший огромные поместья в своей родной Восточной Англии, был обвинен в подстрекательстве к убийству и, не дождавшись судебного процесса, укрылся в стенах Церкви, воспользовавшись правом святого убежища. После того как он сослался на свою принадлежность к духовенству – ибо он был диаконом в юности, – ему позволили покинуть королевство, нищим, босоногим и с крестом в руке. Огромные штрафы были наложены на других судей; Соломон Рочестерский, главный судья ассизов, должен был заплатить сумму, равную четырем тысячам марок, – более 150 тыс. фунтов в современном пересчете. Даже это не могло сравниться с 32 тыс. марок, конфискованных у Адама де Страттона, управляющего казначейства, – должность, исполняющим обязанности которой он являлся вместо наследственного ее держателя, склочной графини Албемарла, с чьей помощью он и получил самое большое состояние в то время. Десятью годами ранее он едва избежал бесчестья; в этот раз богатство не спасло его и, найденный виновным в подлоге, мошенничестве и вымогательстве, он был приговорен к заключению в тюрьму и полной конфискации. Среди запасов, найденных в его доме, находилось 12650 фунтов в золотых слитках – более полумиллиона на наши деньги – и королевская корона.
Все деньги, полученные от штрафов, наложенных на слуг Эдуарда, помогли ему выплатить шестую часть долгов итальянским банкирам. Самый трагический казус произошел с величайшим юристом и главным судьей королевской скамьи, Ральфом Хенгемом. Может быть, потому, что Эдуард слишком доверял ему, наказание оказалось столь суровым. Смещенный с поста и оштрафованный на семь тысяч марок – сумму, в сто раз превышавшую его жалование, – он, кажется, попал в опалу за фальсификацию документа с целью спасти бедного истца от штрафа, который бы окончательно разорил его. И хотя он скопил крупное богатство – ибо в противном случае он не смог бы выплатить штраф – кажется странным, что юрист с такими заслугами мог быть виновным в каком-либо преступлении, несовместимом с духом общего права, которое он любил и которое так хорошо отправлял. По всем же остальным обвинениям, выдвинутым против него, не было найдено ничего незаконного.
Вероятнее всего, Хенгем вызвал гнев своего господина тем, что защищался слишком упорно. Исключительно милосердный к тем, кто полностью отдавал себя на милость монарха, Эдуард был безжалостен к тем, кого он считал виновным и кто спорил с ним и пытался оправдать себя. Короля, написал Брактон, нельзя принудить, но можно умолить; Хенгем вполне мог быть слишком гордым, чтобы умолять. Другой судья, обвиненный в получении взятки от суда присяжных, состоящего из друзей ответчика, чтобы провести расследование частным образом, был освобожден от должности с номинальным штрафом, потому что он признал свою вину и униженно искал прощения. Когда десять лет спустя Хенгем вновь был призван на пост высшего судьи королевства, вероятно, произошло то, как писал Мэтланд, что «король укрощал человека, стоявшего перед ним, в минуту гнева за отказ позволить вменить ему какую-либо вину». Технически также главный судья подставил себя под его гнев, когда закон обернулся против его господина, что последний, так настаивавший на внешнем соблюдении своих прав, всегда с трудом прощал. Гнев короля, когда он рассматривал ущерб, нанесенный ему лично, мог быть ужасен; один судья, Генрих де Брей, судья евреев, пытался утопиться по пути в Тауэр, а позже сошел с ума.
Частичным оправданием поступкам судей могло быть то, что они получали весьма умеренное жалование. Хенгему и его брату, главному судье, платили 60 марок в год – то есть 40 фунтов, сумму равную менее 1500 фунтам в год сегодня, а их коллегам судьям только 40 марок. Так как Церковь отказывала своим членам участвовать в светских судах, корона дольше не могла пользоваться услугами эффективных и опытных юстициариев из церковных бенефиций. А поскольку король не мог обеспечить адекватные жалования, это позволяло судьям брать вознаграждение в качестве дополнительного дохода. В те исключительно сутяжнические годы, когда каждый крупный землевладелец был почти постоянно втянут в какой-нибудь судебный процесс, богатые истцы не чувствовали никаких угрызений совести, задабривая судей и их клерков. Между такими «задабриваниями» и взятками был лишь один шаг.
Самым важным результатом этого юридического скандала стала реорганизация юридической системы в Англии. Реформа была поручена новому главному судье суда общих тяжб Джону де Метингему – одному из двух членов изначального состава суда, избежавшего чистки. В 1292 году он и его соратники были включены в комиссию по выбору из каждого графства некоторого количества наиболее обещающих студентов, изучавших право, чтобы прикрепить их к судам либо в качестве младших адвокатов, либо практикантов к адвокатам высшего ранга или servientes ad legem (слуг закона),которые вели дела перед королевскими судьями. Они должны были обладать монополией, а определять их количество, установленное для начала как 140, должны были судьи, которые могли добавить столько, сколько требовалось. Другими словами, сами юристы должны были воспитать молодое поколение и привести в порядок образование и правила практической деятельности.
Это стало началом нового научного образования, находящегося вне церкви и независимого от нее. Спустя столетие после того как Генрих II вынужден был признать иммунитет клириков от светского правосудия, его правнук учредил светское обучение общему праву в качестве альтернативы римскому праву, которое, как и любую другую форму знания, Церковь в своих университетах преподавала только своим питомцам. Новое образование было основано на судебной практике и требовало четкой ясности мысли и речи. Его получали не у теоретиков в лекториях и библиотеках, а в битком набитых судах, где, под присмотром королевских судей, быстрые и тренированные умы профессионалов противостояли друг другу, когда мастера судебной науки, мысля и споря, стоя на ногах, изыскивали лазейки для подгонки противоречащих друг другу обстоятельств своих клиентов в строго определенную структуру приказов и процедур общего права.
Эти новички или подмастерья помогали и работали на своих старших коллег точно так же, как это происходит и сейчас, посещая их консультации и слушая поединки их словесных состязаний со скамей под названием «стойла» (cribs), расположенных по бокам судебной залы. В год, когда король доверил их образование своим судьям, появилась первая «Годовая книга» – записи о делах, их рассмотрении, а также судебные замечания, сделанные для молодых адвокатов, чтобы помочь им ориентироваться в лабиринте законов. Изложенные на официальном французском языке, использовавшемся в судах, они состояли из коротких памяток, включавших судебные аргументы и перебранки, исключения и ответные речи крупных адвокатов высшего ранга, которые властвовали в судах в конце XIII – начале XIV веков – Лоутера, Хейема, Говарда, Гертпула, Гентингдона, Спигонела – а также прерывания забывшихся судей и, часто, казуистические комментарии судей. «Бросай шуметь и убирайся отсюда», – прерывает главный судья Хенгем слишком настойчивого защитника. «Возвращайся к сути дела, – приказывает его преемник Бирфорд, – ты говоришь об одном, они о другом, так вы никогда не договоритесь». И когда мудрый советник пытается выиграть процесс, доказывая, что: «Мы уже видели, как ущерб был компенсирован при подобных обстоятельствах», Бирфорд отвечает: «Ты не увидишь этого до тех пор, пока я здесь нахожусь». «Где вы видели ручательство опекуна на приказе о вдовьей части», – спрашивает другой судья и, когда неосмотрительный адвокат отвечает: «Сэр, прошлым летом, и это подтверждает суть дела», следует сокрушительное заявление: «Если ты его найдешь, я отдам тебе мою шляпу!»
Значение этих «годовых книг» – а ни одна другая страна не имеет чего-либо подобного – очень велико, особенно в те годы реформ, когда судьи своими утверждениями и прецедентами помогали сформировать будущее направление закона. Некоторые из них, подобно Хенгему, создавали их даже в палате королевского совета. «Не скрывай недостатков статута, – отметил он как-то, – мы знаем его лучше, чем ты, ибо мы его создали». «Решение, вынесенное теперь вами, – напоминает советник в суде при разбирательстве другого дела, – станет затем властью в каждом quare поп admissitв Англии». Несмотря на всю свою настойчивость на жестких правилах судебного рассмотрения дела и судебной процедуры, такие судьи четко сознавали обширные дискреционные полномочия к исполнению правосудия и беспристрастности (справедливости) правосудия, делегированных им их венценосным господином. «Ты, нечестивый негодяй, – так судья Стаунтон прервал бесчестного атторнея, который просил за выдачу postea(официального заявления о ходе судебного процесса) в нарушение правил беспристрастности правосудия, – ты никогда не получишь его! А за то, что ты, чтобы задержать выдачу женщине ее вдовьей части, подтвердил и не выпустил приказ о призыве своего поручителя в суд, этот суд вознаградит тебя помещением в тюрьму».
Ученики адвокатов не только вместе обучались в судах. Они вместе жили на постоялых дворах (иннах) или общежитиях, под руководством своих старших членов. В зеленом предместье Холборна и в низинах Темзы между Вестминстер холлом и лондонскими западными стенами в годы расширяющейся судопроизводственной деятельности, которая последовала за законодательными реформами Эдуарда I, появилась целая колония таких холостяцких поселений. Содержание такого постоялого двора, кажется, стало исключительно выгодным источником дохода для старейшин юридической профессии, ибо некоторые из них содержали несколько таких дворов. Клерк канцелярии по имени Джон де Тамуорт имел в царствование внука Эдуарда не менее чем 4 инна рядом с Феттер-Лейн. Подобные инны содержались и для клерков канцелярии. Почти все они сдавались внаем церковными корпорациями или сановниками – тамплиерами, госпитальерами, доминиканцами, приоратом Св. Варфоломея, женским монастырем Клеркенуэлла, Миссенденским аббатством, епископом Илийским – теми, кто владел большинством земель к западу от Лондона. Хотя они никогда формально не являлись корпорациями подобно церковным колледжам и холлам для постоянного проживания в Оксфорде и Кембридже, они помогали создать кастовый дух и выработать стандарты профессионального поведения среди тех, кто изучал и отправлял право. Многие из них освоили практику проведения юридических дебатов или учебных судебных процессов; когда в 1344 году Клиффордс Инн (юридическая корпорация Клиффорд) был сдан в аренду общине подмастерьев права, одно из его правил гласило, что «каждый член обязан в свою очередь продолжать традицию эрудиции и учения в указанном инне, которые характеризуют барристера».
* * *
Весной 1290 года, продолжая чистку юридической профессии, король собрал другой парламент в Вестминстере – «обсуждение», как он назвал его, «с нашими верными поданными». Он заседал беспрецедентно короткое время – около трех месяцев – и утвердил и одобрил огромный том юридических и других дел, чьей целью было удостоверить, что все – король, магнаты, поземельное джентри и купцы – получили то, что заслуживали.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84
Именно этот бесплодный конфликт английский король считал своим долгом уладить. Его зачинщики были мертвы, но он еще подогревался неослабеваемой ненавистью их преемников. В этой взятой на себя миссии Эдуард проявил такт, сдержанность и настойчивость, впечатлившие всех. К октябрю 1288 года он заключил договор между Францией и Арагоном, сделавший его признанным европейским арбитром.
Пока Эдуард разрешал споры своих соратников-князей, он в то же время пытался урегулировать свои гасконские дела. Здесь также он навел порядок и проявил свои недюжинные способности. Самым лучшим даром от него герцогству стало строительство маленьких городков или бастид, которые он воздвиг в Гароннской долине, дабы обуздать феодальную анархию гасконской знати, чей рацион из «чеснока, лука, редиски и самых крепких вин», как говорили, делал их самыми вздорными в Европе. Некоторые из этих villes anglaises(английских городов), как их называли, с узкими прямыми улицами, расположенными в прямоугольном порядке подобно римским лагерям, сводчатыми площадями, крепкими стенами и задними воротами, сохранившимися по сей день, являются напоминаниями о том хорошем порядке, который установил английский король в этой прекрасной земле виноградников и рек семь столетий назад. Один из них был назван Батом в честь сомерсетского прихода канцлера Эдуарда Роберта Бернелла.
Более трех с половиной лет Эдуард оставался во Франции, пока его совет и судьи управляли Англией. По крайней мере один раз он был вынужден принять важное решение in absentia(заочно); когда архиепископ Печем вновь оспорил право короны передавать дела, подлежащие юрисдикции церковных судов. В этот раз именно корона являлась зачинщиком ссоры, ее юристы пытались заявить, что кроме чисто духовных дел церковные суды распространяют свою юрисдикцию только на брачные и завещательные дела. Сначала король поддержал их, назначив юридическую комиссию для проверки клерков церковного права, которые сопротивлялись запретительным королевским приказам. Но ропот, вызванный этим своевольным шагом, был так велик, что Эдуард, который обычно знал, когда зашел слишком далеко, решил пойти на попятную. Осенью 1286 года он послал приказ своим судьям, начинающийся словами Circumspecte agatis– следи за тем, как ты действуешь, – приказывая им не вмешиваться в юрисдикцию церковных судов, которая, в соответствии с церковным правом, всегда включала нанесение вреда клирикам, клевету и нарушение церковного права, распространяющегося на взимание церковной десятины, монастыри и церкви. Стремясь подвигнуть Европу на крестовый поход и под него получить привилегию папы взимать платежи с церковной собственности в Англии, Эдуард не хотел ссориться с церковью.
* * *
Во времена, когда без личного присутствия своего правителя даже самая стабильная нация могла впасть в анархию, долгое пребывание короля в Аквитании было мерилом зрелости английской административной системы. Но к лету 1289 года стало ясным, что возвращение в свое королевство откладывать нельзя. Двое из маркграфов с валлийской границы были втянуты в открытую войну из-за замка, который один построил на земле другого. Эдуард лично был крупным должником итальянских банкиров, поэтому никаких пожалований к обычным доходам не делалось с тех пор, как субсидия на одну тридцатую с доходов подданных была вотирована на валлийскую войну шесть лет назад. Когда в феврале казначей просил у парламента, созванного в отсутствие короля, субсидию, магнаты под предводительством графа Глостера, отказались давать какие-либо деньги до тех пор, пока суверен не встретится с ними лично.
Вся страна жаловалась на противозакония королевских чиновников и судей. Люди не получали, или им казалось, что не получали, быстрого и беспристрастного правосудия, которое было обещано в соответствии с Великой хартией вольностей и последующими статутами. Шерифы не выполняли приказы и не созывали беспристрастных присяжных, судьи и их клерки не скрывали, что успех дела в суде зависит от взятки, данной перед подачей иска, и королевские права приносились в жертву пополнению карманов его слуг, вопиюще пренебрегавшими оказанным им доверием и законом. И пока богатые истцы устраивали свои дела безо всякого промедления, бедняки вообще не могли получить удовлетворения по искам.
Когда король высадился в Дувре в августе 1289 года, он совершил свое обычное паломничество к могиле Бекета в Кентербери и своим любимым мощам в Бери, Уолсингеме, Или и Уолтеме. Во время совершения пожертвований в пользу Церкви и охоты на пустошах и в лесах Восточной Англии, он наблюдал за горестями и «слушал стоны несчастных». В день после своего возвращения в Вестминстер на пиру в честь Михайлова дня он выпустил прокламацию, приглашая всех обиженных вымогательством, несправедливым заточением в тюрьму и волокитой, предоставить жалобы специальной комиссии из семи чиновников своего двора под председательством канцлера. Расследования этой комиссии, проведенные в течение последующих двух лет, затронули более семисот чиновников, как высшего, так и низшего рангов, и раскрыли самые позорные факты в истории английского правосудия. Только двое из восьми Судей Королевской Скамьи и Суда Общих Тяжб избежали бесчестия, в то время как пятеро объездных судей были найдены виновными и смещены со своего поста. Томас Уэйлендский, главный судья, получивший огромные поместья в своей родной Восточной Англии, был обвинен в подстрекательстве к убийству и, не дождавшись судебного процесса, укрылся в стенах Церкви, воспользовавшись правом святого убежища. После того как он сослался на свою принадлежность к духовенству – ибо он был диаконом в юности, – ему позволили покинуть королевство, нищим, босоногим и с крестом в руке. Огромные штрафы были наложены на других судей; Соломон Рочестерский, главный судья ассизов, должен был заплатить сумму, равную четырем тысячам марок, – более 150 тыс. фунтов в современном пересчете. Даже это не могло сравниться с 32 тыс. марок, конфискованных у Адама де Страттона, управляющего казначейства, – должность, исполняющим обязанности которой он являлся вместо наследственного ее держателя, склочной графини Албемарла, с чьей помощью он и получил самое большое состояние в то время. Десятью годами ранее он едва избежал бесчестья; в этот раз богатство не спасло его и, найденный виновным в подлоге, мошенничестве и вымогательстве, он был приговорен к заключению в тюрьму и полной конфискации. Среди запасов, найденных в его доме, находилось 12650 фунтов в золотых слитках – более полумиллиона на наши деньги – и королевская корона.
Все деньги, полученные от штрафов, наложенных на слуг Эдуарда, помогли ему выплатить шестую часть долгов итальянским банкирам. Самый трагический казус произошел с величайшим юристом и главным судьей королевской скамьи, Ральфом Хенгемом. Может быть, потому, что Эдуард слишком доверял ему, наказание оказалось столь суровым. Смещенный с поста и оштрафованный на семь тысяч марок – сумму, в сто раз превышавшую его жалование, – он, кажется, попал в опалу за фальсификацию документа с целью спасти бедного истца от штрафа, который бы окончательно разорил его. И хотя он скопил крупное богатство – ибо в противном случае он не смог бы выплатить штраф – кажется странным, что юрист с такими заслугами мог быть виновным в каком-либо преступлении, несовместимом с духом общего права, которое он любил и которое так хорошо отправлял. По всем же остальным обвинениям, выдвинутым против него, не было найдено ничего незаконного.
Вероятнее всего, Хенгем вызвал гнев своего господина тем, что защищался слишком упорно. Исключительно милосердный к тем, кто полностью отдавал себя на милость монарха, Эдуард был безжалостен к тем, кого он считал виновным и кто спорил с ним и пытался оправдать себя. Короля, написал Брактон, нельзя принудить, но можно умолить; Хенгем вполне мог быть слишком гордым, чтобы умолять. Другой судья, обвиненный в получении взятки от суда присяжных, состоящего из друзей ответчика, чтобы провести расследование частным образом, был освобожден от должности с номинальным штрафом, потому что он признал свою вину и униженно искал прощения. Когда десять лет спустя Хенгем вновь был призван на пост высшего судьи королевства, вероятно, произошло то, как писал Мэтланд, что «король укрощал человека, стоявшего перед ним, в минуту гнева за отказ позволить вменить ему какую-либо вину». Технически также главный судья подставил себя под его гнев, когда закон обернулся против его господина, что последний, так настаивавший на внешнем соблюдении своих прав, всегда с трудом прощал. Гнев короля, когда он рассматривал ущерб, нанесенный ему лично, мог быть ужасен; один судья, Генрих де Брей, судья евреев, пытался утопиться по пути в Тауэр, а позже сошел с ума.
Частичным оправданием поступкам судей могло быть то, что они получали весьма умеренное жалование. Хенгему и его брату, главному судье, платили 60 марок в год – то есть 40 фунтов, сумму равную менее 1500 фунтам в год сегодня, а их коллегам судьям только 40 марок. Так как Церковь отказывала своим членам участвовать в светских судах, корона дольше не могла пользоваться услугами эффективных и опытных юстициариев из церковных бенефиций. А поскольку король не мог обеспечить адекватные жалования, это позволяло судьям брать вознаграждение в качестве дополнительного дохода. В те исключительно сутяжнические годы, когда каждый крупный землевладелец был почти постоянно втянут в какой-нибудь судебный процесс, богатые истцы не чувствовали никаких угрызений совести, задабривая судей и их клерков. Между такими «задабриваниями» и взятками был лишь один шаг.
Самым важным результатом этого юридического скандала стала реорганизация юридической системы в Англии. Реформа была поручена новому главному судье суда общих тяжб Джону де Метингему – одному из двух членов изначального состава суда, избежавшего чистки. В 1292 году он и его соратники были включены в комиссию по выбору из каждого графства некоторого количества наиболее обещающих студентов, изучавших право, чтобы прикрепить их к судам либо в качестве младших адвокатов, либо практикантов к адвокатам высшего ранга или servientes ad legem (слуг закона),которые вели дела перед королевскими судьями. Они должны были обладать монополией, а определять их количество, установленное для начала как 140, должны были судьи, которые могли добавить столько, сколько требовалось. Другими словами, сами юристы должны были воспитать молодое поколение и привести в порядок образование и правила практической деятельности.
Это стало началом нового научного образования, находящегося вне церкви и независимого от нее. Спустя столетие после того как Генрих II вынужден был признать иммунитет клириков от светского правосудия, его правнук учредил светское обучение общему праву в качестве альтернативы римскому праву, которое, как и любую другую форму знания, Церковь в своих университетах преподавала только своим питомцам. Новое образование было основано на судебной практике и требовало четкой ясности мысли и речи. Его получали не у теоретиков в лекториях и библиотеках, а в битком набитых судах, где, под присмотром королевских судей, быстрые и тренированные умы профессионалов противостояли друг другу, когда мастера судебной науки, мысля и споря, стоя на ногах, изыскивали лазейки для подгонки противоречащих друг другу обстоятельств своих клиентов в строго определенную структуру приказов и процедур общего права.
Эти новички или подмастерья помогали и работали на своих старших коллег точно так же, как это происходит и сейчас, посещая их консультации и слушая поединки их словесных состязаний со скамей под названием «стойла» (cribs), расположенных по бокам судебной залы. В год, когда король доверил их образование своим судьям, появилась первая «Годовая книга» – записи о делах, их рассмотрении, а также судебные замечания, сделанные для молодых адвокатов, чтобы помочь им ориентироваться в лабиринте законов. Изложенные на официальном французском языке, использовавшемся в судах, они состояли из коротких памяток, включавших судебные аргументы и перебранки, исключения и ответные речи крупных адвокатов высшего ранга, которые властвовали в судах в конце XIII – начале XIV веков – Лоутера, Хейема, Говарда, Гертпула, Гентингдона, Спигонела – а также прерывания забывшихся судей и, часто, казуистические комментарии судей. «Бросай шуметь и убирайся отсюда», – прерывает главный судья Хенгем слишком настойчивого защитника. «Возвращайся к сути дела, – приказывает его преемник Бирфорд, – ты говоришь об одном, они о другом, так вы никогда не договоритесь». И когда мудрый советник пытается выиграть процесс, доказывая, что: «Мы уже видели, как ущерб был компенсирован при подобных обстоятельствах», Бирфорд отвечает: «Ты не увидишь этого до тех пор, пока я здесь нахожусь». «Где вы видели ручательство опекуна на приказе о вдовьей части», – спрашивает другой судья и, когда неосмотрительный адвокат отвечает: «Сэр, прошлым летом, и это подтверждает суть дела», следует сокрушительное заявление: «Если ты его найдешь, я отдам тебе мою шляпу!»
Значение этих «годовых книг» – а ни одна другая страна не имеет чего-либо подобного – очень велико, особенно в те годы реформ, когда судьи своими утверждениями и прецедентами помогали сформировать будущее направление закона. Некоторые из них, подобно Хенгему, создавали их даже в палате королевского совета. «Не скрывай недостатков статута, – отметил он как-то, – мы знаем его лучше, чем ты, ибо мы его создали». «Решение, вынесенное теперь вами, – напоминает советник в суде при разбирательстве другого дела, – станет затем властью в каждом quare поп admissitв Англии». Несмотря на всю свою настойчивость на жестких правилах судебного рассмотрения дела и судебной процедуры, такие судьи четко сознавали обширные дискреционные полномочия к исполнению правосудия и беспристрастности (справедливости) правосудия, делегированных им их венценосным господином. «Ты, нечестивый негодяй, – так судья Стаунтон прервал бесчестного атторнея, который просил за выдачу postea(официального заявления о ходе судебного процесса) в нарушение правил беспристрастности правосудия, – ты никогда не получишь его! А за то, что ты, чтобы задержать выдачу женщине ее вдовьей части, подтвердил и не выпустил приказ о призыве своего поручителя в суд, этот суд вознаградит тебя помещением в тюрьму».
Ученики адвокатов не только вместе обучались в судах. Они вместе жили на постоялых дворах (иннах) или общежитиях, под руководством своих старших членов. В зеленом предместье Холборна и в низинах Темзы между Вестминстер холлом и лондонскими западными стенами в годы расширяющейся судопроизводственной деятельности, которая последовала за законодательными реформами Эдуарда I, появилась целая колония таких холостяцких поселений. Содержание такого постоялого двора, кажется, стало исключительно выгодным источником дохода для старейшин юридической профессии, ибо некоторые из них содержали несколько таких дворов. Клерк канцелярии по имени Джон де Тамуорт имел в царствование внука Эдуарда не менее чем 4 инна рядом с Феттер-Лейн. Подобные инны содержались и для клерков канцелярии. Почти все они сдавались внаем церковными корпорациями или сановниками – тамплиерами, госпитальерами, доминиканцами, приоратом Св. Варфоломея, женским монастырем Клеркенуэлла, Миссенденским аббатством, епископом Илийским – теми, кто владел большинством земель к западу от Лондона. Хотя они никогда формально не являлись корпорациями подобно церковным колледжам и холлам для постоянного проживания в Оксфорде и Кембридже, они помогали создать кастовый дух и выработать стандарты профессионального поведения среди тех, кто изучал и отправлял право. Многие из них освоили практику проведения юридических дебатов или учебных судебных процессов; когда в 1344 году Клиффордс Инн (юридическая корпорация Клиффорд) был сдан в аренду общине подмастерьев права, одно из его правил гласило, что «каждый член обязан в свою очередь продолжать традицию эрудиции и учения в указанном инне, которые характеризуют барристера».
* * *
Весной 1290 года, продолжая чистку юридической профессии, король собрал другой парламент в Вестминстере – «обсуждение», как он назвал его, «с нашими верными поданными». Он заседал беспрецедентно короткое время – около трех месяцев – и утвердил и одобрил огромный том юридических и других дел, чьей целью было удостоверить, что все – король, магнаты, поземельное джентри и купцы – получили то, что заслуживали.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84