– Честное слово, я очень рада за тебя, голубчик мой, – сказала она на прощание. – Тебе очень понравится в Париже. Ты правильно решил, – сказала она, целуя его в обе щеки. – Ты правильно решил, – с нажимом повторила она.
Старушка была безусловно довольна тем, что он будет достаточно далеко от своей Клаудии, ибо соперничество между двумя женщинами в последнее время разгорелось с новой силой. Возможно, это произошло из-за того, что Нина догадалась, какую сильную боль причинила Клаудия ее Алексу.
Затем Алекс повернулся к Клаудии.
Клаудия была бледной и хмурой, а с лица ее еще не успели изгладиться следы недавнего гнева. Не далее как сегодняшним утром она коротко подстриглась, и Алекс был уверен, что она сделала это в пику ему, ибо ей было известно, как сильно нравились ему ее длинные вьющиеся волосы. Может быть, она хотела ему что-то этим сказать, попытавшись стереть образ той Клаудии, какая существовала в представлении Алекса до настоящего времени. Он крепко обнял ее, однако ее тело осталось неотзывчивым и напряженным, почти враждебным.
– Я люблю тебя, – прошептал он ей на ухо, и Нина тактично отошла на несколько шагов в сторону, проявив неожиданный интерес к журналам, выложенным в длинный ряд на стойке газетного киоска.
– Если ты действительно меня любишь, то не должен уезжать, – упрямо возразила Клаудия.
Он поцеловал ее и помахал Нине рукой. Миновав пост безопасности, он сразу прошел к выходу на посадку, так ни разу и не обернувшись. Горло его перехватило от ощущения огромной потери. Он старался не думать о Клаудии и сосредоточился на том, что ждало его впереди.
На его рейс уже была объявлена посадка. Алекс поднялся на борт “Боинга-707” и сел на свое место у прохода. Рассеянно перелистывая попавший ему под руки журнал, он продолжал думать о Клаудии, перечитывая некоторые фразы по два раза, чтобы понять их смысл. Алексу казалось, что сегодня он потерял Клаудию навсегда.
Пытаясь отвлечься от грустных размышлений, Алекс огляделся по сторонам. В салоне было довольно мало пассажиров, однако соседнее с ним кресло оказалось занятым. Попутчик Алекса был человеком лет пятидесяти с небольшим, щегольски одетым в голубую спортивную куртку поверх цветастого жилета, шелковую рубашку и шейный платок в крупный белый горошек. От него хорошо пахло дорогим одеколоном, а на загорелом лице, украшенном усами а-ля Кларк Гейбл, блестели лукавые зеленые глаза. Наманикюренные пальцы были унизаны золотыми перстнями.
– Будем путешествовать вместе, – вежливо сказал незнакомец. – Мое имя – Гримальди, Франко Гримальди.
На протяжении долгого перелета во Францию Алекс успел убедиться, что, несмотря на очевидную склонность к излишне ярким нарядам, его попутчик – человек удивительный и незаурядный. За короткое время Гримальди сумел рассказать ему историю своей жизни. Он работал на информационную службу Соединенных Штатов и объехал почти весь мир. Он жил в Берлине, Лондоне, Париже, а совсем недавно вернулся из Москвы, где находился в служебной командировке.
Упоминание города, в котором он родился, возбудило любопытство Алекса, и он засыпал собеседника вопросами. Гримальди с удовольствием отвечал ему, то и дело задавая Алексу встречные вопросы. Только когда их самолет стал снижаться над аэропортом Шарля де Голля, Алекс сообразил, что он, пожалуй, говорил намного больше, чем сам Гримальди, рассказывая ему о своих родителях, о своем пропавшем брате, о должности, которую ему предложили в Институте Восточной Европы, даже о Нине и Клаудии. Свою чрезмерную общительность он, впрочем, легко объяснил себе изрядным количеством выпитого. Гримальди постоянно заказывал для обоих двойные порции водки, которые он поглощал по-русски, одним лихим глотком. Вскоре Алекс уже хлопал его по плечу и восклицал вместе с ним: “На здоровье!” Это продолжалось на протяжении всего полета, и Гримальди казался ему прекрасным парнем, настоящим гражданином мира, к тому же он даже немного говорил по-русски!
Они расстались в аэропорту, однако лишь после того как Гримальди всучил ему свой адрес в отеле “Интерконтиненталь” на Вандомской площади и телефон в посольстве США. Сам он записал в свою телефонную книжку телефоны Института Восточной Европы. Да, конечно же, он слышал о нем – прекрасное место.
Гримальди предложил Алексу вместе добраться до Парижа на такси, но Алекс вежливо, но твердо отклонил это предложение. Он так много слышал о Городе Огней, что уже давно решил въехать в Париж в одиночестве, чтобы как можно полнее насладиться его легендарной красотой.
Он остановил такси – крошечный “пежо”, казавшийся очень маленьким снаружи, и бывший удивительно просторным внутри. Стояло раннее утро. Небо было безоблачным и чистым, а в первых лучах солнца сказочный город подернулся золотистой дымкой. Водителем у него оказался тучный парижанин с красным лицом и усталыми мутными глазами, который всю дорогу не переставал ворчать и жаловаться. Свой гневный монолог он адресовал огромной немецкой овчарке, как на троне восседающей на пассажирском сиденье, с подозрением рассматривая Алекса и угрожающе облизываясь.
В Париж они въехали через Порт де ля Шапель. По пути Алекс с любопытством рассматривал приземистые старинные дома, оживленные рынки на уютных площадях, которые иногда растекались и по примыкающим улицам Осень была в самом разгаре, в высшей точке своей золотисто-желтой красы, она уже успела раскрасить листву деревьев на бульварах охрой, золотом и багрянцем. Утренний ветер срывал эти листья и устилал ими тротуары, швыряя их под ноги прохожим, укрывая землю золотым ковром. Парижане, впрочем, отнюдь не выглядели приветливыми: лица мужчин были мрачны, замкнуты, что еще сильнее подчеркивалось строгими, консервативными костюмами. Женщины, худощавые и грациозные, одевались по последней моде и с пренебрежением взирали на все окружающее.
По мере того, как такси оказывалось все ближе к центру Парижа, архитектура зданий заметно изменилась. Повсюду засверкали никель и стекло, замелькали неоновые вывески над переполненными кафе и бистро. Алекс разглядел несколько роскошных мебельных магазинов и изысканных лавок, торгующих женским бельем. Улицы заполнились маленькими юркими автомобилями, в основном “пежо”, “рено” и “ситроенами”, стремительно мчавшимися в самых разных направлениях, ибо галльское пренебрежение к правилам уличного движения было в крови у большинства водителей. Не раз и не два Алекс наблюдал, как темпераментные французы на ходу высовывают головы из окошек и, сверля друг друга глазами и сопровождая свою речь соответствующими жестами, обмениваются сочными эпитетами, относящимися к добродетелям матерей и сестер своих визави.
На вершине одного из холмов парил белый собор Сакре-Кёр, а холм именовался Монмартром. Здесь располагались известные на весь мир мастерские художников. В утренней дымке плыла ажурная Эйфелева башня.
Затем они проехали церковь святой Мадлен из серого камня, выстроенную по образцу греческих храмов, в середине которой высился тонкий египетский обелиск, испещренный золотыми иероглифами-письменами. Справа Алекс успел увидеть Елисейские поля и Триумфальную арку.
Затем такси свернуло налево и поехало вдоль Сены. Через грязные воды знаменитой реки во многих местах были переброшены чудные мосты, каждый из которых отличался собственным, неповторимым стилем. У парапета на набережной целовалась парочка, а справа от нее показалась из-под изогнутой арки моста длинная баржа, и в памяти Алекса немедленно ожили болезненные воспоминания о ночи, проведенной с Клаудией в номере отеля “Уолдорф-Астория”. Там на стене висела акварель с изображением баржи на Сене.
Но такси уже свернуло с набережной в лабиринт узких улочек, проложенных между совсем древними зданиями. То и дело им встречались необычные памятники, церкви и небольшие дворцы. Алекс был поражен, когда ему на глаза попалась вывеска с изображением золотой конской головы – символом скотобойни, откуда конину поставляли в самые изысканные рестораны.
Тем временем такси повернуло еще несколько раз и въехало во внутренний двор старинной усадьбы, каменные стены которой сияли первозданной белизной. Широкая терраса, вымощенная прямоугольными плитками, вела к двойным деревянным дверям, выкрашенным в светло-коричневый цвет. Это место Алекс уже видел на страницах присланной ему брошюры, перечитанной им бесчисленное количество раз. Это и был Институт Восточной Европы.
Держа в руке чемодан, Алекс вошел в здание. В вестибюле он миновал двух молодых людей в просторных рубашках-поло и джинсах, оживленно обсуждающих по-французски отношения между Лениным и его женой Крупской.
Кабинет директора располагался на первом этаже, однако путь туда преграждали сразу две секретарши, сосредоточенно мучившие свои пишущие машинки. Алекс представился, и одна из секретарш – пожилая женщина с седыми волосами и скошенным подбородком, уставилась на него с каменным выражением на лице. Алекс еще раз повторил свое имя.
– Ах да, мосье Гордон, – сказала она наконец. – Мы не ждали вас так рано.
Она оставила в покое машинку и исчезла за внутренней дверью. До Алекса донесся приглушенный разговор, причем, кроме секретарши, он расслышал сразу два мужских голоса, которые что-то говорили напряженным шепотом. Скрипнула и с грохотом захлопнулась какая-то дверь – скорее всего вторая дверь, ведущая из кабинета директора. В следующий момент секретарша вернулась. На ее верхней губе выступили крошечные капельки пота.
– Господин Мартино вас примет, – холодно сказала она.
Алекс постучался и вошел в кабинет. Еще до того как пожать руку директору Института, он окинул комнату быстрым взглядом. Разумеется, в дальней стене была еще одна дверь, а в пепельнице на столе лежали две недокуренных сигареты разных марок. Одна была американской, вторая – французской; вонючие сигареты марки “Голуаз” сами французы вежливо относили к сорту “брюн” – черные. Рядом с пепельницей валялась пачка “Кента” и зажигалка, и Алекс сообразил, что “Голуаз” курил посетитель, выскочивший из кабинета в такой спешке.
– Добро пожаловать в Париж и в наш Институт, мосье Гордон!
Мартино оказался худым человеком с бледным узким лицом. Карие глаза, казавшиеся особенно большими из-за сильных очков в тонкой оправе, постоянно моргали, выдавая странное волнение директора. Двубортный пиджак свободно болтался на его узких плечах.
Мартино пожал Алексу руку, и на губах его наконец появилась улыбка.
– Мы не ожидали, что вы приедете так рано, – сказал он и снова моргнул.
– Я вылетел вечерним рейсом, – пояснил Алекс.
– Да, да, я понимаю.
Мартино сидел за столом совершенно прямо, словно аршин проглотил. На столе перед ним аккуратными стопками были разложены бумаги, папки с документами и журналы. В узком деревянном стакане торчали заточенные карандаши, второй стакан был заполнен канцелярскими скрепками, а за его спиной висела на стене большая карта Восточной Европы и Советского Союза.
Беседуя с Алексом, директор понемногу пришел в себя и расслабился. Он рассказал Алексу о распорядке рабочего дня и правилах Института, а также просветил относительно практических вопросов его пребывания в Париже. В частности, директор предложил ему арендовать одну из квартир, в которых жили предшественники Алекса, заверив, что все они располагаются в тихих живописных районах и находятся в отличном состоянии. Алекс согласился и вышел, пообещав на прощание пообедать с Мартино в конце недели.
Через полчаса он снова был в такси, намереваясь подыскать себе подходящее жилье. Он осмотрел несколько квартир в разных частях города, одна из которых была рядом с Оперой, а две другие – почти что на Елисейских полях. Свой выбор он остановил на четвертой квартире и сделал это, во-первых, потому, что она находилась на Левобережье, в самом центре Студенческого квартала, а во-вторых, потому что она находилась в мансарде высокого семиэтажного дома, и из окон ее открывались потрясающий вид на Нотр-Дам и захватывающая дух панорама башенок, бастионов и острых, как иглы, шпилей Иль де ля Ситэ.
Он пообедал в знаменитом “Брассери Липп” на бульваре Сен-Жермен, сев за столик на открытой веранде, откуда была хорошо видна старая церковь и толпа знаменитых писателей, фотомоделей и кинозвезд, которые собрались на противоположной стороне улицы вокруг “Кафе де Маго”.
Он заказал шукрут – свинину с картофелем и кислой капустой – блюдо, на котором специализировалось заведение.
Через несколько минут официант посадил за соседний столик двух пожилых французов – Алекс оценил их возраст примерно между шестьюдесятью пятью и семидесятые годами. Он не мог не слышать их разговора, а его докторская степень подразумевала хорошее знание французского, поэтому ему не составило никакого труда следить за развитием беседы двух стариков.
– Знаешь, Пьер, – обратился один к другому, и его красивое лицо просияло. – Я влюблен.
Его приятель, седой старик с красным лицом, наклонился к нему.
– Расскажи мне о ней, – попросил он.
Счастливый влюбленный принялся описывать свою возлюбленную, особо остановившись на том, как сверкают по утрам ее глаза, какого цвета у нее волосы, какая мягкая и бархатистая у нее кожа. Со страстью в голосе он рассказывал о ее манере говорить, о том, какую гамму цветов она предпочитает в одежде, какие книги и стихи любит. Затем старик яркими красками описал их прогулку в парке и то, как солнце падало на ее лицо, как ветер играл ее волосами, отметив мягкость ее голоса и не забью про волшебную нежность ее прикосновений.
– Иногда, глядя на нее, я вспоминаю стихи Бодлера, – закончил он и процитировал по памяти соответствующий отрывок. Приятель возразил ему, продекламировав стихотворение другого известного поэта. Старик – пылкий влюбленный – говорил больше часа, а его товарищ с увлечением слушал, изредка вставляя в страстный монолог друга свои вопросы.
“Да, это Париж”, – подумал Алекс, глядя, как два столь пожилых человека с искренней страстью обсуждают любовную историю. Ему вспомнился другой разговор, который он случайно подслушал в ресторане на Манхэттене не далее, как две недели назад. Разговаривали два мужчины, обоим было не больше тридцати.
– Послушай-ка, – сказал один из них, в дорогом костюме и шелковом галстуке. – Вчера вечером я снял одну девицу в баре “Рандеву”. Это было что-то потрясающее.
– Хороша в постели? – деловито поинтересовался его приятель.
Затем оба расхохотались и заговорили о бирже и ценных бумагах.
“Наверное, в этом и заключается разница между нами, американцами, и французами, – решил Алекс, потягивая маленькими глотками свой кофе. – Они до последнего вздоха остаются неизлечимыми романтиками, в то время как мы черствеем и превращаемся в заскорузлых циников. Возможно, поначалу мы просто стыдимся своих чувств, а потом становится поздно”.
Алекс заплатил по счету, добавив чаевые, по-видимому, слишком щедрые, так как официант любезно проводил его до дверей, отчаянно стремясь добиться заверений в том, что мосье непременно заглянет сюда еще раз.
Воздух был прозрачен и чист, и Алекс решил, что первый день в Париже очень ему понравился. Он приехал сюда в лучшее время года, нашел великолепную квартиру и воочию увидел, что такое французский культ любви, первый урок которого преподнесли ему два пожилых – и вечно молодых – парижанина.
Древний лифт Института Восточной Европы пыхтел, стонал и скрипел, поднимая его на самый верхний этаж, где располагалась библиотека. Там он чувствовал себя как дома, бродя между прогибающимися полками и вдыхая душный, пыльный запах старых книг. Время от времени он вынимал из шкафа и пролистывал какой-нибудь древний том, касающийся российской истории. Мартино не солгал – это было действительно уникальное собрание книг и документов.
На одной из боковых полок ему под руку попалась книга, о существовании которой он даже не подозревал. Это был отчет о процессе над писателями 1949 года, о процессе над его отцом. Алекс взял тяжелый том под мышку, намереваясь пройти к одному из столиков, когда какой-то шорох заставил его обернуться.
Алекс судорожно вздохнул и остолбенел. Перед ним стояла одна из прекраснейших женщин, каких он когда-либо видел.
Пригвожденный к полу, Алекс впитывал ее красоту и не мог напиться, не мог даже отвести глаз от ее лица. Оно было очень красивым и одновременно исполненным какой-то неземной печали. Высокие скулы, чистый лоб, рельефные и страстные губы – такое лицо могло принадлежать греческой богине. Верхняя губа была слегка изогнута вверх нежнейшим овалом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66