..
И вот сегодня взял реванш. Написал заявку, спецификацию, взял оригинал-макет, который Жора Светозаров с техредом подготовили. Надел очки с дымкой, костюм с галстуком - пошел.
Сидит та же Миловидова.
- Хотим у вас книгу заказать. Брошюру подъемкой, формат восемьдесят четыре на сто восемь в тридцать вторую долю, объем сто сорок полос десятым кеглем, бумага на блок - семьдесят граммов плотностью, на обложку - сто сорок. Обложка в четыре цвета... Два шмуц-титула...
Она рукой махнула.
- Спецификация есть? Давайте.
Полистала, похмыкала.
- "Текст"... От вас уже приходил какой-то чудак... - Смотрит на меня задумчиво. - Блеял тут что-то...
- Да, - говорю, - случайный был человек. Мы его уволили...
- Идите к экономистам в соседнюю комнату, вам там все обсчитают. Но быстро не сделаем - месяца через два, не раньше...
Позвонил сегодня Житинскому - обрадовал. Он сказал, что боится верить в такие сроки - 2 месяца! Я и сам боюсь.
Вышла рецензия на "Точку опоры" в "Ленинградском рабочем". И обо мне похвально говорится там. Рецензия называется "Задержавшиеся и задержанные". Это, стало быть, про наше поколение.
15 февраля 1990 г.
М. Горбачев хочет стать президентом. На Пленуме ЦК признана (теоретически) многопартийность и ошибочность 6-й статьи Конституции.
В Душанбе беспорядки: убитые, раненые.
Трясет страну, лихорадит. И меня лихорадит вместе со всеми.
28 февраля уехал в Москву. Уехал прямо со 2-й Советской, где отмечали день памяти Феликса.
Молодцов весь вечер ругал интеллигенцию и заступался за аппарат. "Да это же труженики! - рычал он. - У них ничего, кроме госдачи, нету. Вы думаете зачем эти лаборанты и мэнээсы во власть лезут? О народе они думают? Они о себе думают! А что они могут? "А потом подарил Максиму паркеровскую ручку, которой я сейчас пишу. Я выменял ее на нашу ручку и две жвачки "дональдс". Он доволен, и я доволен.
Я понимаю Молодцова - он порядочный человек, трудяга; спина у него прямая. Его в партию всем трестом загоняли - он отбрыкивался; и даже отмахивался стульями (было и такое на одном банкете, замахнулся на секретаря парткома стулом, а потом швырнул в угол и ушел). И ему обидно видеть, как молодые политики обходят хозяйственников. Хозяйственник, если обещает, должен сделать; задача политика - как можно больше обещать.
Заходил к Александрову Коле в "Известия". На Пушкинской площади развешены листовки и самодельные газеты. Дацзыбао советского производства. Народ толпится. Читают, обсуждают.
"Текст" процветает: выпустили 13 книг. Хорошие книги. И всего за год. Кое-что и я там купил.
Ехал обратно на хельсинском поезде, заплатив за билет 20 руб. при стоимости 12; брал у проводника. Ужинал в ресторане. Армянин с развязными манерами, которого я принял за фарцовщика, оказался подданным Финляндии. Женат на финке. Коммерсант.
4 марта 1990г.
День рождения матери. Ездил в Зеленогорск. До кладбища шел пешком. Солнце. Дорожка прижалась к ручью, и я услышал слабое позвякиванье от воды. Остановился, прислушался. Опять звякает. Спустился крепким еще откосом. Согнутые ветви кустов оказались увешаны прозрачными ледяными кругляшками - в том месте, где они окунались в бегущую воду. И вздрагивают от течения и ветра, и позвякивают, как стеклянные колокольчики. Стоял слушал.
18 апреля 1990 г. Мои в Зеленогорске. Я в Ленинграде - остался писать. Сделал одну страничку рассказа. Рабочее название - "Четвертый переход". Но только рабочее, для печати не годится.
3 часа утра. Смотрю Сессию Верховного Совета. Комиссия по Гдляну и Иванову.
"Тэ Эх Гдлян", - прочитал по бумажке бывший главный редактор "Известий" Лаптев, ныне - председатель Совета Союза. Интересно, какое у него прозвище? Лапоть?
19 апреля 1990 г.
Сегодня было жарко: +18, и мы с Колей М. шли по Литейному проспекту, и он рассказывал мне, как постился, как ходил в церковь, и как будет выглядеть конец света. Говорил, что евреи и масоны захватили власть. "В их руках 80% капитала. Они сейчас уезжают, живут там в коттеджах, а потом вернутся, откроют свои универсамы и будут продавать только своим людям - лазером сделают наколку на руке, такую печать дьявола, и как бы по карточкам все давать будут. Будут соблазнять вкусной едой, чтобы мы приняли их веру. Нельзя терять бдительности..."
Упоминал протоколы сионских мудрецов. "Ты не читал? Я тебе обязательно дам".
Говорил, что нам, христианам, нужно идти в подполье и готовиться к битве за Русь. Говорил, что на плащанице Христа евреи сделали какой-то поддельный знак в конце 19 века, и знак тот - лик дьявола. "Ты только будь серьезен. Настройся, это очень важно! А еще они хотят всех развратить. Через телевизор. Скоро молодежь будет только порнографию и рок уважать. А своих они будут учить на пианино и скрипках".
Когда я приветствовал его, обнимая в Доме писателя: "Христос воскресе!", он тоже радостно обнял меня, поцеловал, но начал вдруг шептать, что здесь, где кругом уши масонов, надо изъясняться тайком, нельзя шуметь о нашем христианстве и т. п.
"Да брось ты! - сказал я и крикнул: - Христос воскресе!". А когда мы вышли на теплую улицу и пошли по Литейному, Коля и начал свою концепцию излагать. "Я вот все думаю: зачем мы здесь в этом грязном городе живем". - И поехал... Главная задача мирового зла - не дать возродиться Православию, унизить Россию. "Они будут соблазнять нас жирным пирогом, но мы не должны поддаваться. Не бери от них ничего, и детям запрети".
Я сказал, что мне пока никто ничего не предлагает. Ни пирогов, ни коврижек.
- Еще будут. Скоро они повезут эшелонами... Их главная задача - опутать соблазнами Москву и Ленинград... Мы должны сопротивляться. Ты только не смейся, это серьезно.
Коля сказал, что с летающих тарелок спустится Сатана, и защититься от него смогут только истинно верующие люди или те, кто будет в особых зонах, где за чертой круга, как в "Вие", их никто не сможет достать.
- Где ж такие зоны? - спросил я.
- Одна будет в Новгородской области, - тихо сообщил Коля. И, подумав, добавил: - Ты спасешься.
Мы шли к Суворову, и я предложил заранее ему позвонить.
- Мы встретим его в садике возле дома, - рассеянно сказал Коля.
- Откуда ты знаешь?
- Чувствую.
И мы встретили Суворова в садике с пустым ведром - он выносил мусор. Коля и бровью не повел. Как будто так и должно быть: сказал, что встретим, вот и встретили.
На кухне у дяди Жени Коля продолжил свои рассуждения о спасении России. Мне стало скучно. Я понимал, что Коля хороший парень, малость перепостился, может, пошел головой на религиозной почве (говорят, с ним такое бывало), и вскоре ушел. Коля давал мне вслед задания не терять бдительности. Я обещал.
И уже на улице я почему-то вспомнил, как Коля уверял меня, что за время Поста и молитв он узнал о жизни гораздо больше, чем знал раньше. И я позавидовал, что мой пост - 7 недель, правда, без посещения церкви, не открыл мне новых знаний.
А может, это только кажется, что не открыл...
10 августа 1990 г.
Маришка гостила у нас в Зеленогорске.
Я каждый день езжу в город - лета и не видел.
В июне вышел тираж книги А. Житинского "Седьмое измерение" - разошлась по оптовым базам довольно бойко. Доволен Саша, доволен я. На моем сорокалетии мы с ним выпили на брудершафт и стали на "ты". Интеллигентный человек Александр Николаевич - за семь лет знакомства ни разу не тыкнул мне, при разнице в возрасте в восемь лет. Люблю и уважаю.
Сейчас готовлю следующую книгу - "Второе нашествие марсиан" Стругацких. Борис Натанович сказал, что ее до обидного мало издавали.
У нас в представительстве есть машина. Шофер Тимур утром ждет меня у Финляндского вокзала и к концу дня привозит обратно. Толковый парень, не пьет; но гуляет по ночам. 24 года парню, как не загулять, если есть машина. За рулем зевает, но держится. При первой же возможности спит.
Собираемся в Прибалтику дней на десять-пятнадцать. Литва, Латвия. Поедем дикарями, но один адрес в Каунасе есть - Ольгина знакомая, которая привозит в Зеленогорск тряпки и торгует ими на рынке. Обещала приютить - у нее свой дом.
17 августа 1990 г. Литва.
13-го авг. приехали поездом в Вильнюс, сняли комнату и пошли бродить по городу.
Блокада (экономическая), объявленная Горбачевым, в Вильнюсе не чувствуется - кафе, как скатерти-самобранки, все есть. Съездили в Тракайский замок. Купались в зелено-прозрачных водах Тракая. Замок. Барельеф первого литовского короля Литвы - написано: "Karaliis". Максим гордо стоял рядом с барельефом.
Взяли лодку, катались. Пристали к берегу, вышли на зеленый холм и стали с Максом представлять, как много веков назад здесь бились рыцари. А ведь, наверняка, бились...
Зашли в церковь Св. Николая Чудотворца. Чисто, но как-то по западному чисто. Мы с Максимом перекрестились, Ольга молча стояла у икон. Купили "Библейские повествования", изданные в Югославии (за 180 рублей,но книга того стоит - все библейские сюжеты, красочно изданная). Купили иконки Св. Максима и Св. Ольги.
21 августа 1990 г.
Второй день в Каунасе. Сегодня сидели на Аллее Свободы, пили кофе и лимонад в ожидании Ольги (она ходила по магазинам), разговорились с мужчиной за соседним столиком и познакомились. Он - литовский поэт, член СП, семь книжек - Пашацкас Гинтарис, 1951 года рождения. Коллега, можно сказать. Подошла Ольга, подошла его жена, тоже поэтесса. Максим с его сыном (3,5 года) бегали рядом по аллее, залезали на фонтан и, не зная языков, прекрасно играли. Мы по очереди брали кофе, чернику со сливками и разговаривали. Милое уличное кафе, милые люди. Говорили о "возвращенной прозе", которую сейчас печатают в журналах. Гинтарис переводил многих русских и грузинских поэтов на литовский. Ждет книгу в Москве. Нас проводили до фуникулера, и Максим нес на спине довольного пацаненка. Поднялись наверх, но детям чрезвычайно понравилась езда в деревянных скрипучих кабинках, и тогда мы с Ольгой купили билеты, спустились вниз и снова поднялись. Гинтарис шутливо нахмурился, что мы, гости, покупали билеты, и отомстил мороженым. Он с женой едет в США по приглашению литовской общины. Сказал, что фамилия Каралис есть в литовском языке. Обменялись координатами.
21 августа 1990 г. Паланга.
Третий день на Балтийском море. Идут дожди.
Все дорого, погоды нет; скучно от всеобщей обжираловки и безделья.
Ходили в "Музей янтаря". Там я увидел бусы из янтаря вишневого цвета и разговорился со служительницей музея. Сказал, что у моей матери были точно такие, теперь они у сестры. Мать очень дорожила ими, они достались ей по наследству, что ли. Я почему-то считал, что любимые матерью бусы стеклянные. Но звук - если щелкать вишенками друг о друга - они издавали маслянисто-приглушенный, никак не стеклянный. И отблеск у них был матовый. Служительница сказала, что красный янтарь - большая редкость, и потому очень ценен. Приеду - обрадую сестру. Надежда с возрастом стала походить на мать, и бусы эти очень идут ей. Смоляные, как у матери, волосы, карие глаза, красно-вишневые бусы - красиво.
Хозяйка взяла с нас деньги за шесть дней, мы прожили три. Возвращать деньги, как объяснили Ольге, не принято, и мы уезжаем, оставив ей лишние сорок рублей. Ольга вспомнила, когда мы уже ехали в сумерках в поезде и носили чай. Хозяйка...
- Да брось ты, - хмыкнул я. - Хорошо, в принципе, съездили...
- Хорошо, - помолчав, кивнула она. - Черника со сливками мне понравилась. В Каунасе...
- А мне фуникулер, - сказал Максим. - И речка в Вильнюсе. Папа, а тебе что?
- Что мы не ссорились...
Мы и правда, не ссорились.
16 сентября 1990 г. Зеленогорск.
Вернулся из Москвы. Ездил на общее собрание в "Текст".
Прошелся с Ник. Александровым по Москве. Следы надвигающейся разрухи повсюду. В центре столицы - пьяные, проститутки, крысы. Одну видел собственными глазами: бросил недоеденные беляш в урну около ларька, но не попал, и тут же из-за ларька выскочила крыса и подхватила, и стала грызть. Во дворе разрушенного здания рядом с Арбатом писают и какают. Кучи дерьма, грязная бумага, подтирки - и на все это смотрят окна Союза дизайнеров. Табак - по карточкам, в гастрономах на Калининском проспекте - шаром покати.
Коля пишет рассказ за рассказом. Я бы сказал, строчит. Материала у него достаточно - как милицейского, так и нынешнего, когда он ездил корреспондентом по горячим точкам.
Я пишу понемногу свою повесть про превращения Скудникова - 37 страница.
20 сентября 1990г. Дома.
Клен за окном желтеть начинает, и краснеют несколько веток уже. Вчера и сегодня ночью, запоем, до утра, читал в "Круге первом" А. Солженицына. Дочитал к семи утра. Интереснейшая книга. Прочитал за три дня.
18октября 1990г.
Позвонил Миша Веллер и предложил пообедать в Доме журналистов. Пообедали. Говорили. Прошлись по Невскому проспекту, зашли в Гостиный двор Миша присматривал себе вещи для поездки в Милан - едет читать лекции по русской литературе. Купил на Невском блок "Честерфильда". Задумался: "Как ты думаешь, хватит мне на неделю в Италии? - махнул рукой: - Хватит. Денег мало". В Гостином приглядел бритвенные лезвия: "Хватит на неделю? Хватит! Денег мало". И с этой аргументацией - "Денег мало" набил полный портфель покупок. Миша сказал, что у него встреча с психологом, надо ехать на Охту, придется брать такси. Он был в фетровой шляпе, чертовски элегантном макинтоше, а по груди струилось белое шелковое кашне. Встали на Перинной лини, напротив Думы. Поигрывая ключами от машины, подошел первый халтурщик.
- Куда ему ехать? - спрашивает почему-то меня.
- На Охту.
- Пять долларов! - И отошел в сторонку, ждет.
Я передал Мише, понимая, что его не устроит. Миша кивнул, но ничего не сказал - смотрел вдаль с таким видом, словно ждал персональный правительственный "Зил". Элегантно курил "Честерфильд".
Халтурщик исчез. Появился другой. Опять подходит ко мне.
- На Охту? Четыре доллара!
Я шепчу Мише. Он внимательно смотрит вдаль.
Третий попросил три доллара.
- Тсри америкэн доларз? - громко и возмущенно произнес Миша. - Ю ар крейзи? Тсри америкэн долларз? Зэтс райт?
Уточняющий вопрос - "Это правильно?" слушать было некому - халтурщиков, как ветром сдуло, растворились в толпе.
Я остановил пустой интуристовский автобус, и водитель согласился довезти Мишу за рубли по сходной цене. Стоявшие вокруг решили, что именно этот автобус и ждал богатый господин в шляпе и белым кашне.
В одиннадцать вечера позвонил Миша и попросил приютить его на ночь. Приютил. Говорили допоздна. Миша сказал, что писатели, если они хотят дружить, не должны обсуждать произведения друг друга. "Иначе пойдет вот так, - Миша сцепил пальцы рук и похрустел ими, изображая борьбу ладоней. - Лучше говорить о третьих лицах. А еще лучше - о бабах!" Миша угостил меня табаком "Клан", я достал свою вишневую трубку, и мы покурили. Подарил две свои книжицы, которые он выпустил в таллинском представительстве "Текста"; одну из них - "Приключения майора Звягинцева" я тут же спрятал - из-за порнографической обложки. Какое отношения к приключениям майора имеет голая баба, прижавшаяся титьками двенадцатого номера к решетке, разберусь позднее, когда сына дома не будет. "Бабенко думает, что я, писатель, буду издавать в Таллине кого-то, а не себя! - Миша красиво курил трубку. - Зачем мне тогда это представительство? Я писатель, а не издатель".
Утром Миша принял душ, долго скребся, мылся и ушел - элегантный и бодрый.
Позвонила Вера Николаевна из московского "Текста" - попросила раздобыть образец картона Коммунаровской фабрики. И мысль о том, что я туда поеду, навеяла мне грустно-ностальгическое настроение. Но через час выяснилось, что ехать не придется: мой технолог Галеева достанет образец картона в типографиях.
20 октября 1990 г.
Настроение неважное. 23 октября должен ехать в Москву, а оттуда лететь в Ташкент, где состоится семинар-совещание "Текста". Дней на пять. Никогда не был в Ташкенте. Хочется, но страшновато: поезда с рельс сходят, самолеты захватывают, межнациональная резня идет по окраинам Империи... Спокойней сидеть дома и стучать на машинке, но тянет мир посмотреть - Азия!..
4 ноября 1990 г.
Приехал из Ташкента 30-го. Или 31-го?
Жили неделю в Доме творчества писателей в Дурмени, под Ташкентом. Рядом - дача Рашидова, санаторий ЦК. Хороший поселок.
Народ, приехавший раньше нас, был в ослабленном состоянии. Они ходили с красным пластмассовым ведром за красным же вином (виноградным) и пили его целыми днями. Боря Штерн из Киева, Андрей Лазарчук и Миша Успенский из Красноярска, Андрей Саломатов (Москва), Люба и Женя Лукины из Волгограда и т.д. Ведро вина стоило у местных жителей 30 рублей. Причастились и мы, приехавшие. С., например, пошел в город в пивную и вернулся в 5 утра в ватном халате. Откуда халат (чепан) - неизвестно. Я жил в номере с Даней Клугером, директором представительства в Симферополе. Даня не пьет уже несколько лет. Я почувствовал себя неловко - как ни крути, а после дружеских возлияний пахнуть от меня будет. Даня сказал, что потерпит. "Ну не завязывать же теперь из-за меня", - застенчиво улыбнулся Клугер.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44
И вот сегодня взял реванш. Написал заявку, спецификацию, взял оригинал-макет, который Жора Светозаров с техредом подготовили. Надел очки с дымкой, костюм с галстуком - пошел.
Сидит та же Миловидова.
- Хотим у вас книгу заказать. Брошюру подъемкой, формат восемьдесят четыре на сто восемь в тридцать вторую долю, объем сто сорок полос десятым кеглем, бумага на блок - семьдесят граммов плотностью, на обложку - сто сорок. Обложка в четыре цвета... Два шмуц-титула...
Она рукой махнула.
- Спецификация есть? Давайте.
Полистала, похмыкала.
- "Текст"... От вас уже приходил какой-то чудак... - Смотрит на меня задумчиво. - Блеял тут что-то...
- Да, - говорю, - случайный был человек. Мы его уволили...
- Идите к экономистам в соседнюю комнату, вам там все обсчитают. Но быстро не сделаем - месяца через два, не раньше...
Позвонил сегодня Житинскому - обрадовал. Он сказал, что боится верить в такие сроки - 2 месяца! Я и сам боюсь.
Вышла рецензия на "Точку опоры" в "Ленинградском рабочем". И обо мне похвально говорится там. Рецензия называется "Задержавшиеся и задержанные". Это, стало быть, про наше поколение.
15 февраля 1990 г.
М. Горбачев хочет стать президентом. На Пленуме ЦК признана (теоретически) многопартийность и ошибочность 6-й статьи Конституции.
В Душанбе беспорядки: убитые, раненые.
Трясет страну, лихорадит. И меня лихорадит вместе со всеми.
28 февраля уехал в Москву. Уехал прямо со 2-й Советской, где отмечали день памяти Феликса.
Молодцов весь вечер ругал интеллигенцию и заступался за аппарат. "Да это же труженики! - рычал он. - У них ничего, кроме госдачи, нету. Вы думаете зачем эти лаборанты и мэнээсы во власть лезут? О народе они думают? Они о себе думают! А что они могут? "А потом подарил Максиму паркеровскую ручку, которой я сейчас пишу. Я выменял ее на нашу ручку и две жвачки "дональдс". Он доволен, и я доволен.
Я понимаю Молодцова - он порядочный человек, трудяга; спина у него прямая. Его в партию всем трестом загоняли - он отбрыкивался; и даже отмахивался стульями (было и такое на одном банкете, замахнулся на секретаря парткома стулом, а потом швырнул в угол и ушел). И ему обидно видеть, как молодые политики обходят хозяйственников. Хозяйственник, если обещает, должен сделать; задача политика - как можно больше обещать.
Заходил к Александрову Коле в "Известия". На Пушкинской площади развешены листовки и самодельные газеты. Дацзыбао советского производства. Народ толпится. Читают, обсуждают.
"Текст" процветает: выпустили 13 книг. Хорошие книги. И всего за год. Кое-что и я там купил.
Ехал обратно на хельсинском поезде, заплатив за билет 20 руб. при стоимости 12; брал у проводника. Ужинал в ресторане. Армянин с развязными манерами, которого я принял за фарцовщика, оказался подданным Финляндии. Женат на финке. Коммерсант.
4 марта 1990г.
День рождения матери. Ездил в Зеленогорск. До кладбища шел пешком. Солнце. Дорожка прижалась к ручью, и я услышал слабое позвякиванье от воды. Остановился, прислушался. Опять звякает. Спустился крепким еще откосом. Согнутые ветви кустов оказались увешаны прозрачными ледяными кругляшками - в том месте, где они окунались в бегущую воду. И вздрагивают от течения и ветра, и позвякивают, как стеклянные колокольчики. Стоял слушал.
18 апреля 1990 г. Мои в Зеленогорске. Я в Ленинграде - остался писать. Сделал одну страничку рассказа. Рабочее название - "Четвертый переход". Но только рабочее, для печати не годится.
3 часа утра. Смотрю Сессию Верховного Совета. Комиссия по Гдляну и Иванову.
"Тэ Эх Гдлян", - прочитал по бумажке бывший главный редактор "Известий" Лаптев, ныне - председатель Совета Союза. Интересно, какое у него прозвище? Лапоть?
19 апреля 1990 г.
Сегодня было жарко: +18, и мы с Колей М. шли по Литейному проспекту, и он рассказывал мне, как постился, как ходил в церковь, и как будет выглядеть конец света. Говорил, что евреи и масоны захватили власть. "В их руках 80% капитала. Они сейчас уезжают, живут там в коттеджах, а потом вернутся, откроют свои универсамы и будут продавать только своим людям - лазером сделают наколку на руке, такую печать дьявола, и как бы по карточкам все давать будут. Будут соблазнять вкусной едой, чтобы мы приняли их веру. Нельзя терять бдительности..."
Упоминал протоколы сионских мудрецов. "Ты не читал? Я тебе обязательно дам".
Говорил, что нам, христианам, нужно идти в подполье и готовиться к битве за Русь. Говорил, что на плащанице Христа евреи сделали какой-то поддельный знак в конце 19 века, и знак тот - лик дьявола. "Ты только будь серьезен. Настройся, это очень важно! А еще они хотят всех развратить. Через телевизор. Скоро молодежь будет только порнографию и рок уважать. А своих они будут учить на пианино и скрипках".
Когда я приветствовал его, обнимая в Доме писателя: "Христос воскресе!", он тоже радостно обнял меня, поцеловал, но начал вдруг шептать, что здесь, где кругом уши масонов, надо изъясняться тайком, нельзя шуметь о нашем христианстве и т. п.
"Да брось ты! - сказал я и крикнул: - Христос воскресе!". А когда мы вышли на теплую улицу и пошли по Литейному, Коля и начал свою концепцию излагать. "Я вот все думаю: зачем мы здесь в этом грязном городе живем". - И поехал... Главная задача мирового зла - не дать возродиться Православию, унизить Россию. "Они будут соблазнять нас жирным пирогом, но мы не должны поддаваться. Не бери от них ничего, и детям запрети".
Я сказал, что мне пока никто ничего не предлагает. Ни пирогов, ни коврижек.
- Еще будут. Скоро они повезут эшелонами... Их главная задача - опутать соблазнами Москву и Ленинград... Мы должны сопротивляться. Ты только не смейся, это серьезно.
Коля сказал, что с летающих тарелок спустится Сатана, и защититься от него смогут только истинно верующие люди или те, кто будет в особых зонах, где за чертой круга, как в "Вие", их никто не сможет достать.
- Где ж такие зоны? - спросил я.
- Одна будет в Новгородской области, - тихо сообщил Коля. И, подумав, добавил: - Ты спасешься.
Мы шли к Суворову, и я предложил заранее ему позвонить.
- Мы встретим его в садике возле дома, - рассеянно сказал Коля.
- Откуда ты знаешь?
- Чувствую.
И мы встретили Суворова в садике с пустым ведром - он выносил мусор. Коля и бровью не повел. Как будто так и должно быть: сказал, что встретим, вот и встретили.
На кухне у дяди Жени Коля продолжил свои рассуждения о спасении России. Мне стало скучно. Я понимал, что Коля хороший парень, малость перепостился, может, пошел головой на религиозной почве (говорят, с ним такое бывало), и вскоре ушел. Коля давал мне вслед задания не терять бдительности. Я обещал.
И уже на улице я почему-то вспомнил, как Коля уверял меня, что за время Поста и молитв он узнал о жизни гораздо больше, чем знал раньше. И я позавидовал, что мой пост - 7 недель, правда, без посещения церкви, не открыл мне новых знаний.
А может, это только кажется, что не открыл...
10 августа 1990 г.
Маришка гостила у нас в Зеленогорске.
Я каждый день езжу в город - лета и не видел.
В июне вышел тираж книги А. Житинского "Седьмое измерение" - разошлась по оптовым базам довольно бойко. Доволен Саша, доволен я. На моем сорокалетии мы с ним выпили на брудершафт и стали на "ты". Интеллигентный человек Александр Николаевич - за семь лет знакомства ни разу не тыкнул мне, при разнице в возрасте в восемь лет. Люблю и уважаю.
Сейчас готовлю следующую книгу - "Второе нашествие марсиан" Стругацких. Борис Натанович сказал, что ее до обидного мало издавали.
У нас в представительстве есть машина. Шофер Тимур утром ждет меня у Финляндского вокзала и к концу дня привозит обратно. Толковый парень, не пьет; но гуляет по ночам. 24 года парню, как не загулять, если есть машина. За рулем зевает, но держится. При первой же возможности спит.
Собираемся в Прибалтику дней на десять-пятнадцать. Литва, Латвия. Поедем дикарями, но один адрес в Каунасе есть - Ольгина знакомая, которая привозит в Зеленогорск тряпки и торгует ими на рынке. Обещала приютить - у нее свой дом.
17 августа 1990 г. Литва.
13-го авг. приехали поездом в Вильнюс, сняли комнату и пошли бродить по городу.
Блокада (экономическая), объявленная Горбачевым, в Вильнюсе не чувствуется - кафе, как скатерти-самобранки, все есть. Съездили в Тракайский замок. Купались в зелено-прозрачных водах Тракая. Замок. Барельеф первого литовского короля Литвы - написано: "Karaliis". Максим гордо стоял рядом с барельефом.
Взяли лодку, катались. Пристали к берегу, вышли на зеленый холм и стали с Максом представлять, как много веков назад здесь бились рыцари. А ведь, наверняка, бились...
Зашли в церковь Св. Николая Чудотворца. Чисто, но как-то по западному чисто. Мы с Максимом перекрестились, Ольга молча стояла у икон. Купили "Библейские повествования", изданные в Югославии (за 180 рублей,но книга того стоит - все библейские сюжеты, красочно изданная). Купили иконки Св. Максима и Св. Ольги.
21 августа 1990 г.
Второй день в Каунасе. Сегодня сидели на Аллее Свободы, пили кофе и лимонад в ожидании Ольги (она ходила по магазинам), разговорились с мужчиной за соседним столиком и познакомились. Он - литовский поэт, член СП, семь книжек - Пашацкас Гинтарис, 1951 года рождения. Коллега, можно сказать. Подошла Ольга, подошла его жена, тоже поэтесса. Максим с его сыном (3,5 года) бегали рядом по аллее, залезали на фонтан и, не зная языков, прекрасно играли. Мы по очереди брали кофе, чернику со сливками и разговаривали. Милое уличное кафе, милые люди. Говорили о "возвращенной прозе", которую сейчас печатают в журналах. Гинтарис переводил многих русских и грузинских поэтов на литовский. Ждет книгу в Москве. Нас проводили до фуникулера, и Максим нес на спине довольного пацаненка. Поднялись наверх, но детям чрезвычайно понравилась езда в деревянных скрипучих кабинках, и тогда мы с Ольгой купили билеты, спустились вниз и снова поднялись. Гинтарис шутливо нахмурился, что мы, гости, покупали билеты, и отомстил мороженым. Он с женой едет в США по приглашению литовской общины. Сказал, что фамилия Каралис есть в литовском языке. Обменялись координатами.
21 августа 1990 г. Паланга.
Третий день на Балтийском море. Идут дожди.
Все дорого, погоды нет; скучно от всеобщей обжираловки и безделья.
Ходили в "Музей янтаря". Там я увидел бусы из янтаря вишневого цвета и разговорился со служительницей музея. Сказал, что у моей матери были точно такие, теперь они у сестры. Мать очень дорожила ими, они достались ей по наследству, что ли. Я почему-то считал, что любимые матерью бусы стеклянные. Но звук - если щелкать вишенками друг о друга - они издавали маслянисто-приглушенный, никак не стеклянный. И отблеск у них был матовый. Служительница сказала, что красный янтарь - большая редкость, и потому очень ценен. Приеду - обрадую сестру. Надежда с возрастом стала походить на мать, и бусы эти очень идут ей. Смоляные, как у матери, волосы, карие глаза, красно-вишневые бусы - красиво.
Хозяйка взяла с нас деньги за шесть дней, мы прожили три. Возвращать деньги, как объяснили Ольге, не принято, и мы уезжаем, оставив ей лишние сорок рублей. Ольга вспомнила, когда мы уже ехали в сумерках в поезде и носили чай. Хозяйка...
- Да брось ты, - хмыкнул я. - Хорошо, в принципе, съездили...
- Хорошо, - помолчав, кивнула она. - Черника со сливками мне понравилась. В Каунасе...
- А мне фуникулер, - сказал Максим. - И речка в Вильнюсе. Папа, а тебе что?
- Что мы не ссорились...
Мы и правда, не ссорились.
16 сентября 1990 г. Зеленогорск.
Вернулся из Москвы. Ездил на общее собрание в "Текст".
Прошелся с Ник. Александровым по Москве. Следы надвигающейся разрухи повсюду. В центре столицы - пьяные, проститутки, крысы. Одну видел собственными глазами: бросил недоеденные беляш в урну около ларька, но не попал, и тут же из-за ларька выскочила крыса и подхватила, и стала грызть. Во дворе разрушенного здания рядом с Арбатом писают и какают. Кучи дерьма, грязная бумага, подтирки - и на все это смотрят окна Союза дизайнеров. Табак - по карточкам, в гастрономах на Калининском проспекте - шаром покати.
Коля пишет рассказ за рассказом. Я бы сказал, строчит. Материала у него достаточно - как милицейского, так и нынешнего, когда он ездил корреспондентом по горячим точкам.
Я пишу понемногу свою повесть про превращения Скудникова - 37 страница.
20 сентября 1990г. Дома.
Клен за окном желтеть начинает, и краснеют несколько веток уже. Вчера и сегодня ночью, запоем, до утра, читал в "Круге первом" А. Солженицына. Дочитал к семи утра. Интереснейшая книга. Прочитал за три дня.
18октября 1990г.
Позвонил Миша Веллер и предложил пообедать в Доме журналистов. Пообедали. Говорили. Прошлись по Невскому проспекту, зашли в Гостиный двор Миша присматривал себе вещи для поездки в Милан - едет читать лекции по русской литературе. Купил на Невском блок "Честерфильда". Задумался: "Как ты думаешь, хватит мне на неделю в Италии? - махнул рукой: - Хватит. Денег мало". В Гостином приглядел бритвенные лезвия: "Хватит на неделю? Хватит! Денег мало". И с этой аргументацией - "Денег мало" набил полный портфель покупок. Миша сказал, что у него встреча с психологом, надо ехать на Охту, придется брать такси. Он был в фетровой шляпе, чертовски элегантном макинтоше, а по груди струилось белое шелковое кашне. Встали на Перинной лини, напротив Думы. Поигрывая ключами от машины, подошел первый халтурщик.
- Куда ему ехать? - спрашивает почему-то меня.
- На Охту.
- Пять долларов! - И отошел в сторонку, ждет.
Я передал Мише, понимая, что его не устроит. Миша кивнул, но ничего не сказал - смотрел вдаль с таким видом, словно ждал персональный правительственный "Зил". Элегантно курил "Честерфильд".
Халтурщик исчез. Появился другой. Опять подходит ко мне.
- На Охту? Четыре доллара!
Я шепчу Мише. Он внимательно смотрит вдаль.
Третий попросил три доллара.
- Тсри америкэн доларз? - громко и возмущенно произнес Миша. - Ю ар крейзи? Тсри америкэн долларз? Зэтс райт?
Уточняющий вопрос - "Это правильно?" слушать было некому - халтурщиков, как ветром сдуло, растворились в толпе.
Я остановил пустой интуристовский автобус, и водитель согласился довезти Мишу за рубли по сходной цене. Стоявшие вокруг решили, что именно этот автобус и ждал богатый господин в шляпе и белым кашне.
В одиннадцать вечера позвонил Миша и попросил приютить его на ночь. Приютил. Говорили допоздна. Миша сказал, что писатели, если они хотят дружить, не должны обсуждать произведения друг друга. "Иначе пойдет вот так, - Миша сцепил пальцы рук и похрустел ими, изображая борьбу ладоней. - Лучше говорить о третьих лицах. А еще лучше - о бабах!" Миша угостил меня табаком "Клан", я достал свою вишневую трубку, и мы покурили. Подарил две свои книжицы, которые он выпустил в таллинском представительстве "Текста"; одну из них - "Приключения майора Звягинцева" я тут же спрятал - из-за порнографической обложки. Какое отношения к приключениям майора имеет голая баба, прижавшаяся титьками двенадцатого номера к решетке, разберусь позднее, когда сына дома не будет. "Бабенко думает, что я, писатель, буду издавать в Таллине кого-то, а не себя! - Миша красиво курил трубку. - Зачем мне тогда это представительство? Я писатель, а не издатель".
Утром Миша принял душ, долго скребся, мылся и ушел - элегантный и бодрый.
Позвонила Вера Николаевна из московского "Текста" - попросила раздобыть образец картона Коммунаровской фабрики. И мысль о том, что я туда поеду, навеяла мне грустно-ностальгическое настроение. Но через час выяснилось, что ехать не придется: мой технолог Галеева достанет образец картона в типографиях.
20 октября 1990 г.
Настроение неважное. 23 октября должен ехать в Москву, а оттуда лететь в Ташкент, где состоится семинар-совещание "Текста". Дней на пять. Никогда не был в Ташкенте. Хочется, но страшновато: поезда с рельс сходят, самолеты захватывают, межнациональная резня идет по окраинам Империи... Спокойней сидеть дома и стучать на машинке, но тянет мир посмотреть - Азия!..
4 ноября 1990 г.
Приехал из Ташкента 30-го. Или 31-го?
Жили неделю в Доме творчества писателей в Дурмени, под Ташкентом. Рядом - дача Рашидова, санаторий ЦК. Хороший поселок.
Народ, приехавший раньше нас, был в ослабленном состоянии. Они ходили с красным пластмассовым ведром за красным же вином (виноградным) и пили его целыми днями. Боря Штерн из Киева, Андрей Лазарчук и Миша Успенский из Красноярска, Андрей Саломатов (Москва), Люба и Женя Лукины из Волгограда и т.д. Ведро вина стоило у местных жителей 30 рублей. Причастились и мы, приехавшие. С., например, пошел в город в пивную и вернулся в 5 утра в ватном халате. Откуда халат (чепан) - неизвестно. Я жил в номере с Даней Клугером, директором представительства в Симферополе. Даня не пьет уже несколько лет. Я почувствовал себя неловко - как ни крути, а после дружеских возлияний пахнуть от меня будет. Даня сказал, что потерпит. "Ну не завязывать же теперь из-за меня", - застенчиво улыбнулся Клугер.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44