Одну руку он втянул в рукав - так мальчишки прячут от взрос-
лых папироски. Подошел ко мне, прижал заговорщически палец к губам и по-
казал судорожно сжатое лезвие бритвы. Прошептал, злорадно усмехаясь:
- Не дамся я ей...
За ним под неслышную музыку плавно плыла Нина, постреливая по сторо-
нам диковатыми глазами. Она лукаво улыбнулась мне, взмахнула рукавами и,
кружа вокруг меня, сквозь стиснутые зубы, гортанно проговорила:
- Ду ю спик инглиш? Я ду, но только об этом никто не должен знать в
Грузии.
За ней под руку с Надей подошел Костя Веселовский. Надя полезла в
карман, достала рубль, демонстративно отдала его Косте и показала мне
язык.
- Только мы, страдающие, понимаем друг друга... - она метнула быстрый
взгляд на Константина, - не то, что другие, верно, Костик?
- Ты жену мою не трожь. Она тоже не виноватая. Тяжело ей без мужика,
скажешь не так? Ну, ничего, вот я вернусь и покажу ей. Я всем покажу. И
тебе покажу. Прикрылась бы, бесстыдница!
Я увидел, что грудь у Нади обнажена, такая круглая и ощутил на губах
теплоту ее сосков.
- Нравится? - оскалился мне на ухо Семеныч, закашлялся, внимательно
через очки осмотрел всех сидящих на стульях и напавился к тете Паше.
Екатерина Павловна прошла, немного виновато улыбаясь. Она гнулась в
одну сторону, держа обеими руками прижатую к боку тяжелую хрустальную
вазу. В вазу из бока стекала жидкость.
- Теперь у нас дом - полная чаша, - сказала она. - А если чего не
хватает, то на участок ездим, я же там здоровье оставила.
Егор Болотников появился в драной рубахе, с повязкой на глазах,
сквозь которую просвечивали безумные, широко открытые глаза. Шел вперед
с вытянутыми руками, пока не коснулся ими моего лица, быстро ощупал его
и стянул повязку с глаз:
- Здорово, старый...
Мочка уха у него была черная. Он заглянул мне в глаза, усмехнулся:
- Картину хочешь? Смотри, а то передумаю. А может сам попробуешь? Де-
ло вроде нехитрое. Просто надо видеть, что рисуешь. И иногда это прино-
сит прибыль.
На поясе у него болтался брелок с черепом и костями. Как на фуражке у
эсэсовца, который расстрелял Болотникова. Живописца. Пропал художник.
- Валерий, - окликнула меня Ирина, Егоркина жена. - Не обращайте на
него внимания, он же идол с бородой. В ней у него вся сила, как у Черно-
мора, только потрепать ее надо как следует. Вы представляете, Валерий,
нашлась Торба с рукописями Велемира Хлебникова. Какое счастье, Господи,
какое счастье, не правда ли?..
Гришка Борзов влетел, как ураган, глаза навыкате, в оскаленных зубах
зажаты ленточки бескозырки. За ним, прижимая к груди большие, необрезан-
ные листы версток, шла Лика. Она устало со мной поздоровалась:
- Слушай, Валерий, нельзя ли побыстрей? Ты же знаешь нашего главного
редактора, он так за графиком следит, а мне еще столько надо перенести,
в списке любовниц Григория опять авторская правка сверх нормы. Тут есть
какие-то неточности, неясно, например, почему в списке твоя жена Тамара?
Ты ничего об этом не знаешь?
- Зачем вы тревожите больного? - рядом со мной возникла из темноты
павильона, как из темноты рентгеновского кабинета, доктор Зацепина. Она
руками в резиновых по локоть перчатках пыталась заправить под белую ша-
почку светлые волосы.
- Как самочувствие, Истомин? Что же вы ко мне сразу не пришли? Я вам
и место на полке среди книг приготовила и справку написала бы, что вы
здоровы, глядишь и время не надо было бы терять по больницам.
У дверей раздался грохот.
Это Гашетников, входя, влетел ногой в ведро. Он закричал на ходу на
меня, как начальник в водевиле на подчиненного, брызжа слюной:
- Безобразие! Я вам здесь что пришел? Кино снимать - это вам не штаны
снимать. Сценарий написал? Нет? Тогда ради чего ты согнал всю эту мас-
совку? Учти, Валерий, отчаиваться поздно, поэтому единственный выход -
работа. Работа, работа, работа, да, да! Работай - и жизнь пройдет, как
секунда. И еще учти - худсовет не завтра, а сегодня. Сейчас!
Все-таки нос у Алеши Лаврова покороче, чем у Гашетникова. Он подка-
тился ко мне колобком, оскалил выдвинутые далеко перед зубы:
- Валерий, я все уже вычислил. Та теория чувства приходящего и уходя-
щего, то есть дискретного, и теория ожидания любви от новых встреч - эти
теории неверны. Как твоя жена. Сам подумай как это просто. Чем больше у
тебя женщин, тем меньше у тебя чувства к каждой из них, при это следует
учитывать, что человеку предопределен его собственный максимум чувства.
Больше того, чем тебе дано, ты не можешь. Далее элементарно. Из сказан-
ного следует, что если хочешь, чтобы чувство твое было предельным, то и
женщина должна быть одна. Жена. Это тебе понятно?
И, торжествующий, исчез. Вот она, сила теории.
- Всех посадил? - серыми, немигающими глазами оглядел павильон Мирон
Заречный. - Правильно. Только так и надо. Пошли со мной, - кивнул он го-
ловой Эдику Сухареву.
- Ежели чего со светом, ты скажи, - заулыбался Эдик. Мне это раз плю-
нуть. Как номер на ноге написать. Главное, не перепутать тройку с
восьмеркой.
Он зашептал мне на ухо:
- Хошь по секрету? Бутылку-то я тогда так и не нашел. Так что есть
надежда, вернут нас обратно, тогда и отыщем...
Медленно и плавно двигаясь все вошедшие расселись, кто на стульях,
расставленных полукругом, кто встал за стульями и под нялся на скамейки,
которые были установлены за стульями.
"Вроде хора или театра", - подумал я.
Я смотрел на них и они выполняли мою неслышную команду, сдвигали
стулья, садились плотнее.
Я нырнул под темную душную накидку.
Белый неясный прямоугольник повис перед глазами, на мгновение стал
резким и снова уплыл в туман.
- Фокус, сапожник! - услышал я голос Лехи Шатаева.
Прямоугольник стал резким - вся группа стала видна: как при солнечном
свете, даже каждая кружевная дырочка на платье тети Паши, сверкнул хрус-
таль в руках Екатерины Павловны, Егор натянул повязку на глаза.
Только все вверх ногами.
И в середине пустое место.
Мое.
По кадру, тоже вверх ногами, а получилось, как по потолку, прошла
бабка с корзинкой из санаторского автобуса. Она на ходу добродушно при-
читала:
- Говорила я вам, что в коммунизм вас все равно вгонют? И что толку,
что вы все вместе? Нет, неумные все-таки люди, неумные. И поэтому вся за
себя. А были бы умнее небось не бонбу придумали бы, а как голодных на-
кормить - души-то у всех голодные...
Она садиться не стала, а ушла куда-то вбок.
Я вылез из-под накидки. Рядом с треногой фотоаппарата стояла Наташа.
- Пойдем, - потянул я ее за рукав.
Треснула материя. как у немой девушки на берегу моря.
Она покачала головой:
- Там занято.
В центре группы, на моем месте сидела Тамара с конвертом ребенка на
руках. ей помогала, сюсюкая, Аллочка-выручалочка.
Я подошел к ним, хотел унести ребенка. Тамара сама протянула мне
сверток. Я неумело взял его на руки, прижал к груди.
Он сильно толкнул меня сквозь одеяло в левый бок. Защемило сердце.
Тамара подвинулась:
- Зарядку делает. Вот и ладно, будет отец у ребенка.
Сын дернулся еще раз, скользкий атлас одеяла пополз из рук и я сел,
пытаясь удержать сверток на коленях.
Рядом встали и положили мне руки на плечи, каждая со своей тороны,
Тамара и Аллочка-выручалочка.
- Вот и хорошо, - сказала Наташа около фотоаппарата. -Прошу не дви-
гаться. Снимаю.
И сняла колпачок с объектива.
Все застыли.
Она закрыла объектив колпачком.
- Все. И не беспокойтесь. За все надо платить и за все уплачено.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19
лых папироски. Подошел ко мне, прижал заговорщически палец к губам и по-
казал судорожно сжатое лезвие бритвы. Прошептал, злорадно усмехаясь:
- Не дамся я ей...
За ним под неслышную музыку плавно плыла Нина, постреливая по сторо-
нам диковатыми глазами. Она лукаво улыбнулась мне, взмахнула рукавами и,
кружа вокруг меня, сквозь стиснутые зубы, гортанно проговорила:
- Ду ю спик инглиш? Я ду, но только об этом никто не должен знать в
Грузии.
За ней под руку с Надей подошел Костя Веселовский. Надя полезла в
карман, достала рубль, демонстративно отдала его Косте и показала мне
язык.
- Только мы, страдающие, понимаем друг друга... - она метнула быстрый
взгляд на Константина, - не то, что другие, верно, Костик?
- Ты жену мою не трожь. Она тоже не виноватая. Тяжело ей без мужика,
скажешь не так? Ну, ничего, вот я вернусь и покажу ей. Я всем покажу. И
тебе покажу. Прикрылась бы, бесстыдница!
Я увидел, что грудь у Нади обнажена, такая круглая и ощутил на губах
теплоту ее сосков.
- Нравится? - оскалился мне на ухо Семеныч, закашлялся, внимательно
через очки осмотрел всех сидящих на стульях и напавился к тете Паше.
Екатерина Павловна прошла, немного виновато улыбаясь. Она гнулась в
одну сторону, держа обеими руками прижатую к боку тяжелую хрустальную
вазу. В вазу из бока стекала жидкость.
- Теперь у нас дом - полная чаша, - сказала она. - А если чего не
хватает, то на участок ездим, я же там здоровье оставила.
Егор Болотников появился в драной рубахе, с повязкой на глазах,
сквозь которую просвечивали безумные, широко открытые глаза. Шел вперед
с вытянутыми руками, пока не коснулся ими моего лица, быстро ощупал его
и стянул повязку с глаз:
- Здорово, старый...
Мочка уха у него была черная. Он заглянул мне в глаза, усмехнулся:
- Картину хочешь? Смотри, а то передумаю. А может сам попробуешь? Де-
ло вроде нехитрое. Просто надо видеть, что рисуешь. И иногда это прино-
сит прибыль.
На поясе у него болтался брелок с черепом и костями. Как на фуражке у
эсэсовца, который расстрелял Болотникова. Живописца. Пропал художник.
- Валерий, - окликнула меня Ирина, Егоркина жена. - Не обращайте на
него внимания, он же идол с бородой. В ней у него вся сила, как у Черно-
мора, только потрепать ее надо как следует. Вы представляете, Валерий,
нашлась Торба с рукописями Велемира Хлебникова. Какое счастье, Господи,
какое счастье, не правда ли?..
Гришка Борзов влетел, как ураган, глаза навыкате, в оскаленных зубах
зажаты ленточки бескозырки. За ним, прижимая к груди большие, необрезан-
ные листы версток, шла Лика. Она устало со мной поздоровалась:
- Слушай, Валерий, нельзя ли побыстрей? Ты же знаешь нашего главного
редактора, он так за графиком следит, а мне еще столько надо перенести,
в списке любовниц Григория опять авторская правка сверх нормы. Тут есть
какие-то неточности, неясно, например, почему в списке твоя жена Тамара?
Ты ничего об этом не знаешь?
- Зачем вы тревожите больного? - рядом со мной возникла из темноты
павильона, как из темноты рентгеновского кабинета, доктор Зацепина. Она
руками в резиновых по локоть перчатках пыталась заправить под белую ша-
почку светлые волосы.
- Как самочувствие, Истомин? Что же вы ко мне сразу не пришли? Я вам
и место на полке среди книг приготовила и справку написала бы, что вы
здоровы, глядишь и время не надо было бы терять по больницам.
У дверей раздался грохот.
Это Гашетников, входя, влетел ногой в ведро. Он закричал на ходу на
меня, как начальник в водевиле на подчиненного, брызжа слюной:
- Безобразие! Я вам здесь что пришел? Кино снимать - это вам не штаны
снимать. Сценарий написал? Нет? Тогда ради чего ты согнал всю эту мас-
совку? Учти, Валерий, отчаиваться поздно, поэтому единственный выход -
работа. Работа, работа, работа, да, да! Работай - и жизнь пройдет, как
секунда. И еще учти - худсовет не завтра, а сегодня. Сейчас!
Все-таки нос у Алеши Лаврова покороче, чем у Гашетникова. Он подка-
тился ко мне колобком, оскалил выдвинутые далеко перед зубы:
- Валерий, я все уже вычислил. Та теория чувства приходящего и уходя-
щего, то есть дискретного, и теория ожидания любви от новых встреч - эти
теории неверны. Как твоя жена. Сам подумай как это просто. Чем больше у
тебя женщин, тем меньше у тебя чувства к каждой из них, при это следует
учитывать, что человеку предопределен его собственный максимум чувства.
Больше того, чем тебе дано, ты не можешь. Далее элементарно. Из сказан-
ного следует, что если хочешь, чтобы чувство твое было предельным, то и
женщина должна быть одна. Жена. Это тебе понятно?
И, торжествующий, исчез. Вот она, сила теории.
- Всех посадил? - серыми, немигающими глазами оглядел павильон Мирон
Заречный. - Правильно. Только так и надо. Пошли со мной, - кивнул он го-
ловой Эдику Сухареву.
- Ежели чего со светом, ты скажи, - заулыбался Эдик. Мне это раз плю-
нуть. Как номер на ноге написать. Главное, не перепутать тройку с
восьмеркой.
Он зашептал мне на ухо:
- Хошь по секрету? Бутылку-то я тогда так и не нашел. Так что есть
надежда, вернут нас обратно, тогда и отыщем...
Медленно и плавно двигаясь все вошедшие расселись, кто на стульях,
расставленных полукругом, кто встал за стульями и под нялся на скамейки,
которые были установлены за стульями.
"Вроде хора или театра", - подумал я.
Я смотрел на них и они выполняли мою неслышную команду, сдвигали
стулья, садились плотнее.
Я нырнул под темную душную накидку.
Белый неясный прямоугольник повис перед глазами, на мгновение стал
резким и снова уплыл в туман.
- Фокус, сапожник! - услышал я голос Лехи Шатаева.
Прямоугольник стал резким - вся группа стала видна: как при солнечном
свете, даже каждая кружевная дырочка на платье тети Паши, сверкнул хрус-
таль в руках Екатерины Павловны, Егор натянул повязку на глаза.
Только все вверх ногами.
И в середине пустое место.
Мое.
По кадру, тоже вверх ногами, а получилось, как по потолку, прошла
бабка с корзинкой из санаторского автобуса. Она на ходу добродушно при-
читала:
- Говорила я вам, что в коммунизм вас все равно вгонют? И что толку,
что вы все вместе? Нет, неумные все-таки люди, неумные. И поэтому вся за
себя. А были бы умнее небось не бонбу придумали бы, а как голодных на-
кормить - души-то у всех голодные...
Она садиться не стала, а ушла куда-то вбок.
Я вылез из-под накидки. Рядом с треногой фотоаппарата стояла Наташа.
- Пойдем, - потянул я ее за рукав.
Треснула материя. как у немой девушки на берегу моря.
Она покачала головой:
- Там занято.
В центре группы, на моем месте сидела Тамара с конвертом ребенка на
руках. ей помогала, сюсюкая, Аллочка-выручалочка.
Я подошел к ним, хотел унести ребенка. Тамара сама протянула мне
сверток. Я неумело взял его на руки, прижал к груди.
Он сильно толкнул меня сквозь одеяло в левый бок. Защемило сердце.
Тамара подвинулась:
- Зарядку делает. Вот и ладно, будет отец у ребенка.
Сын дернулся еще раз, скользкий атлас одеяла пополз из рук и я сел,
пытаясь удержать сверток на коленях.
Рядом встали и положили мне руки на плечи, каждая со своей тороны,
Тамара и Аллочка-выручалочка.
- Вот и хорошо, - сказала Наташа около фотоаппарата. -Прошу не дви-
гаться. Снимаю.
И сняла колпачок с объектива.
Все застыли.
Она закрыла объектив колпачком.
- Все. И не беспокойтесь. За все надо платить и за все уплачено.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19