Но неверно, что глагол представляет
действие, - он выражает событие, а это совершенно другое. Более того, язык не
развивался из первичных корней. Он организовался вокруг формативных элементов,
которые задают язык во всей его полноте. Но если язык не формировался
постепенно, следуя за ходом внешнего времени, то это еще не значит, что его
тотальность однородна. Действительно, "фонемы" обеспечивают все лингвистические
различения, возможные внутри "морфем" и "семантем". И наоборот, именно
означающие и морфологические элементы определяют, какие из фонематических
различении подходят тому или иному языку. Целое может быть описано не простым
движением, а двунаправленным движением лингвистического действия и
противодействия [reaction], представляющего собой цикл предложения1. И если
фонематическое действие формирует некое открытое пространство языка, то
семантическое противодействие формирует внутреннее время, без которого это
пространство не могло бы быть согласовано со своим языком. -Таким образом,
независимо от элементов, а только с точки зрения движения, существительные и их
склонения оживляют действие, тогда как глаголы и их спряже-
________________
1 Об этом процессе возвращения, или реакции, и заключенной в нем внутренней
темпоральности, см. работу Gustave Guillaume (и анализ, проделанный E.Ortigues в
Le Discours et le symbole, Paris, Aubier, 1962). Отсюда Гильом выводит
оригинальную концепцию инфинитива, изложенную в "Epoques et niveaux temporels
dan le systeme de la conjugaison francaise", Cahiers de linguistique structural,
nе 4, Universite de Laval.
243 ЛОГИКА СМЫСЛА
ния оживляют противодействие. Глагол - не образ внешнего действия, а процесс
противодействия, внутреннего для языка. Вот почему, по самой своей идее, глагол
несет в себе внутреннюю темпоральность языка. Именно на глаголе держится кольцо
предложения, налагая сигнификацию на денотацию, а семантему на фонему. И именно
исходя из глагола мы делаем вывод о том, что круг скрывает и сворачивает в
кольцо, и о том, что он нам открывает в тот момент, когда разрывается,
размыкается или разворачивается вдоль прямой линии: смысл, или событие, как
выражаемое предложением.
У глагола два полюса: настоящее, указывающее на его связь с денотируемым
положением вещей в последовательности физического времени, и инфинитив,
указывающий на связь глагола со смыслом, или событием, согласно содержащемуся в
нем внутреннему времени. Весь глагол осциллирует между инфинитивным
"наклонением", которое представляет цикл, некогда развернутый из целого
предложения, и настоящим "временем", которое, наоборот, замыкает цикл на денотат
предложения. Между этими двумя полюсами глагол искривляет свое спряжение
согласно отношениям денотации, манифестации и сигнификации-совокупность
[грамматических] времен, личностей и модусов. Чистый инфинитив - это Эон, прямая
линия, пустая форма и дистанция. Он не допускает различения моментов, но
продолжает формально разделяться одновременно в двойном направлении прошлого и
будущего. Инфинитив несет в себе время, внутреннее для языка, только с тем,
чтобы выразить смысл или событие - так сказать, множество проблем, поднимаемых
языком. Он соединяет интериорность языка с экс-териорностью бытия. Таким
образом, он наследует коммуникацию между событиями. Что касается единоголосия,
то оно переходит от бытия к языку, от экстериорнос-ти бытия к интериорности
языка. А равноголосие [equivocite] - это всегда равноголосие существительных.
Глагол - это единоголосие языка в форме неопределенного инфинитива: без лица,
без настоящего, без какого-либо разнообразия голосов. Это сама поэзия. Как
глагол выражает в языке все события в одном событии, так и инфинитивная форма
глагола выражает событие языка - языка как уникального события, которое
сливается теперь с тем, что делает его возможным.
Двадцать седьмая серия: оральность
Язык делается возможным благодаря тому, что сам различает. То, что отделяет
звуки от тел, то и превращает звуки в элементы языка. То, что отделяет говорение
от поедания, делает речь возможной. То, что отделяет предложения от вещей,
делает предложения возможными. Поверхность и все, что имеет место на
поверхности, - это и есть то, что "делает возможным", - другими словами, это
выражаемое событие как таковое. Выражаемое делает возможным выражение. Но в этом
случае мы сталкиваемся с последней задачей: проследить в обратном порядке
историю того, как звуки освобождаются и становятся независимыми от тел. Речь
идет уже не о статичном генезисе, который вел бы от предданного события к его
осуществлению в положении вещей и к его выражению в предложениях. Теперь речь
идет о динамическом генезисе, который напрямую ведет от Положений вещей к
событиям, от смесей к чистым линиям, от глубины к производству поверхностей, и
который вовсе не подразумевает другой (статичный) генезис. Ведь с точки зрения
другого генезиса мы по праву постулируем поедание и говорение как две серии, уже
разделеннью на поверхности. Они разделяются и артикулируются событием,
выступающим как результат одной из них, к которой событие относится как
ноэматический атрибут, делающий возможной другую серию, причем к последней
событие относится уже как выражаемый смысл. Но совсем другое дело, когда речь
идет о том, как говорение на деле отделяется от поедания, как производится сама
поверхность и как бестелесное событие получается из телесной смеси. Когда мы
говорим, что звук становится независимым, мы хотим ска-
245 ЛОГИКА СМЫСЛА
зать, что он перестает быть специфическим качеством тел - шумом или криком - и
что он начинает обозначать качества, манифестировать тела и означивать субъекты
и предикаты. Звук при этом приобретает конвенциональную значимость в денотации,
основанную на обычае значимость в манифестации и искусственную значимость в
сигнификации, - и все это только потому, что звук утвердился на поверхности в
своей независимости от самого высшего авторитета: выразимости. Деление на
глубину-поверхность во всех отношениях первичнее, чем на природу-конвенцию,
природу-обычай или природное-искусственное.
Итак, история глубин начинается с самого ужасного: она начинается с театра
жестокости, незабываемую картину которого нарисовала Мелани Клейн. В этом театре
грудной младенец с самого первого года жизни сразу является и сценой, и актером,
и драмой. Оральность, рот и грудь - изначальные бездонные глубины. Грудь и все
тело матери не только распадаются на хороший и плохой объекты, но они агрессивно
опустошаются, рассекаются на части, рассыпаются на крошки и съедобные кусочки.
Интроецирование этих частичных объектов в тело ребенка сопровождается
проецированием агрессивности на эти внутренние объекты и ре-проецированием этих
объектов на материнское тело. Интроецированные кусочки подобны вредным,
назойливым, взрывчатым и токсичным субстанциям, угрожающим телу ребенка изнутри
и без конца воспроизводящимся в теле матери. В результате - необходимость
постоянного ре-интроецирования. Вся система интроекции и проекции - это
коммуникация тел в глубине и посредством глубины. Естественным продолжением
оральности является каннибализм и анальность. В последнем случае частичные
объекты - это экскременты, пучащие тело матери так же, как и тело ребенка.
Частицы одного всегда преследуют другое, и в этой отвратительной смеси,
составляющей Страдание грудного ребенка, преследователь и преследуемый - всегда
одно и то же. В этой системе рот-анус, пища-экскременты тела проваливаются сами
и сталкивают другие тела в некую всеобщую выгребную яму1.
_____________
1 Cf. Melanie Klein, La Psychanalyse des enfants, Raris, 1932, tr. Boulanger,
P.U.F.
246 ОРАЛЬНОСТЬ
Мы называем этот мир интроецированных и проецированных, пищеварительных и
экскрементальных частичных внутренних объектов миром симулякров. Мелани Клейн
описывает его как параноидально-шизоидную позицию ребенка. За ней следует
депрессивная позиция, отмеченная двойным достижением, поскольку ребенок
старается восстановить полностью хороший объект и самоотождествиться с ним.
Таким образом, ребенок старается достичь соответствия самотождественности, даже
если & этой новой драме ему придется разделить все опасности, мучения и
страдания, которым подвержен этот хороший объект. Депрессивная "идентификация" с
ее признанием супер-эго и формированием это сменяет параноидальное и шизоидное
"интроецирование-проецирование". Наконец все подготовлено для перехода - через
новые опасности - к сексуальной позиции, названной именем Эдипа. В ней
либидозные импульсы отделяются от деструктивных импульсов и направляются
посредством "символизации" на всегда лучше организованные объекты, интересы и
действия.
Единственной целью наших комментариев по поводу некоторых деталей схемы Мелани
Клейн является краткий обзор "ориентаций". Ибо уже сама тема позиции включает
идею ориентации психической жизни и кардинальных моментов. Она также включает
идею организации этой жизни в соответствии с изменчивыми и подвижными
координатами и измерениями - целую географию и геометрию жизненных измерений.
Поначалу кажется, что параноидально-шизоидная позиция сливается со становлением
орально-анальной глубины - бездонной глубины. Все начинается в пропасти. И в
этой связи мы не уверены, можно или нельзя рассматривать "хороший объект"
(хорошую грудь) в качестве интроецированного в том же смысле, что и плохой
объект в царстве частичных объектов и кусков, населяющих глубину. Мелани Клейн
сама показала, что раскол объекта на хороший и плохой в случае интроекции
дублируется его расчленением, которому хороший объект не способен
сопротивляться, поскольку мы никогда не можем быть уверены, что в хорошем
объекте нет плохого куска. Более того, каждый кусок плох в принципе (то есть, он
преследователь
247 ЛОГИКА СМЫСЛА
и преследуемый); хорошо только то, что благотворно и завершено. Но интроекция,
строго говоря, не допускает ничего благотворного2. Вот почему равновесие,
свойственное шизоидной позиции и ее отношению к последующей депрессивной
позиции, не может, по-видимому, проистекать из интроекции хорошего объекта как
такового, и должно быть пересмотрено. То, что шизоидная позиция
противопоставляет плохому частичному объекту - интроецированному или
проецированному, токсичному или экскрементальному, оральному или анальному, -
это не хороший объект, даже если он частичный. Скорее, это организм без частей,
тело без органов, у которого нет ни рта, ни ануса, отбросившее все интроекции и
проекции и такой ценой завершившееся. В этом пункте и формируется напряжение
между ид и эго. Противопоставляются две глубины: пустая глубина, в которой
частицы кружатся и лопаются, и полная глубина. Существует две смеси: одна
состоит из тяжелых и твердых фрагментов, которые изменяются; другая - жидкая,
текучая, совершенная, без частей и вкраплений, потому что обладает свойством
плавиться и склеивать (все кости - со всей массой крови). В этом смысле
уретральная тема не может, по-видимому, ставиться на одну доску с анальной
темой. Экскременты - это всегда органы и кусочки, иногда опасные из-за своей
токсичности, а иногда служащие в качестве оружия, чтобы дробить еще какие-то
кусочки. Моча, напротив, свидетельствует о том, что жидкое начало способно
связывать все куски вместе и преодолевать тем самым дробление на части в
заполненной глубине тела, ставшего наконец без органов3. Если мы примем, что
шизофреник - со всем язы-
_______________
2 См. замечания Мелани Клейн по этому поводу, а также - ее ссылку на тезис В.
Фейрбейрна о том, что "в начале интернализируется только хороший объект..."
(тезис, который отвергает Клейн): Developpemems de la psychanalyse, Paris, 1952,
tr. Baranger, P.U.F., pp.277-279.
3 Мелани Клейн не видит существенного различия между анальным и уретральным
садизмом. Она верна своему принципу, согласно которому "бессознательное не
различает разнообразные субстанции тела". Вообще, нам кажется, что
психоаналитическая теория шизофрении склонна недооценивать всю важность и
динамизм темы тела без органов. То же самое было сказано нами раньше в адрес
Панков. Но У Мелани Клейн это представлено более отчетливо (см. Developpements
de la psychoanalyse, где сон о слепоте и платье пациента, наглухо застегнутом до
шеи, интерпретируется просто как знак замкнутости - без внимания к возникающей
здесь теме тела без органов). На деле же, тело без органов и жидкое состояние
взаимосвязаны в том смысле, что жидкое начало обеспечивает склеивание кусков в
единую массу, Даже если это будет "масса-море".
248 ОРАЛЬНОСТЬ
ком, которым он обладает, - регрессирует к такой шизоидной позиции, то нас не
должно удивлять наличие в .шизофреническом языке дуальных взаимодополнительных
слов-страданий - расщепленных экскрементальных частичек; и слов-действий - глыб,
сплавленных вместе по принципу воды или огня. Следовательно, все происходит в
глубине, ниже царства смысла, между двумя нон-сенсами чистого шума: нонсенсом
тела, или расщепленного слова, - и нонсенсом глыбы тел и неартикулированных слов
("то, что не несет смысла", выступающего в качестве позитивного процесса обеих
сторон). Такая же дуальность взаимодополнительных полюсов обнаруживается в
шизофрении между повторами одного и того же иди упорным молчанием - например,
безудержной болтовней и кататонией. Первое заявляет о себе во внутренних
объектах и в телах, которые эти объекты раскалывают на куски, - в тех самых
телах, которые раскалывают на куски самих себя; второе манифестирует тело без
органов.
Нам представляется, что хороший объект не интроецируется как таковой, потому что
с самого начала он принадлежит другому измерению. У хорошего объекта другая
"позиция". Он принадлежит высоте, он держится наверху и не может упасть, не
изменив при этом своей природы. Но не следует понимать высоту как перевернутую
глубину. Скорее, она представляет собой самостоятельное измерение, вычлененное
природой занимающих ее объектов и инстанцией, циркулирующей в ней. Как говорит
Мелани Клейн, суперэго начинается не с первых интроецированных объектов, а,
скорее, с хорошего объекта, который поднимается наверх. Фрейд часто настаивал на
важности этого переноса от глубины к высоте, который указывает - между ид и
суперэго - на полное из-
249 ЛОГИКА СМЫСЛА
менение ориентации и реорганизацию центра психической жизни. Внутреннее
напряжение глубины задается динамическими категориями - содержащее-содержимое,
пустое-полное, весомое-легковесное и так далее - это вертикальность, разница в
размерах, большое и маленькое. В противоположность частичным интроецированным
объектам, - которые выражают агрессивность ребенка, одновременно выражая
агрессивность, направленную против него, и которые, -в этом смысле, суть плохие
и опасные, - хороший объект как таковой - это полный объект. И если он
манифестирует наиболее злобную жестокость наряду с любовью и покровительством,
то не потому, что обладает частичной и дробной природой, а в качестве хорошего
объекта, все манифестации которого исходят с высоты и высшего единства.
Фактически, хороший объект вбирает в себя два шизоидных полюса - полюс частичных
объектов, из которых он черпает свою силу, и полюс тела без органов, из которого
он извлекает свою форму, то есть полноту и целостность. -Таким образом, он
поддерживает сложные отношения с ид - как резервуаром частичных объектов
(интроецированных и проецированных в расчлененное тело) и с эго (как целым
телом'' без органов). Будучи принципом депрессивной позиции, хороший объект не
является преемником шизоидной позиции; скорее, он формируется в ходе этой
позиции посредством заимствований, блокировок и подавлении, свидетельствующих о
постоянстве связи между этими двумя полюсами. В пределе, конечно, ши-зоид может
усилить напряжение своей позиции, чтобы замкнуться в откровениях высоты и
вертикальности. Но в любом событии хороший объект высоты ведет борьбу с
частичными объектами, в которой на карту поставлено главенство в этом жестоком
противостоянии двух измерений. Тело ребенка подобно пещере, полной
интроецированных свирепых чудовищ, которые стараются перехватить хороший объект.
В свою очередь, и хороший объект ведет себя в их присутствии как безжалостный
стервятник. При таких обстоятельствах эго самоотождествляется с хорошим объектом
и деформирует себя по модели любви, направляя свою силу и ненависть на
внутренние объекты. Но эго разделяет также
250 ОРАЛЬНОСТЬ
и раны и страдания, причиняемые плохими объектами4.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91
действие, - он выражает событие, а это совершенно другое. Более того, язык не
развивался из первичных корней. Он организовался вокруг формативных элементов,
которые задают язык во всей его полноте. Но если язык не формировался
постепенно, следуя за ходом внешнего времени, то это еще не значит, что его
тотальность однородна. Действительно, "фонемы" обеспечивают все лингвистические
различения, возможные внутри "морфем" и "семантем". И наоборот, именно
означающие и морфологические элементы определяют, какие из фонематических
различении подходят тому или иному языку. Целое может быть описано не простым
движением, а двунаправленным движением лингвистического действия и
противодействия [reaction], представляющего собой цикл предложения1. И если
фонематическое действие формирует некое открытое пространство языка, то
семантическое противодействие формирует внутреннее время, без которого это
пространство не могло бы быть согласовано со своим языком. -Таким образом,
независимо от элементов, а только с точки зрения движения, существительные и их
склонения оживляют действие, тогда как глаголы и их спряже-
________________
1 Об этом процессе возвращения, или реакции, и заключенной в нем внутренней
темпоральности, см. работу Gustave Guillaume (и анализ, проделанный E.Ortigues в
Le Discours et le symbole, Paris, Aubier, 1962). Отсюда Гильом выводит
оригинальную концепцию инфинитива, изложенную в "Epoques et niveaux temporels
dan le systeme de la conjugaison francaise", Cahiers de linguistique structural,
nе 4, Universite de Laval.
243 ЛОГИКА СМЫСЛА
ния оживляют противодействие. Глагол - не образ внешнего действия, а процесс
противодействия, внутреннего для языка. Вот почему, по самой своей идее, глагол
несет в себе внутреннюю темпоральность языка. Именно на глаголе держится кольцо
предложения, налагая сигнификацию на денотацию, а семантему на фонему. И именно
исходя из глагола мы делаем вывод о том, что круг скрывает и сворачивает в
кольцо, и о том, что он нам открывает в тот момент, когда разрывается,
размыкается или разворачивается вдоль прямой линии: смысл, или событие, как
выражаемое предложением.
У глагола два полюса: настоящее, указывающее на его связь с денотируемым
положением вещей в последовательности физического времени, и инфинитив,
указывающий на связь глагола со смыслом, или событием, согласно содержащемуся в
нем внутреннему времени. Весь глагол осциллирует между инфинитивным
"наклонением", которое представляет цикл, некогда развернутый из целого
предложения, и настоящим "временем", которое, наоборот, замыкает цикл на денотат
предложения. Между этими двумя полюсами глагол искривляет свое спряжение
согласно отношениям денотации, манифестации и сигнификации-совокупность
[грамматических] времен, личностей и модусов. Чистый инфинитив - это Эон, прямая
линия, пустая форма и дистанция. Он не допускает различения моментов, но
продолжает формально разделяться одновременно в двойном направлении прошлого и
будущего. Инфинитив несет в себе время, внутреннее для языка, только с тем,
чтобы выразить смысл или событие - так сказать, множество проблем, поднимаемых
языком. Он соединяет интериорность языка с экс-териорностью бытия. Таким
образом, он наследует коммуникацию между событиями. Что касается единоголосия,
то оно переходит от бытия к языку, от экстериорнос-ти бытия к интериорности
языка. А равноголосие [equivocite] - это всегда равноголосие существительных.
Глагол - это единоголосие языка в форме неопределенного инфинитива: без лица,
без настоящего, без какого-либо разнообразия голосов. Это сама поэзия. Как
глагол выражает в языке все события в одном событии, так и инфинитивная форма
глагола выражает событие языка - языка как уникального события, которое
сливается теперь с тем, что делает его возможным.
Двадцать седьмая серия: оральность
Язык делается возможным благодаря тому, что сам различает. То, что отделяет
звуки от тел, то и превращает звуки в элементы языка. То, что отделяет говорение
от поедания, делает речь возможной. То, что отделяет предложения от вещей,
делает предложения возможными. Поверхность и все, что имеет место на
поверхности, - это и есть то, что "делает возможным", - другими словами, это
выражаемое событие как таковое. Выражаемое делает возможным выражение. Но в этом
случае мы сталкиваемся с последней задачей: проследить в обратном порядке
историю того, как звуки освобождаются и становятся независимыми от тел. Речь
идет уже не о статичном генезисе, который вел бы от предданного события к его
осуществлению в положении вещей и к его выражению в предложениях. Теперь речь
идет о динамическом генезисе, который напрямую ведет от Положений вещей к
событиям, от смесей к чистым линиям, от глубины к производству поверхностей, и
который вовсе не подразумевает другой (статичный) генезис. Ведь с точки зрения
другого генезиса мы по праву постулируем поедание и говорение как две серии, уже
разделеннью на поверхности. Они разделяются и артикулируются событием,
выступающим как результат одной из них, к которой событие относится как
ноэматический атрибут, делающий возможной другую серию, причем к последней
событие относится уже как выражаемый смысл. Но совсем другое дело, когда речь
идет о том, как говорение на деле отделяется от поедания, как производится сама
поверхность и как бестелесное событие получается из телесной смеси. Когда мы
говорим, что звук становится независимым, мы хотим ска-
245 ЛОГИКА СМЫСЛА
зать, что он перестает быть специфическим качеством тел - шумом или криком - и
что он начинает обозначать качества, манифестировать тела и означивать субъекты
и предикаты. Звук при этом приобретает конвенциональную значимость в денотации,
основанную на обычае значимость в манифестации и искусственную значимость в
сигнификации, - и все это только потому, что звук утвердился на поверхности в
своей независимости от самого высшего авторитета: выразимости. Деление на
глубину-поверхность во всех отношениях первичнее, чем на природу-конвенцию,
природу-обычай или природное-искусственное.
Итак, история глубин начинается с самого ужасного: она начинается с театра
жестокости, незабываемую картину которого нарисовала Мелани Клейн. В этом театре
грудной младенец с самого первого года жизни сразу является и сценой, и актером,
и драмой. Оральность, рот и грудь - изначальные бездонные глубины. Грудь и все
тело матери не только распадаются на хороший и плохой объекты, но они агрессивно
опустошаются, рассекаются на части, рассыпаются на крошки и съедобные кусочки.
Интроецирование этих частичных объектов в тело ребенка сопровождается
проецированием агрессивности на эти внутренние объекты и ре-проецированием этих
объектов на материнское тело. Интроецированные кусочки подобны вредным,
назойливым, взрывчатым и токсичным субстанциям, угрожающим телу ребенка изнутри
и без конца воспроизводящимся в теле матери. В результате - необходимость
постоянного ре-интроецирования. Вся система интроекции и проекции - это
коммуникация тел в глубине и посредством глубины. Естественным продолжением
оральности является каннибализм и анальность. В последнем случае частичные
объекты - это экскременты, пучащие тело матери так же, как и тело ребенка.
Частицы одного всегда преследуют другое, и в этой отвратительной смеси,
составляющей Страдание грудного ребенка, преследователь и преследуемый - всегда
одно и то же. В этой системе рот-анус, пища-экскременты тела проваливаются сами
и сталкивают другие тела в некую всеобщую выгребную яму1.
_____________
1 Cf. Melanie Klein, La Psychanalyse des enfants, Raris, 1932, tr. Boulanger,
P.U.F.
246 ОРАЛЬНОСТЬ
Мы называем этот мир интроецированных и проецированных, пищеварительных и
экскрементальных частичных внутренних объектов миром симулякров. Мелани Клейн
описывает его как параноидально-шизоидную позицию ребенка. За ней следует
депрессивная позиция, отмеченная двойным достижением, поскольку ребенок
старается восстановить полностью хороший объект и самоотождествиться с ним.
Таким образом, ребенок старается достичь соответствия самотождественности, даже
если & этой новой драме ему придется разделить все опасности, мучения и
страдания, которым подвержен этот хороший объект. Депрессивная "идентификация" с
ее признанием супер-эго и формированием это сменяет параноидальное и шизоидное
"интроецирование-проецирование". Наконец все подготовлено для перехода - через
новые опасности - к сексуальной позиции, названной именем Эдипа. В ней
либидозные импульсы отделяются от деструктивных импульсов и направляются
посредством "символизации" на всегда лучше организованные объекты, интересы и
действия.
Единственной целью наших комментариев по поводу некоторых деталей схемы Мелани
Клейн является краткий обзор "ориентаций". Ибо уже сама тема позиции включает
идею ориентации психической жизни и кардинальных моментов. Она также включает
идею организации этой жизни в соответствии с изменчивыми и подвижными
координатами и измерениями - целую географию и геометрию жизненных измерений.
Поначалу кажется, что параноидально-шизоидная позиция сливается со становлением
орально-анальной глубины - бездонной глубины. Все начинается в пропасти. И в
этой связи мы не уверены, можно или нельзя рассматривать "хороший объект"
(хорошую грудь) в качестве интроецированного в том же смысле, что и плохой
объект в царстве частичных объектов и кусков, населяющих глубину. Мелани Клейн
сама показала, что раскол объекта на хороший и плохой в случае интроекции
дублируется его расчленением, которому хороший объект не способен
сопротивляться, поскольку мы никогда не можем быть уверены, что в хорошем
объекте нет плохого куска. Более того, каждый кусок плох в принципе (то есть, он
преследователь
247 ЛОГИКА СМЫСЛА
и преследуемый); хорошо только то, что благотворно и завершено. Но интроекция,
строго говоря, не допускает ничего благотворного2. Вот почему равновесие,
свойственное шизоидной позиции и ее отношению к последующей депрессивной
позиции, не может, по-видимому, проистекать из интроекции хорошего объекта как
такового, и должно быть пересмотрено. То, что шизоидная позиция
противопоставляет плохому частичному объекту - интроецированному или
проецированному, токсичному или экскрементальному, оральному или анальному, -
это не хороший объект, даже если он частичный. Скорее, это организм без частей,
тело без органов, у которого нет ни рта, ни ануса, отбросившее все интроекции и
проекции и такой ценой завершившееся. В этом пункте и формируется напряжение
между ид и эго. Противопоставляются две глубины: пустая глубина, в которой
частицы кружатся и лопаются, и полная глубина. Существует две смеси: одна
состоит из тяжелых и твердых фрагментов, которые изменяются; другая - жидкая,
текучая, совершенная, без частей и вкраплений, потому что обладает свойством
плавиться и склеивать (все кости - со всей массой крови). В этом смысле
уретральная тема не может, по-видимому, ставиться на одну доску с анальной
темой. Экскременты - это всегда органы и кусочки, иногда опасные из-за своей
токсичности, а иногда служащие в качестве оружия, чтобы дробить еще какие-то
кусочки. Моча, напротив, свидетельствует о том, что жидкое начало способно
связывать все куски вместе и преодолевать тем самым дробление на части в
заполненной глубине тела, ставшего наконец без органов3. Если мы примем, что
шизофреник - со всем язы-
_______________
2 См. замечания Мелани Клейн по этому поводу, а также - ее ссылку на тезис В.
Фейрбейрна о том, что "в начале интернализируется только хороший объект..."
(тезис, который отвергает Клейн): Developpemems de la psychanalyse, Paris, 1952,
tr. Baranger, P.U.F., pp.277-279.
3 Мелани Клейн не видит существенного различия между анальным и уретральным
садизмом. Она верна своему принципу, согласно которому "бессознательное не
различает разнообразные субстанции тела". Вообще, нам кажется, что
психоаналитическая теория шизофрении склонна недооценивать всю важность и
динамизм темы тела без органов. То же самое было сказано нами раньше в адрес
Панков. Но У Мелани Клейн это представлено более отчетливо (см. Developpements
de la psychoanalyse, где сон о слепоте и платье пациента, наглухо застегнутом до
шеи, интерпретируется просто как знак замкнутости - без внимания к возникающей
здесь теме тела без органов). На деле же, тело без органов и жидкое состояние
взаимосвязаны в том смысле, что жидкое начало обеспечивает склеивание кусков в
единую массу, Даже если это будет "масса-море".
248 ОРАЛЬНОСТЬ
ком, которым он обладает, - регрессирует к такой шизоидной позиции, то нас не
должно удивлять наличие в .шизофреническом языке дуальных взаимодополнительных
слов-страданий - расщепленных экскрементальных частичек; и слов-действий - глыб,
сплавленных вместе по принципу воды или огня. Следовательно, все происходит в
глубине, ниже царства смысла, между двумя нон-сенсами чистого шума: нонсенсом
тела, или расщепленного слова, - и нонсенсом глыбы тел и неартикулированных слов
("то, что не несет смысла", выступающего в качестве позитивного процесса обеих
сторон). Такая же дуальность взаимодополнительных полюсов обнаруживается в
шизофрении между повторами одного и того же иди упорным молчанием - например,
безудержной болтовней и кататонией. Первое заявляет о себе во внутренних
объектах и в телах, которые эти объекты раскалывают на куски, - в тех самых
телах, которые раскалывают на куски самих себя; второе манифестирует тело без
органов.
Нам представляется, что хороший объект не интроецируется как таковой, потому что
с самого начала он принадлежит другому измерению. У хорошего объекта другая
"позиция". Он принадлежит высоте, он держится наверху и не может упасть, не
изменив при этом своей природы. Но не следует понимать высоту как перевернутую
глубину. Скорее, она представляет собой самостоятельное измерение, вычлененное
природой занимающих ее объектов и инстанцией, циркулирующей в ней. Как говорит
Мелани Клейн, суперэго начинается не с первых интроецированных объектов, а,
скорее, с хорошего объекта, который поднимается наверх. Фрейд часто настаивал на
важности этого переноса от глубины к высоте, который указывает - между ид и
суперэго - на полное из-
249 ЛОГИКА СМЫСЛА
менение ориентации и реорганизацию центра психической жизни. Внутреннее
напряжение глубины задается динамическими категориями - содержащее-содержимое,
пустое-полное, весомое-легковесное и так далее - это вертикальность, разница в
размерах, большое и маленькое. В противоположность частичным интроецированным
объектам, - которые выражают агрессивность ребенка, одновременно выражая
агрессивность, направленную против него, и которые, -в этом смысле, суть плохие
и опасные, - хороший объект как таковой - это полный объект. И если он
манифестирует наиболее злобную жестокость наряду с любовью и покровительством,
то не потому, что обладает частичной и дробной природой, а в качестве хорошего
объекта, все манифестации которого исходят с высоты и высшего единства.
Фактически, хороший объект вбирает в себя два шизоидных полюса - полюс частичных
объектов, из которых он черпает свою силу, и полюс тела без органов, из которого
он извлекает свою форму, то есть полноту и целостность. -Таким образом, он
поддерживает сложные отношения с ид - как резервуаром частичных объектов
(интроецированных и проецированных в расчлененное тело) и с эго (как целым
телом'' без органов). Будучи принципом депрессивной позиции, хороший объект не
является преемником шизоидной позиции; скорее, он формируется в ходе этой
позиции посредством заимствований, блокировок и подавлении, свидетельствующих о
постоянстве связи между этими двумя полюсами. В пределе, конечно, ши-зоид может
усилить напряжение своей позиции, чтобы замкнуться в откровениях высоты и
вертикальности. Но в любом событии хороший объект высоты ведет борьбу с
частичными объектами, в которой на карту поставлено главенство в этом жестоком
противостоянии двух измерений. Тело ребенка подобно пещере, полной
интроецированных свирепых чудовищ, которые стараются перехватить хороший объект.
В свою очередь, и хороший объект ведет себя в их присутствии как безжалостный
стервятник. При таких обстоятельствах эго самоотождествляется с хорошим объектом
и деформирует себя по модели любви, направляя свою силу и ненависть на
внутренние объекты. Но эго разделяет также
250 ОРАЛЬНОСТЬ
и раны и страдания, причиняемые плохими объектами4.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91