— Мне надо бы рассердиться на вас, Джек, за то, что вы так неверно судите обо мне. Ссора — не из-за наследства. — А из-за чего? Она с вызовом уставилась на меня: — Не знаю, спросите леди Моуберли. Я вам говорила, Джек, мне ее враждебность всегда казалась необоснованной. — Что ж, — ответил я, — тогда вам незачем отвергать ее предложение о мире. — Но я говорила вам, Джек, деньги нам не нужны. — Так уж не нужны? — уточнил я. Люси покраснела: — Я зарабатываю, а Нэд получает пособие, пока учится на юриста. — Но, Люси, можно найти жилье и получше. У Весткотов, семьи Нэда, к примеру, наверняка есть дом в городе. Голос мой замер, когда я заметил, что Люси вдруг смертельно побледнела. Она затрясла головой, пытаясь улыбнуться: — Извините, но ваше предложение о доме Весткотов… Нэд так заразил меня своим ужасом в отношении его, что я расстраиваюсь при одном его упоминании. — Ужасом? — удивленно спросил я. — С тех пор как исчезли его мать и сестра, Нэд уверяет, что трагедия затронула и этот дом. Не знаю почему, но он постоянно об этом упоминает. Он не может и порог его преступить. Мы однажды были в лесу под Хайгейтом, просто постояли у калитки, а потом повернулись и заторопились обратно. Как-то странно, Джек, но я тоже почувствовала… ощущение… да… ужаса. Почти физическое. И поняла, что Нэд имел в виду. — Извините тогда за то, что поднял эту тему, — поклонился я. — Проявил бесчувственность… — Но вы же не знали, — улыбнулась Люси, беря мои руки в свои. — Тут, во всяком случае, не Хайгейт, но очень уютно. — Да, — сказал я, оглядывая лестницу, — именно так. — Что вы этим хотите сказать? — игриво подмигнула Люси. Я пожал плечами. Люси попыталась поддеть меня притворным разочарованием: — Ну, Джек, я вам удивляюсь. Всегда считала вас социалистом. Разве вам не приятно, что мы живем в трущобе? — Я думал не совсем о вас. — О ком же? Я взглянул ей в глаза: — Я больше думал о вашем ребенке. Лицо Люси застыло. — Так вы знаете! — прошептала она. — Не так уж трудно было догадаться. — Да, — сказала она. — уж вам-то это не трудно. — Она вдруг засмеялась. — Черт вас дери, Джек, а я как дура нервничаю, что ребенок заплачет и все выдаст. Как вы узнали? — Но, Люси, болезнь и уединение, затянувшееся на целый год, скоропалительное замужество, молодая девушка уходит из дома опекуна… Да вы все это можете описать в мелодраме и поставить в вашем «Лицеуме»! — Вы пропустили вредную мачеху. — Уж настолько ли она вредная? — Конечно! — Почему? — Она не захотела и видеть Нэда. — И вы ее вините за это? — Джек! — Вспомните, они там, в Йоркшире, не такие… прогрессивные. — Что это должно значить? — Вы актриса, вам платят за то, чтобы вы смотрели глазами других. Попытайтесь, Люси. Леди Моуберли приезжает в Лондон, всю жизнь прожив до того в Уитби. Подопечная ее мужа требует выхода на сцену. Потом вдруг оказывается, что эта же подопечная уже носит ребенка от какого-то незнакомца. Думаю, в таких обстоятельствах она просто обязана была проявить какой-то моральный гнев. — Ну, — нахмурилась Люси, — может быть. Я вынул письмо леди Моуберли: — А сейчас она хочет примириться с вами. Люси внимательно прочла письмо несколько раз. — Но она по-прежнему не хочет видеть Нэда! — сказала она наконец. — Не хочет, — согласился я. — Но вы наверняка понимаете, почему? Люси помотала головой. — Потому что, виня его, она снимает необходимость винить вас. — Вы правда так думаете? Я кивнул: — Дайте ей время, Люси. С ней все образуется. Но прежде всего вы сами должны дать ей шанс. — Если бы я так хорошо не знала вас, Джек, я бы подумала, что вы поклонник Розамунды. — Но вы знаете меня. Я действую на основании своих наблюдений. — Да? — повела бровью Люси. — И каковы ваши наблюдения? — А таковы. Нет причин вам с ней не быть подругами. — Что ж, — сложила письмо Люси, — может, вы и правы. — Она бросила взгляд на лестницу. — Вот и ребенок мой закопошился. — Не вижу причин, почему это должно быть проблемой. Ведь только вашему мужу она объявила обструкцию. — О, Джек, — вдруг воскликнула Люси, — он же прекрасное дитя. Я не жалею о том, что случилось… После Артура… вы знаете, как мне его не хватало… Его таинственная смерть, ужас ее, вслед за отцом… — Она перевела дух и продолжила: — Кроме Нэда, Артур был всем, что у меня было. Я никак не могла поверить, что его больше нет… Она повернулась и побежала по лестнице. — Пойдемте же, — обернулась она ко мне. — Зачем? Она остановилась, чуть ли не топнув ногой: — Нет, Джек, вы просто невозможны. Даже если вы не хотите полюбоваться на Артура, то хоть могли бы притвориться. — На Артура? — Джек, ради Бога, на моего сына! Пойдемте наверх и увидите, какой он замечательный. Я последовал за ней. Оказалось, что юный Артур вновь уснул. Это был, как и говорила его мама, красивый и спокойный мальчик, точь-в-точь его дядя, только без усов. Я хотел сказать об этом, когда у входной двери позвонили. — Посмотрите, чтобы он не заплакал, — приказала Люси, — а то я рассержусь на вас. Она оставила меня в детской и поспешила вниз. В течение нескольких минут до меня доносились звуки разговора, хотя гостя не было видно. Потом послышались шаги на лестнице. — Сюда, — шепнула Люси, открывая дверь детской. За Люси кто-то замаячил. И, когда она впустила этого человека внутрь, я, заморгав от удивления, узнал в нем лорда Рутвена. Он стал менее анемичным, чем раньше, на щеках появился некоторый румянец. Он вообще очень красив, но в его присутствии я нервничаю и несколько тушуюсь от исходящей от него силы. Не уверен почему — меня вообще-то аристократы не впечатляют. Лорд Рутвен подошел к колыбели, нагнулся над спящим Артуром и с удовольствием улыбнулся, разглядывая его, а потом закрыл глаза, и глубоко вдохнул, словно наслаждаясь приятным запахом (Запомнить. Его реакция на костюм Люси, очень похоже. Интересно!). Наконец, вновь открыв глаза, он заговорил: — Доктор Элиот! Какая приятная неожиданность! Люси крайне удивилась, что мы знакомы. Я рассказал ей о том, как мы встретились, но когда я упомянул, что театральную программу о спектакле с ее участием послали лорду Рутвену, на лице ее отразилось еще более глубокое удивление. — Но я не посылала никакой программы. Скорей всего, ее послал кто-то другой. — Это неважно, — ответил лорд Рутвен, беря руку Люси и поднося к губам. — Важен результат, а не причина. — Вы действительно так думаете? — поинтересовался я. — Особенно в минуты грусти, — он выгнул бровь в гримасе, характерной для семьи Рутвенов. — Вы не согласны, доктор Элиот? Помнится, происхождение моей программы заинтересовало и вас. — Обстоятельства показались мне любопытными, — кивнул я. — И что же это за обстоятельства? Я вспомнил, как какие-то незнакомцы подобным образом вступали в контакт с Артуром Рутвеном и леди Моуберли, хотя совпадение в случае лорда Рутвена было не вполне точно. — Вы слышали о некоем Джоне Полидори? — спросил я. Неожиданно тень пробежала по его лицу, а затем выражение его вновь стало совершенно бесстрастным. — Нет, — беззаботно произнес он, но я видел, что он лжет, и сам он знал, что я это знаю. Он окинул меня ледяным взором и, не давая мне раскрыть рта, выхватил из колыбели Артура и прижал к груди. Люси, невольно вздрогнув, подалась вперед. — Вы разбудили его! — воскликнула она. Но лорд Рутвен даже не извинился: — Да ему уже надоело спать! Артур словно был согласен с ним. Он не издал ни звука, а только вытаращил глазенки и попытался схватить ручонкой бледные гладкие щеки лорда. — Я обычно не в восторге от детей, — пробормотал лорд Рутвен, — и вообще-то очень уважаю царя Ирода… Однако это дитя, — в уголках его глаз вспыхнули огоньки удовольствия, — это дитя… почти заставляет меня изменить свое мнение. — Вы рисуетесь, милорд, — сухо промолвила Люси, — и притворяетесь более зловредным, чем есть на самом деле, когда говорите, что не выносите детей. — Она повернулась ко мне. — Мы с двоюродным братом познакомились на дне первого представления «Фауста» в этом сезоне, но когда он впервые навестил меня, то уже знал, что в доме ребенок. Я ему не говорила. Так что он такой же умный, как и вы. — Едва ли, — пробормотал лорд Рутвен. — Может, у меня просто нюх на детей. Он наморщил нос, отчего Артур поперхнулся и заплакал, но лорд Рутвен будто пронзил его взглядом, и плач младенца затих. — Видите, какая у него сила? — сказала Люси. — Не правда ли, он был бы великолепной няней для Артура! Лорд Рутвен засмеялся. Мне показалось, что в его смехе промелькнула какая-то холодность, почти насмешка. — Мне пора идти, — откланялся я и, поцеловав Люси в обе щеки, направился к лестнице. — Доктор Элиот! Голос Лорда Рутвена был почти неслышен. Моим первым побуждением было не оглядываться, притвориться, что я ничего не услышал. Я чувствовал, что Рутвен интригует меня. Он вышел на лестницу с младенцем Люси на руках. — Когда вы навестите меня? — спросил он. Я пожал плечами: — Мне не ясно, о чем вы хотите поговорить. — О вашей работе, доктор Элиот. — О работе? — В начале года вы опубликовали статью «Испытания в Гималаях: сангвигены и агглюцинация». По-моему, так вы ее назвали? — Да, было такое, но я не предполагал… — удивился я. — Что меня интересуют такие вопросы? — Это малоисследованная область медицины. — Вне сомнения. И ваша статья особенно грешит незнанием, ибо в сложность предмета вы еще привносите радикализм ваших взглядов, если я правильно их понял. Но, с другой стороны, радикальное больше всего и интригует, не так ли? — Интересное замечание от члена палаты лордов. — Нам надо поговорить, доктор Элиот, — улыбнулся лорд Рутвен. Я поразмыслил над его просьбой: — В прошлый раз в нашем разговоре вы упомянули о средствах для хирургической клиники… — Да. — И взамен… — И взамен вам нужно пообедать со мной. — Боюсь, я занят… — Дело не к спеху. В воскресенье, третий уикэнд в мае. У вас, таким образом, будет время почистить ваш дневник. — Да… я уверен. — Вот и договорились, — перебил лорд Рутвен. — Приезжайте в восемь. У вас есть мой адрес. Он кивнул, повернулся и исчез, прежде чем я успел дать согласие. Но я, конечно, поеду. Даже небольшая дотация для нашей клиники будет неоценима. И кроме того, лорд Рутвен, по-видимому, интересный человек. Уверен, что его компания подействует на меня стимулирующе. Конечно же, я поеду. По дороге в Уайтчепель у меня опять возникло ощущение, что за мной следят. Длилось оно до Ливерпуль-стрит. Там меня поразила женщина удивительной красоты. Она садилась в экипаж и оглянулась на меня. Однако была она не черноволосая, а белокурая с европейскими чертами лица. Мощное притяжение к ней… ничего подобного никогда не испытывал. Такого желания я не чувствовал даже к женщине, взятой Мурфилдом в плен на Калибарском перевале. И одновременно сильное ощущение, которое мы испытали на стене в Каликшутре: мой разум кто-то исследует… Ерунда, конечно… Нужно отоспаться. Лягу сегодня пораньше. Записки Брэма Стокера (продолжение). …Мой интерес к этому делу не угас, а с течением времени еще больше возрос. Желая узнать новости, я иногда приглашал Элиота пообедать со мной. Он отвечал на мои приглашения нерегулярно, ибо, помимо своих забот на работе, он был человеком замкнутым. Тем не менее, мы иногда встречались, и я каждый раз умолял, чтобы он рассказал мне, как развиваются события. Он сказал, что сэр Джордж постепенно поправляется, но сам он еще не навещал друга. Зато о проститутке, которую мы спасли, он смог рассказать побольше. Ее звали Келли — Мэри Джейн Келли — и вообще-то она была не из Ротерхита, а жила в полумиле от клиники Элиота. Он сказал, что послал санитара по этому адресу. Там оказался мужчина, назвавшийся ее мужем, но совершенно не заинтересовавшийся ее состоянием. Вел он себя нагло и был пьян. При таких обстоятельствах Элиот решил подержать пациентку в больнице подольше, хотя денег очень не хватало. — Она не может жить у нас постоянно, — вздохнул он, — вечная беда с этими ассигнованиями, всегда так. Как-то вечером он прислал мне записку, сообщая, что Келли на следующий день должна допрашивать полиция Ротерхита. Естественно, я вызвался присутствовать при допросе и даже отменил несколько важных встреч. Прибыв на следующее утро в Уайтчепель, я сразу направился в кабинет Элиота. Он по уши закопался в пробирки и горелки, но был рад меня видеть, хоть я ему и помешал. — Не сомневался, что вы придете, Стокер, — сказал он, вставая поприветствовать меня. — Наши приключения далеко не закончились. Он провел меня в отдельный кабинет, где к нам вскоре присоединился полисмен из Ротерхита. Элиот вышел и вернулся с Мэри Келли. Она явно нервничала, но быстро пришла в себя и согласилась, рассказать, что помнила о том, как на нее напали. Я заметил, что Элиот следит за ней как-то неуверенно, а ее все время отвлекает уличный шум снаружи. Напротив окна находилась помойка, бездомные псы носами разгребали мусор в поисках объедков, и пациентка Элиота никак не могла отвести от них глаз. Когда Элиот спросил ее, как она себя чувствует, она уверила его, что очень хорошо. И допрос начался. История ее была проста. Она пьянствовала в пабе у Гренландских доков и разговорилась там с матросом, который сказал, что его дружку нужна девушка. У Келли было туго с деньгами, и она согласилась пойти с ним. Матрос подвел ее к извозчику, стоявшему снаружи, дверца кэба отворилась, и Келли забралась внутрь. Однако в этом месте своего рассказа она вдруг задрожала, вскочила и бросилась к окну, прижимаясь лицом к стеклу и я заметил, что она опять пристально смотрит на собак. Элиот попытался усадить ее обратно, но она оттолкнула его и стала просить впустить собак, чтобы они посидели при ней, а когда Элиот отказал ей, то сжала губы и не проронила больше ни слова, продолжая смотреть на псов на помойке. Элиот забеспокоился еще больше и, стараясь удовлетворить прихоти своей пациентки, только начавшей поправляться, попросил привести одного пса. Келли с радостью приветствовала это и, посадив пса себе на колени, продолжила рассказ. Там, в пролетке, в кэбе, ее поджидал дружок матроса. Но дружок оказался не мужчиной… Я сразу заметил, как Элиот подался вперед в кресле и с неослабным вниманием слушал, как Келли описывает оказавшуюся в кэбе женщину. Описание это, однако, не подходило ни к Люси, ни к леди Моуберли, ибо перед Келли оказалась негритянка, но такой красоты, что у Келли буквально захватило дух. Элиот заострил внимание на этом, и Келли согласилась, что привлекательность негритянки, впрочем, испугала ее. Затем негритянка, — я краснею, когда пишу это, — расстегнула на Келли одежду и принялась ласкать ее самым грубым похотливым образом. Келли очень разволновалась и не смогла протестовать. Негритянка же вдруг вынула какой-то сосуд из золота и чудесно украшенный, схватила Келли за запястье и полоснула по нему ножом. Кровь полилась в сосуд. Тут Келли вскрикнула, открыла дверцу пролетки и выпрыгнула. Кэб не остановился. Келли осталась лежать там, где упала, и постепенно потеряла сознание. На этом месте она прервалась. Полисмен пытался задавать ей еще вопросы, но она отказывалась отвечать, гладя и лаская пса. Наконец полисмен вздохнул и поднялся. Элиот вызвал медсестру, чтобы она уложила Келли обратно в постель, но Келли не двинулась со стула. Вместо этого она вцепилась в пса, со стоном разглядывая рану на запястье. Она стала что-то неразборчиво выкрикивать и тереть шрам. — Моя кровь, — кричала она, — моя кровь! Ее украли! Ее нет! Она сорвала бинты, и густой ручеек крови закапал на пса. Келли, как зачарованная, смотрела на это, а пес начал лизать кровь, ерзая и вертясь у нее на коленях. Элиот попробовал отогнать животное, но Келли отчаянно цеплялась за него. Вдруг женщина содрогнулась всем телом, застонала и швырнула пса на пол. Пес заскулил от страха, но когда он попытался улизнуть из комнаты. Келли схватила его за глотку. — Моя кровь! — крикнула она мне. — Не видишь, что ли, что ему дали мою кровь? Голыми руками она разодрала горло бедного пса. Он отчаянно дергался, но прежде чем кто-либо успел схватить Келли, она ногтями разорвала артерию, и пес издох, дико воя от боли. Кровь била из бедного пса, а Келли подставляла свое запястье под кровавый фонтан, словно стараясь напитать шрам. Санитары схватили ее и выволокли из комнаты, но она вырвалась и бросилась к стене, отчаянно царапая ее, будто желая пробиться наружу. Затем ее снова схватили и дали успокаивающего. Элиот сидел у ее постели почти час. — Умственные заболевания — не моя специальность, — признался он, выйдя наконец ко мне, — и все же придется отправить ее в дом умалишенных. А она была так близка к выздоровлению! — Он вздохнул и упал в кресло.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45