Одной дамочки мистеру Гэшу было мало, эти времена давно миновали. Две – хорошо, а еще лучше три. В квартире имелась сделанная на заказ кровать, вдвое шире стандартной. К потолочной балке прикреплен блок с системой ремней из отборных шкур игуан. Мебельный обойщик с Вашингтон-авеню скроил эту упряжь из ящериц по меркам глыбообразного торса мистера Гэша. Первоклассная работа и по разумной цене.
Мистеру Гэшу грезилось, как он свисает с потолка над тремя извивающимися длинноногими телками, одна их которых орудует платиновыми щипцами для льда, когда через мост на остров проехал фургон с большой собакой. Посмеиваясь, мистер Гэш развернулся и последовал за фургоном, из окна которого торчала черная как смоль собачья башка. Наверняка Лабрадор. Машины разделяло четверть мили, но было видно, что у пса трепещет на ветру лишь одно ухо.
Есть! подумал мистер Гэш и придавил газ.
Собака действительно оказалась черным лабрадором-ретривером. Правда, с двумя целыми ушами – просто одно завернулось, и его было не видно. Звали пса Говард, и принадлежал он Ларри и Энн Дулинг из Рестона, штат Вирджиния. Они не походили на молодую пару, о которой говорил фатальный глупец доктор Бринкман. Обоим Дулингам было за шестьдесят; она вышла на пенсию, проработав в Смитсоновском институте, он – в государственном Департаменте торговли. Во Флориду они приехали погреться на солнышке, а на Жабий остров – поваляться на пляже. Мистер Гэш подошел к ним под предлогом спросить дорогу. Выяснив, что это лохи-туристы, а не экотеррористы и не вымогатели, похищающие собак, он постарался свернуть разговор и уйти.
Но Ларри Дулинг сунул гостю запотевшую банку холодного «Будвайзера» и разговорился:
– Мы исколесили весь штат в поисках приличного пляжа. Под «приличным» я понимаю – тихий и спокойный.
– В рекламных брошюрах сплошное вранье! – пропела Энн Дулинг.
Говард обнюхал ботинки мистера Гэша, а Ларри стал перечислять флоридские пляжи, разочаровавшие их во время поездки:
– Форт-Лодердейл – ну-ка попробуйте отыскать там место для парковки. Майами решили объехать стороной. В Веро неплохо, но там плакаты – предупреждения об акулах, так что купаться нельзя. А в Палм-Бич – ядовитые медузы. Что нас заставило искать счастья в Дейтоне, я и сам не знаю.
– Не забудь еще Клируотер! – вмешалась Энн Дулинг. – Ученики на экскурсии – просто зоопарк!
Их голоса стальным буравом вгрызались в череп мистера Гэша. Когда бабка в третий раз отметила его «современную стрижку», он радостно погрузился в новую грезу и представил, как Дулинги корчатся, изжаленные ядовитыми медузами, а потом вообразил, что слушает их не на солнцепеке, а в тенистой прохладе своей квартиры. Стереосистема транслировала пленку с их голосами из серии «Служба 911».
– Вам не жарко в таком костюме? – спросила Энн Дулинг.
Мистера Гэша подмывало сбросить пиджак, чтобы Дулинги вылупились на его пистолет. Вот у них челюсти-то отвиснут, когда он выхватит оружие из кобуры и направит им в морды, лоснящиеся от какаового масла. Тогда лохи наконец-то онемеют…
Вот только белый день на дворе, да рядом дети играют с фрисби… Мистер Гэш отбросил пивную банку и раздраженно зашагал к машине.
На середине моста ему встретился еще один фургон, быстро ехавший к острову; «бьюик-роудмастер» с деревянной отделкой – прадедушка всех фургонов. В нем тоже сидела пара, а из окна высовывалась черная собачья морда.
Мистер Гэш рефлекторно затормозил, а затем подумал: «Да пошло оно всё! Хватит с меня на сегодня туристов». Сейчас бы завалиться с кипой порножурналов и бутылочкой пива «Мейерс». И он поехал с Жабьего острова.
Завтра, сказал себе мистер Гэш. Завтра вернусь и проверю «роудмастер».
Весной 1966 года два брата отправились во Вьетнам. Один вернулся домой героем, другой – инвалидом. Армейский джип, в котором ехал Дойл Тайри, перевернулся в десяти милях от Нха Транга. Сержант-водитель погиб мгновенно. Дойл Тайри сломал ногу и серьезно повредил голову; его самолетом доставили в США, где он шесть недель провел в военном госпитале. Дойла неотвязно мучило, что авария произошла не из-за вражеской атаки, а по безрассудству. Они с сержантом прикончили ящик гонконгского пива и решили отправиться на рыбалку – ловить карпов на затопленном рисовом поле. Рыбалка после наступления темноты, в зоне боевых действий! А все потому, что Дойл тосковал по Флориде и сходил с ума от беспокойства за младшего брата Клинта, который изображал из себя снайпера где-то в туманном нагорье среди вьетконговцев, кобр и пиявок.
Их дом стоял на берегу чудесного озерца, где водились окуни, и все мальчики в семье Тайри бегали туда, но лишь Дойл и Клинт не знали удержу – прибегали и после школы, и по утрам в субботу, и после воскресной службы в церкви. И дело даже не в рыбалке, просто им хорошо было вместе в мирной тишине – ветерок пригибает рогоз, солнечные блики на легкой ряби; на бревна вылезли черепахи, в лилиях притаились аллигаторы, а в небе жалобно посвистывают прилетевшие с лугов жаворонки. Одиночество и тоска истомили Дойла Тайри, когда тем вечером он предложил сержанту порыбачить. Он даже не знал, водятся ли карпы или какая другая хренова рыба на затопленном рисовом поле, но в сумерки оно напоминало озеро дома. Они срезали бамбук на удилища, крючки согнули из иголок, стянули из столовой буханку хлеба для наживки и, прихватив оставшееся пиво – горькое и теплое, как моча (да какая разница?), – отправились ловить долбаных карпов. Было темно, грязная дорога в рытвинах, но во всем виновата сволочная коза, удравшая от разини-крестьянина. Пытаясь объехать козу, сержант резко свернул, джип подпрыгнул в манере всех армейских джипов и так прыгал, пока фургон для перевозки быков решительно его не остановил, словно бетонная стена.
Очнулся Дойл Тайри в прохладной белизне больничной палаты в Атланте, штат Джорджия, со стальными спицами в бедре, с пластиной в голове и жгучим ощущением вины, непереносимым для его двадцатипятилетней души. Он просил, чтобы его отправили обратно во Вьетнам, как нередко поступали солдаты, раненные при подобных обстоятельствах, но просьбу отклонили и вручили уведомление о почетной демобилизации. Дойл отправился во Флориду дожидаться героического младшего брата. И только после благополучного возвращения Клинта из джунглей, когда братья обнялись, посмеялись и провели туманное утро на озере, лишь тогда Дойл Тайри позволил себе пойти вразнос. Через неделю он пропал, и никто не знал куда.
Брат разыскал его лишь через много лет. К тому времени Клинтон Тайри уже стал губернатором, и в его распоряжении была вся государственная правоохранительная система, иногда бурно являвшая свою эффективность. Губернаторского брата, который скрывался под именем погибшего во Вьетнаме сержанта, разоблачил приметливый клерк во время рутинной проверки отпечатков пальцев. По отпечаткам выяснилось, что Дойл Тайри находится в тюрьме Орландо, где отбывает тридцатидневный срок за противоправное вторжение в чужие владения. Его арестовали за то, что он со спальным мешком и походной печкой расположился в башне «Замка Золушки» городка аттракционов «Мир Диснея». За два года это произошло в тридцать шестой раз. Охранники городка считали Дойла Тайри алкашом, но на самом деле он не выпил ни капли спиртного с того вечера в Нха Транге. Его вызволили из тюрьмы, помыли, побрили, одели и на губернаторском самолете доставили в Таллахасси.
Для Клинтона Тайри встреча прошла мучительно. Дойл ухватил брата за руку, его безжизненные глаза вроде бы засветились, но он не произнес ни слова за весь час, что они провели в губернаторском особняке. Сидел, словно шомпол проглотил, на краешке кожаного дивана и тупо смотрел на листик мяты, плавающий в чае со льдом. Наконец Клинтон спросил:
– Дойл, скажи ради бога, чем я могу тебе помочь?
Дойл Тайри вынул у брата из нагрудного кармана шариковую ручку – дешевый сувенир с эмблемой штата – и стал писать мелкими печатными буквами на собственном предплечье. Он так крепко нажимал, что на каждой букве из руки выдавливалась капелька темной крови. Вот что он написал: «Отправь меня в безопасное место».
Через неделю Дойл Тайри стал работать смотрителем маленького маяка в Соколиной бухте неподалеку от Хоуб-Саунда. Башня в красную полоску – туристская достопримечательность Государственного парка Соколиной бухты – не функционировала уже лет сорок и нуждалась в постоянном смотрителе не больше мавзолея. Но это было действительно безопасное место для отыскавшегося губернаторского брата, чья служба со скромным годовым жалованьем в 17 300 долларов явилась первым и единственным фактом кумовства Клинтона Тайри.
Он добросовестно сделал об этом запись в личных бумагах и приложил военную и медицинскую справки Дойла. Здесь же было его собственноручное письмо в Управление парков, где он учтиво просил о месте для брата.
Это письмо находилось среди биографических документов Клинтона Тайри, которые исполнительная Лиза Джун Питерсон разыскала и представила своему боссу – действующему губернатору Флориды Дику Артемусу. Она также доложила, что имя Дойла Тайри продолжает появляться в платежной ведомости (сумма жалованья не изменилась) – стало быть, Дойл по-прежнему обитает на маяке Соколиной бухты.
И тогда Дик Артемус пригрозил уничтожить сию обитель, если Клинтон Тайри откажется разыскать полоумного вымогателя, который кромсает собак из-за проекта «Буревестник».
В этом была суть неподписанного требования, которое лейтенант Джим Тайл доставил Сцинку. Его брали за горло: «Вашего несчастного, беспризорного и умственно больного брата вышвырнут на улицу, если вы не послушаетесь. Сожалею, губернатор Тайри, но администрации приходится затягивать пояса. Что до сокращений в Управлении парков, то в бюджете просто нет лишних денег, чтобы содержать смотрителя-невидимку неработающего маяка.
Если только вы не согласитесь помочь».
Сцинк согласился.
Лизу Джун Питерсон невероятно заинтриговал предмет ее изысканий – единственный человек, добровольно оставивший должность губернатора Флориды. Она жадно перерыла вырезки из старых газет, отражавшие взлет и падение Клинтона Тайри – путь от одаренного знаменитого спортсмена и увенчанного наградами ветерана, выдвинутого кандидатом на пост губернатора, до злобствующего ниспровергателя и партийного отщепенца. Даже если он произнес половину того, что ему приписывали, размышляла Лиза Джун, уход с поста, вероятно, спас ему жизнь. Иначе его бы кто-нибудь наверняка прикончил. Одно дело произносить стандартные наборы фраз о защите окружающей среды – господи, даже республиканцы наловчились разглагольствовать о сохранении болот, – а другое – выступать с оскорбительной бранью против развития штата, где подлинные хозяева – банкиры, застройщики и владельцы недвижимости…
Ведь это политическое самоубийство, удивлялась Лиза Джун Питерсон. С таким же успехом он мог пытаться легализовать ЛСД.
Пытливая исследовательница государственной машины обнаружила, что пребывание Клинтона Тайри в Таллахасси было столь же впечатляющим, сколь и кратким. Похоже, он правильно рассуждал почти обо всем и почти все делал не так. Бранился на пресс-конференциях. Выступал с радикальными речами, цитируя Боба Дилана, Джона Леннона и Ленни Брюса. Позволял себе разгуливать в администрации босым и небритым. Клинтон Тайри пользовался популярностью у простых людей, но у него не было ни малейшего шанса уничтожить механизм наживы и превратить законодательные органы в собрание дальновидных и честных моралистов. Поражала сама мысль, что человек в здравом уме попытается этого достичь.
Возможно, Тайри был ненормальным. Вон, его братец, думала Лиза Джун Питерсон, – может, у них это семейное. И как он взбудоражил город, исчезнув из администрации после предательства своей команды, которая закрыла заповедник и продала участки побережья застройщикам с большими связями. Исчезновение Тайри произошло столь стремительно и бесследно, что вначале возникли разговоры о похищении, убийстве и даже самоубийстве. Затем поступило прошение об отставке, и эксперты ФБР удостоверили сердитый росчерк подписи губернатора. Лиза Джун Питерсон сделала две фотокопии этого исторического послания: одну – для Дика Артемуса, другую – для себя.
Недолгое время после исчезновения Клинтона Тайри газеты полнились слухами и предположениями. Потом все стихло. Ни одному журналисту не удавалось разыскать экс-губернатора, чтобы взять интервью или сфотографировать. За несколько лет его имя периодически всплывало в сводках Департамента правопорядка в явной связи с весьма странными преступлениями. Ни протоколов задержания, ни твердых доказательств причастности Клинтона Тайри к преступлениям Лиза Джун Питерсон не обнаружила. Но притягивала сама мысль, что он до сих пор жив и обитает где-то на природе в хворостяной хижине.
Что угодно отдала бы за встречу с ним, думала Лиза Джун. Хотелось бы узнать, вправду ли он чокнулся.
Она так и не поняла, для чего боссу понадобились ее изыскания. Лиза Джун не знала, что Дик Артемус не ложился до четырех утра, продираясь сквозь ворох документов и вырезок, пока возбужденно не ухватился за печальную историю о Дойле Тайри, брате экс-губернатора. Она не ведала о неподписанном послании с холодной угрозой, которое шеф передал чернокожему полицейскому.
Лиза Джун не сознавала, чему дала толчок: оскорбленный и ожесточенный человек покидал свое болотное логово. Таких людей она никогда не встречала и даже представить их себе не могла.
– Сумма не имеет значения. – Палмер Стоут говорил по телефону с Дургесом.
– Дело не в деньгах. Тут тюрьмой пахнет.
– Китаец бросил трубку.
– Да уж, ему телефоны не по ндраву.
– Всего-то нужен один вшивый рог, – настаивал Стоут. – Можешь с ним связаться? Скажи, деньги не имеют значения.
– Вы поймите, год неудачный по носорогам. Несколько ребят, к кому мы обычно обращались, спалились и парятся на нарах.
– Китаеза знает, кто я такой? Ему известно, какие у меня связи?
– Сэр, вы подстрелили последнего носорога, что имелся в наличии. Бывалоча, мистер Йи связывался напрямую, но Африка на пару месяцев прикрыта. Там сейчас слишком жарко.
Стоут помолчал, прикуривая сигару, но ее вкус показался металлическим и сладким. Он вспомнил, что у него во рту вишневый леденец от кашля. Палмер резко выплюнул таблетку на стол.
– Хочешь сказать, – продолжил Стоут, – что за несусветную цену в пятьдесят тысяч долларов твой храбрец мистер Йи не сумеет отыскать на планете Земля один-единственный носорожий рог?
– Я этого не говорил, – ответил Дургес. – Частный зоопарк в Аргентине хочет продать нам старого самца, которого вконец разбил артрит.
– А рога-то у него остались?
– Еще какие.
– Прекрасно. Как скоро вы его получите?
– Работаем. Примерно через месяц.
– Это долго.
– Посмотрим, может, удастся пораньше.
– Да, раз уж я тебя поймал, – Стоут пробовал заново раскурить сигару, – как там продвигаются дела с моим чучелом? Ты связался с этим стекловолокнистым мастером?
– Уже работает. Говорит, будет выглядеть лучше настоящего. Кроме нас с вами, никто подделку не распознает.
– Не терпится увидеть эту великолепную тварь у себя на стене.
– Ну еще бы.
Стоут не уловил насмешки в голосе Дургеса и повесил трубку, довольный, что наскипидарил задницу вялому проводнику. Он изящно стряхнул пепел с сигары и пошел принять душ. Стоут захватил в ванную переносной телефон на случай, если заложница Дези позвонит из Стана Врага…
Свет погас, когда Палмер намылил шампунем голову. Ругаясь и отплевываясь хлопьями пены, он нашарил в темноте ручки кранов. Затем попытался открыть дверь, но она не подалась. Надавил плечом на стекло – тот же результат.
Глаза щипало, но Стоут разглядел сквозь прозрачную дверь массивный силуэт. Крик замер у него в горле – опять мистер Гэш! Кто же еще?
Оглушительный звон разбитого стекла эхом отразился в ванной, отделанной итальянским мрамором, и дверь превратилась в кучу осколков у босых ног Стоута. Потом наступила тишина – слышалось только прерывистое, учащенное дыхание Палмера. Правую ногу саднило, по лодыжке бежала теплая струйка.
Маячившая за дверью фигура теперь расположилась на унитазе и явно облегчалась.
– Мистер Гэш? – придушенно спросил Стоут.
– Ошибаешься, – ответила фигура.
– Тогда кто вы?
– Меня прислал твой дружок Дик. Губернатор. Из-за пропавшей дворняги.
– Ах вот оно что!
– Давай, рассказывай.
– Здесь? Сейчас?
Вспыхнул свет. Стоут сощурился; одной рукой он загораживал глаза, а другой прикрывал съежившиеся гениталии. Повсюду битое стекло; просто чудо, что его лишь поцарапало.
– Начинай, – сказал незнакомец.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39
Мистеру Гэшу грезилось, как он свисает с потолка над тремя извивающимися длинноногими телками, одна их которых орудует платиновыми щипцами для льда, когда через мост на остров проехал фургон с большой собакой. Посмеиваясь, мистер Гэш развернулся и последовал за фургоном, из окна которого торчала черная как смоль собачья башка. Наверняка Лабрадор. Машины разделяло четверть мили, но было видно, что у пса трепещет на ветру лишь одно ухо.
Есть! подумал мистер Гэш и придавил газ.
Собака действительно оказалась черным лабрадором-ретривером. Правда, с двумя целыми ушами – просто одно завернулось, и его было не видно. Звали пса Говард, и принадлежал он Ларри и Энн Дулинг из Рестона, штат Вирджиния. Они не походили на молодую пару, о которой говорил фатальный глупец доктор Бринкман. Обоим Дулингам было за шестьдесят; она вышла на пенсию, проработав в Смитсоновском институте, он – в государственном Департаменте торговли. Во Флориду они приехали погреться на солнышке, а на Жабий остров – поваляться на пляже. Мистер Гэш подошел к ним под предлогом спросить дорогу. Выяснив, что это лохи-туристы, а не экотеррористы и не вымогатели, похищающие собак, он постарался свернуть разговор и уйти.
Но Ларри Дулинг сунул гостю запотевшую банку холодного «Будвайзера» и разговорился:
– Мы исколесили весь штат в поисках приличного пляжа. Под «приличным» я понимаю – тихий и спокойный.
– В рекламных брошюрах сплошное вранье! – пропела Энн Дулинг.
Говард обнюхал ботинки мистера Гэша, а Ларри стал перечислять флоридские пляжи, разочаровавшие их во время поездки:
– Форт-Лодердейл – ну-ка попробуйте отыскать там место для парковки. Майами решили объехать стороной. В Веро неплохо, но там плакаты – предупреждения об акулах, так что купаться нельзя. А в Палм-Бич – ядовитые медузы. Что нас заставило искать счастья в Дейтоне, я и сам не знаю.
– Не забудь еще Клируотер! – вмешалась Энн Дулинг. – Ученики на экскурсии – просто зоопарк!
Их голоса стальным буравом вгрызались в череп мистера Гэша. Когда бабка в третий раз отметила его «современную стрижку», он радостно погрузился в новую грезу и представил, как Дулинги корчатся, изжаленные ядовитыми медузами, а потом вообразил, что слушает их не на солнцепеке, а в тенистой прохладе своей квартиры. Стереосистема транслировала пленку с их голосами из серии «Служба 911».
– Вам не жарко в таком костюме? – спросила Энн Дулинг.
Мистера Гэша подмывало сбросить пиджак, чтобы Дулинги вылупились на его пистолет. Вот у них челюсти-то отвиснут, когда он выхватит оружие из кобуры и направит им в морды, лоснящиеся от какаового масла. Тогда лохи наконец-то онемеют…
Вот только белый день на дворе, да рядом дети играют с фрисби… Мистер Гэш отбросил пивную банку и раздраженно зашагал к машине.
На середине моста ему встретился еще один фургон, быстро ехавший к острову; «бьюик-роудмастер» с деревянной отделкой – прадедушка всех фургонов. В нем тоже сидела пара, а из окна высовывалась черная собачья морда.
Мистер Гэш рефлекторно затормозил, а затем подумал: «Да пошло оно всё! Хватит с меня на сегодня туристов». Сейчас бы завалиться с кипой порножурналов и бутылочкой пива «Мейерс». И он поехал с Жабьего острова.
Завтра, сказал себе мистер Гэш. Завтра вернусь и проверю «роудмастер».
Весной 1966 года два брата отправились во Вьетнам. Один вернулся домой героем, другой – инвалидом. Армейский джип, в котором ехал Дойл Тайри, перевернулся в десяти милях от Нха Транга. Сержант-водитель погиб мгновенно. Дойл Тайри сломал ногу и серьезно повредил голову; его самолетом доставили в США, где он шесть недель провел в военном госпитале. Дойла неотвязно мучило, что авария произошла не из-за вражеской атаки, а по безрассудству. Они с сержантом прикончили ящик гонконгского пива и решили отправиться на рыбалку – ловить карпов на затопленном рисовом поле. Рыбалка после наступления темноты, в зоне боевых действий! А все потому, что Дойл тосковал по Флориде и сходил с ума от беспокойства за младшего брата Клинта, который изображал из себя снайпера где-то в туманном нагорье среди вьетконговцев, кобр и пиявок.
Их дом стоял на берегу чудесного озерца, где водились окуни, и все мальчики в семье Тайри бегали туда, но лишь Дойл и Клинт не знали удержу – прибегали и после школы, и по утрам в субботу, и после воскресной службы в церкви. И дело даже не в рыбалке, просто им хорошо было вместе в мирной тишине – ветерок пригибает рогоз, солнечные блики на легкой ряби; на бревна вылезли черепахи, в лилиях притаились аллигаторы, а в небе жалобно посвистывают прилетевшие с лугов жаворонки. Одиночество и тоска истомили Дойла Тайри, когда тем вечером он предложил сержанту порыбачить. Он даже не знал, водятся ли карпы или какая другая хренова рыба на затопленном рисовом поле, но в сумерки оно напоминало озеро дома. Они срезали бамбук на удилища, крючки согнули из иголок, стянули из столовой буханку хлеба для наживки и, прихватив оставшееся пиво – горькое и теплое, как моча (да какая разница?), – отправились ловить долбаных карпов. Было темно, грязная дорога в рытвинах, но во всем виновата сволочная коза, удравшая от разини-крестьянина. Пытаясь объехать козу, сержант резко свернул, джип подпрыгнул в манере всех армейских джипов и так прыгал, пока фургон для перевозки быков решительно его не остановил, словно бетонная стена.
Очнулся Дойл Тайри в прохладной белизне больничной палаты в Атланте, штат Джорджия, со стальными спицами в бедре, с пластиной в голове и жгучим ощущением вины, непереносимым для его двадцатипятилетней души. Он просил, чтобы его отправили обратно во Вьетнам, как нередко поступали солдаты, раненные при подобных обстоятельствах, но просьбу отклонили и вручили уведомление о почетной демобилизации. Дойл отправился во Флориду дожидаться героического младшего брата. И только после благополучного возвращения Клинта из джунглей, когда братья обнялись, посмеялись и провели туманное утро на озере, лишь тогда Дойл Тайри позволил себе пойти вразнос. Через неделю он пропал, и никто не знал куда.
Брат разыскал его лишь через много лет. К тому времени Клинтон Тайри уже стал губернатором, и в его распоряжении была вся государственная правоохранительная система, иногда бурно являвшая свою эффективность. Губернаторского брата, который скрывался под именем погибшего во Вьетнаме сержанта, разоблачил приметливый клерк во время рутинной проверки отпечатков пальцев. По отпечаткам выяснилось, что Дойл Тайри находится в тюрьме Орландо, где отбывает тридцатидневный срок за противоправное вторжение в чужие владения. Его арестовали за то, что он со спальным мешком и походной печкой расположился в башне «Замка Золушки» городка аттракционов «Мир Диснея». За два года это произошло в тридцать шестой раз. Охранники городка считали Дойла Тайри алкашом, но на самом деле он не выпил ни капли спиртного с того вечера в Нха Транге. Его вызволили из тюрьмы, помыли, побрили, одели и на губернаторском самолете доставили в Таллахасси.
Для Клинтона Тайри встреча прошла мучительно. Дойл ухватил брата за руку, его безжизненные глаза вроде бы засветились, но он не произнес ни слова за весь час, что они провели в губернаторском особняке. Сидел, словно шомпол проглотил, на краешке кожаного дивана и тупо смотрел на листик мяты, плавающий в чае со льдом. Наконец Клинтон спросил:
– Дойл, скажи ради бога, чем я могу тебе помочь?
Дойл Тайри вынул у брата из нагрудного кармана шариковую ручку – дешевый сувенир с эмблемой штата – и стал писать мелкими печатными буквами на собственном предплечье. Он так крепко нажимал, что на каждой букве из руки выдавливалась капелька темной крови. Вот что он написал: «Отправь меня в безопасное место».
Через неделю Дойл Тайри стал работать смотрителем маленького маяка в Соколиной бухте неподалеку от Хоуб-Саунда. Башня в красную полоску – туристская достопримечательность Государственного парка Соколиной бухты – не функционировала уже лет сорок и нуждалась в постоянном смотрителе не больше мавзолея. Но это было действительно безопасное место для отыскавшегося губернаторского брата, чья служба со скромным годовым жалованьем в 17 300 долларов явилась первым и единственным фактом кумовства Клинтона Тайри.
Он добросовестно сделал об этом запись в личных бумагах и приложил военную и медицинскую справки Дойла. Здесь же было его собственноручное письмо в Управление парков, где он учтиво просил о месте для брата.
Это письмо находилось среди биографических документов Клинтона Тайри, которые исполнительная Лиза Джун Питерсон разыскала и представила своему боссу – действующему губернатору Флориды Дику Артемусу. Она также доложила, что имя Дойла Тайри продолжает появляться в платежной ведомости (сумма жалованья не изменилась) – стало быть, Дойл по-прежнему обитает на маяке Соколиной бухты.
И тогда Дик Артемус пригрозил уничтожить сию обитель, если Клинтон Тайри откажется разыскать полоумного вымогателя, который кромсает собак из-за проекта «Буревестник».
В этом была суть неподписанного требования, которое лейтенант Джим Тайл доставил Сцинку. Его брали за горло: «Вашего несчастного, беспризорного и умственно больного брата вышвырнут на улицу, если вы не послушаетесь. Сожалею, губернатор Тайри, но администрации приходится затягивать пояса. Что до сокращений в Управлении парков, то в бюджете просто нет лишних денег, чтобы содержать смотрителя-невидимку неработающего маяка.
Если только вы не согласитесь помочь».
Сцинк согласился.
Лизу Джун Питерсон невероятно заинтриговал предмет ее изысканий – единственный человек, добровольно оставивший должность губернатора Флориды. Она жадно перерыла вырезки из старых газет, отражавшие взлет и падение Клинтона Тайри – путь от одаренного знаменитого спортсмена и увенчанного наградами ветерана, выдвинутого кандидатом на пост губернатора, до злобствующего ниспровергателя и партийного отщепенца. Даже если он произнес половину того, что ему приписывали, размышляла Лиза Джун, уход с поста, вероятно, спас ему жизнь. Иначе его бы кто-нибудь наверняка прикончил. Одно дело произносить стандартные наборы фраз о защите окружающей среды – господи, даже республиканцы наловчились разглагольствовать о сохранении болот, – а другое – выступать с оскорбительной бранью против развития штата, где подлинные хозяева – банкиры, застройщики и владельцы недвижимости…
Ведь это политическое самоубийство, удивлялась Лиза Джун Питерсон. С таким же успехом он мог пытаться легализовать ЛСД.
Пытливая исследовательница государственной машины обнаружила, что пребывание Клинтона Тайри в Таллахасси было столь же впечатляющим, сколь и кратким. Похоже, он правильно рассуждал почти обо всем и почти все делал не так. Бранился на пресс-конференциях. Выступал с радикальными речами, цитируя Боба Дилана, Джона Леннона и Ленни Брюса. Позволял себе разгуливать в администрации босым и небритым. Клинтон Тайри пользовался популярностью у простых людей, но у него не было ни малейшего шанса уничтожить механизм наживы и превратить законодательные органы в собрание дальновидных и честных моралистов. Поражала сама мысль, что человек в здравом уме попытается этого достичь.
Возможно, Тайри был ненормальным. Вон, его братец, думала Лиза Джун Питерсон, – может, у них это семейное. И как он взбудоражил город, исчезнув из администрации после предательства своей команды, которая закрыла заповедник и продала участки побережья застройщикам с большими связями. Исчезновение Тайри произошло столь стремительно и бесследно, что вначале возникли разговоры о похищении, убийстве и даже самоубийстве. Затем поступило прошение об отставке, и эксперты ФБР удостоверили сердитый росчерк подписи губернатора. Лиза Джун Питерсон сделала две фотокопии этого исторического послания: одну – для Дика Артемуса, другую – для себя.
Недолгое время после исчезновения Клинтона Тайри газеты полнились слухами и предположениями. Потом все стихло. Ни одному журналисту не удавалось разыскать экс-губернатора, чтобы взять интервью или сфотографировать. За несколько лет его имя периодически всплывало в сводках Департамента правопорядка в явной связи с весьма странными преступлениями. Ни протоколов задержания, ни твердых доказательств причастности Клинтона Тайри к преступлениям Лиза Джун Питерсон не обнаружила. Но притягивала сама мысль, что он до сих пор жив и обитает где-то на природе в хворостяной хижине.
Что угодно отдала бы за встречу с ним, думала Лиза Джун. Хотелось бы узнать, вправду ли он чокнулся.
Она так и не поняла, для чего боссу понадобились ее изыскания. Лиза Джун не знала, что Дик Артемус не ложился до четырех утра, продираясь сквозь ворох документов и вырезок, пока возбужденно не ухватился за печальную историю о Дойле Тайри, брате экс-губернатора. Она не ведала о неподписанном послании с холодной угрозой, которое шеф передал чернокожему полицейскому.
Лиза Джун не сознавала, чему дала толчок: оскорбленный и ожесточенный человек покидал свое болотное логово. Таких людей она никогда не встречала и даже представить их себе не могла.
– Сумма не имеет значения. – Палмер Стоут говорил по телефону с Дургесом.
– Дело не в деньгах. Тут тюрьмой пахнет.
– Китаец бросил трубку.
– Да уж, ему телефоны не по ндраву.
– Всего-то нужен один вшивый рог, – настаивал Стоут. – Можешь с ним связаться? Скажи, деньги не имеют значения.
– Вы поймите, год неудачный по носорогам. Несколько ребят, к кому мы обычно обращались, спалились и парятся на нарах.
– Китаеза знает, кто я такой? Ему известно, какие у меня связи?
– Сэр, вы подстрелили последнего носорога, что имелся в наличии. Бывалоча, мистер Йи связывался напрямую, но Африка на пару месяцев прикрыта. Там сейчас слишком жарко.
Стоут помолчал, прикуривая сигару, но ее вкус показался металлическим и сладким. Он вспомнил, что у него во рту вишневый леденец от кашля. Палмер резко выплюнул таблетку на стол.
– Хочешь сказать, – продолжил Стоут, – что за несусветную цену в пятьдесят тысяч долларов твой храбрец мистер Йи не сумеет отыскать на планете Земля один-единственный носорожий рог?
– Я этого не говорил, – ответил Дургес. – Частный зоопарк в Аргентине хочет продать нам старого самца, которого вконец разбил артрит.
– А рога-то у него остались?
– Еще какие.
– Прекрасно. Как скоро вы его получите?
– Работаем. Примерно через месяц.
– Это долго.
– Посмотрим, может, удастся пораньше.
– Да, раз уж я тебя поймал, – Стоут пробовал заново раскурить сигару, – как там продвигаются дела с моим чучелом? Ты связался с этим стекловолокнистым мастером?
– Уже работает. Говорит, будет выглядеть лучше настоящего. Кроме нас с вами, никто подделку не распознает.
– Не терпится увидеть эту великолепную тварь у себя на стене.
– Ну еще бы.
Стоут не уловил насмешки в голосе Дургеса и повесил трубку, довольный, что наскипидарил задницу вялому проводнику. Он изящно стряхнул пепел с сигары и пошел принять душ. Стоут захватил в ванную переносной телефон на случай, если заложница Дези позвонит из Стана Врага…
Свет погас, когда Палмер намылил шампунем голову. Ругаясь и отплевываясь хлопьями пены, он нашарил в темноте ручки кранов. Затем попытался открыть дверь, но она не подалась. Надавил плечом на стекло – тот же результат.
Глаза щипало, но Стоут разглядел сквозь прозрачную дверь массивный силуэт. Крик замер у него в горле – опять мистер Гэш! Кто же еще?
Оглушительный звон разбитого стекла эхом отразился в ванной, отделанной итальянским мрамором, и дверь превратилась в кучу осколков у босых ног Стоута. Потом наступила тишина – слышалось только прерывистое, учащенное дыхание Палмера. Правую ногу саднило, по лодыжке бежала теплая струйка.
Маячившая за дверью фигура теперь расположилась на унитазе и явно облегчалась.
– Мистер Гэш? – придушенно спросил Стоут.
– Ошибаешься, – ответила фигура.
– Тогда кто вы?
– Меня прислал твой дружок Дик. Губернатор. Из-за пропавшей дворняги.
– Ах вот оно что!
– Давай, рассказывай.
– Здесь? Сейчас?
Вспыхнул свет. Стоут сощурился; одной рукой он загораживал глаза, а другой прикрывал съежившиеся гениталии. Повсюду битое стекло; просто чудо, что его лишь поцарапало.
– Начинай, – сказал незнакомец.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39