Боевой корабль стоял в гавани и бездействовал, а сын его учителя погиб от рук врага. Почему никто ничего не предпринимает?— Её командир не получил приказа, — объяснил Манкузо, — потому что я не получил приказа, потому что главнокомандующий Тихоокеанским флотом не получил приказа — и потому что командование вооружёнными силами страны не отдало приказа.— Может, они уснули?— Министр обороны находится сейчас в Белом доме. По-видимому, президент уже получил информацию о случившемся, — произнёс командующий подводными силами.— Только никак не может принять решение, — язвительно заметил Джоунз.— Он — наш президент, Рон. Мы исполняем его приказы.— Да, подобно тому как Джонсон послал моего отца во Вьетнам. — Джоунз повернулся и посмотрел на карту, прикреплённую к стене. К вечеру японские надводные корабли окажутся вне пределов досягаемости для палубной авиации. Впрочем, самолёты все равно не могут взлететь с повреждённых и потерявших ход авианосцев. Фрегат «Гэри» закончил осмотр места гибели подводных лодок и поспешно вернулся к эскадре, главным образом из-за опасности торпедных атак, однако всему миру казалось, что его прогнал тендер японской береговой охраны. Сведения, имеющиеся в распоряжении командования Тихоокеанского флота, основывались на космической фотосъёмке, так как сочли слишком опасным посылать для наблюдения за японскими кораблями даже самолёт Р-3, не говоря уже о том, чтобы преследовать и атаковать их подводные лодки.— Вот уж действительно «первые с места опасности», а? Манкузо решил на этот раз не делать выговора. В конце концов, он — адмирал и ему платят за то, что он мыслит соответственно званию.— Сейчас самое главное — спасти авианосцы, вывести их из опасной зоны и отремонтировать. Уолли занимается планированием операций. Нам нужна надёжная и точная информация, на основе которой мы примем решение, как поступать дальше.— И будем ждать, разрешат нам это или нет?Манкузо кивнул.— Совершенно верно. Именно так действует командная система.— Просто великолепно. * * * Рассвет был прекрасным зрелищем. Ямата сидел в верхнем салоне «Боинга-747» у левого борта, глядя в иллюминатор и не обращая внимания на разговоры вокруг. За последние трое суток он почти не спал, но душевный подъем и ощущение всепоглощающей силы кипели в нём. Совершается последний плановый рейс на остров. На самолёте летят главным образом представители администрации вместе с несколькими инженерами и гражданскими лицами, которым предстоит создавать новое правительство. Чиновники неплохо умеют осуществлять такую задачу. Разумеется, все жители Сайпана получат право голоса и выборы пройдут под наблюдением международной общественности. Такова политическая необходимость. На острове около двадцати девяти тысяч местных жителей, не считая японцев, многим из которых теперь принадлежит здесь недвижимость — земля, дома, фирмы. В это число не входят и солдаты, а также все те, кто проживают в отелях. Отели — самые большие принадлежат японцам, разумеется, — будут рассматриваться как кондоминиумы, кооперативные жилые дома, и всех проживающих в них отнесут к числу жителей Сайпана. Являясь гражданами Японии, они получат право принимать участие в выборах. Солдаты — тоже японские граждане, на них распространяется право свободного волеизъявления, а поскольку гражданский статус гарнизонов пока не определён, их отнесут к числу местных жителей. Считая солдат и гражданских лиц, во время выборов на острове окажется тридцать одна тысяча японцев, а разве не известно, как ревностно его соотечественники относятся к соблюдению своих гражданских прав? И пусть заткнутся все эти международные наблюдатели, мысленно выругался Ямата, глядя на восток.Было особенно приятно наблюдать с высоты тридцати семи тысяч футов, как на горизонте появилось первое едва заметное сияние, которое походило на обрамление букета все ещё светящихся звёзд.Сияние усиливалось, становилось все шире, из пурпурного превращалось в темно-красное, затем в оранжевое, и вот выглянул краешек солнца, ещё невидимый с чёрной поверхности моря далеко внизу, словно восход предназначен для него одного, подумал Ямата, чтобы он мог насладиться этой красотой задолго до того, как маленькие люди на земле смогут радоваться прекрасному зрелищу. Авиалайнер чуть накренился вправо и начал снижаться. Траектория снижения казалась рассчитанной с идеальной точностью, солнце словно застыло на прежнем месте — всего лишь жёлто-белый сегмент над горизонтом, — и волшебный момент растянулся на несколько минут. От величественного зрелища у Яматы едва не выступили слезы. Он всё ещё помнил лица своих родителей, их скромный дом на Сайпане.Его отец был мелким и не слишком преуспевающим лавочником, торговал главным образом галантереей и безделушками, которые покупали солдаты местного гарнизона. Отец всегда очень вежливо разговаривал с ними, вспомнил Райзо, улыбался, кланялся, униженно выслушивал их шутки насчёт своей ноги, искалеченной полиомиелитом. Мальчик, наблюдавший за этим, считал нормальным такое отношение к людям с оружием, одетым в мундиры армии его страны. С тех пор эта точка зрения изменилась, разумеется. Военные — это всего лишь слуги. Независимо от того, продолжали они традиции самураев или нет — само слово «самурай», напомнил он себе, происходит от глагола «служить», чётко определяя, кто является настоящим хозяином, не правда ли? — военные обслуживали и охраняли своих повелителей, которые нанимали, платили и говорили им, что нужно делать. С людьми в военных мундирах следовало обращаться с уважением, которого они в общем-то не заслуживали, однако по мере продвижения к вершине своей карьеры военные все лучше понимали, где находится их настоящее место и кому они в действительности подчиняются.— Самолёт совершит посадку через пять минут, — сказал подошедший к нему полковник.— Дозо. — Скорее кивок, чем поклон, потому что Ямата сидел в кресле, но даже кивок был едва заметным, в точности соответствующим услуге, оказанной лакеем, и демонстрировал одновременно вежливость и превосходство. С течением времени, если этот полковник проявит себя хорошим офицером и достигнет звания генерала, форма кивка изменится, а если военная карьера и дальше будет протекать успешно, если полковнику повезёт, Ямата-сан станет, может быть, даже называть его в знак дружбы по имени, выделять из числа других улыбкой и шуткой, приглашать выпить и предоставит ему возможность в ходе продвижения к вершинам командования понять, кто является настоящим хозяином страны. Полковник надеялся, по-видимому, достичь желанной цели. Ямата пристегнул ремень и пригладил волосы.Капитан Сато испытывал огромную усталость. Он провёл в воздухе, за штурвалом самолёта, слишком много времени, не просто нарушая правила работы и отдыха экипажа, а прямо-таки перечёркивая их. Но ведь и он не мог, не имел права уклониться от выполнения своего гражданского долга. Сато посмотрел налево и увидел утреннее солнце, его лучи отражались от крыльев двух истребителей, похоже, F-15. На одном из них, возможно, летит его сын, охраняя землю отцов, снова вернувшуюся под власть Японии. Аккуратно, напомнил он себе. В самолёте находятся граждане его страны, и он обязан обеспечить их безопасность. Держа одну руку на штурвале, а другую на рукоятке газа, Сато вёл свой авиалайнер по невидимой в воздухе линии к точке, уже выбранной его взглядом. По команде капитана второй пилот до предела выпустил огромные подкрылки. Сато чуть потянул штурвал на себя, приподняв нос самолёта и снизив скорость, плавно как снежинку опуская авиалайнер к земле, пока визг резины не дал понять, что они коснулись посадочной полосы.— Вы — настоящий поэт, — с уважением заметил второй пилот, в который раз восхищаясь лётным мастерством своего капитана.Сато позволил себе улыбнуться, переключая на реверс мощные двигатели.— Ведите его по рулежной дорожке, — сказал он и нажал на кнопку системы внутренней связи. — Добро пожаловать в Японию, — объявил он, обращаясь к пассажирам авиалайнера.Ямата не присоединился к общему приветственному крику лишь потому, что его удивили слова, донёсшиеся из динамиков. Он не стал ждать, пока самолёт остановится, и расстегнул пристежные ремни. Дверь, ведущая в кабину пилотов, находилась совсем рядом, и ему хотелось что-то сказать лётчикам.— Капитан?— Да, Ямата-сан?— Вы ведь понимаете, правда?Пилот кивнул — это был кивок знающего себе цену профессионала, его поведение сейчас ничем не отличалось от ликования могущественного дзайбацу. — Хай, — произнёс он и в ответ увидел поклон, полный искреннего уважения. Сато почувствовал удовлетворение от внимания, проявленного к нему столь великим человеком.Теперь промышленник не спешил. Необходимости в этом не было. Чиновники и другой обслуживающий персонал вышли из самолёта и спустились к автобусам, которые отвезут их в отель «Никко-Сайпан», огромное современное здание на западном берегу острова, которое станет временной штаб-квартирой для оккупационных сил — нет, для нового правительства Сайпана, поправил себя Ямата. Через пять минут все пассажиры авиалайнера покинули его, и лишь теперь Ямата спустился по трапу к внедорожнику «Тойота-лэндкрузер». На этот раз за рулём сидел один из служащих его компании, который знал, что делать, без указаний хозяина и понимал, что этими минутами тот захочет насладиться в тишине.Ямата едва замечал кипучую деятельность вокруг. Несмотря на то что всё это произошло по его желанию, сейчас оно казалось совсем не таким важным, как предвкушение того же в прошлом. Ну, может быть, стоит мимолётной улыбки вид боевых машин, но теперь его охватила настоящая усталость, и веки опускались, несмотря на железную волю, требовавшую держать глаза открытыми и насторожёнными. Водитель продумал маршрут заранее и выбрал дороги, позволяющие миновать крупные пробки. Скоро они снова проехали мимо «Мариана кантри клаб», и хотя солнце уже встало над горизонтом, на зелёном газоне не было игроков в гольф. Не было видно и военных машин, если не считать двух грузовиков с дисковыми спутниковыми антеннами на краю автомобильной стоянки, недавно выкрашенных в зелёный цвет, после того как их реквизировали у телевизионной компании Эн-эйч-кей. Да, нельзя портить зелёный газон поля для гольфа, без сомнения, самой дорогой части недвижимого имущества на острове.Это примерно вот здесь, подумал Ямата, вспоминая очертания холмов. Примитивный маленький магазинчик отца располагался недалеко от северного аэродрома и он всё ещё помнил истребители A6M-Z, гордо прогуливающихся лётчиков и надменных солдат. А вон там находился завод по переработке сахарного тростника компании «Нанио Кохатсу Кайса»… Ямата ещё не забыл, как он крал кусочки сладкого тростника и жевал их, какими свежими были утренние бризы. Скоро они будут дуть на его земле. Усилием воли Ямата стряхнул воспоминания, вышел из автомобиля и направился на север.Должно быть, вот здесь шли в последний раз его отец, мать, брат и сестра. Он представил себе отца, хромающего на искалеченной ноге, пытаясь обрести достоинство, навсегда отобранное у него болезнью, перенесённой в детстве. Интересно, обслуживал ли он солдат в те последние дни, приносил ли им ещё остававшиеся у него полезные товары? Может быть, в то время солдаты забыли, наконец, свои грубые шутки по поводу физического недостатка отца и поблагодарили его с искренностью людей, знающих о неминуемой смерти, стоящей на самом пороге. Ямате хотелось верить и тому и другому. Его семья шла, наверно, вместе с остальными вот по этой лощине, навстречу смерти, их прикрывали ещё оставшиеся в живых японские солдаты, уже видящие смерть и ощущающие хрустальное просветление, которое наступает в последние мгновения жизни.Местные жители называли это место «Скала Банзай», а менее расистски настроенные — «Скала Самоубийц». Ямата решил, что поручит своему рекламному агентству найти более респектабельное название для утёса. Это произошло 9 июля 1944 года, когда на Сайпане прекратилось организованное сопротивление.По сути дела здесь было два отвесных утёса, расположенных по сторонам узкого залива, один напротив другого; от вершины более высокого до поверхности моря — двести сорок метров. Много лет назад на месте гибели японскими студентами был установлен мраморный монумент — склонённые в молитве фигуры детей. Да, наверно, вот здесь они подошли к самому краю обрыва, держась за руки. Ямата помнил сильные руки отца. Возможно, брат и сестра испугались? Нет, скорее растерялись после трех недель грохота, ужаса и смятения. Мать, наверно, посмотрела на отца. Улыбающаяся, жизнерадостная невысокая женщина, её музыкальный смех все ещё звучал в ушах сына. Солдаты иногда вели себя грубо с отцом, но к матери всегда относились с уважением. И никогда не обижали детей. Последняя услуга, оказанная солдатами, заключалась в том, что ценой своих жизней они не подпустили американцев к вершине утёса в тот решающий момент когда последние жители острова шагнули в небытие. Держась за руки, решил Ямата, каждый прижимая к себе ребёнка в прощальном объятии, гордо отказавшись сдаться в плен американским варварам и одновременно сделав сиротой своего старшего сына… Ямата закрыл глаза и мысленно увидел перед собой всю картину. Он впервые вздрогнул от переполнивших его чувств. Ещё ни разу на протяжении всех этих лет он не позволил себе проявить что-то кроме ярости, но теперь можно было больше не сдерживаться, и слезы гордости потекли по щекам. Да, ему удалось исполнить долг чести по отношению к тем, кто произвели его на свет, и к тем, кто убили их. Исполнить сполна.Водитель следил за ним, не зная, в чём дело, но понимая, поскольку был знаком с историей этого обрыва, и тоже растрогался, глядя, как одинокий мужчина шестидесяти с лишним лет хлопнул в ладоши, призывая души погибших родственников. Издалека, за сотню метров, он видел, как плечи мужчины содрогаются в рыданиях. Прошло несколько минут, Ямата в своём строгом деловом костюме лёг на вершине утёса и уснул. Может быть, ему снятся умершие, а может, души тех, кто погибли здесь, посетят его во сне и скажут то, что он хочет услышать, подумал водитель. Однако самое странное, что пришло в голову водителю: оказывается, у старого мерзавца есть сердце. Значит, он ошибался в своём боссе. * * * — Ты только посмотри, какая организованность, — буркнул себе под нос Ореза, глядя в дешёвый плохонький бинокль, найденный в доме.Из окна гостиной открывался вид на аэродромы, а из кухни был виден порт. «Оркид эйс» уже давно отошёл от причала, и его место занял другой корабль — «Сенчюри хайуэй N5». С него шла разгрузка джипов и грузовиков. Португалец устал, потому что заставил себя вести наблюдение всю ночь. Он не спал уже двадцать семь часов — весь предыдущий день он провёл в море к западу от острова. Бывший старшина знал, что для такой нагрузки годы уже не те. Вот Барроуз и помоложе, и поумнее, а улёгся на ковёр и храпит вовсю.Впервые за много лет Орезе хотелось курить. Никотин помогает сохранять бодрость. В моменты вроде этого нужны сигареты. Они незаменимы на войне — по крайней мере так говорилось в кинофильмах о второй мировой. Но сейчас не вторая мировая, а он — не воин. Прослужив больше тридцати лет в береговой охране США, Ореза ни разу не стрелял в кого-то, даже во время пребывания во Вьетнаме. Всегда стрелял кто-то другой. Он просто не знал, как воевать.— Не спал всю ночь? — спросила Изабел. Она оделась, чтобы отправиться в больницу. По эту сторону международной линии смены дат наступил понедельник — рабочий день. Она опустила взгляд и увидела, что блокнот, обычно лежащий рядом с телефоном, исписан цифрами и пометками. — Это действительно имеет такое значение?— Не знаю, Изз.— Хочешь завтракать?— Было бы неплохо, — раздался голос Пита Барроуза. Он вошёл потягиваясь в кухню. — Похоже, я отключился часа в три… — Он помолчал. — Чувствую себя… чертовски плохо, — запинаясь, поправился он из уважения к женщине.— Ладно, но через час мне нужно быть у себя в кабинете, — заметила миссис Ореза, открывая холодильник. Барроуз увидел, что в этом доме на завтрак подают овсяные хлопья, обезжиренное молоко и что-то вроде хлеба из соломы. Стоит добавить немного фруктов, подумал он, и я снова в Сан-Хосе. Зато чувствовался запах кофе. Он взял кофейник и наполнил чашку.— Кто-то у вас умеет варить кофе, — одобрительно отозвался Барроуз.— Это Мэнни, — заметила Изабел.На лице Орезы впервые за несколько часов появилась улыбка.— Научился у своего первого боцмана. Выбираешь соответствующий сорт, насыпаешь, сколько требуется, и добавляешь щепотку соли.Наверно, делаешь это в безлунную ночь и приносишь в жертву козлёнка, подумал Барроуз.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140