Лицо и тело Полидори задергались, словно от хорошей шутки: — Я был у Хэдли сегодня вечером. Он рассказал о вашем с мистером Стокером визите. — Хорошо, — холодно сказал Элиот. — Тогда вы знаете цель нашего визита к вам. — Вам нужен Моуберли, — осклабился Подидори. — Вижу, мы отлично понимаем друг друга. — Не совсем, доктор Элиот. Брови моего спутника вскинулись: — А что? — Его тут нет. — Я знаю, где он. — С чего вы так уверены? — Если вы не проведете меня к нему, я сам найду дорогу, — покачал головой Элиот. Он шагнул вперед, но Полидори схватил его за запястья, притянув Элиота к себе так, что лица их чуть ли не прижались друг к другу. Я увидел, как Элиот поморщился от дыхания Полидори. — Отпустите его! — приказал я. — Отпустите! Полидори оглянулся на меня и нехотя отступил от Элиота. Улыбка же его стала только шире. Мой спутник, в свою очередь, остался по-прежнему невозмутим. — Видите ли, — вежливо произнес он, — мы настроены решительно. — Ну, напугал! — нагло ощерился Полидори. — Где ваша хозяйка? — Хозяйка? — вдруг расхохотался Полидори. Плечи его опустились, и он качал потирать руки, словно моя их в пене услужливости. — Моя хозяйка, — простонал он. — Ах, моя прекрасная хозяйка, которую жаждет завалить весь мир! — Он вдруг выпрямился. — Понятия не имею, о чем вы! — Кто бы и где бы она ни была, вы это знаете! — проговорил Элиот. — Ну так расскажите мне! — Вы заманили двух моих друзей, вы знаете, о ком я говорю, в этот притон порока. Вам нужно было сломить их и вызнать секреты дипломатической работы. Но вам-то, в конце концов, какой интерес с этого? Никакого. Поэтому, благодаря логической дедукции, становится ясно, что вы работаете на человека, которого интересует парламентский законопроект. — Ах, доктор Элиот, доктор Элиот, — провыл Полидори, — вы такой ужасно умный! Он выплюнул последние слова и кинулся вперед, но Элиот упреждающе крикнул, и не успел Полидори схватить меня, как я перехватил его руки. Полидори замер с презрительной ухмылкой на губах. — Сейчас у меня нет желания продолжать этот неприятный разговор, — терпеливо промолвил Элиот. — Мне неинтересно выслеживать вашу… как назвать ее… хозяйку?.. сообщницу? Просто скажите мне, где вы держите Моуберли и оставим друг друга в покое. — О, вы исключительно внимательны! — Предупреждаю, иначе я обращусь в Скотланд-Ярд. — Что? — ухмыльнулся Полидори. — И испортите репутацию благородного министра? — Предпочел бы не делать этого, . — ответил Элиот, — но что бы он там не испортил себе, я должен по меньшей мере сохранить ему жизнь. — Ему ничего не грозит. — Так вы признаете, что он здесь? — Нет. — Полидори помедлил, вновь скаля зубы в улыбке. — Но был, доктор Элиот. Он слегка отступил, не сводя с нас глаз, и поднял руки. Не оборачиваясь, он передал трубку старухе-малайке, та зажгла ее, и Полидори, всунув чубук меж губ, три или четыре раза вдохнул дым, блаженно закрывая глаза. — Ах, хорошо, — пробормотал он, — ах, как замечательно… К нам сюда издалека приезжают. — Глаза его вдруг открылись. — Приезжают, доктор Элиот… Поверьте мне, приезжают! Он улыбнулся, и губы его окутала желтая пленка слюны. Он слизнул ее, и глаза, казавшиеся затуманенными, снова стали холодными и пронзительными. — Вы очень умны, доктор Элиот. Но никакого заговора нет. Людям нужен опиум… даже министрам правительства. — Нет, — качнул головой Элиот. — Вы заманили его сюда. — Заманил? — Полидори откинулся в кресле. Глаза его опять заволокло туманом. — Заманил, заманил, заманил! Мне нужны богатые люди, — засмеялся он, — люди со средствами… джентльмены из Вест-Энда. — Смех его перерос в поток резкого, высокого хихиканья. — Ну-да, я заманил их, доктор Элиот. — Он повторил эту фразу, медленно наклонился и принялся покачивать трясущимся пальцем перед лицом моего спутника. — Но если они попробовали наркотиков… если они попробовали… то пусть сами за себя отвечают… Глаза его, преисполненные наставительной торжественности, потухли, и он в который раз разразился переливчатым хихиканьем. Элиот несколько отвлеченно наблюдал за ним. — Взгляните, — заметил он, — как деревенеют мускулы у него на щеках. Явное свидетельство ступора, в который он погружается. — Он оглядел комнату. — Все может оказаться легче, чем я отваживался надеяться, — сказал он и стал осматривать тела лежащих в притоне, но быстро нахмурился и, повернувшись ко мне, помотал головой. — Он, наверное, у раджи, — высказал я предположение. — Кто? Я в изумлении уставился на него: — Сэр Джордж, кто ж еще! Разве мы не его ищем? — Ну, конечно, — ответил он, отворачиваясь. Я рассердился на эту внезапную резкость. — Я, может, очень глуп, — буркнул я, — но не вижу, почему вы так насмешливо относитесь к моему предположению. — Извините, Стокер, если обидел вас. Но ваше предложение все же смешно, и у нас нет времени обсуждать его. И все-таки, — его глаза сузились, и голос стал тише, — все-таки направление ваших рассуждений, может быть, не столь глупо, как показалось вначале. Нет… Он энергично подошел к стене и двинулся вдоль нее, нажимая на камни. — Что вы делаете? — спросил я. — У раджи, вы говорите? — хмыкнул он. — Я засмеялся, потому что никакого раджи не существует… — Что?! — вскричал я. — Раджи не существует… Но есть королева… Стала бы она жить в таком бардаке? Он сделал какой-то жест, и взгляд его упал на жаровню в углу комнаты. Он сразу подошел к ней и, сдвинув в сторону, ударил по стене за нею. И только он сделал это, как старая карга, сидевшая уставившись на угольки, подняла голову и пронзительно закричала. Вцепившись в пальто Элиота, она в страхе что-то забормотала. Я попытался ее успокоить, но старческие пальцы отказывались разжиматься. Она смотрела на стену, словно оттуда исходила какая-то угроза, а Элиот сдирал грязные, прокопченные тряпки, за которыми оказалась грубая деревянная дверь. — Она идет, — надрывалась малайка, — идет за кровью! О королева боли и наслаждения! Старуха вдруг поперхнулась, и лицо ее исказила зловещая усмешка, словно оскал черепа. — О, моя богиня, — запричитала она, выпуская пальто Элиота и поднося руки к глазам. — О, моя богиня жизни… моя богиня смерти… Элиот нахмурился, глядя куда-то за меня. Я обернулся и увидел, что Полидори следит за нами. Он все еще сидел в кресле, но глаза его вновь открылись, чистые и ясные. Элиот отодвинул засов и открыл дверь. Мне в лицо ударил прохладный ночной воздух — приятное облегчение после паров опиумного яда. Элиот шагнул вперед и обернулся на Полидори, который наблюдал за нами яркими и немигающими, кошачьими, глазами. Элиот взял меня за руку. — Да идемте же, ради Бога, — прошептал он. Я вышел за ним, и мы оказались на каком-то мостике. Под нами виднелась вода, впереди — стена из грязно-бурого кирпича. Я оглянулся: глаза Полидори по-прежнему следили за мной. Я с треском захлопнул дверь. На лоб мне закапал мелкий, холодный дождик. Моя энергия и храбрость вновь стали возвращаться ко мне. Я осмотрелся. Мостик, на котором мы оказались, был старый, деревянный, переброшенный через узкую полоску воды, которую когда-то давно использовали торговые суда, ибо за мостом высился склад. Но сейчас здесь было пришвартовано лишь одно крохотное суденышко, а когда я взглянул в сторону Темзы, то увидел ряды костылей, вбитых в стенки протоки, так что более крупные суда не могли зайти сюда. Склад оставлял впечатление полностью заброшенного, стены его исчеркали черные потеки, а окна, как в домах на Колдлэйр-лейн, были заколочены досками. Меня охватило отчаяние — было ясно, что склад необитаем и мы никого в нем не найдем. Как-то сразу мы оба притихли. Мне довелось испытать немало странного в этот вечер, но ничто не могло сравниться с открывшимся сейчас видом, и воистину, мне почти казалось, что я все еще нахожусь в курильне, удушаемый сном от ядовитого дыма. Нам померещилось, что мы очутились в зале какого-то фантастического дворца, даже не в зале, ибо это не был зал, а что-то более странное и просторное, целый этаж, повисший в воздухе. Потолок уходил во тьму, а единственно различимые стены были за нами и перед нами. В самом центре этих стен находились эбеновые, черного дерева, двери, и по обеим сторонам от створок тянулись альковы. В каждом стояла статуя, и каждая из этих фигур была исполнена в различной манере, отражая разные культуры, разные эпохи: здесь — Египет, тут — Китай, а там — Индия. И в то же время в статуях было нечто общее, неразличимое и беспокоящее… Я еще раз прошелся взглядом по скульптурам и вдруг осознал, что, в какой бы манере ни были выполнены лица, на каждом из них отражалось одно и то же — чувственность, красота и крайняя холодность. Словно все статуи изображали одну и ту же женщину. Я пристально взглянул на линию лиц, вздрогнул и отвел взор, ибо, как бы глупо это не звучало, я почувствовал, что глаза изваяний смотрят на меня! Я всмотрелся в тени, отбрасываемые светом газовых факелов, светивших над каждым альковом. По бокам уходили вверх хрупкие, невозможные линии лестниц; говорю «невозможные», ибо их не поддерживали никакие конструкции, они словно нитями вились в воздухе. И у них не было ни начала, ни конца — явная иллюзия, ибо склад был не особенно велик, но все же эффект создавался весьма примечательный. — Подумать только, сколько денег истрачено на все это! — повернулся я к Элиоту. Он ответил не сразу, пристально рассматривая, как я понял, одну из статуй. Ее ваяла .восточная рука, ибо по форме и по одежде она напоминала индийские произведения искусства, которыми я часто восхищался в лондонских музеях. Но эта скульптура по качеству работы отличалась от того, что я видел раньше. На лице ее читалась насмешливая чувственность, точно как и на лицах других статуй — это производило одновременно отталкивающее и волнующее впечатление. Я почувствовал, как мурашки пробежали у меня по коже. Огромные усилием воли Элиот оторвался от взгляда скульптуры. — Нам надо спешить, — проговорил он, обращаясь ко мне. — Не стоит здесь задерживаться. Он подошел к одной из дверей перед нами, открыл ее и вошел, я — за ним. Впереди простирался длинный коридор, устланный коврами ярких расцветок и узоров, стены были красного цвета, инкрустированы золотом, а двери, то и дело отходившие от коридора через равное расстояние, опять-таки были из эбенового дерева. В конце коридора, вдали от нас, тоже виднелась дверь, и вдруг, проникая мне в кровь, раздался звук струн. До того я никогда не слышал столь прекрасной музыки. Она притягивала — ей невозможно было противиться. В ней было что-то неземное, почти пугающее… Я поспешил по коридору. Элиот пытался удержать меня, сжав мою руку и дергая каждую из эбеновых дверей, но все они были закрыты. Меня же радовало, что они заперты. Только одну дверь я хотел открыть — дверь, которая приведет меня к музыке. И все же, как быстро я ни шел по коридору, к двери так и не приближался. Это, конечно же, была иллюзия, это пары опиума сыграли со мной злую шутку. Я встряхнул головой, пытаясь освободиться от действия наркотика, но заветная дверь осталась дразняще далеко, а когда я глянул через плечо, то обнаружил, . что дверь, через которую мы пришли, так — же далека. Я посмотрел на Элиота. Он был очень бледен, на лбу у него блестели капельки пота. Он подергал ручку еще одной двери, ручка не поддалась. Очередная дверь, и тот же результат. Элиот прислонился к стене, вытирая лоб. На его лице, обычно столь собранном и сдержанном, отразилось мятущееся неверие. Он поднес руки ко рту. — Моуберли! — окрикнул он. — Моуберли! Музыка сразу прекратилась. Я моргнул. Звук голоса Элиота прогнал навеянный опиумом сон, ибо эбеновая дверь стала гораздо ближе. Я подошел и открыл ее. За дверью находилась комната со стенами розового цвета. Она очень походила на детскую маленькой девочки, ибо в углу весело потрескивал огонь, а возле него стояло нечто, похожее на кукольный домик, и лежала стопка детских книжек. В центре комнаты высилась конторка, заваленная рукописями, а к стенам были пришпилены разные планы и схемы, некоторые из них очень старые. В углу собрались четыре человека с музыкальными инструментами: скрипками и виолончелями. Когда мы вошли, они встрепенулись и дернулись, но не взглянули на нас. Вместо этого головы их склонились на грудь, а глаза, хотя и открытые, уставились в ничто. Выражение их лиц, вдруг пришло мне на ум, очень походило на выражение лица человека, за которым мы гнались через Темзу. — Кто вы? — раздался отчетливый высокий голос маленькой девочки из-за кучи рукописей на конторке. Элиот был столь же удивлен, как и я. Вместе мы приблизились к конторке. Там сидела девочка, исключительно прелестное дитя с длинными белокурыми волосами, стянутыми ленточкой, и тонкими чертами лица, как у фарфоровой куклы. На ней были надеты очаровательное розовое платьице и фартучек, а ножки в белых чулочках покачивались взад и вперед. Она держала перо, подняв его к губам, и ее широкие глаза выдавали почти комическую торжественность. На вид ей было не более восьми лет. — Вам не следовало заходить сюда, — сообщила она с самообладанием, столь типичным для детей ее возраста. — Тысячу извинений, — вежливо произнес Элиот. — Мы ищем друга. Она помедлила. — Не Лайлу случаем? — наконец спросила она. — Нет, — ответил Элиот, качая головой. — Мне нужен мой друг, Джордж Моуберли. — Ах, этот! — Вы знаете, где он? — О, его вы найдете внизу, — фыркнуло дитя, морща нос в легком раздражении. — А вы не могли бы проводить нас к нему? Девочка решительно мотнула головой. — Разве вы не видите, что у меня своя работа? — Она аккуратно положила перо на конторку и соскользнула со стула на пол. — Но я позову Стампса. Он вас проводит. Она подошла к звонку, встала на цыпочки и потянула за шнурок. Затем указала на дверь у конторки, не эбеновую, как та, через которую мы вошли, но окрашенную в розовые и белые тона, как все остальное в комнате. — Прошу сюда, — пригласила она. — Он будет ждать снаружи. Она кокетливо поправила волосы и подошла к стулу. Не успела она взобраться на него, как Элиот взял ее на руки и подсадил. — Большое спасибо, — серьезно поблагодарила она. — А теперь я должна продолжить свои занятия. — Конечно, — кивнул Элиот. — До свиданья. — До свиданья, — попрощалась девочка, но даже не взглянула в нашу сторону, уже погрузившись в какую-то книгу на столе. Элиот слегка улыбнулся и жестом показал мне выходить из комнаты. Закрывая за собой дверь, я вновь услышал звуки струн. Я хотел остановиться и послушать, но Элиот потянул меня за руку: — Если не ошибаюсь, идет наш проводник. Я глянул в ту сторону, куда он указывал. Мы стояли на балконе, и лестницы, очень похожие на те, что мы видели раньше, спускались и поднимались вверх и вниз перед нами. Но теперь я был более чем когда-либо уверен, что пал жертвой навеянного опиумом сна, ибо ранее лестницы казались конструкциями из какого-то видения, тогда как сейчас я не заметил в них ничего странного за исключением того, что они несколько не вязались со складом. Это было, конечно, удивительно, но не невозможно. Я подумал, что владелец этого места склонен к гротеску и преувеличениям, и подходивший к нам слуга подтверждал данное предположение. В нем было не более трех футов росту, а лицо его походило на оплывшую свечку. Там, где должен быть нос, красовались лишь две дырочки, а нижняя челюсть так отвисла, что язык вываливался над черными изломанными зубами. На голом черепе шелушились хлопья кожи. Руки и ноги у него были короткие и полные, как у ребенка, и все же, несмотря на униформу пажа, лет ему было немало. При виде него я содрогнулся, но затем разглядел его глаза, глубокие и выразительные, полные затаенной боли, и устыдился. Он встал перед нами и что-то неразборчиво проворчал. Он явно спрашивал, чего мы хотим. — Сэр Джордж Моуберли, — сказал Элиот. — Можете ли вы показать, где он? Карлик вроде нахмурился, хотя трудно было сказать наверняка, столь искажено было его лицо. Он указал на лестницу и жестом попросил нас следовать за ним. Мм повиновались. На полпути я вдруг остановился, заметив, что за нами следит пантера. Я напрягся, но пантера просто зевнула и лениво начала облизывать лапы. В холле, под лестницей, вокруг кресла обвивалось что-то вроде питона, а далее, в комнате, мы спугнули двух оленят. — Что это такое? — пробормотал я. — Никак мы в зоопарке? Элиот не ответил, он все время подозрительно оглядывался, словно ожидая какого-то сюрприза. Я тоже, видимо, заразившись от Элиота, вдруг почувствовал страх. Наконец, карлик остановился у двери. — Сюда, — выдохнул он. Похоже, ему было трудно говорить. Он открыл дверь, Элиот поблагодарил его, а я ощутил, что страх перерастает в ужас, затуманивая мои мысли. Элиот сжал мою руку: — С вами все в порядке? На лбу его выступила испарина, глаза слегка выкатились, будто от ужаса, и я подумал, что сам я выгляжу так же. Странно, но меня как-то успокоило, что он чувствует то же, что и я.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45