Кто из вас, имея сто овец и потеряв одну из них, не оставит девяносто девять в пустыне и не пойдет за пропавшею, пока не найдет ее?Растроганный своим раскаянием, он зарылся лицом в траву и прошептал:
– Прости меня, Господи! Прости! Я был глупцом и извергом; мне нет оправдания, и ничто не может смягчить мою вину.
Перед его глазами, будто на перелистываемых страницах альбома, выстроилась скорбная череда лиц, выносивших ему обвинительный приговор: Одон Мостаса, дон Алещандре Каналс-и-Формига и его сын, несчастный Николау Каналс-и-Ратаплан, Жоан Сикарт и Арнау Пунселья, генерал Осорио, экс-губернатор острова Лусон, жена и дочери, Дельфина и сеньор Браулио, отец и мать, брат Жоан, а также многие другие люди, которых он даже не видел и никогда уже не увидит. Всех их он принес в жертву собственным амбициям и безумию, всех отдал на заклание своей неуемной и неправедной жажде мести, все они страдали напрасно и только для того, чтобы он смог насладиться сиюминутной победой с горьким привкусом крови. «Найдется ли в Царствии Небесном столько великодушия, чтобы простить такого выродка, каким был я все эти годы?» – подумал он, чувствуя, что к глазам подступают слезы, готовые прорваться сквозь сжатые веки обильным сладостным потоком. В этот момент Онофре почувствовал, как кто-то легонько теребит его за плечо. Кроме него, в саду никого не было, поэтому он испугался и долго не осмеливался разжать веки, воображая перед собой величественного ангела с карающим огненным мечом. Когда он все-таки открыл глаза, то увидел лебедя, который тыкал в него клювом, видимо удивленный присутствием на берегу озера неведомого существа, неподвижно скорчившегося на земле. Возможно, посланный своими собратьями лебедь выбрался из воды и подошел к нему поближе посмотреть, в чем дело. Онофре Боувила одним прыжком вскочил на ноги, и испуганная птица стала отступать к озеру, переваливаясь на своих перепончатых лапах. Сзади бегство лебедя с поля боя выглядело уродливым и комичным, а пронзительное гоготание резало слух и казалось Онофре отвратительным. Возмущенный тем, что его напугала глупая птица, он настиг лебедя, прежде чем тот успел спастись в родной стихии, и изо всей силы дал ему пинка. Лебедь описал в воздухе кривую, плюхнулся в озеро и неподвижно застыл, высунув на поверхность заднюю часть с острым хвостиком и погрузив в воду голову и шею. Круги на воде, вызванные его падением, постепенно исчезли, озеро успокоилось, и сейчас на его поверхности плавали лишь белые перья, потерянные птицей во время удара. Онофре Боувила стряхнул с себя прилипшие травинки и, не заботясь о том, жив ли еще лебедь, продолжил прогулку по парку. Инцидент вернул его к действительности; исчезли мучительные видения его жертв и чувство вины; их место вновь заняла неумолимая пристрастная логика, которую он всегда пускал в ход, чтобы найти себе оправдание.
– И в чем это я себя обвиняю? – бодро проговорил он. – Если бы меня кто-нибудь сейчас услышал, то наверняка подумал бы, будто в мире нет других страданий кроме тех, которые доставлял я. Как бы не так! – ответил он воображаемому обвинителю. – Люди были несчастными задолго до того, как я появился на свет, и будут несчастными после моей смерти. Допустим, я причинил зло некоторым из них, но тогда кто я такой: настоящий виновник этих несчастий или просто орудие судьбы? Если бы наши с Одоном Мостасой пути не пересеклись, разве конец этого тупоголового убийцы стал бы от этого менее трагичным? И разве, когда он появился на свет, ему не была написана на роду удавка? А Дельфина? Какая бы участь ее ожидала, не появись я в один прекрасный день в пансионе ее родителей? Без сомнения, всю свою жизнь она оставалась бы жалкой судомойкой и в лучшем случае вышла бы замуж за какого-нибудь дикаря, бездельника или пьянчужку, который колошматил бы ее до тех пор, пока она не окочурилась бы в одночасье, замученная побоями, работой и родами. Дьявол! По крайней мере, со мной все эти канализационные крысы имели свой шанс; под моим покровительством они смогли пусть на мгновения, но все же вкусить наслаждение славой и могуществом.
Звук приглушенного взрыва, прозвучавшего где-то поблизости, прервал его размышления. За первым взрывом последовала целая серия других. Птицы, сидевшие в гнездах, вспорхнули разнородной стаей и подняли невообразимый гвалт, описывая круги на большой высоте. Онофре Боувила снова улыбнулся.
– Ну вот, хотя бы этот несчастный горемыка – благо за примером недалеко ходить, – добавил он тихим голосом. Безмятежная улыбка сошла с его лица, оно стало по-прежнему жестким.
Повернувшись к озеру спиной, Онофре направился к тому месту, откуда раздавались звуки взрывов. Он умышленно свернул с тропы, идущей вдоль зеленых ухоженных лугов, и углубился в чащу: густые кроны деревьев позволяли ему оставаться незамеченным. Добравшись до межи, он стал украдкой наблюдать за действом, разворачивавшимся недалеко от его тайного убежища: прямо перед его глазами стоял натянутый тент, похожий на цирковой шатер; туда-сюда сновали какие-то люди, одетые в форму технического персонала. В конце туннеля из парусины, служившего входом в шатер (на нем все еще висели обрывки вымпелов и флажков), двое вооруженных охранников надзирали за входившими и выходившими техниками. Онофре знал, хотя и не мог этого видеть, что под шатром находятся ангары со сложнейшими механизмами и оборудованием, предназначенными для того, чтобы вырабатывать электрическую энергию и снабжать ею машины, которые мерно гудели и поскрипывали внутри шатра. Конечно, было бы гораздо проще и дешевле получать энергию напрямую от электрической компании, но тогда не представлялось бы возможным сохранять в тайне проводимые здесь работы. Ангары скрывали от любопытных глаз генераторы, приобретенные в разных странах при посредничестве подставных фирм, а потом в обход закона ввезенные в Каталонию и тайно доставленные сюда в разобранном виде. Позже маленькими партиями сюда завезли уголь, служивший топливом. Его запасы были свалены в бункеры, вырытые под лугами, лесом и озером. Остальное оборудование и материалы, необходимые для испытаний, доставлялись таким же способом. Более сложной задачей оказался наем персонала. Если избыток иммигрантов позволял производить набор неквалифицированной рабочей силы в открытой и беззастенчивой форме, то тайная вербовка техников и инженеров, чье внезапное исчезновение с рабочих мест и из общественной жизни могло бы вызвать подозрения, порождала массу трудностей, которые надо было преодолевать отдельно в каждом конкретном случае: одних специалистов нанимали за границей, других, ушедших на пенсию, разыскивали в Испании и привлекали к делу, посулив большие деньги, и, наконец, третьих заманили обманом, рассылая фальшивые приглашения в американские университеты. Тем, кто принимал эти приглашения, выдавались билеты первого класса на пассажирские суда. Когда пароход пересекал границы территориальных вод Испании, специалистов под дулом пистолета вытаскивали из кают, сажали на быстроходные катера и доставляли на сушу, а затем уже в автомобилях привозили в поместье, где им сообщали об истинных причинах похищения и ожидавшей их работе. Инженеров успокаивали тем, что их изоляция носит временный характер, обещали за сотрудничество баснословное вознаграждение, которое с лихвой компенсирует пережитые ими волнения, и в конце концов добивались своего. Перспектива счастливой развязки долгих злоключений приводила специалистов чуть ли не в восхищение. Конечно, этот способ был слишком медленным, сложным и дорогим. Однако для успешного завершения испытаний Онофре Боувила не скупился на расходы: за один только шатер, показавшийся ему приемлемым по размерам и форме, он выложил кругленькую сумму, купив его у разорившегося цирка. Случилось так, что во время гастролей по южной Италии эпидемия холеры унесла жизнь почти всех артистов, кроме бородатой женщины, ecuyиreи одного силача. Они закрыли цирк и за бесценок продали оборудование. Онофре пришлось взять на работу всех троих и привезти их в поместье, чтобы они помогли смонтировать и закрепить шатер. Теперь эти фантастические персонажи, наряженные в усеянные блестками спортивные трико и набедренные повязки, словно привидения, бродили по парку, пугая своим видом добрых людей.
Онофре Боувила размышлял над этой пикантной ситуацией и вдруг увидел, как из шатра выходит она.На ней была широкая розовая юбка, такая короткая, что при ходьбе обнажались колени. Под складками материи обрисовывались контуры бедер. Это приковывало к себе взгляды механиков и выводило из себя Онофре Боувилу. Остальные детали одежды были просты и строги. «Надо бы сделать ей замечание по поводу длины юбки», – отметил он, и его сердце учащенно забилось. Он продолжал подсматривать то за ней, то за механиками. Ослепленная солнечными лучами, она прищурила глаза и остановилась у входа в шатер, потом пригладила пальцами волосы, надела широкополую шляпу и пошла в сторону леса, как раз туда, где притаился Онофре. «Святители небесные! – подумал он, спрятавшись за ствол дуба – Только бы она меня не увидела!» За те несколько месяцев, которые Мария Бельталь и ее отец жили в поместье, он перебросился с ней лишь двумя-тремя официальными фразами. Этим он давал понять, что круг его интересов ограничивался проектом изобретателя, чьими стараниями день ото дня рос и усложнялся этот странный промышленный объект; это с ним, а не с Марией он вел нескончаемые разговоры, вертевшиеся в основном вокруг испытаний. С самого начала Сантьяго Бельталь и его дочь занимали охотничий домик, построенный уже давно и располагавшийся в парке далеко от господского дома. Там были созданы все условия, обеспечивавшие им независимое комфортное существование, но без излишней роскоши, чтобы невзначай не выдать скрытых побуждений Онофре Боувилы, которые заставили его пуститься в эту безумную авантюру. Он лично и с максимальной дотошностью руководил отделкой этого домика и подбирал мебель, однако не переступал его порога с тех пор, как там поселились Сантьяго и Мария Бельталь, и вызывал изобретателя к себе в библиотеку через посыльного, если имел в нем надобность. Секретный характер проекта требовал соблюдения осторожности, поэтому персоналу не позволяли покидать территорию поместья; благодаря этому запрету он знал: она всегда здесь, рядом с ним, и хотя между ними не существовало никаких личных отношений, он всегда мог рассчитывать на то, что она не имеет подобных отношений ни с кем другим. Они жили на одной земле, которая принадлежала ему; этого было достаточно, чтобы он почувствовал свои права на нее, мысленно включив Марию Бельталь в свои владения, и ощущение собственности наполняло его счастьем. Тайком, так же как сейчас, Онофре следил за каждым ее шагом. «Странно! – думал он, притаившись за стволом дуба и восхищаясь тем изяществом, с каким она двигалась, любуясь легкостью и стремительностью ее походки, стройной фигурой и горделивой осанкой. – Когда я был молод, и у меня все было впереди, мне катастрофически не хватало времени, а все дела казались срочными. Сейчас же, когда время течет с головокружительной быстротой и уходит, словно вода сквозь пальцы, я почему-то никуда не спешу, научился ждать и вижу смысл существования лишь в предвкушении счастья. И тем не менее именно сегодня время меня поджимает». Он посмотрел на небо, и оно поразило его своей синевой и бездонностью. Он вспомнил, как за день до этого посетил стройку Всемирной выставки, где случайно встретился с маркизом де Утом, которого не видел уже давно. Маркиз был членом комитета по организации выставки и доверенным лицом Примо де Риверы в Барселоне; он получал инструкции непосредственно из Мадрида и воплощал их в жизнь за спиной алькальда. В обмен на лояльность ему было разрешено вести кое-какие темные делишки, причем с полной безнаказанностью.
Когда маркиз увидел Онофре Боувилу на территории будущей выставки, у него непроизвольно скривилось лицо: дружба, существовавшая между ним и Онофре в былые времена, переросла в ярко выраженную неприязнь со стороны первого и недоверие со стороны второго. Но внешне оба старались держать себя в рамках приличия.
– Малыш! Как ты хорошо выглядишь! – воскликнул маркиз, обнимая Онофре. – Я слышал краем уха, что к тебе прицепилась какая-то лихоманка, поэтому рад видеть тебя в добром здравии и, как всегда, молодым.
– Ты тоже держишься молодцом, – сказал Онофре Боувила.
– Ладно, ладно… – примирительно проговорил маркиз.
Взявшись под руку, они мирно зашагали по стройке, старательно обходя траншеи и горы мусора и осторожно ступая по перекинутым через котлованы доскам, прогибавшимся под тяжестью их тел. Маркиз посвящал своего собеседника в технические характеристики самых важных объектов: дворцов, павильонов, ресторанов, служебных помещений и так далее. Не скрывая гордости, он показал ему строившийся стадион. Это сооружение, включенное в объекты выставки позже остальных, имело площадь 46 225 квадратных метров и было предназначено для демонстрации спортивного оборудования и снарядов, объяснял маркиз. С тех пор как в Европе распространилась фашистская идеология, все правительства наперебой старались развивать спорт и оказывали всестороннюю поддержку проведению различных соревнований. Тем самым европейские страны желали всяческими способами доказать свою причастность к Римской империи и ставили всем в пример ее традиции, несмотря на их анахроничность. Отныне величие страны и ее народа символизировали спортивные победы. Спорт уже не был привилегией праздных бездельников из высшего общества или времяпрепровождением богатых нуворишей, а естественной формой развлечения горожан; посредством спорта политики и мыслители рассчитывали улучшить человеческую породу.
– Атлет – это идол нашего времени, зеркало, в которое смотрится юношество, – вещал маркиз.
Онофре Боувила выразил полное одобрение подобному взгляду на спорт.
– Я убежден в этом, – вкрадчиво сказал он.
Затем бывшие приятели посетили Греческий театр, Испанскую деревню и чрезвычайно сложное сооружение, состоявшее из хитросплетения труб и кабелей, динамо-машин и форсунок, которые должны были снабжать питанием и приводить в движение огромную водную феерию с цветной подсветкой. Световой фонтан претендовал на роль самой знаменитой и зрелищной достопримечательности точно так же, как в свое время претендовал на эту роль Волшебный фонтан. Находясь на косогоре, он был виден из любой точки выставки и состоял из водоема 50 метров в диаметре емкостью 3200 кубических метров и нескольких фонтанов поменьше. Малые фонтаны представляли собой струи воды в 3000 литров каждая; они приводились в движение пятью насосами мощностью 1175 лошадиных сил, и на их освещение затрачивалось 1300 киловатт электроэнергии. Сооружение постоянно меняло форму и цвет. Большой фонтан вместе с малыми, выстроившимися по обе стороны центральной аллеи, расходовали каждые два часа столько же воды, сколько потребляла в день вся Барселона, объяснял маркиз.
– Где и когда можно было увидеть что-нибудь подобное? – самодовольно спросил он.
Онофре Боувила опять согласился с маркизом де Утом. Такое безоговорочное одобрение и такой интерес заронили в душу маркиза подозрения. «Зачем пожаловал сюда этот хитрый лис? Что он здесь вынюхивает?» – спрашивал он себя, но сколько бы он ни размышлял, он не мог разгадать эту загадку. Маркиз не знал, что двумя неделями раньше в одном из офисов организационного комитета появилась странная делегация. Она состояла из некоего кабальеро и дамы, одетых со скромной элегантностью, действовавших весьма осмотрительно и говоривших с иностранным акцентом. На вопрос чиновника, какую организацию они представляют, дама и кабальеро назвали одно крупное мануфактурное предприятие, что-то вроде международного консорциума, о котором служитель никогда раньше не слышал, но в легитимности которого не усомнился ни на мгновение, поскольку они тут же предъявили ему документы, хотя он их об этом не просил. В течение всего визита дама не поднимала с лица плотную вуаль, однако это не помешало ему с изумлением рассмотреть под ней густую бороду. Естественно, чиновник воздержался от каких-либо комментариев на этот счет. Со своей стороны, кабальеро почти не раскрыл рта и пристально наблюдал за каждым его движением со свирепым выражением лица. Чиновнику этот кабальеро запомнился как человек крепкого телосложения, свидетельствовавшего о его необычайной силе. Все эти странные детали не вызвали у него никаких опасений: с тех пор как он был назначен на этот пост, ему приходилось иметь дело со многими иностранцами, и он привык ко всяким чудным физиономиям и любому поведению, каким бы необычным оно ни казалось.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62
– Прости меня, Господи! Прости! Я был глупцом и извергом; мне нет оправдания, и ничто не может смягчить мою вину.
Перед его глазами, будто на перелистываемых страницах альбома, выстроилась скорбная череда лиц, выносивших ему обвинительный приговор: Одон Мостаса, дон Алещандре Каналс-и-Формига и его сын, несчастный Николау Каналс-и-Ратаплан, Жоан Сикарт и Арнау Пунселья, генерал Осорио, экс-губернатор острова Лусон, жена и дочери, Дельфина и сеньор Браулио, отец и мать, брат Жоан, а также многие другие люди, которых он даже не видел и никогда уже не увидит. Всех их он принес в жертву собственным амбициям и безумию, всех отдал на заклание своей неуемной и неправедной жажде мести, все они страдали напрасно и только для того, чтобы он смог насладиться сиюминутной победой с горьким привкусом крови. «Найдется ли в Царствии Небесном столько великодушия, чтобы простить такого выродка, каким был я все эти годы?» – подумал он, чувствуя, что к глазам подступают слезы, готовые прорваться сквозь сжатые веки обильным сладостным потоком. В этот момент Онофре почувствовал, как кто-то легонько теребит его за плечо. Кроме него, в саду никого не было, поэтому он испугался и долго не осмеливался разжать веки, воображая перед собой величественного ангела с карающим огненным мечом. Когда он все-таки открыл глаза, то увидел лебедя, который тыкал в него клювом, видимо удивленный присутствием на берегу озера неведомого существа, неподвижно скорчившегося на земле. Возможно, посланный своими собратьями лебедь выбрался из воды и подошел к нему поближе посмотреть, в чем дело. Онофре Боувила одним прыжком вскочил на ноги, и испуганная птица стала отступать к озеру, переваливаясь на своих перепончатых лапах. Сзади бегство лебедя с поля боя выглядело уродливым и комичным, а пронзительное гоготание резало слух и казалось Онофре отвратительным. Возмущенный тем, что его напугала глупая птица, он настиг лебедя, прежде чем тот успел спастись в родной стихии, и изо всей силы дал ему пинка. Лебедь описал в воздухе кривую, плюхнулся в озеро и неподвижно застыл, высунув на поверхность заднюю часть с острым хвостиком и погрузив в воду голову и шею. Круги на воде, вызванные его падением, постепенно исчезли, озеро успокоилось, и сейчас на его поверхности плавали лишь белые перья, потерянные птицей во время удара. Онофре Боувила стряхнул с себя прилипшие травинки и, не заботясь о том, жив ли еще лебедь, продолжил прогулку по парку. Инцидент вернул его к действительности; исчезли мучительные видения его жертв и чувство вины; их место вновь заняла неумолимая пристрастная логика, которую он всегда пускал в ход, чтобы найти себе оправдание.
– И в чем это я себя обвиняю? – бодро проговорил он. – Если бы меня кто-нибудь сейчас услышал, то наверняка подумал бы, будто в мире нет других страданий кроме тех, которые доставлял я. Как бы не так! – ответил он воображаемому обвинителю. – Люди были несчастными задолго до того, как я появился на свет, и будут несчастными после моей смерти. Допустим, я причинил зло некоторым из них, но тогда кто я такой: настоящий виновник этих несчастий или просто орудие судьбы? Если бы наши с Одоном Мостасой пути не пересеклись, разве конец этого тупоголового убийцы стал бы от этого менее трагичным? И разве, когда он появился на свет, ему не была написана на роду удавка? А Дельфина? Какая бы участь ее ожидала, не появись я в один прекрасный день в пансионе ее родителей? Без сомнения, всю свою жизнь она оставалась бы жалкой судомойкой и в лучшем случае вышла бы замуж за какого-нибудь дикаря, бездельника или пьянчужку, который колошматил бы ее до тех пор, пока она не окочурилась бы в одночасье, замученная побоями, работой и родами. Дьявол! По крайней мере, со мной все эти канализационные крысы имели свой шанс; под моим покровительством они смогли пусть на мгновения, но все же вкусить наслаждение славой и могуществом.
Звук приглушенного взрыва, прозвучавшего где-то поблизости, прервал его размышления. За первым взрывом последовала целая серия других. Птицы, сидевшие в гнездах, вспорхнули разнородной стаей и подняли невообразимый гвалт, описывая круги на большой высоте. Онофре Боувила снова улыбнулся.
– Ну вот, хотя бы этот несчастный горемыка – благо за примером недалеко ходить, – добавил он тихим голосом. Безмятежная улыбка сошла с его лица, оно стало по-прежнему жестким.
Повернувшись к озеру спиной, Онофре направился к тому месту, откуда раздавались звуки взрывов. Он умышленно свернул с тропы, идущей вдоль зеленых ухоженных лугов, и углубился в чащу: густые кроны деревьев позволяли ему оставаться незамеченным. Добравшись до межи, он стал украдкой наблюдать за действом, разворачивавшимся недалеко от его тайного убежища: прямо перед его глазами стоял натянутый тент, похожий на цирковой шатер; туда-сюда сновали какие-то люди, одетые в форму технического персонала. В конце туннеля из парусины, служившего входом в шатер (на нем все еще висели обрывки вымпелов и флажков), двое вооруженных охранников надзирали за входившими и выходившими техниками. Онофре знал, хотя и не мог этого видеть, что под шатром находятся ангары со сложнейшими механизмами и оборудованием, предназначенными для того, чтобы вырабатывать электрическую энергию и снабжать ею машины, которые мерно гудели и поскрипывали внутри шатра. Конечно, было бы гораздо проще и дешевле получать энергию напрямую от электрической компании, но тогда не представлялось бы возможным сохранять в тайне проводимые здесь работы. Ангары скрывали от любопытных глаз генераторы, приобретенные в разных странах при посредничестве подставных фирм, а потом в обход закона ввезенные в Каталонию и тайно доставленные сюда в разобранном виде. Позже маленькими партиями сюда завезли уголь, служивший топливом. Его запасы были свалены в бункеры, вырытые под лугами, лесом и озером. Остальное оборудование и материалы, необходимые для испытаний, доставлялись таким же способом. Более сложной задачей оказался наем персонала. Если избыток иммигрантов позволял производить набор неквалифицированной рабочей силы в открытой и беззастенчивой форме, то тайная вербовка техников и инженеров, чье внезапное исчезновение с рабочих мест и из общественной жизни могло бы вызвать подозрения, порождала массу трудностей, которые надо было преодолевать отдельно в каждом конкретном случае: одних специалистов нанимали за границей, других, ушедших на пенсию, разыскивали в Испании и привлекали к делу, посулив большие деньги, и, наконец, третьих заманили обманом, рассылая фальшивые приглашения в американские университеты. Тем, кто принимал эти приглашения, выдавались билеты первого класса на пассажирские суда. Когда пароход пересекал границы территориальных вод Испании, специалистов под дулом пистолета вытаскивали из кают, сажали на быстроходные катера и доставляли на сушу, а затем уже в автомобилях привозили в поместье, где им сообщали об истинных причинах похищения и ожидавшей их работе. Инженеров успокаивали тем, что их изоляция носит временный характер, обещали за сотрудничество баснословное вознаграждение, которое с лихвой компенсирует пережитые ими волнения, и в конце концов добивались своего. Перспектива счастливой развязки долгих злоключений приводила специалистов чуть ли не в восхищение. Конечно, этот способ был слишком медленным, сложным и дорогим. Однако для успешного завершения испытаний Онофре Боувила не скупился на расходы: за один только шатер, показавшийся ему приемлемым по размерам и форме, он выложил кругленькую сумму, купив его у разорившегося цирка. Случилось так, что во время гастролей по южной Италии эпидемия холеры унесла жизнь почти всех артистов, кроме бородатой женщины, ecuyиreи одного силача. Они закрыли цирк и за бесценок продали оборудование. Онофре пришлось взять на работу всех троих и привезти их в поместье, чтобы они помогли смонтировать и закрепить шатер. Теперь эти фантастические персонажи, наряженные в усеянные блестками спортивные трико и набедренные повязки, словно привидения, бродили по парку, пугая своим видом добрых людей.
Онофре Боувила размышлял над этой пикантной ситуацией и вдруг увидел, как из шатра выходит она.На ней была широкая розовая юбка, такая короткая, что при ходьбе обнажались колени. Под складками материи обрисовывались контуры бедер. Это приковывало к себе взгляды механиков и выводило из себя Онофре Боувилу. Остальные детали одежды были просты и строги. «Надо бы сделать ей замечание по поводу длины юбки», – отметил он, и его сердце учащенно забилось. Он продолжал подсматривать то за ней, то за механиками. Ослепленная солнечными лучами, она прищурила глаза и остановилась у входа в шатер, потом пригладила пальцами волосы, надела широкополую шляпу и пошла в сторону леса, как раз туда, где притаился Онофре. «Святители небесные! – подумал он, спрятавшись за ствол дуба – Только бы она меня не увидела!» За те несколько месяцев, которые Мария Бельталь и ее отец жили в поместье, он перебросился с ней лишь двумя-тремя официальными фразами. Этим он давал понять, что круг его интересов ограничивался проектом изобретателя, чьими стараниями день ото дня рос и усложнялся этот странный промышленный объект; это с ним, а не с Марией он вел нескончаемые разговоры, вертевшиеся в основном вокруг испытаний. С самого начала Сантьяго Бельталь и его дочь занимали охотничий домик, построенный уже давно и располагавшийся в парке далеко от господского дома. Там были созданы все условия, обеспечивавшие им независимое комфортное существование, но без излишней роскоши, чтобы невзначай не выдать скрытых побуждений Онофре Боувилы, которые заставили его пуститься в эту безумную авантюру. Он лично и с максимальной дотошностью руководил отделкой этого домика и подбирал мебель, однако не переступал его порога с тех пор, как там поселились Сантьяго и Мария Бельталь, и вызывал изобретателя к себе в библиотеку через посыльного, если имел в нем надобность. Секретный характер проекта требовал соблюдения осторожности, поэтому персоналу не позволяли покидать территорию поместья; благодаря этому запрету он знал: она всегда здесь, рядом с ним, и хотя между ними не существовало никаких личных отношений, он всегда мог рассчитывать на то, что она не имеет подобных отношений ни с кем другим. Они жили на одной земле, которая принадлежала ему; этого было достаточно, чтобы он почувствовал свои права на нее, мысленно включив Марию Бельталь в свои владения, и ощущение собственности наполняло его счастьем. Тайком, так же как сейчас, Онофре следил за каждым ее шагом. «Странно! – думал он, притаившись за стволом дуба и восхищаясь тем изяществом, с каким она двигалась, любуясь легкостью и стремительностью ее походки, стройной фигурой и горделивой осанкой. – Когда я был молод, и у меня все было впереди, мне катастрофически не хватало времени, а все дела казались срочными. Сейчас же, когда время течет с головокружительной быстротой и уходит, словно вода сквозь пальцы, я почему-то никуда не спешу, научился ждать и вижу смысл существования лишь в предвкушении счастья. И тем не менее именно сегодня время меня поджимает». Он посмотрел на небо, и оно поразило его своей синевой и бездонностью. Он вспомнил, как за день до этого посетил стройку Всемирной выставки, где случайно встретился с маркизом де Утом, которого не видел уже давно. Маркиз был членом комитета по организации выставки и доверенным лицом Примо де Риверы в Барселоне; он получал инструкции непосредственно из Мадрида и воплощал их в жизнь за спиной алькальда. В обмен на лояльность ему было разрешено вести кое-какие темные делишки, причем с полной безнаказанностью.
Когда маркиз увидел Онофре Боувилу на территории будущей выставки, у него непроизвольно скривилось лицо: дружба, существовавшая между ним и Онофре в былые времена, переросла в ярко выраженную неприязнь со стороны первого и недоверие со стороны второго. Но внешне оба старались держать себя в рамках приличия.
– Малыш! Как ты хорошо выглядишь! – воскликнул маркиз, обнимая Онофре. – Я слышал краем уха, что к тебе прицепилась какая-то лихоманка, поэтому рад видеть тебя в добром здравии и, как всегда, молодым.
– Ты тоже держишься молодцом, – сказал Онофре Боувила.
– Ладно, ладно… – примирительно проговорил маркиз.
Взявшись под руку, они мирно зашагали по стройке, старательно обходя траншеи и горы мусора и осторожно ступая по перекинутым через котлованы доскам, прогибавшимся под тяжестью их тел. Маркиз посвящал своего собеседника в технические характеристики самых важных объектов: дворцов, павильонов, ресторанов, служебных помещений и так далее. Не скрывая гордости, он показал ему строившийся стадион. Это сооружение, включенное в объекты выставки позже остальных, имело площадь 46 225 квадратных метров и было предназначено для демонстрации спортивного оборудования и снарядов, объяснял маркиз. С тех пор как в Европе распространилась фашистская идеология, все правительства наперебой старались развивать спорт и оказывали всестороннюю поддержку проведению различных соревнований. Тем самым европейские страны желали всяческими способами доказать свою причастность к Римской империи и ставили всем в пример ее традиции, несмотря на их анахроничность. Отныне величие страны и ее народа символизировали спортивные победы. Спорт уже не был привилегией праздных бездельников из высшего общества или времяпрепровождением богатых нуворишей, а естественной формой развлечения горожан; посредством спорта политики и мыслители рассчитывали улучшить человеческую породу.
– Атлет – это идол нашего времени, зеркало, в которое смотрится юношество, – вещал маркиз.
Онофре Боувила выразил полное одобрение подобному взгляду на спорт.
– Я убежден в этом, – вкрадчиво сказал он.
Затем бывшие приятели посетили Греческий театр, Испанскую деревню и чрезвычайно сложное сооружение, состоявшее из хитросплетения труб и кабелей, динамо-машин и форсунок, которые должны были снабжать питанием и приводить в движение огромную водную феерию с цветной подсветкой. Световой фонтан претендовал на роль самой знаменитой и зрелищной достопримечательности точно так же, как в свое время претендовал на эту роль Волшебный фонтан. Находясь на косогоре, он был виден из любой точки выставки и состоял из водоема 50 метров в диаметре емкостью 3200 кубических метров и нескольких фонтанов поменьше. Малые фонтаны представляли собой струи воды в 3000 литров каждая; они приводились в движение пятью насосами мощностью 1175 лошадиных сил, и на их освещение затрачивалось 1300 киловатт электроэнергии. Сооружение постоянно меняло форму и цвет. Большой фонтан вместе с малыми, выстроившимися по обе стороны центральной аллеи, расходовали каждые два часа столько же воды, сколько потребляла в день вся Барселона, объяснял маркиз.
– Где и когда можно было увидеть что-нибудь подобное? – самодовольно спросил он.
Онофре Боувила опять согласился с маркизом де Утом. Такое безоговорочное одобрение и такой интерес заронили в душу маркиза подозрения. «Зачем пожаловал сюда этот хитрый лис? Что он здесь вынюхивает?» – спрашивал он себя, но сколько бы он ни размышлял, он не мог разгадать эту загадку. Маркиз не знал, что двумя неделями раньше в одном из офисов организационного комитета появилась странная делегация. Она состояла из некоего кабальеро и дамы, одетых со скромной элегантностью, действовавших весьма осмотрительно и говоривших с иностранным акцентом. На вопрос чиновника, какую организацию они представляют, дама и кабальеро назвали одно крупное мануфактурное предприятие, что-то вроде международного консорциума, о котором служитель никогда раньше не слышал, но в легитимности которого не усомнился ни на мгновение, поскольку они тут же предъявили ему документы, хотя он их об этом не просил. В течение всего визита дама не поднимала с лица плотную вуаль, однако это не помешало ему с изумлением рассмотреть под ней густую бороду. Естественно, чиновник воздержался от каких-либо комментариев на этот счет. Со своей стороны, кабальеро почти не раскрыл рта и пристально наблюдал за каждым его движением со свирепым выражением лица. Чиновнику этот кабальеро запомнился как человек крепкого телосложения, свидетельствовавшего о его необычайной силе. Все эти странные детали не вызвали у него никаких опасений: с тех пор как он был назначен на этот пост, ему приходилось иметь дело со многими иностранцами, и он привык ко всяким чудным физиономиям и любому поведению, каким бы необычным оно ни казалось.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62