У Егоркиной знакомой тонкие, точеные, нервные пальцы. На левой руке
крупный серебряный перстень с черным камнем.
Егор кивком головы пригласил меня присесть:
- Знакомься, моя жена Ирина, а это будущий советский Феллини и лауре-
ат Каннского фестиваля Валерка Истомин.
Я сел боком рядом с Ириной. Глядела она на меня мимо, искоса, достала
из сумочки и протянула мне пачку сигарет, я жестом отказался. Тогда она
протянула мне спички, я чиркнул и укрыл в ладонях пламя. Она наклони-
лась, тяжелые волосы медленной блестящей лавиной двинулись вниз, подра-
гивающими пальцами она коснулась моих рук, затянулась и подняла на меня
черные глаза, в которых сверкнул огонек догорающей спички.
- Спасибо, Валерий. Вы учитесь во ВГИКе?
Я отбросил огарок спички и улыбнулся:
- Егор, как ты думаешь, обязательно заканчивать училище, чтобы уметь
хорошо рисовать?
Егор буркнул из своей нахохленности:
- Чтобы хорошо рисовать - обязательно.
- Придется идти во ВГИК, - вздохнул я. - Хотя, как мне кажется, от-
дать пять лет только учебе - это многовато. По своему опыту знаю, а я
уже получил один диплом об окончании вуза, слишком много проходишь не-
нужных предметов, только память засоряешь всяким справочным материалом,
короче говоря тратишь время и силы впустую.
- Какой же выход? - спросила Ирина. - Ведь без диплома никто не дове-
рит вам постановки фильма.
- Это верно. Но вот не далее как вчера ко мне приходил руководитель
нашей киностудии в Технологическом институте, Константин Гашетников. Он
на Высших режиссерских курсах учится. Год обучения - и сразу запускайся
в производство. Кстати, ищет сейчас сценарий.
- На какую тему?
- О браконьерах. И меня просил для нашей студии написать про СНО -
студенческое научное общество.
- Вы согласились?
- Да. И написал.
- Уже?
- Про встречу двоих, которые предназначены друг другу, да не судьба
быть им вместе, только одна случайная встреча - и все. И они расходятся,
ощущая, что происходит что-то непоправимое, но так и не узнав, что
счастье было рядом. - И за что же вы их так?
- Чтобы зритель ценил свое счастье, которое у него есть, раз уж он
его нашел или оно его нашло. Ведь настоящее счастье в любви действи-
тельно редкость.
- А как же быть, если ты эту редкость так и не нашел? - тихо спросила
Ирина.
- Во, заговорила рыба человеческим голосом, - заворчал, отворачиваясь
в сторону, Егор.
Ирина, как бы очнувшись, посмотрела на меня:
- Егор рассказывал мне, что вы любите стихи. Почитайте, что вам нра-
вится, пожалуйста.
Я смутился.
- Вы извините, Ирина, я еще тогда, в мастерской у Егора, говорил ему,
что не умею читать стихи. Просто было настроение, насмотрелся на его
картины.
- А сейчас нет настроения? - с какой-то долей отчаянного сожаления
спросила она.
- Несколько неожиданно... Из тех, что мне нравится, говорите?..
Задумался ненадолго. Женщине надо читать стихи про любовь. Что я чи-
тал когда-то Тамаре?.. Как давно это было...
Я растерян,
потому что хочу подарить тебе
все, что есть и что было давно:
и горячий огонь - тебе -
в первобытной пещере,
и боярышне молодой - тебе -
царский терем,
и прекрасной даме - тебе -
священный обет
сохранить в далеких скитаньях твоего имени свет. Я растерян, потому
что хочу подарить тебе неба бездонье - тебе -
и алмазы звезд,
солнца тепло - тебе -
в лютый мороз,
прохладный родник - тебе -
в барханах пустыни,
радуги яркий цветок ,
что в сердце цветет отныне.
Я растерян,
потому что хочу подарить тебе
любовь.
Ирина смотрела мне прямо в глаза, напряженная, чуткая, желтые впалые щеки
порозовели и блестели черные глаза, и блестели черные волосы, и блестели
розовые губы.
Когда я замолк, Ирина опять достала сигареты и я тоже закурил. Закру-
жилась голова. Отвык. А ведь зарекался на всю оставшуюся жизнь - лишь бы
вернуться в студию.
- А вы не публиковались? - спросила она.
- Маловероятно пробиться, тем более, что философская лирика у меня не
совпадает с официозом. Вот выберусь за порог диспансера...
Она встала, протянула мне руку, помедлила ее отнимать, взъерошила бо-
роду Егору и ушла легкой походкой.
Мы с Егором смотрели ей вслед.
- Почему она у тебя такая черная? - спросил я, не поворачиваясь к
Егору.
- Отец у нее шахтер, - фыркнул Егор.
И добавил:
- От темперамента. Неполное сгорание. Отсюда и сажа. Теперь в тебя,
глядишь, влюбится. Ей все время икону подавай, чтобы было на кого мо-
литься. Своему идолу в жертву чего хошь принесет.
- Идол ты и есть, - вздохнул я, встал и пошел по кругу, по бесконеч-
ному кругу нашего двора.

Глава шестнадцатая


--===Северный ветер с юга===--


Глава шестнадцатая
...Под забором Московского Технологического института сидели влюбленные Паша и
Маша. Она нежно чесала у него за ухом логарифмической линейкой. Паша и Маша
были членами студенческого научного общества. Паша плакал от радости, а Маша
любовалась памятником. Это был памятник, установленный во дворе института за
выдающиеся научные заслуги. Это был памятник Паше...
- Чего читаешь? - склонился надо мной Степан Груздев, студент МВТУ.
- Не читаю, а пишу, вернее, уже написал. Про вас, проклятых. Про вашу
неистребимую любовь к науке.
- Дашь на рецензию?
- Тебе? Держи.
Степан начал читать сценарий про СНО - студенческое научное общество.
Социальный заказ, как говорят Маяковский и Гашетников. Если Степан ста-
нет расспрашивать меня про СНО, как прочтет, значит, социальный заказ
выполнен.
...Следы выходили из окна и шли по асфальту. Следить за ними было несложно:
ботинок, босой, ботинок, босой, ботинок, а где же босой? Ага, вот - залез на
стенку. А где же тогда ботинок? Пошел за угол - вот отпечаток каблука на этой
стене, а подошва за углом на другой стене. Дальше... они рядом ботинок и
босой, а напротив них стоят настоящие ноги - в ботинке и босая...
А начиналось это так. Паша стоял у входа в институт и, стыдно ска-
зать, строгал кухонным ножом логарифмическую линейку. Одновременно он
шмыгал носом и играл со своей левой босой ногой в крестики-нолики. Нога
явно проигрывала и нетерпеливо барабанила пальцами по асфальту. Пашу му-
чил творческий процесс изобретательства. Кровяное давление катастрофи-
чески повышалось, наступал конфликт между замыслом идей, которые по но-
чам казались гениальными, и воплощением мечты в металле и капроне. Все
казалось ясным, как дважды два. Не хватало капрона.
И тут Паша увидел капрон.
Все казалось ясным, как дважды два, но в капроне были женские ножки.
Запахло сиренью и жареными пончиками. Раздувая ноздри, Паша бросился
вдогонку за капроном, поглощенным коридорной системой института. На
лестничном марше второго этажа он сумел заметить математическую ясность
линий и формальную безупречность ног. Мысли стали мягкими и легкими. Па-
ша даже улыбнулся проходящему мимо замдекана, который следил за успевае-
мостью на факультете. Ножки скрылись за дверью с нехитрой надписью
"СНО".
Изо всех сил потянул на себя дверь Паша. Прицепленный за ручку с дру-
гой стороны двери динамометр с предельной точностью измерял силу Пашиных
желаний. Около динамометра толпились белые халаты и очки. Наконец, дина-
мометр не выдержал и сорвался с крючка. Увидев ножки, Паша почувствовал,
что в них что-то изменилось. Он поднял глаза и понял, как мало еще он
видел на этом свете. Маша была в белом халате СНО. Она хмурилась и смея-
лась.
Она улыбнулась. Паша от волнения наступил на провод высокого напряже-
ния.
Свет погас. Возбужденно взвизгнула Маша. Вспышки света вырывали из
тьмы фигуры в белых халатах, которые ловили парня в черном свитере. На-
конец, свет зажегся окончательно, белые халаты расступились. На полу си-
дел Паша и держал в руках секундомер. Он включил его, а потом с удивле-
нием уставился на халаты. Началось новое время - Паша вступил в СНО.
Неизвестно, когда и почему появилась, окрепла и стала сущностью Паши
Марьина и Маши Павловой эта страсть к познанию, это упорное стремление к
постижению гармонии мироздания, этот поиск истины через лабиринт ошибок
и неудач. Павел Марьин сделал открытие. И вопреки всем канонам, традици-
ям и бухгалтерским расчетам у входа в институт воздвигли величественный
монумент в виде логарифмической линейки. Венчала ее голова Паши, это же
ясно, как дважды два...
Степан вернул мне листки со сценарием. Заулыбался, заморгал белесыми
ресницами.
- Это правда, что у вас в Технологическом памятники ставят тем, кто
вступает в СНО?
- А как же иначе, дядя Степа? - в тон ему ответил я. - Целая аллея.
Уже ставить некуда. Причем аллея эта ведет в парк Горького, куда студен-
ты часто с лекций срываются - пивка попить. Идут они по аллее и стыдно
им, ой, как стыдно!
- Брось трепаться, - усмехнулся Степан. - Серьезно, а какие темы раз-
рабатываются в вашем СНО?
Подействовал сценарий. Социальный заказ выполнен, товарищ ректор.

Глава семнадцатая


--===Северный ветер с юга===--


Глава семнадцатая
Врачей или вернее людей с высшим медицинским образованием нас много, а вот
специалистов, богом одаренных эскулапов, мало. И стоит к ним бесконечная
очередь страждущих. Попал в эту очередь и я.
На обходе мой лечащий врач спросил сестру:
- Сколько грамм стрептомицина мы уже вкололи этому молодому человеку?
- Пятьдесят два, Роман Борисович.
- Так, да килограммчик паска съел... Назначьте-ка его на консульта-
цию. К Зацепиной, на Стромынку.
Действительно, зачем столько лекарств? Чтобы испортить почки и печень
или сделать невосприимчивым к антибиотикам? Измаялся лечиться. А никуда
не денешься, теперь вот от приговора какой-то Зацепиной все зависит.
Ехать пришлось через пол-Москвы. Город предновогодний, но серым зим-
ним днем совсем не праздничный. Люди привыкли к сонмнищу себе подобных,
не обращают друг на друга внимания, думают о своем и потому лица погас-
шие, озабоченные.
Разделся я в гардеробе для посетителей и в своей диспансерной унифор-
ме сразу стал как бы частью клиники, ее принадлежностью. Долго ждал на
белой деревянной скамье в коридоре, пока из кабинета не вышла медсестра
и, потянув за рукав, завела за плотные портьеры в рентгеновский кабинет.
Ослепнув от темноты, я шел вдоль холодной стенки, пока не ткнулся ногами
в стул.
Из угла донесся тихий голос. Спрашивала женщина, наверное, та самая
Зацепина. - Истомин Валерий Сергеевич?
- Да.
- Что с вами?
- Инфильтрат в левом легком. Под ключицей.
- Вставайте к экрану. Так... Руки на пояс... Сейчас отыщем ваш ин-
фильтрат...
Доктор Зацепина, как мне сказали, действительно доктор. Медицинских
наук. От нее зависел итог моего лечения, моя жизнь займы, срок моей об-
реченности. Я смотрел на нее сквозь толстое стекло разделяющего нас эк-
рана, я мог откровенно ее разглядывать и она была для меня одновременно
и близкой и далекой. В голубом свете рентгеновского аппарата ее белый
халат, ее лицо, ее серые глаза казались мне недоступно красивыми. Как к
лицу женщинам белое! А наши медицинские сестрички?! Их не узнаешь, как
только они переоденутся в свое обыденное, тускнеет сразу белизна, надо
будет моих героинь из студенческого научного общества одеть в белые, в
белоснежные халаты... К тебе идет белое, оно идет толпами, кусками целы-
ми, просто осколками..
- Чем занимаетесь в этой жизни, Валерий Сергеевич?
Надо же, имя запомнила:
- По профессии инженер, работаю журналистом, хочу стать кинорежиссе-
ром, а в душе поэт.
- Не многовато?
- Нет.
- Верите, что стихами можно что-то исправить?.. Я имею ввиду челове-
ческую натуру.
- Верю, что надо верить.
- Значит, вы уже страдали... И много вас таких верующих?
- А сколько в Москве подвалов, мастерских, письменных столов?..
- А пожалуй, . вы правы. Я тут недавно у одного скульптора была в
мастерской... Неизвестного... Непонятно, почему его не выставляют? Кому
нравится, пусть и смотрит, а не нравится не надо. Как вы считаете?
- Конечно. Кому Шишкин, кому Шагал. Ничего, доктор, будут еще нашими
вернисажи и призы на фестивалях, встанем мы томиками на ваших книжных
полках.
- Году в восьмидесятом? Когда коммунизм наступит? - рассмеялась Заце-
пина. - Пораньше бы... Одевайтесь.
Она зажгла ночничок на своем столе и села что-то писать в истории мо-
ей болезни. Я оделся, подошел ближе и смотрел, смотрел на выбившиеся
из-под белой шапочки светлые волосы, на длинные пальцы только что дер-
жавших меня за запястья рук.
- Что, доктор, с моим драгоценным?
- Инфильтрат ваш волне благополучно рассасывается, остались мелкие
очажки. Я думаю месяца через три все будет чистенько. И успеха вам, уда-
чи. Легко запомнить вашу фамилию и место на полке для вашего томика я
припасу. Идет?
- Скажите, а если поступать в институт кинематографии, нужна справка
о здоровье?
- Нужна. Будут затруднения - приходите, помогу.
- Спасибо вам. Вы - хороший доктор. И словом лечите тоже.
Сразу легче стало.
- Поправляйтесь.
- С Новым Годом, вас! С наступающим...

Глава восемнадцатая


--===Северный ветер с юга===--


Глава восемнадцатая
В столовой пахло хвоей, в углу стояла зеленопикая елка в капельках тающих
снежинок и обрядово ходили вокруг нее больничные наши землячки в халатиках в
пестрый цветочек. Уже сияла сахарной пудрой звезда на тоненькой шейке
верхушки, уже лимонным, малахитовым, свекольным отражался в крутобоких
витражах елочных шаров белый мир больницы, уже Дед Мороз в кирпичном ватном
армяке пристроился у елки.
Надя, с которой мы по утрам играли в переглядки, встала на стул и тя-
нулась вверх всем телом, пытаясь настичь упругую ветку, чтобы повесить
на нее радужную снежинку. Я стоял в дверях столовой и машинально смотрел
на Надины ноги в синих колготках. Оказалось, что я не один следил за
ней, сзади меня откашлялся Семеныч, которого к нам положили недавно на
место Коли Хусаинова.
- Нравится? - подмигнул он мне.
Я удивленно посмотрел в лукавые глаза старика.
- Нра-а-вится... - плотоядно улыбнулся он вставной челюстью.
Надя спрыгнула со стула и снова стала невысокой, крепко сбитой девуш-
кой с бойкими глазенками и пухлыми губами. Нравится ли мне она?.. С тех
пор как я торчу здесь, я даже не задумывался, что в больнице возможен
какой-то флирт. Впрочем, еще раньше, когда я влюбился в великое ис-
кусство кино, все женщины стали для меня либо персонажами сценариев или
фильмов, либо актрисами, в чем им, естественно, не откажешь. Я мог вни-
мательно вглядываться в то, как они ходят, как они говорят, как они при-
хорашиваются, но я не видел плоти желанной. Егор Болотников рассказывал
мне, что у него такое же восприятие, когда он рисует обнаженную натуру.
Да и не было у меня иной потребности кроме как в тепле и ласке Тамары,
моего Тома...
Я решил позвонить жене. Телефон-автомат - на лестничной площадке меж-
ду этажами. Он висит в простенке между готическими рамами и те, кто го-
ворит по телефону, всегда встают лицом в распахнутый мир города за ок-
ном, спиной к мирку больницы. Впрочем, было уже темно, и в стеклах прос-
матривалась не столько фонарями освещенная улица и сад, сколько отраже-
ния двух лестничных маршей, светлого холла с диванчиками и телевизором
на втором этаже.
И, как в кино бывает контрапункт, к этому изображению шел звук теле-
фонной трубки из совсем другой оперы. Мир Тамары звучал совсем иначе,
чем мой: вместо шаркающих шагов и хриплого кашля - музыка и чьи-то голо-
са. Она подбежала к телефону запыхавшаяся, радостно оживленная, словно
ждала этого звонка:
- Алло, алло, говорите!
- Привет. Это я.
- Что случилось?
- Ничего, просто с наступающим.
- Мы же виделись вчера.
- Ты мне так и сказала, где ты встречаешь Новый Год.
- Дома, где же еще?
- Одна?
- Нет. Придет моя подруга с работы, ты ее знаешь.
- И все?
- Да.
- Знаешь что? Сейчас Вера дежурит, хорошая сестра, я до говорюсь с
ней, она меня отпустит, а потом я вернусь.
- Ты хочешь сказать, что можешь приехать?
- Да.
- Зачем?.. Тебе же нельзя. Да и не подводи ты свою Веру? Она симпа-
тичная?
- Вы все симпатичные в белом. Так я еду?
- Ну зачем, Валерк? Подожди, дверь открою, звонят...
Долгая пауза. Слышно было, что Тамара с кем-то разговаривает. Меня
стали торопить ожидающие своей очереди позвонить.
- Алло! Ты слушаешь?
- Да. Кто пришел?
- Женька. Она не одна, привела с собой ребят, молодец. Тоже с работы.
- Я их тоже не знаю?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19