Напряженность исчезает. Младшие офицеры и их жены начинают петь. Но все утомлены, и прием быстро заканчивается.
В тот вечер они поздравляют друг друга. Каммингс испытывает удовлетворение.
Но Маргарет все портит. У нее удивительная способность все портить.
— Ты знаешь, Эд, я не понимаю, какой во всем этом смысл. Следующее звание быстрее ты не получишь, а к тому времени, когда встанет вопрос о рекомендации тебя для присвоения звания генерала, старый хрыч окочурится. (У нее появилась привычка выражаться вульгарно.)
— Нужно позаботиться о своей репутации заранее, — быстро отвечает он.
— О, это так далеко еще. Мне кажется, что мы поступили глупо, пригласив его. Без него было бы гораздо веселее.
— Веселее? Есть вещи поважнее, чем веселье. — Ему кажется, что он захлопнул за собой дверь.
— Боюсь, что ты скоро станешь скучным человеком.
— Оставь меня в покое! — почти крикнул он, и она утихла, видя, что он разъярен. В их отношениях так бывает часто, и вот опять так случилось. — Я не знаю, что на тебя иногда находит, — бормочет он.
Есть у него и другая жизнь. Некоторое время он — завсегдатай компании любителей выпить в офицерском клубе, играет в покер, несколько раз завязывает связи с женщинами. Но все они — повторение Маргарет с той лишь разницей, что заканчиваются унижением для него. Поэтому год или два спустя он держится одиноко, посвящает себя командованию своими подразделениями.
В этом у него есть талант. Он полностью отдается делу, даже по ночам, лежа в постели, думает о том, как лучше поступить с тем или иным подчиненным, как эффективнее управлять людьми. Весь день он проводит со своей ротой, руководит подразделениями, высылаемыми на работу, устраивает постоянные смотры. Его рота — лучшее из подразделений гарнизона. Перед казармами роты гораздо чище и прибраннее, чем у других. По субботам утром одно отделение от каждого взвода выделяется для прополки травы перед казармами.
Он находит лучшую пасту для чистки медной фурнитуры и отдает приказ, обязывающий подчиненных пользоваться только этой пастой.
В ежедневных проверках чистоты отхожих мест он наиболее инициативен. Однажды утром во время такой проверки он становится на колени, снимает унитаз, и взвод, ответственный за уборку, получает от него разнос за то, что в сточной трубе он обнаруживает грязь.
При каждой проверке чистоты в казарме он обязательно ходит с иголкой, которой проверяет, нет ли пыли в трещинах ступеней на лестнице.
В соревнованиях по гимнастике, которые проводятся в гарнизонах каждое лето, команда его роты всегда выходит победительницей.
По его приказу тренировки начинаются еще в феврале.
Пол в ротной столовой моется горячей водой после каждого приема пищи.
Инициатива в роте всегда в руках Каммингса. Однажды перед большим субботним смотром, когда ожидалось прибытие генерала, он отдает распоряжение старшине роты, чтобы запасные ботинки каждого солдата, обычно стоящие под койкой, были вычищены и чтобы у них были промазаны жиром подошвы.
Рассказывали о случае, когда он брал винтовки у солдат да строевом плацу и проверял, нет ли пыли на боевой пружине. В роте постоянно шутили, что «старик» подумывает отдать приказ о снятии ботинок перед входом в казарменные помещения.
По общему мнению старших офицеров, капитан Каммингс — лучший младший офицер в гарнизоне.
Во время пребывания в гостях в семье своих родителей Маргарет устраивают допрос.
— Ты собираешься обзаводиться детьми?
— Нет, пока не думаю, — смеясь, отвечает она. — Я боюсь, Эдвард может заставить ребенка драить свою коляску.
— Но ведь прошло уже семь лет!
— Да, срок достаточный, но... в общем я не знаю.
— Вряд ли разумно откладывать это дело надолго.
Маргарет тяжело вздыхает.
— Мужчины — странный народ, очень странный. Их не поймешь.
— Мне всегда казалось, — вступает в разговор тетка, — что тебе лучше было выйти замуж за известного нам человека.
— Это глупо. Эдвард будет знаменитым генералом. Все, что требуется, — это война. И тогда я буду чувствовать себя как Жозефина.
— (Строго.) Нет необходимости дерзить, Маргарет. Я полагала, что годы замужества сделают тебя более... женственной. Не умно было выходить замуж за человека, о котором ты ничего не знала.
Я всегда подозревала, что ты вышла за Эдварда именно по этой причине. (Многозначительная пауза.) Жена Тэтчера Рута уже беременна третьим ребенком.
— (Маргарет злится.) Интересно, буду ли я такой же ворчливой, как ты, когда доживу до твоих лет.
— Боюсь, что ты всегда будешь ехидной, дорогая.
На субботних танцах в офицерском клубе Маргарет все чаще напивается допьяна. Бывают моменты, когда ей не так уж далеко до измены мужу.
— Капитан, я вижу, вы совсем одиноки, — замечает жена одного из офицеров.
— Да. Боюсь, что я немного старомоден. Война и... (Ее муж получил офицерское звание после 1918 года.) Я часто сожалею, что не научился хорошо танцевать. (Манеры, так выгодно отличающие Каммингса от остальных офицеров, как раз на стадии становления.)
— А ваша жена хорошо танцует.
— Да...
В другом конце зала Маргарет окружена мужчинами. Она громко смеется, опираясь рукой на руку лейтенанта.
Каммингс смотрит на жену с ненавистью и презрением.
Из словаря Вебстера: ненависть — имя сущ., сильное чувство неприязни, недоброжелательства.
Это чувство, проскальзывающее в отношениях большинства супругов, становится доминирующим у Каммингсов. Оно приобретает формы молчаливой войны. Ссор нет. Взаимных оскорблений нет. Они часто переезжают из гарнизона в гарнизон. Теперь он весь уходит в самообразование. По ночам читает в гостиной. Так происходит пять-шесть дней в неделю. Он старается восполнить недостаток своих знаний. Сначала он сосредоточивается на философии, затем на политэкономии, социологии, психологии, истории и даже литературе и искусстве. Он с жадностью поглощает все это, и благодаря феноменальной памяти и способностям усваивать прочитанное, преобразует полученные знания в нечто новое, свое, удовлетворяющее его извращенное мышление. Это прорывается в редких интеллектуальных беседах, которые случаются в гарнизоне. «Я нахожу Фрейда стимулирующим, — говорит он. — Его идея состоит в том, что человек — никчемная сволочь, и надо найти только способ, как лучше им управлять».
Иногда он беседует с солдатами своей роты.
«Мне нет нужды говорить вам, насколько плохи дела. Некоторые из вас служат в армии именно из-за этого. Но хочу отметить, что могут произойти перемены и нам придется сыграть важную роль. Если вы читаете газеты, то знаете, что во многих странах идет мобилизация. Могут произойти важные перемены, и в таком случае ваш долг повиноваться приказам правительства, которые я доведу до вас».
К 1934 году майор Каммингс начинает все больше интересоваться международной жизнью.
«Я считаю, что Гитлер не простой выскочка, — доказывает Каммингс, — у него есть кое-какие идеи, да и политик он неплохой. Он очень умело ведет игру с народом Германии. Линия Зигфрида — для них это все».
1935 год знаменуется тем, что Каммингс вводит некоторое новшество в пехотной школе в Форт-Беннинге.
В 1936 году его считают самым многообещающим старшим офицером из числа слушателей военного колледжа в Вашингтоне. О нем начинают говорить в вашингтонском обществе, он заводит дружеские отношения с несколькими конгрессменами, встречается с самой важной хозяйкой вашингтонского салона. Он чуть ли не становится советником вашингтонского общества по военным вопросам.
Каммингс продолжает расширять связи. Сомнения, внутренние противоречия отступают перед той сосредоточенностью, с которой он трудится. Летом 1937 года, находясь в тридцатидневном отпуске, он наносит визит брату своей жены, который проводит свой отпуск в штате Мэн. С ним Каммингс подружился за время своей службы в Вашингтоне.
Однажды днем в лодке происходит такой разговор.
— Ты знаешь, Эдвард, я никогда не соглашался со своей семьей, а она всегда была против брака Маргарет с тобой. По-моему, их отсталые взгляды вызывают сожаление, но тебе должно быть все понятно.
— Конечно, я понимаю, Мино.
— Моя сестра — чудесная женщина.
— Ты прав.
— Мне жаль, что я не знал тебя раньше, несколько лет назад. Ты бы наверняка подошел нашему министерству. Я наблюдал за твоим ростом, Эдвард. Мне кажется, что, если потребуется, ты сумеешь продемонстрировать и восприимчивость и такт. Ведь ты умеешь, как никто другой, быстро понять суть дела. Жаль, что теперь уже поздно.
— Я иногда думаю, что вполне справился бы с этим делом, — соглашается Каммингс. — Но через год-два я стану подполковником, и тогда продвигаться будет легче. Возможно, не скромно так говорить, но через год после этого я, наверное, стану полковником.
— Гм... Ты знаешь французский?
— Да. Я выучил язык там, во Франции, в семнадцатом году, и еще не забыл.
Мино потер подбородок.
— Знаешь, Эдвард, возможно, это вообще присуще правительственным учреждениям, но в них существует множество различных мнений. Как-то недавно я долго размышлял над тем, нельзя ли тебя послать во Францию на один маленький поединок, конечно, как офицера. Ничего официального.
— А что же именно, Мино?
— О, ничего конкретного и особенного. Просто побеседовать с некоторыми персонами. В министерстве есть люди, пытающиеся изменить нашу политику в отношении Испании. Не думаю, чтобы они добились успеха, но если бы им удалось что-нибудь, это было бы ужасно. Это было бы равносильно предоставлению Гибралтара России. Меня беспокоит Франция. Пока французы занимают выжидательную позицию, вряд ли мы предпримем что-нибудь сами.
— И моя задача — добиться, чтобы французы остановились на выжидательной позиции?
— Нет, задача не столь велика. Я располагаю своего рода гарантиями — финансовыми контрактами, которые можно использовать с целью оказания небольшого давления там, где нужно; не следует забывать, что во Франции можно купить любого, у каждого рыльце в пушку.
— Но отпустит ли меня начальство?
— Мы посылаем военную миссию во Францию и Италию. Я могу связаться с этой целью с военным министерством. Мне придется дать тебе небольшой инструктаж, но не бойся — сложного ничего нет.
— Да, все это очень интересно, — говорит Каммингс. — Своего рода махинация... — Опустив весла, Каммингс задумывается и не заканчивает фразы.
— Нам, наверное, пора возвращаться, — говорит Мино.
Кабинет несколько меньше, чем он ожидал, в нем больше кожи, он более неопрятный. Карта Франции покрыта карандашными пометками, угод ее загнут, как у зачитанной книги.
— Я должен извиниться за эту обстановку, — говорит мужчина. (У него легкий акцент, излишняя старательность в произношении.) — Когда вы впервые упомянули о характере нашего дела, я счел нужным встретиться здесь. Особой тайны нет, но на бирже вы привлекли бы к себе внимание. Везде шпионы...
— Я понимаю. Встретиться с вами — дело не простое. Наш общий знакомый предложил господина де Вернэ, но мне кажется, он слишком далеко, чтобы решать этот вопрос.
— Вы утверждаете, что будут кредиты?
— Больше чем достаточно. Хочу только подчеркнуть, что это неофициально. Есть устная договоренность.
— Устная? Устная?
— Договоренность с компанией «Ливей кэмикл», что она вложит свои капиталы в те французские фирмы, которые сочтет полезными. Незаконного ничего нет. Вполне законная сделка, но доход, по-моему, вполне достаточен, чтобы удовлетворить «Братьев Саллевуазье» и дать вам возможность провести любые необходимые «урегулирования».
— Договорились.
— Мне, конечно, потребуются еще некоторые подробности о том, что вы предпримете.
— О, майор Каммингс, я гарантирую вам голоса двадцати пяти членов палаты депутатов.
— Мне кажется, было бы лучше, если бы до голосования дело не дошло. Есть и другие пути.
— Я считаю, что нет необходимости раскрывать вам свои пути решения проблемы.
— Господин Саллевуазье, человек с вашими взглядами, конечно, должен понимать, что огромные масштабы сделки, предлагаемой компанией «Ливей кэмикл», потребуют, чтобы вы были более конкретными. Решение создать дочернюю фирму во Франции обдумывалось давно. Вопрос в том, кто ее получит. У меня есть полномочия при условии, что вы дадите мне необходимые финансовые гарантии, заключить сделку с «Братьями Саллевуазье». Если вы не можете дать мне более определенных заверений, то, к сожалению, мне придется обратиться к кому-то другому, к кому именно — я сейчас как раз и обдумываю.
— Было бы жаль, майор Каммингс.
— Мне тоже.
Саллевуазье неловко ерзает в кресле, смотрит через узенькое оконце на мостовую.
— Есть различные пути. Например... я дам вам гарантии, документы и рекомендательные письма позже — у меня есть друзья в Ле Кагуляр, которые могли бы повлиять на определенные фирмы, поскольку выполняли для них некоторые задания в прошлом. Эти фирмы в свою очередь могли бы в случае необходимости контролировать решения семидесяти пяти членов палаты депутатов. — Он поднимает руку. — Я знаю, что вы предпочитаете обойтись без голосования, но такого человека, который устроил бы это для вас, нет. Я могу гарантировать только результаты голосования. Многие члены палаты депутатов имеют возможность влиять на руководителей министерства. — Он делает паузу. — Политика — вещь сложная.
— Я понимаю.
— Есть несколько радикальных социалистов, занимающих видные посты в министерстве иностранных дел, на которых я могу повлиять. Мне известно, что о них можно приобрести нужную информацию. Они будут послушны. Есть десяток журналистов, несколько людей во французском банке, в моем распоряжении их досье. Группу социалистов возглавляет профсоюзный деятель, с которым у меня договоренность. Все эти связи могут пригодиться. Вы видите, что я не одинок. Я могу заверить вас, что ничего не будет сделано в течение полутора лет. Дальше — это вопрос истории, и никто не может оттягивать кризис до бесконечности.
Их беседа длится несколько часов, они вырабатывают первые условия своего соглашения.
Когда Саллевуазье уходит, Каммингс улыбается.
— В конечном итоге то, что мы делаем, полезно и для Франции и для Америки.
Саллевуазье тоже улыбается.
— Конечно, майор Каммингс. Типично американское заявление, не так ли?
— Вы покажете мне досье, которые у вас есть. Завтра. Хорошо?
— Хорошо.
Месяц спустя, когда возложенная на него часть задания выполнена, Каммингс отправляется в Италию. Там он получает телеграмму от Мино: «Предварительные итоги удовлетворительны Сработано отлично. Поздравляю».
Он разговаривает с итальянским полковником как член военной миссии.
— Я хотел бы, господин майор, чтобы вы поинтересовались нашей работой по борьбе с дизентерией в ходе кампании в Африке. Мы нашли новые профилактические меры борьбы с этой болезнью, на семьдесят три процента эффективнее, чем прежние, — говорит полковник.
Летняя жара изнурительна. Несмотря на лекции итальянского полковника, Каммингс страдает поносом и сильно простуживается. Он проводит тяжелую неделю в постели, чувствует себя смертельно усталым. Поступает письмо от Мино.
«Мне неловко портить твое хорошее настроение, вызванное успехом отлично выполненной работы в Париже, но есть нечто такое, о чем я не могу умолчать. Тебе известно, что Маргарет была у меня в Вашингтоне последние две недели. Мягко выражаясь, она вела себя очень странно. У нее такая пресыщенность жизнью, которая никак не вяжется с ее возрастом. Признаюсь, мне трудно иногда бывает поверить, что она моя сестра. Мне жаль тебя, а то бы я попросил ее оставить мой дом. Жаль портить тебе твой своеобразный отпуск в Риме, но, если можно, подумай о возвращении. Повидайся с монсеньером Труффенио и передай мой привет».
Его охватывает ненависть. Наверное, дает себя знать усталость.
«Надеюсь, она не наделает шума», — чертыхаясь, думает он. В ту ночь ему снится страшный сон, он просыпается весь в поту. Впервые за год или два он думает об отце, вспоминает его смерть несколько лет назад, но понемногу волнение его затихает. После полуночи он по какому-то наитию встает с постели и выходит на улицу, долго бродит и наконец напивается допьяна в каком-то баре в темном переулке.
Какой-то человек маленького роста похлопывает его по плечу.
— Господин майор, пойдемте вместе домой.
Он медленно плетется за итальянцем, почти не представляя себе, куда и зачем они идут В каком-то переулке маленький итальянец и его подручные набрасываются на него, выгребают все содержимое карманов, а самого оставляют на улице. Он просыпается от ярких лучей солнца в пропахшем отбросами переулке Рима. Ему удается добраться до гостиницы, не обратив на себя особого внимания. В номере он раздевается, принимает душ и до конца дня лежит в постели. У него такое чувство, будто его разрывают на части.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88
В тот вечер они поздравляют друг друга. Каммингс испытывает удовлетворение.
Но Маргарет все портит. У нее удивительная способность все портить.
— Ты знаешь, Эд, я не понимаю, какой во всем этом смысл. Следующее звание быстрее ты не получишь, а к тому времени, когда встанет вопрос о рекомендации тебя для присвоения звания генерала, старый хрыч окочурится. (У нее появилась привычка выражаться вульгарно.)
— Нужно позаботиться о своей репутации заранее, — быстро отвечает он.
— О, это так далеко еще. Мне кажется, что мы поступили глупо, пригласив его. Без него было бы гораздо веселее.
— Веселее? Есть вещи поважнее, чем веселье. — Ему кажется, что он захлопнул за собой дверь.
— Боюсь, что ты скоро станешь скучным человеком.
— Оставь меня в покое! — почти крикнул он, и она утихла, видя, что он разъярен. В их отношениях так бывает часто, и вот опять так случилось. — Я не знаю, что на тебя иногда находит, — бормочет он.
Есть у него и другая жизнь. Некоторое время он — завсегдатай компании любителей выпить в офицерском клубе, играет в покер, несколько раз завязывает связи с женщинами. Но все они — повторение Маргарет с той лишь разницей, что заканчиваются унижением для него. Поэтому год или два спустя он держится одиноко, посвящает себя командованию своими подразделениями.
В этом у него есть талант. Он полностью отдается делу, даже по ночам, лежа в постели, думает о том, как лучше поступить с тем или иным подчиненным, как эффективнее управлять людьми. Весь день он проводит со своей ротой, руководит подразделениями, высылаемыми на работу, устраивает постоянные смотры. Его рота — лучшее из подразделений гарнизона. Перед казармами роты гораздо чище и прибраннее, чем у других. По субботам утром одно отделение от каждого взвода выделяется для прополки травы перед казармами.
Он находит лучшую пасту для чистки медной фурнитуры и отдает приказ, обязывающий подчиненных пользоваться только этой пастой.
В ежедневных проверках чистоты отхожих мест он наиболее инициативен. Однажды утром во время такой проверки он становится на колени, снимает унитаз, и взвод, ответственный за уборку, получает от него разнос за то, что в сточной трубе он обнаруживает грязь.
При каждой проверке чистоты в казарме он обязательно ходит с иголкой, которой проверяет, нет ли пыли в трещинах ступеней на лестнице.
В соревнованиях по гимнастике, которые проводятся в гарнизонах каждое лето, команда его роты всегда выходит победительницей.
По его приказу тренировки начинаются еще в феврале.
Пол в ротной столовой моется горячей водой после каждого приема пищи.
Инициатива в роте всегда в руках Каммингса. Однажды перед большим субботним смотром, когда ожидалось прибытие генерала, он отдает распоряжение старшине роты, чтобы запасные ботинки каждого солдата, обычно стоящие под койкой, были вычищены и чтобы у них были промазаны жиром подошвы.
Рассказывали о случае, когда он брал винтовки у солдат да строевом плацу и проверял, нет ли пыли на боевой пружине. В роте постоянно шутили, что «старик» подумывает отдать приказ о снятии ботинок перед входом в казарменные помещения.
По общему мнению старших офицеров, капитан Каммингс — лучший младший офицер в гарнизоне.
Во время пребывания в гостях в семье своих родителей Маргарет устраивают допрос.
— Ты собираешься обзаводиться детьми?
— Нет, пока не думаю, — смеясь, отвечает она. — Я боюсь, Эдвард может заставить ребенка драить свою коляску.
— Но ведь прошло уже семь лет!
— Да, срок достаточный, но... в общем я не знаю.
— Вряд ли разумно откладывать это дело надолго.
Маргарет тяжело вздыхает.
— Мужчины — странный народ, очень странный. Их не поймешь.
— Мне всегда казалось, — вступает в разговор тетка, — что тебе лучше было выйти замуж за известного нам человека.
— Это глупо. Эдвард будет знаменитым генералом. Все, что требуется, — это война. И тогда я буду чувствовать себя как Жозефина.
— (Строго.) Нет необходимости дерзить, Маргарет. Я полагала, что годы замужества сделают тебя более... женственной. Не умно было выходить замуж за человека, о котором ты ничего не знала.
Я всегда подозревала, что ты вышла за Эдварда именно по этой причине. (Многозначительная пауза.) Жена Тэтчера Рута уже беременна третьим ребенком.
— (Маргарет злится.) Интересно, буду ли я такой же ворчливой, как ты, когда доживу до твоих лет.
— Боюсь, что ты всегда будешь ехидной, дорогая.
На субботних танцах в офицерском клубе Маргарет все чаще напивается допьяна. Бывают моменты, когда ей не так уж далеко до измены мужу.
— Капитан, я вижу, вы совсем одиноки, — замечает жена одного из офицеров.
— Да. Боюсь, что я немного старомоден. Война и... (Ее муж получил офицерское звание после 1918 года.) Я часто сожалею, что не научился хорошо танцевать. (Манеры, так выгодно отличающие Каммингса от остальных офицеров, как раз на стадии становления.)
— А ваша жена хорошо танцует.
— Да...
В другом конце зала Маргарет окружена мужчинами. Она громко смеется, опираясь рукой на руку лейтенанта.
Каммингс смотрит на жену с ненавистью и презрением.
Из словаря Вебстера: ненависть — имя сущ., сильное чувство неприязни, недоброжелательства.
Это чувство, проскальзывающее в отношениях большинства супругов, становится доминирующим у Каммингсов. Оно приобретает формы молчаливой войны. Ссор нет. Взаимных оскорблений нет. Они часто переезжают из гарнизона в гарнизон. Теперь он весь уходит в самообразование. По ночам читает в гостиной. Так происходит пять-шесть дней в неделю. Он старается восполнить недостаток своих знаний. Сначала он сосредоточивается на философии, затем на политэкономии, социологии, психологии, истории и даже литературе и искусстве. Он с жадностью поглощает все это, и благодаря феноменальной памяти и способностям усваивать прочитанное, преобразует полученные знания в нечто новое, свое, удовлетворяющее его извращенное мышление. Это прорывается в редких интеллектуальных беседах, которые случаются в гарнизоне. «Я нахожу Фрейда стимулирующим, — говорит он. — Его идея состоит в том, что человек — никчемная сволочь, и надо найти только способ, как лучше им управлять».
Иногда он беседует с солдатами своей роты.
«Мне нет нужды говорить вам, насколько плохи дела. Некоторые из вас служат в армии именно из-за этого. Но хочу отметить, что могут произойти перемены и нам придется сыграть важную роль. Если вы читаете газеты, то знаете, что во многих странах идет мобилизация. Могут произойти важные перемены, и в таком случае ваш долг повиноваться приказам правительства, которые я доведу до вас».
К 1934 году майор Каммингс начинает все больше интересоваться международной жизнью.
«Я считаю, что Гитлер не простой выскочка, — доказывает Каммингс, — у него есть кое-какие идеи, да и политик он неплохой. Он очень умело ведет игру с народом Германии. Линия Зигфрида — для них это все».
1935 год знаменуется тем, что Каммингс вводит некоторое новшество в пехотной школе в Форт-Беннинге.
В 1936 году его считают самым многообещающим старшим офицером из числа слушателей военного колледжа в Вашингтоне. О нем начинают говорить в вашингтонском обществе, он заводит дружеские отношения с несколькими конгрессменами, встречается с самой важной хозяйкой вашингтонского салона. Он чуть ли не становится советником вашингтонского общества по военным вопросам.
Каммингс продолжает расширять связи. Сомнения, внутренние противоречия отступают перед той сосредоточенностью, с которой он трудится. Летом 1937 года, находясь в тридцатидневном отпуске, он наносит визит брату своей жены, который проводит свой отпуск в штате Мэн. С ним Каммингс подружился за время своей службы в Вашингтоне.
Однажды днем в лодке происходит такой разговор.
— Ты знаешь, Эдвард, я никогда не соглашался со своей семьей, а она всегда была против брака Маргарет с тобой. По-моему, их отсталые взгляды вызывают сожаление, но тебе должно быть все понятно.
— Конечно, я понимаю, Мино.
— Моя сестра — чудесная женщина.
— Ты прав.
— Мне жаль, что я не знал тебя раньше, несколько лет назад. Ты бы наверняка подошел нашему министерству. Я наблюдал за твоим ростом, Эдвард. Мне кажется, что, если потребуется, ты сумеешь продемонстрировать и восприимчивость и такт. Ведь ты умеешь, как никто другой, быстро понять суть дела. Жаль, что теперь уже поздно.
— Я иногда думаю, что вполне справился бы с этим делом, — соглашается Каммингс. — Но через год-два я стану подполковником, и тогда продвигаться будет легче. Возможно, не скромно так говорить, но через год после этого я, наверное, стану полковником.
— Гм... Ты знаешь французский?
— Да. Я выучил язык там, во Франции, в семнадцатом году, и еще не забыл.
Мино потер подбородок.
— Знаешь, Эдвард, возможно, это вообще присуще правительственным учреждениям, но в них существует множество различных мнений. Как-то недавно я долго размышлял над тем, нельзя ли тебя послать во Францию на один маленький поединок, конечно, как офицера. Ничего официального.
— А что же именно, Мино?
— О, ничего конкретного и особенного. Просто побеседовать с некоторыми персонами. В министерстве есть люди, пытающиеся изменить нашу политику в отношении Испании. Не думаю, чтобы они добились успеха, но если бы им удалось что-нибудь, это было бы ужасно. Это было бы равносильно предоставлению Гибралтара России. Меня беспокоит Франция. Пока французы занимают выжидательную позицию, вряд ли мы предпримем что-нибудь сами.
— И моя задача — добиться, чтобы французы остановились на выжидательной позиции?
— Нет, задача не столь велика. Я располагаю своего рода гарантиями — финансовыми контрактами, которые можно использовать с целью оказания небольшого давления там, где нужно; не следует забывать, что во Франции можно купить любого, у каждого рыльце в пушку.
— Но отпустит ли меня начальство?
— Мы посылаем военную миссию во Францию и Италию. Я могу связаться с этой целью с военным министерством. Мне придется дать тебе небольшой инструктаж, но не бойся — сложного ничего нет.
— Да, все это очень интересно, — говорит Каммингс. — Своего рода махинация... — Опустив весла, Каммингс задумывается и не заканчивает фразы.
— Нам, наверное, пора возвращаться, — говорит Мино.
Кабинет несколько меньше, чем он ожидал, в нем больше кожи, он более неопрятный. Карта Франции покрыта карандашными пометками, угод ее загнут, как у зачитанной книги.
— Я должен извиниться за эту обстановку, — говорит мужчина. (У него легкий акцент, излишняя старательность в произношении.) — Когда вы впервые упомянули о характере нашего дела, я счел нужным встретиться здесь. Особой тайны нет, но на бирже вы привлекли бы к себе внимание. Везде шпионы...
— Я понимаю. Встретиться с вами — дело не простое. Наш общий знакомый предложил господина де Вернэ, но мне кажется, он слишком далеко, чтобы решать этот вопрос.
— Вы утверждаете, что будут кредиты?
— Больше чем достаточно. Хочу только подчеркнуть, что это неофициально. Есть устная договоренность.
— Устная? Устная?
— Договоренность с компанией «Ливей кэмикл», что она вложит свои капиталы в те французские фирмы, которые сочтет полезными. Незаконного ничего нет. Вполне законная сделка, но доход, по-моему, вполне достаточен, чтобы удовлетворить «Братьев Саллевуазье» и дать вам возможность провести любые необходимые «урегулирования».
— Договорились.
— Мне, конечно, потребуются еще некоторые подробности о том, что вы предпримете.
— О, майор Каммингс, я гарантирую вам голоса двадцати пяти членов палаты депутатов.
— Мне кажется, было бы лучше, если бы до голосования дело не дошло. Есть и другие пути.
— Я считаю, что нет необходимости раскрывать вам свои пути решения проблемы.
— Господин Саллевуазье, человек с вашими взглядами, конечно, должен понимать, что огромные масштабы сделки, предлагаемой компанией «Ливей кэмикл», потребуют, чтобы вы были более конкретными. Решение создать дочернюю фирму во Франции обдумывалось давно. Вопрос в том, кто ее получит. У меня есть полномочия при условии, что вы дадите мне необходимые финансовые гарантии, заключить сделку с «Братьями Саллевуазье». Если вы не можете дать мне более определенных заверений, то, к сожалению, мне придется обратиться к кому-то другому, к кому именно — я сейчас как раз и обдумываю.
— Было бы жаль, майор Каммингс.
— Мне тоже.
Саллевуазье неловко ерзает в кресле, смотрит через узенькое оконце на мостовую.
— Есть различные пути. Например... я дам вам гарантии, документы и рекомендательные письма позже — у меня есть друзья в Ле Кагуляр, которые могли бы повлиять на определенные фирмы, поскольку выполняли для них некоторые задания в прошлом. Эти фирмы в свою очередь могли бы в случае необходимости контролировать решения семидесяти пяти членов палаты депутатов. — Он поднимает руку. — Я знаю, что вы предпочитаете обойтись без голосования, но такого человека, который устроил бы это для вас, нет. Я могу гарантировать только результаты голосования. Многие члены палаты депутатов имеют возможность влиять на руководителей министерства. — Он делает паузу. — Политика — вещь сложная.
— Я понимаю.
— Есть несколько радикальных социалистов, занимающих видные посты в министерстве иностранных дел, на которых я могу повлиять. Мне известно, что о них можно приобрести нужную информацию. Они будут послушны. Есть десяток журналистов, несколько людей во французском банке, в моем распоряжении их досье. Группу социалистов возглавляет профсоюзный деятель, с которым у меня договоренность. Все эти связи могут пригодиться. Вы видите, что я не одинок. Я могу заверить вас, что ничего не будет сделано в течение полутора лет. Дальше — это вопрос истории, и никто не может оттягивать кризис до бесконечности.
Их беседа длится несколько часов, они вырабатывают первые условия своего соглашения.
Когда Саллевуазье уходит, Каммингс улыбается.
— В конечном итоге то, что мы делаем, полезно и для Франции и для Америки.
Саллевуазье тоже улыбается.
— Конечно, майор Каммингс. Типично американское заявление, не так ли?
— Вы покажете мне досье, которые у вас есть. Завтра. Хорошо?
— Хорошо.
Месяц спустя, когда возложенная на него часть задания выполнена, Каммингс отправляется в Италию. Там он получает телеграмму от Мино: «Предварительные итоги удовлетворительны Сработано отлично. Поздравляю».
Он разговаривает с итальянским полковником как член военной миссии.
— Я хотел бы, господин майор, чтобы вы поинтересовались нашей работой по борьбе с дизентерией в ходе кампании в Африке. Мы нашли новые профилактические меры борьбы с этой болезнью, на семьдесят три процента эффективнее, чем прежние, — говорит полковник.
Летняя жара изнурительна. Несмотря на лекции итальянского полковника, Каммингс страдает поносом и сильно простуживается. Он проводит тяжелую неделю в постели, чувствует себя смертельно усталым. Поступает письмо от Мино.
«Мне неловко портить твое хорошее настроение, вызванное успехом отлично выполненной работы в Париже, но есть нечто такое, о чем я не могу умолчать. Тебе известно, что Маргарет была у меня в Вашингтоне последние две недели. Мягко выражаясь, она вела себя очень странно. У нее такая пресыщенность жизнью, которая никак не вяжется с ее возрастом. Признаюсь, мне трудно иногда бывает поверить, что она моя сестра. Мне жаль тебя, а то бы я попросил ее оставить мой дом. Жаль портить тебе твой своеобразный отпуск в Риме, но, если можно, подумай о возвращении. Повидайся с монсеньером Труффенио и передай мой привет».
Его охватывает ненависть. Наверное, дает себя знать усталость.
«Надеюсь, она не наделает шума», — чертыхаясь, думает он. В ту ночь ему снится страшный сон, он просыпается весь в поту. Впервые за год или два он думает об отце, вспоминает его смерть несколько лет назад, но понемногу волнение его затихает. После полуночи он по какому-то наитию встает с постели и выходит на улицу, долго бродит и наконец напивается допьяна в каком-то баре в темном переулке.
Какой-то человек маленького роста похлопывает его по плечу.
— Господин майор, пойдемте вместе домой.
Он медленно плетется за итальянцем, почти не представляя себе, куда и зачем они идут В каком-то переулке маленький итальянец и его подручные набрасываются на него, выгребают все содержимое карманов, а самого оставляют на улице. Он просыпается от ярких лучей солнца в пропахшем отбросами переулке Рима. Ему удается добраться до гостиницы, не обратив на себя особого внимания. В номере он раздевается, принимает душ и до конца дня лежит в постели. У него такое чувство, будто его разрывают на части.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88