– Это будет замечательно, – сказала я.
Полетели недели. Я была счастлива. Теперь я знала, что бабушка не ошиблась. Это было самое лучшее, что могло случиться со мной. Филипп много времени проводил в Лондоне. Он спешил подготовить дела, так как собирался взять трехнедельный отпуск на время медового месяца. Отлучиться на больший срок он не мог.Потом мы должны были ненадолго приехать в Шелковый дом, а оттуда – в Лондон. Теперь в лондонском доме жили Чарльз с Филиппом. Филипп подумывал о том, чтобы позже обзавестись собственным домом. Я была с ним согласна. Сама мысль о том, чтобы жить бок о бок с Чарльзом, была мне неприятна. Я по-прежнему не доверяла ему. И никогда бы уже не смогла доверять, хотя Чарльз, казалось, желал забыть инцидент с мавзолеем, я же не могла этого сделать.Бабушка с энтузиазмом занялась моим гардеробом. Во-первых, она сшила мне свадебное платье из белого атласа и хонитонского кружева. Это платье было слишком великолепным для той скромной свадьбы, которую мы запланировали. Но бабушка настаивала, чтобы я была в нем. Потом нужно было приготовить мое приданое. Слушая наши разговоры об Италии и планирующихся походах в оперу, она сшила мне голубое платье из «Салонного шелка», а к нему черную бархатную накидку. Когда Филипп вернулся из Лондона, я встретила его в выходном голубом платье. Он, в свою очередь, развернул принесенный сверток и облачился в черный плащ и «оперную» шляпу.Мы рассмеялись. Потом, взявшись за руки, несколько раз торжественно обошли бабушкину мастерскую, исполняя отрывки из «Травиаты». Касси в восторге хлопала в ладоши, а бабушка молча смотрела на нас, такая счастливая, какой я никогда ее раньше не видела. Я догадывалась, что она думает о том, что моя история так счастливо отличается от истории моей матери.Мы собирались устроить скромную свадьбу. В этом наши с Филиппом желания совпадали. Совсем немного гостей, и сразу же после церемонии мы отправимся в свадебное путешествие.Леди Сэланжер, казалось, смирилась, хотя все еще была немного обижена. «Три недели, – говорила она, – это так долго. Мы должны закончить «Женщину в белом» до твоего отъезда».– Вам будет читать мисс Логан, – напомнила я ей.– Она быстро охрипнет... и читает она как-то невыразительно.– Касси...– Нет, Касси читает еще хуже. У нее вообще нет никакого выражения, так что даже непонятно, кто говорит – героиня или крестьянин. О, дорогая, не знаю, зачем только людям нужны эти свадебные путешествия. Иногда это так неудобно.– Я польщена тем, что вы будете скучать без меня, – улыбнулась я.– С тех пор, как нас покинул сэр Фрэнсис, обо мне совсем некому позаботиться...– Мы все о вас заботимся, как и раньше, – запротестовала я. Теперь у меня был другой статус: я была не внучкой женщины, которая работала на них, а будущей невесткой. И я намеревалась воспользоваться этим новым преимуществом.
Так счастливо проходили недели, пока не наступил день моей свадьбы.Стоял ясный апрельский день. Моим посаженным отцом был доктор, друг семьи, шафером Филиппа – Чарльз.Когда мы с Филиппом стояли в церкви, в помещение через витражи проник луч света и осветил табличку, установленную здесь в память о том Сэланжере, который купил дом и назвал его Шелковым домом. Филипп взял мою руку, надел мне на палец кольцо, и мы поклялись любить друг друга, пока смерть нас не разлучит.Под звуки свадебного марша Мендельсона мы прошли к выходу, среди гостей я заметила сияющее лицо бабушки.Потом мы вернулись в Шелковый дом, где был устроен небольшой прием в нашу честь. Нас поздравляли и желали нам счастья; и в назначенный час пришло время готовиться к отъезду.Бабушка помогла мне снять мое чудесное свадебное платье и переодеться в темно-голубой костюм из шерсти эльпаки, который она считала идеальным для путешествия.– Ты такая красивая, – сказала она, сияя от счастья и гордости, – это счастливейший день в моей жизни.Мы с Филиппом отбыли во Флоренцию.
Эти дни стали нашим сокровищем и памятью на всю жизнь. Я была счастлива. Теперь я уже нисколько не сомневалась в том, что бабушка была права, когда убеждала меня выйти замуж за Филиппа. Теперь, когда мы стали настоящими любовниками, я открыла для себя новые стороны своего счастья. Эта близость с другим человеком, эта новая интимность оказалась волнующей, приятной и радостной. Я никогда не испытывала настоящего одиночества. Со мной всегда была бабушка, она стояла в центре моей жизни. Но теперь у меня появился Филипп, и с ним нас связывали более тесные отношения. Филипп был таким милым со мной и так старался сделать меня счастливой. Несмотря на некоторую робость от такого непривычного внимания к своей особе, я испытывала глубочайшую радость оттого, что так сильно любима. Бабушка, вероятно, знала, что так будет, и поэтому страстно мечтала выдать меня за Филиппа.Он обворожил меня не только тем, что был нежным и страстным любовником. У него оказался неисчерпаемый запас знаний обо всем на свете. Я всегда знала, что он кровно заинтересован в шелковом производстве, и знала, что если Филипп чем-то заинтересовался, то не успокоится, пока не изучит этот предмет до мельчайших подробностей. Для меня стала открытием его любовь к музыке. Я знала об этом и раньше, но не понимала, как много она для него значит; и только став его женой, я поняла и оценила его истинную страсть к музыке. Он любил искусство, хорошо знал художников-флорентийцев, имена некоторых из них – например Чимабуэ и Maттезаччо, – были мне неизвестны. Он интересовался прошлым и умел так живо рассказывать об истории Флоренции, что мне казалось, будто я видела все это своими глазами.В апреле во Флоренции не бывает много приезжих. Я догадывалась, что позднее улицы наполнятся толпами людей, потому что это действительно было одно из самых достопримечательных мест Европы. А в это время в отелях обычно останавливается мало народу, поэтому персонал гостиницы «Реджия», в которой мы поселились, относился к нам с полной предупредительностью, на какую мы вряд ли могли рассчитывать, если бы попали сюда в разгар сезона.Мы разместились в просторных комнатах с высокими потолками; стены в спальне были выложены розовато-лиловой и голубой мозаикой. Французское окно выходило на большой балкон, откуда мы могли обозревать улицу. Думаю, эта гостиница когда-то была дворцом, потому что чувствовалось в ней обветшалое величие. В этом здании меня охватывал какой-то безотчетный страх, который, наверное, был бы еще сильнее, будь я одна. Но я была с Филиппом и потому наслаждалась нашим уединением; и то странное, довольно жуткое ощущение, будто в этом месте людьми овладевают сильные, иногда жестокие страсти, только прибавляло очарования нашему пребыванию.Мы переживали золотые дни своей любви. Филипп умел придавать самым обыденным вещам волнующий и таинственный смысл. Раньше мне казалось, что он целиком захвачен бизнесом – и до определённых пределов так оно и было. Мы часто бродили по улицам, заглядывая в витрины магазинов, которые торговали шелком. Он никогда не мог устоять, чтобы не остановиться, а иногда и зайти в магазин, спросить цену, взвесить ткань на руке и осторожно погладить ее пальцами. Я смеялась над ним и как-то сказала, что владельцы магазинов наконец разозлятся, потому что он никогда ничего не покупает.– Ну, знаешь ли, – ответил он, – это было бы все равно, что покупать уголь в Ньюкастле.Я обожала маленькие магазинчики на Понте-Веккио. Мы разглядывали безделушки и иногда покупали какой-нибудь камешек, браслет или небольшую шкатулку, покрытую эмалью. Это доставляло нам массу удовольствия.В гостинице нас обслуживал один жизнерадостный итальянец. Не знаю, чем он занимался, когда в гостинице хватало постояльцев, но на тот момент, когда там проживало всего несколько человек, он обслуживал только нас.По утрам он приносил завтрак. Он раздвигал занавески и вставал посреди комнаты, глядя на нас со снисходительной улыбкой. Если мы оставляли разбросанную одежду, он аккуратно развешивал ее, тем более, что он очень интересовался нашими нарядами, особенно костюмами Филиппа. Он говорил с нами по-английски, пересыпая свою речь итальянскими словами. Ему явно нравилась возможность попрактиковаться в английском. Мы находили его речь ужасно забавной и по прошествии нескольких дней уже сами вызывали его на разговор.Он был высок... примерно одного сложения с Филиппом, с темно-каштановыми волосами и большими, темными, будто проникающими в душу глазами.Очень быстро он выяснил, что мы проводим здесь медовый месяц.– Как вы догадались? – спросила я.Он пожал плечами и возвел глаза к расписанному потолку.– Это можна сказата. – Большинство слов он заканчивал на «а» и произносил их в такой певучей манере, которую вряд ли можно было назвать английской.– Оченна хороша, – сказал он, – оченна хороша. – Казалось, он думал, что очень здорово пошутил.Он смотрел на нас как на своих подопечных. Когда мы ели в ресторане, он спускался туда же и стоял рядом с официантом, глядя на нас. Если мы не отдавали должного внимания какому-нибудь из блюд, он качал головой и обеспокоенно спрашивал: «Нетта? Не хороша? « – таким голосом, что нам хотелось смеяться.Он любил прифрантиться и был настоящим денди. Его постоянно можно было видеть любующимся на свое отражение в зеркале. Звали этого человека Лоренцо. Филипп окрестил его Лоренцо Великолепный.С каждым днем он становился все более и более разговорчивым. Филипп немного понимал по-итальянски, и благодаря этому и английскому Лоренцо нам удавалось общаться. В ту пору все нам казалось невероятно забавным и мы много смеялись. Это был самый лучший смех в мире, потому что причиной его было переполнявшее нас счастье. Мы оба были тогда рады, что родились на свет.Лоренцо чувствовал это и словно желал быть частью нашего блаженства.Он хотел дать нам понять, какой он отличный парень и как его любят женщины. Правда, его огорчает, признался он нам, что иногда их приходится немножко встряхивать. У него были выразительные руки, и он часто делал ими движения, будто отгонял назойливых мух. Во время этих разговоров он всегда удобно устраивался где-нибудь рядом с зеркалом, чтобы можно было иногда бросить в него взгляд и удовлетворенно пригладить свои кудри. Но, несмотря на ужасное тщеславие, было в нем что-то располагающее, и мы не могли удержаться, чтобы не заговорить с ним.Как я уже сказала, он очень интересовался нашей одеждой. Однажды мы вошли в комнату и обнаружили его в оперной шляпе Филиппа.– Оченна хороша, – сказал он, нимало не смущенный тем, что его застали врасплох.Мы попытались не выказывать удивления, хотя Лоренцо вряд ли мог нас чем-нибудь удивить.– Вам идет, – сказала я.– В этом... Лоренцо... сделала бы большую добычу, а?– Не сомневаюсь. От женщин не было бы отбоя. Чтобы избавиться от них, вам пришлось бы взлететь.С унылым видом он снял шляпу, смял ее почти с детским наслаждением и неохотно положил в картонку.Он любил давать нам советы, какие места посетить, а потом расспрашивал, как нам там понравилось. Лоренцо был для нас неиссякаемым источником веселья. Мы беззлобно посмеялись над тем, как он охорашивался в шляпе Филиппа.– Ты встречал когда-нибудь более тщеславного человека? – спросила я.Филипп ответил, что он, возможно, не тщеславнее других но в отличие от них не скрывает этого.– Он считает себя великолепным любовником, – продолжил он свою мысль, – что ж, почему бы и нет? Эта мысль делает его счастливым. В этом нет никакого сомнения.В этом и в самом деле не было никакого сомнения.Иногда мы сидели в каком-нибудь ресторанчике на открытом воздухе и пили кофе или потягивали аперитив, вспоминая, где побывали в этот день и обсуждая, куда направить свои стопы завтра. Не было случая, чтобы во время этих бесед мы не вспомнили один из последних подвигов Лоренцо.
Сказочные дни в волшебном городе. Когда я думаю о Флоренции, то вспоминаю высоты Фьезоле, прекрасные виллы и маленькие домишки на склонах гор, сплошь покрытых садами и виноградниками; я вспоминаю довольно строгие флорентийские здания; придававшие улицам какой-то зловещий вид. Особенно мне запомнилось посещение Дуомо – храма – и церкви святого Лоренцо с великолепными мраморными плитами и украшениями из ляпис-лазури, халцедона и агата; я нашла там статую Лоренцо Медичи – Лоренцо Великолепного.Могу поклясться – у него был взгляд нашего Лоренцо, Мы попробовали найти в нем какое-нибудь другое сходство, спрашивая себя, наведывается ли сюда Лоренцо изучать своего знаменитого тезку.Флоренция была просто изобилием сокровищ. В этом городе нужно прожить не меньше года, постепенно впитывая его в себя. Мы посетили множество дворцов – Иль Барджелло, который когда-то был тюрьмой; Палаццо Веккио; дворец Уффицци и Палаццо Питти; мы любили бродить по Пьяцца делла Синьориа, где была великолепная коллекция статуй, и по Лоджия дей Ланци, под портиком которого находились самые великолепные скульптуры, которые я когда-либо видела.Погода стояла теплая и мягкая, без изнуряющей жары. На фоне вечно голубого неба величественные здания казались еще более внушительными.Однажды, когда мы разглядывали скульптуры в Пьяц-ца делла Синьориа, я заметила стоявшего неподалеку человека. Он перехватил мой взгляд и улыбнулся.– Какая замечательная коллекция, – сказал он по-английски с сильным итальянским акцентом.– Прекрасная, – ответила я.– Где еще, кроме Италии, можно найти такую? – добавил Филипп.– Осмелюсь предположить, что нигде, – ответил мужчина. – Вы проводите здесь отпуск?– Да, – ответил ему Филипп.– Это ваше первое посещение Италии?– Я здесь не в первый раз... но моя жена действительно впервые.– Вы заговорили с нами по-английски, – заметила я, – как вы догадались, что мы англичане?Он улыбнулся.– Это не так уж трудно. Скажите, а из какой части Англии вы прибыли? Я бывал там однажды.– Мы живем вблизи Эппинг Форрест, – ответил Филипп. – Вы бывали там?– О да. Там очень красиво... и совсем рядом находится большой город, я не ошибаюсь?– Я вижу, вы хорошо информированы.– Вы здесь еще долго пробудете?– До конца этой недели и еще следующую.Он приподнял шляпу и поклонился.– Вы должны как следует насладиться городом за оставшееся время.– Он был очень любезен, – сказала я Филиппу, когда он ушел.– Ему понравилось, что мы восхищаемся его страной.– Ты думаешь, что дело именно в этом? А мне показалось, что он заинтересовался нами... он спросил, откуда мы приехали и когда уезжаем.– Это был совершенно праздный интерес, – сказал Филипп.Он взял меня под руку, и мы отправились искать уличный ресторанчик, где можно было бы хорошо поесть, наблюдая за жизнью улицы.Наконец мы посетили оперу. Я облачилась в свое голубое платье из «Салонного шелка», а Филипп – в черный плащ и шляпу, по поводу которой Лоренцо высказал столь горячее одобрение.Лоренцо пришел к нам в номер под каким-то предлогом, когда мы уже собрались уходить. Он всплеснул руками и застыл, восхищенно изучая наши наряды; я знала, что он воображает себя в плаще и шляпе Филиппа. Он захлопал в ладоши и пробормотал:– Magnified Magnified Великолепно, великолепно (итал.).
.Это был изумительный вечер – последний из таких вечеров. Когда я оглядываюсь назад, мне кажется невероятным, что можно быть так близко от несчастья, ничего не подозревая об этом.В опере давали «Риголетто»; артисты были выше всяких похвал, публика благодарно внимала. Я была совершенно околдована великолепными голосами Герцога и его трагического шута, исполнением Джильдой арии «Саго Nome»; меня до глубины души потрясла сцена, где обезумевшая от горя Джильда наблюдает за герцогом, обольщающим девушку из таверны. Я слушала и думала: обязательно расскажу все это бабушке.В антракте я посмотрела на верхние ложи и в одной и Них увидела человека, который заговорил с нами в Пьяцца. Он встретился со мной глазами и дал понять, что тоже узнал меня, поклонившись мне как знакомой.– Смотри, вон тот человек, – сказала я Филиппу. – Ты помнишь, мы видели его в Пьяцца?Филипп с отсутствующим видом кивнул.Когда мы вышли на улицу, я увидела его снова. Он стоял у здания оперы, словно в ожидании кого-то. Ми снова кивнули друг другу.– Возможно, он ждет свой экипаж, – сказала я.Сами же мы решили дойти до «Реджии» пешком. Это был колдовской вечер. Мне хотелось, чтобы он подольше не кончался. Мы постояли немного на балконе.– Здешние улицы кажутся зловещими, когда они безлюдны, – сказала я. – В голову начинают приходить мысли о тех жестоких деяниях, которые творились здесь когда-то.– То же самое можно сказать о любом другом месте, – отреагировал прагматичный Филипп.– Но мне кажется, что здесь как-то особенно...– Какая же ты фантазерка, дорогая, – ответил Филипп, увлекая меня в комнату.
Весь следующий день мы гуляли по городу и к вечеру чувствовали себя изрядно уставшими.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44
Полетели недели. Я была счастлива. Теперь я знала, что бабушка не ошиблась. Это было самое лучшее, что могло случиться со мной. Филипп много времени проводил в Лондоне. Он спешил подготовить дела, так как собирался взять трехнедельный отпуск на время медового месяца. Отлучиться на больший срок он не мог.Потом мы должны были ненадолго приехать в Шелковый дом, а оттуда – в Лондон. Теперь в лондонском доме жили Чарльз с Филиппом. Филипп подумывал о том, чтобы позже обзавестись собственным домом. Я была с ним согласна. Сама мысль о том, чтобы жить бок о бок с Чарльзом, была мне неприятна. Я по-прежнему не доверяла ему. И никогда бы уже не смогла доверять, хотя Чарльз, казалось, желал забыть инцидент с мавзолеем, я же не могла этого сделать.Бабушка с энтузиазмом занялась моим гардеробом. Во-первых, она сшила мне свадебное платье из белого атласа и хонитонского кружева. Это платье было слишком великолепным для той скромной свадьбы, которую мы запланировали. Но бабушка настаивала, чтобы я была в нем. Потом нужно было приготовить мое приданое. Слушая наши разговоры об Италии и планирующихся походах в оперу, она сшила мне голубое платье из «Салонного шелка», а к нему черную бархатную накидку. Когда Филипп вернулся из Лондона, я встретила его в выходном голубом платье. Он, в свою очередь, развернул принесенный сверток и облачился в черный плащ и «оперную» шляпу.Мы рассмеялись. Потом, взявшись за руки, несколько раз торжественно обошли бабушкину мастерскую, исполняя отрывки из «Травиаты». Касси в восторге хлопала в ладоши, а бабушка молча смотрела на нас, такая счастливая, какой я никогда ее раньше не видела. Я догадывалась, что она думает о том, что моя история так счастливо отличается от истории моей матери.Мы собирались устроить скромную свадьбу. В этом наши с Филиппом желания совпадали. Совсем немного гостей, и сразу же после церемонии мы отправимся в свадебное путешествие.Леди Сэланжер, казалось, смирилась, хотя все еще была немного обижена. «Три недели, – говорила она, – это так долго. Мы должны закончить «Женщину в белом» до твоего отъезда».– Вам будет читать мисс Логан, – напомнила я ей.– Она быстро охрипнет... и читает она как-то невыразительно.– Касси...– Нет, Касси читает еще хуже. У нее вообще нет никакого выражения, так что даже непонятно, кто говорит – героиня или крестьянин. О, дорогая, не знаю, зачем только людям нужны эти свадебные путешествия. Иногда это так неудобно.– Я польщена тем, что вы будете скучать без меня, – улыбнулась я.– С тех пор, как нас покинул сэр Фрэнсис, обо мне совсем некому позаботиться...– Мы все о вас заботимся, как и раньше, – запротестовала я. Теперь у меня был другой статус: я была не внучкой женщины, которая работала на них, а будущей невесткой. И я намеревалась воспользоваться этим новым преимуществом.
Так счастливо проходили недели, пока не наступил день моей свадьбы.Стоял ясный апрельский день. Моим посаженным отцом был доктор, друг семьи, шафером Филиппа – Чарльз.Когда мы с Филиппом стояли в церкви, в помещение через витражи проник луч света и осветил табличку, установленную здесь в память о том Сэланжере, который купил дом и назвал его Шелковым домом. Филипп взял мою руку, надел мне на палец кольцо, и мы поклялись любить друг друга, пока смерть нас не разлучит.Под звуки свадебного марша Мендельсона мы прошли к выходу, среди гостей я заметила сияющее лицо бабушки.Потом мы вернулись в Шелковый дом, где был устроен небольшой прием в нашу честь. Нас поздравляли и желали нам счастья; и в назначенный час пришло время готовиться к отъезду.Бабушка помогла мне снять мое чудесное свадебное платье и переодеться в темно-голубой костюм из шерсти эльпаки, который она считала идеальным для путешествия.– Ты такая красивая, – сказала она, сияя от счастья и гордости, – это счастливейший день в моей жизни.Мы с Филиппом отбыли во Флоренцию.
Эти дни стали нашим сокровищем и памятью на всю жизнь. Я была счастлива. Теперь я уже нисколько не сомневалась в том, что бабушка была права, когда убеждала меня выйти замуж за Филиппа. Теперь, когда мы стали настоящими любовниками, я открыла для себя новые стороны своего счастья. Эта близость с другим человеком, эта новая интимность оказалась волнующей, приятной и радостной. Я никогда не испытывала настоящего одиночества. Со мной всегда была бабушка, она стояла в центре моей жизни. Но теперь у меня появился Филипп, и с ним нас связывали более тесные отношения. Филипп был таким милым со мной и так старался сделать меня счастливой. Несмотря на некоторую робость от такого непривычного внимания к своей особе, я испытывала глубочайшую радость оттого, что так сильно любима. Бабушка, вероятно, знала, что так будет, и поэтому страстно мечтала выдать меня за Филиппа.Он обворожил меня не только тем, что был нежным и страстным любовником. У него оказался неисчерпаемый запас знаний обо всем на свете. Я всегда знала, что он кровно заинтересован в шелковом производстве, и знала, что если Филипп чем-то заинтересовался, то не успокоится, пока не изучит этот предмет до мельчайших подробностей. Для меня стала открытием его любовь к музыке. Я знала об этом и раньше, но не понимала, как много она для него значит; и только став его женой, я поняла и оценила его истинную страсть к музыке. Он любил искусство, хорошо знал художников-флорентийцев, имена некоторых из них – например Чимабуэ и Maттезаччо, – были мне неизвестны. Он интересовался прошлым и умел так живо рассказывать об истории Флоренции, что мне казалось, будто я видела все это своими глазами.В апреле во Флоренции не бывает много приезжих. Я догадывалась, что позднее улицы наполнятся толпами людей, потому что это действительно было одно из самых достопримечательных мест Европы. А в это время в отелях обычно останавливается мало народу, поэтому персонал гостиницы «Реджия», в которой мы поселились, относился к нам с полной предупредительностью, на какую мы вряд ли могли рассчитывать, если бы попали сюда в разгар сезона.Мы разместились в просторных комнатах с высокими потолками; стены в спальне были выложены розовато-лиловой и голубой мозаикой. Французское окно выходило на большой балкон, откуда мы могли обозревать улицу. Думаю, эта гостиница когда-то была дворцом, потому что чувствовалось в ней обветшалое величие. В этом здании меня охватывал какой-то безотчетный страх, который, наверное, был бы еще сильнее, будь я одна. Но я была с Филиппом и потому наслаждалась нашим уединением; и то странное, довольно жуткое ощущение, будто в этом месте людьми овладевают сильные, иногда жестокие страсти, только прибавляло очарования нашему пребыванию.Мы переживали золотые дни своей любви. Филипп умел придавать самым обыденным вещам волнующий и таинственный смысл. Раньше мне казалось, что он целиком захвачен бизнесом – и до определённых пределов так оно и было. Мы часто бродили по улицам, заглядывая в витрины магазинов, которые торговали шелком. Он никогда не мог устоять, чтобы не остановиться, а иногда и зайти в магазин, спросить цену, взвесить ткань на руке и осторожно погладить ее пальцами. Я смеялась над ним и как-то сказала, что владельцы магазинов наконец разозлятся, потому что он никогда ничего не покупает.– Ну, знаешь ли, – ответил он, – это было бы все равно, что покупать уголь в Ньюкастле.Я обожала маленькие магазинчики на Понте-Веккио. Мы разглядывали безделушки и иногда покупали какой-нибудь камешек, браслет или небольшую шкатулку, покрытую эмалью. Это доставляло нам массу удовольствия.В гостинице нас обслуживал один жизнерадостный итальянец. Не знаю, чем он занимался, когда в гостинице хватало постояльцев, но на тот момент, когда там проживало всего несколько человек, он обслуживал только нас.По утрам он приносил завтрак. Он раздвигал занавески и вставал посреди комнаты, глядя на нас со снисходительной улыбкой. Если мы оставляли разбросанную одежду, он аккуратно развешивал ее, тем более, что он очень интересовался нашими нарядами, особенно костюмами Филиппа. Он говорил с нами по-английски, пересыпая свою речь итальянскими словами. Ему явно нравилась возможность попрактиковаться в английском. Мы находили его речь ужасно забавной и по прошествии нескольких дней уже сами вызывали его на разговор.Он был высок... примерно одного сложения с Филиппом, с темно-каштановыми волосами и большими, темными, будто проникающими в душу глазами.Очень быстро он выяснил, что мы проводим здесь медовый месяц.– Как вы догадались? – спросила я.Он пожал плечами и возвел глаза к расписанному потолку.– Это можна сказата. – Большинство слов он заканчивал на «а» и произносил их в такой певучей манере, которую вряд ли можно было назвать английской.– Оченна хороша, – сказал он, – оченна хороша. – Казалось, он думал, что очень здорово пошутил.Он смотрел на нас как на своих подопечных. Когда мы ели в ресторане, он спускался туда же и стоял рядом с официантом, глядя на нас. Если мы не отдавали должного внимания какому-нибудь из блюд, он качал головой и обеспокоенно спрашивал: «Нетта? Не хороша? « – таким голосом, что нам хотелось смеяться.Он любил прифрантиться и был настоящим денди. Его постоянно можно было видеть любующимся на свое отражение в зеркале. Звали этого человека Лоренцо. Филипп окрестил его Лоренцо Великолепный.С каждым днем он становился все более и более разговорчивым. Филипп немного понимал по-итальянски, и благодаря этому и английскому Лоренцо нам удавалось общаться. В ту пору все нам казалось невероятно забавным и мы много смеялись. Это был самый лучший смех в мире, потому что причиной его было переполнявшее нас счастье. Мы оба были тогда рады, что родились на свет.Лоренцо чувствовал это и словно желал быть частью нашего блаженства.Он хотел дать нам понять, какой он отличный парень и как его любят женщины. Правда, его огорчает, признался он нам, что иногда их приходится немножко встряхивать. У него были выразительные руки, и он часто делал ими движения, будто отгонял назойливых мух. Во время этих разговоров он всегда удобно устраивался где-нибудь рядом с зеркалом, чтобы можно было иногда бросить в него взгляд и удовлетворенно пригладить свои кудри. Но, несмотря на ужасное тщеславие, было в нем что-то располагающее, и мы не могли удержаться, чтобы не заговорить с ним.Как я уже сказала, он очень интересовался нашей одеждой. Однажды мы вошли в комнату и обнаружили его в оперной шляпе Филиппа.– Оченна хороша, – сказал он, нимало не смущенный тем, что его застали врасплох.Мы попытались не выказывать удивления, хотя Лоренцо вряд ли мог нас чем-нибудь удивить.– Вам идет, – сказала я.– В этом... Лоренцо... сделала бы большую добычу, а?– Не сомневаюсь. От женщин не было бы отбоя. Чтобы избавиться от них, вам пришлось бы взлететь.С унылым видом он снял шляпу, смял ее почти с детским наслаждением и неохотно положил в картонку.Он любил давать нам советы, какие места посетить, а потом расспрашивал, как нам там понравилось. Лоренцо был для нас неиссякаемым источником веселья. Мы беззлобно посмеялись над тем, как он охорашивался в шляпе Филиппа.– Ты встречал когда-нибудь более тщеславного человека? – спросила я.Филипп ответил, что он, возможно, не тщеславнее других но в отличие от них не скрывает этого.– Он считает себя великолепным любовником, – продолжил он свою мысль, – что ж, почему бы и нет? Эта мысль делает его счастливым. В этом нет никакого сомнения.В этом и в самом деле не было никакого сомнения.Иногда мы сидели в каком-нибудь ресторанчике на открытом воздухе и пили кофе или потягивали аперитив, вспоминая, где побывали в этот день и обсуждая, куда направить свои стопы завтра. Не было случая, чтобы во время этих бесед мы не вспомнили один из последних подвигов Лоренцо.
Сказочные дни в волшебном городе. Когда я думаю о Флоренции, то вспоминаю высоты Фьезоле, прекрасные виллы и маленькие домишки на склонах гор, сплошь покрытых садами и виноградниками; я вспоминаю довольно строгие флорентийские здания; придававшие улицам какой-то зловещий вид. Особенно мне запомнилось посещение Дуомо – храма – и церкви святого Лоренцо с великолепными мраморными плитами и украшениями из ляпис-лазури, халцедона и агата; я нашла там статую Лоренцо Медичи – Лоренцо Великолепного.Могу поклясться – у него был взгляд нашего Лоренцо, Мы попробовали найти в нем какое-нибудь другое сходство, спрашивая себя, наведывается ли сюда Лоренцо изучать своего знаменитого тезку.Флоренция была просто изобилием сокровищ. В этом городе нужно прожить не меньше года, постепенно впитывая его в себя. Мы посетили множество дворцов – Иль Барджелло, который когда-то был тюрьмой; Палаццо Веккио; дворец Уффицци и Палаццо Питти; мы любили бродить по Пьяцца делла Синьориа, где была великолепная коллекция статуй, и по Лоджия дей Ланци, под портиком которого находились самые великолепные скульптуры, которые я когда-либо видела.Погода стояла теплая и мягкая, без изнуряющей жары. На фоне вечно голубого неба величественные здания казались еще более внушительными.Однажды, когда мы разглядывали скульптуры в Пьяц-ца делла Синьориа, я заметила стоявшего неподалеку человека. Он перехватил мой взгляд и улыбнулся.– Какая замечательная коллекция, – сказал он по-английски с сильным итальянским акцентом.– Прекрасная, – ответила я.– Где еще, кроме Италии, можно найти такую? – добавил Филипп.– Осмелюсь предположить, что нигде, – ответил мужчина. – Вы проводите здесь отпуск?– Да, – ответил ему Филипп.– Это ваше первое посещение Италии?– Я здесь не в первый раз... но моя жена действительно впервые.– Вы заговорили с нами по-английски, – заметила я, – как вы догадались, что мы англичане?Он улыбнулся.– Это не так уж трудно. Скажите, а из какой части Англии вы прибыли? Я бывал там однажды.– Мы живем вблизи Эппинг Форрест, – ответил Филипп. – Вы бывали там?– О да. Там очень красиво... и совсем рядом находится большой город, я не ошибаюсь?– Я вижу, вы хорошо информированы.– Вы здесь еще долго пробудете?– До конца этой недели и еще следующую.Он приподнял шляпу и поклонился.– Вы должны как следует насладиться городом за оставшееся время.– Он был очень любезен, – сказала я Филиппу, когда он ушел.– Ему понравилось, что мы восхищаемся его страной.– Ты думаешь, что дело именно в этом? А мне показалось, что он заинтересовался нами... он спросил, откуда мы приехали и когда уезжаем.– Это был совершенно праздный интерес, – сказал Филипп.Он взял меня под руку, и мы отправились искать уличный ресторанчик, где можно было бы хорошо поесть, наблюдая за жизнью улицы.Наконец мы посетили оперу. Я облачилась в свое голубое платье из «Салонного шелка», а Филипп – в черный плащ и шляпу, по поводу которой Лоренцо высказал столь горячее одобрение.Лоренцо пришел к нам в номер под каким-то предлогом, когда мы уже собрались уходить. Он всплеснул руками и застыл, восхищенно изучая наши наряды; я знала, что он воображает себя в плаще и шляпе Филиппа. Он захлопал в ладоши и пробормотал:– Magnified Magnified Великолепно, великолепно (итал.).
.Это был изумительный вечер – последний из таких вечеров. Когда я оглядываюсь назад, мне кажется невероятным, что можно быть так близко от несчастья, ничего не подозревая об этом.В опере давали «Риголетто»; артисты были выше всяких похвал, публика благодарно внимала. Я была совершенно околдована великолепными голосами Герцога и его трагического шута, исполнением Джильдой арии «Саго Nome»; меня до глубины души потрясла сцена, где обезумевшая от горя Джильда наблюдает за герцогом, обольщающим девушку из таверны. Я слушала и думала: обязательно расскажу все это бабушке.В антракте я посмотрела на верхние ложи и в одной и Них увидела человека, который заговорил с нами в Пьяцца. Он встретился со мной глазами и дал понять, что тоже узнал меня, поклонившись мне как знакомой.– Смотри, вон тот человек, – сказала я Филиппу. – Ты помнишь, мы видели его в Пьяцца?Филипп с отсутствующим видом кивнул.Когда мы вышли на улицу, я увидела его снова. Он стоял у здания оперы, словно в ожидании кого-то. Ми снова кивнули друг другу.– Возможно, он ждет свой экипаж, – сказала я.Сами же мы решили дойти до «Реджии» пешком. Это был колдовской вечер. Мне хотелось, чтобы он подольше не кончался. Мы постояли немного на балконе.– Здешние улицы кажутся зловещими, когда они безлюдны, – сказала я. – В голову начинают приходить мысли о тех жестоких деяниях, которые творились здесь когда-то.– То же самое можно сказать о любом другом месте, – отреагировал прагматичный Филипп.– Но мне кажется, что здесь как-то особенно...– Какая же ты фантазерка, дорогая, – ответил Филипп, увлекая меня в комнату.
Весь следующий день мы гуляли по городу и к вечеру чувствовали себя изрядно уставшими.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44