Как она говорит с ним? Он сам решит, как устроить свою жизнь!
Валерия повисла у него на шее и выдавила из себя:
– Я слишком тебя люблю… не могу жить без тебя… теперь ты мой!
Он не понимал ее. Пальцы Валерии вонзились в его плечи:
– Я не могла жить, пока жила она…
Он разом все понял и, отшвырнув от себя Валерию, хрипло закричал:
– Что ты сделала с ней? Говори!
Валерия упала на колени и обхватила его ноги:
– Я должна была… я слишком тебя люблю… и поэтому она не должна была жить!
Он вырвался из ее рук:
– Зачем ты это сделала?
– Я люблю тебя! Ты должен принадлежать только мне! Она отнимала тебя у меня! Я знаю, что ты тайно, в темноте, ходил к ней во дворец Авиолы.
Поэтому я ее… потому что я безумно тебя люблю…
Он был вне себя от ужаса и жалости. Даже бессердечному Луцию это показалось бесчеловечным. Это зверь, а не женщина. Он злобно огрызнулся:
– Девки из лупанара безумно любят каждого, кто им бросит монету!
Ах, он знает! Кровь прилила к сердцу. Мир покачнулся. Лицо ее посинело.
Слезы брызнули из глаз и потекли по щекам, размазывая краску. Она видела его как в тумане и понимала: всему конец.
– Я боялась сказать тебе об этом. Я боялась за твою любовь. Тебя первого я любила. Клянусь Афродитой! За одно твое ласковое слово я готова все отдать, даже жизнь. А эта девушка… Ревность – лучшее доказательство любви. Пойми, Луций! Забудь о том, что было. Забудь о преступлении, которое я вчера… Я все возмещу тебе своей любовью, я буду верна тебе как собака, буду твоей вещью, буду только тебе служить, только не гони меня…
Она обхватила его колени, он грубо оттолкнул ее. Она поднялась, села на ложе и заломила руки.
– Я пойду за тобой, куда ты прикажешь. Я все для тебя сделаю… Я устрою для тебя рай на земле, Луций!
Он наблюдал за ней, прикрыв глаза. Теперь, когда ослепление его прошло, он увидел стареющую женщину. Пудра не скрывала морщин. Покрасневшие, опухшие веки, тусклые глаза, распухшие губы с размазанной слезами краской.
– Смилуйся надо мной, единственный мой! Мы укроемся вдвоем где-нибудь далеко, мы будем счастливы, вот увидишь…
Он оставался безучастным к ее слезам. Он больше не чувствовал к ней ни капли любви, ни капли жалости. Напротив, в нем росла злоба. Мерзавка!
Совершив преступление, она хочет втереться в древний род, стать римской матроной, супругой члена императорского совета!
Валерия поняла, что слезы не тронули Луция. Никогда, даже в его объятиях, она не забывала о разделяющей их пропасти: он был из благородной семьи, а она дочь свинопаса. Будь проклято высокомерие этих людей и их родовая честь, они все могут купить, даже душу человеческую! Отчаяние перерастало в ненависть.
Она встала и бешено крикнула:
– Не слышишь. Не хочешь слышать. Не хочешь понять! – Голос ее возвысился. – Не нужна я тебе больше! Хочешь меня отпихнуть, как девку!
Но ты забываешь, кто я! Забываешь, что я могу. Забываешь, что мне известно.
Луций не дрогнул. Она продолжала сыпать угрозами, припоминая то. о чем ей доносили шпионы:
– Мне хорошо известно, как ты со своим отцом и остальными сенаторами готовил заговор не только против Тиберия, но и против Калигулы!
– Ты можешь это доказать? – отрубил он. – Донести на меня! Император только посмеется над тобой.
– Император! Император! – орала она – Кто тут император?!
Приступ истерики бросил ее на ложе. Она всхлипывала, рвала подушки, извивалась, кричала.
– Ты разве не знаешь, что, если мой отец чего-нибудь хочет, он говорит об этом Эннии. А она Калигуле! Макрон управляет империей! Макрон император! А не твой Гай! Для того он сунул свою жену в постель Калигулы!
Это он нарочно придумал.
В порыве страсти она продолжала что-то говорить, но Луций не слушал ее больше. Он стоял, будто лишившись дара речи. Он был поражен тем, что открыла ему в истерике Валерия. У него не было иллюзий относительно тех подлостей и интриг, при помощи которых римская знать и богачи достигали своих целей. Он знал их, сам был таков, но это было слишком. Он старался изо всех сил скрыть перед Валерией, как он ошеломлен.
Макрон сам положил свою жену в постель Калигулы! Чего он хочет добиться? Трона? По спине Луция пробежали мурашки: может быть, и моя связь с Валерией входила в его игру!
Валерия заметила сосредоточенное лицо Луция и его устремленные куда-то вдаль глаза. Она попыталась вспомнить, что говорила, но мысли путались, и только чувство, бешеное и ненасытное, толкало ее к мужчине, которого она не хотела потерять, которого требовали ее любовь и властолюбие. Валерия подошла вплотную к Луцию, чтобы он ощутил тепло ее тела. Но Луций видел лишь перекошенное лицо. Как она похожа на своего отца! Тот же взгляд, те же грубые жесты. Луция передернуло.
– Я заменю для тебя объятия сотен женщин, возлюбленный мой… – Она хотела обнять его. Он жестко оттолкнул ее.
– Но я не хочу заменять тебе объятия сотен мужчин, которым ты принадлежала!
Ее руки повисли. Она отшатнулась. Ее расширившиеся глаза горели ненавистью, это было лицо Медузы, предвещающее смерть.
Луций понял. Но овладел собой, пожал плечами и ушел. К Ливилле.
Валерия смотрела ему вслед, переполненная ненавистью, страстно желая отомстить.
Глава 42
В императорском дворце Луция ожидали два сообщения.
Кинжал Торкватиного убийцы не задел сердца. Врачи заверили Авиолу, что его дочь, хоть и ранена тяжело, останется жива.
И второе: Гай Цезарь поправляется.
Императору становилось лучше. За день до октябрьских календ, после месяца тяжелой болезни, он впервые встал с постели.
Ликование Рима было таким же безграничным, как и его недавняя глубокая печаль. Приносились тысячи благодарственных жертв, стада скота орошали жертвенники кровью, все ликовали, что император выздоровел. Жизнь Рима и всей империи вновь обрела свой обычный темп. Император тоже принял участие в жертвоприношениях. И несмотря на то, что он был верховным жрецом, он приносил жертвы не римским богам, а Изиде, культ которой еще при Тиберии он тайно исповедовал. Римские жрецы были охвачены ужасом, а народ ликовал: пусть приносит жертвы кому захочет, лишь бы выздоровел!
Но ближайшее окружение императора было в постоянном напряжении.
Император целыми часами просиживал в мраморном кресле, обложенный подушками, со шкурой эфиопского льва под ногами, смотрел на палатинские сады, размышлял и молчал. Эта великая тишина, исходящая из императорской спальни, вызывала беспокойство у приближенных.
И было отчего беспокоиться. Хотя врачи говорили о лихорадке от переохлаждения, императора преследовала мысль, что он был отравлен. Снова и снова он перебирал в памяти всех, кто в дни перед болезнью приносил ему напитки и еду. Он настойчиво перечислял всех, кто мог дать ему яд. Таких людей было немного: его повар, подавальщики, дегустаторы и два врача.
Потом самые близкие: жена Энния, сестры, младший брат Тиберии Гемелл, дядя Клавдий, Макрон и Луций.
Кто из них был отравителем?
Он тотчас исключил сестер. Гемелла и Клавдия, которые несколько раз навестили его уже во время болезни. Исключил врачей. Исключил Луция, который последние дни перед болезнью императора постоянно тренировался в цирке и ни разу не был с ним за столом. Кроме того, во время болезни он заметил через открытые двери, как Луций приказал подавальщику попробовать все, что он нес для императора на подносе. Луций много раз доказывал свою безграничную преданность. Оставались Энния и Макрон. Но эти оба заботились о нем с большим вниманием и любовью.
***
Император сидел в кресле и из-под прикрытых век ввалившихся глаз, как хищник в кустах, подкарауливал людей, которые к нему входили. Он расценивал каждое их движение, испытывал их, принуждая шуткой к тому. чтобы они первыми отпили из его чаши, но ничего не мог обнаружить.
Он перестал доверять всем. Стал подозревать всех. Страх проник в его мысли: повторится ли попытка отравить его?
Калигула вызывал в памяти почерневшее лицо Тиберия в Мизене. Заговоры против старика, Сеян и я с Макроном. Мороз пробегает по коже. И теперь то же самое против меня. Не только против императора жестокого и скупого. И это в награду за то, что я осыпал народ благодеяниями? Император вставал и ложился обеспокоенным, день его был наполнен страхом и напряжением, ночь, когда к ней добавилась прежняя бессонница, – мукой.
Удивительно, только в присутствии Луция он чувствовал себя спокойно и безопасно. Император читал в его душе как в зеркале. Луций хочет многого, он хочет быть первым после меня. Он хочет быть для меня незаменимым. Он хочет жениться на моей сестре Ливилле. Вряд ли по любви, эта проститутка, равных которой нет, переспала уже с половиной Рима, со второй половиной еще переспит, а Луцием будет крутить, как ей вздумается. Но он хочет ее, потому что она сестра императора. Он хочет стать членом моей семьи. А почему бы и нет? А если он слишком зарвется, то я всегда знаю, как поставить его на место.
Император встал и, опираясь о палку, вышел на террасу, залитую осенним солнцем. В это же мгновение около него появилась Энния.
– Тебе здесь лучше, мой дорогой?
Ее большие черные глаза щурились, прячась от косых лучей солнца, к которым император стоял лицом.
– Да, мне лучше. – Почему она моргает глазами? Почему смотрит с таким беспокойством? Почему вдруг потупила взор? Он смотрел на желтеющие дубы, на форум, кишащий людьми. И наблюдал за ней краешком глаза. – Где Макрон?
Она опять отвела глаза:
– Я не знаю, мой милый. Он ушел из дворца. – Она кокетливо засмеялась. – Не можешь без него обойтись?
– А как ты без него? – спросил он тоже шутливым тоном. Ему показалось, что ее белое лицо побагровело, но он не был в этом уверен, так как она повернулась к нему боком и подняла руки, поправляя прическу.
– Противный ветер. Как я без него? Ведь ты знаешь, как я люблю тебя, как я с тобой счастлива.
– Луций во дворце?
Она поправила прическу и повернулась к императору, прикрывая рукой глаза от солнца.
– Он поехал в Таррацину.
Ага, в Анций, а не Таррацину, подумал Калигула.
– Договориться о покупке виноградников для тебя…
Договориться с Авиолой об обмене виллы для Орестиллы. Хорошо. И как всегда, он быстро перешел к другому. Внезапно его заинтересовало состояние государственной казны.
– Будь так любезна, моя прекрасная, пошли ко мне Каллиста, – сказал он, возвращаясь в спальню. – Здесь действительно сильный ветер.
Она удалилась.
– Мне прийти с ним?
– Не затрудняй себя, ты, наверное, устала, а цифры отравляют жизнь мужчинам, не говоря уже о женщинах.
Она показала ему в улыбке ряд блестящих белых зубов и ушла. покачивая бедрами. Он смотрел ей вслед нахмурившись. Всегда, уходя от меня. она улыбается приветливее, чем когда входит, подумал он. Но ухаживала она за мной самоотверженно, не спала целые ночи, сидела возле меня, глаза у нее слипались от усталости, она была белее молока… Но кто дал мне яд?
***
Императорский казначей Каллист вошел с охапкой толстых свитков в руках.
Император видел учетные книги. но его мысли снова перескочили на другое.
– Позови ко мне центуриона Дура, Каллист.
Через секунду в дверях стоял огромный преторианец. Император отдал ему приказ:
– Тотчас же прикажи задушить моих поваров, подавальщиков и дегустаторов. Трупы закопайте на свалке. Все должно быть исполнено в течение получаса. Ты понял?
Дур поклонился и исчез. Сейчас же, иначе нельзя, уговаривал себя император. Потом обратился к казначею:
– Я не хочу объяснений, Каллист. Только цифры. Окончательные цифры, как ты говоришь.
Высокий, тощий мужчина шестидесяти лет тупо, ничего не понимая, смотрел на императора, он почувствовал. как с ног до головы покрылся потом и подумал: даже Тиберий не начинал так. Калигула заметил испуганное лицо Каллиста. Нахмурился. Что он на меня уставился? Что его так удивило? Ведь я могу все. Все, что захочу. Он повторил вопрос. Каллист начал заученно, пересохшими губами:
– В эрарии имеется шестьсот тысяч сестерциев. В твоей казне восемьдесят пять миллионов сестерциев…
– Только сестерциев? Возможно ли? – слабо произнес император.
– О! О! – испугался казначей, почувствовав недоверие в вопросе императора и начал раскручивать свитки.
– Прекрати это! Я ничего не хочу видеть. Лучше посоветуй, как увеличить доход.
Тощий Каллист боязливо пожал плечами.
– Я не знаю, благородный господин. Это выше моих сил. Да. Доходы.Какие-нибудь постоянные и большие. Это бы…
Калигула не стал слушать дальше. Он отослал Каллиста и задумался. Как это получилось у Тиберия, почему у него золото просто текло в руки? Он получал доходы от налогов и податей с провинций. Я тоже их получаю.
Немного скопил на данях, но это не так уж много, римскому сброду раздавал так же, как и я. Солдатам платил так же. Правда, он не отпускал миллионы на игры, никогда не устраивал пиры, скупердяй. Но ведь должен был существовать источник, из которого он черпал золото. И тут перед глазами императора возникли заплывшие лица и лысые черепа сенаторов и всадников, промышленников и ростовщиков, которые изо дня в день перебирают толстыми пальцами груды золота. Вот источник, который не пересыхает, там он бьет вечно, вот где спасение! Закон об оскорблении величества.
Император даже испугался своего открытия, постарался отогнать от себя эту мысль и не смог, так как вошла Энния. Она сама принесла своему супругу паштет и вино, велела накрыть эбеновый столик, первой отведала еду и питье. Она придумывала шутки и остроты, которые раньше забавляли Калигулу, но сегодня ей не удавалось его развеселить. Он смотрел на нее, прищурив глаза, не смеялся, молчал.
Она погладила его руку и сказала как бы невзначай:
– Заходила Валерия справиться о твоем здоровье, мой дорогой. Ей хотелось бы с тобой поговорить. И у Макрона тоже есть для тебя какое-то сообщение. – Калигула насторожился. Энния уговаривает его, чтобы он выслушал ее подчерицу, которую ненавидит?
– О чем Валерия хочет со мной говорить?
– Не знаю. Она мне не сказала, – заметила Энния, накладывая себе паштет.
Она лжет, знает, в чем дело, подумал император.
– Позови Валерию завтра на ужин. Да и Макрона с Луцием.
Энния заметила торопливо:
– Луций еще не вернется из Таррацины. Возьми себе еще. Я позову только их двоих. Паштет отличный. Пикантный. Ты хочешь хекубского или фалернского вина, мой дорогой?
«Ах так, семейка хочет собраться вместе, – подумал Калигула. – Что они готовят? Почему при этом не должен присутствовать Луций? Надо быть настороже. У дверей поставлю командира стражи, самого верного, Кассия Херею».
– Сегодня я решил выпить хекубского. Оно меня возбуждает своим привкусом, как ты своей красотой, Энния!
***
Позванивало золото приборов, позванивал хрусталь чаш, звенел смех императрицы и Валерии. Первый ужин после выздоровления императора проходил в обстановке сердечности и веселья. Сердца всех были открыты для императора. У Калигулы было отличное настроение, он с бесстыдством разглядывал Валерию, да и было на что смотреть: обнаженные плечи светились и сияли. Водяные часы отстучали по каплям много часов, император становился все веселее.
И вдруг внезапно заметил, что как хороший хозяин он не прочь найти новые источники доходов, чтобы пополнить опустевшую казну. Поскольку он не хочет экономить на народе и его любимых играх, он не будет вводить налоги или уменьшать выдачи денег и хлеба. Ему нужны деньги. Золото. Огромное количество золота.
О боги, какая счастливая ситуация для нас, подумали Макрон и его дочь.
Предложим ему миллионы Авиолы!
От императора не укрылся взгляд, каким обменялись Валерия с отцом.
Макрон тотчас поторопился изложить суть дела. Он уже тоже не раз думал об этом. Кроме того, он думал еще и о безопасности императора. Какая подлость, что в ответ на доброту и бесконечную ласку Калигулы некоторые люди готовят против него заговор.
Это было страшно. Выступление Макрона, такое, казалось бы, серьезное, произнесенное с большой убедительностью и преданностью, не возбудило в Калигуле страха перед заговором, лишь любопытство и немножко подозрения.
Он удобнее уселся в кресле и слушал.
С момента вступления Гая на трон Макрон внимательно следил за нитями заговора, и вот ему удалось их перехватить. Нити готовящегося заговора нескольких сенаторов-оппозиционеров. Император об этом уже давно знает. Но знает он мало. Заговор был направлен не только против Тиберия, но и против Гая Цезаря. Есть несомненные доказательства. Что еще хуже: этот заговор продолжает существовать и сегодня! Пауза. Оратор ожидал эффекта от своей пламенной речи. Но эффект был удивительно слабый.
– А дальше, мой Невий! – Макрон понял, что не отделается пустой болтовней, что император ждет имен, фактов.
Место сенатора Сервия Куриона, самоубийство которого сегодня предстало в своем истинном свете, занял сенатор Авиола.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72
Валерия повисла у него на шее и выдавила из себя:
– Я слишком тебя люблю… не могу жить без тебя… теперь ты мой!
Он не понимал ее. Пальцы Валерии вонзились в его плечи:
– Я не могла жить, пока жила она…
Он разом все понял и, отшвырнув от себя Валерию, хрипло закричал:
– Что ты сделала с ней? Говори!
Валерия упала на колени и обхватила его ноги:
– Я должна была… я слишком тебя люблю… и поэтому она не должна была жить!
Он вырвался из ее рук:
– Зачем ты это сделала?
– Я люблю тебя! Ты должен принадлежать только мне! Она отнимала тебя у меня! Я знаю, что ты тайно, в темноте, ходил к ней во дворец Авиолы.
Поэтому я ее… потому что я безумно тебя люблю…
Он был вне себя от ужаса и жалости. Даже бессердечному Луцию это показалось бесчеловечным. Это зверь, а не женщина. Он злобно огрызнулся:
– Девки из лупанара безумно любят каждого, кто им бросит монету!
Ах, он знает! Кровь прилила к сердцу. Мир покачнулся. Лицо ее посинело.
Слезы брызнули из глаз и потекли по щекам, размазывая краску. Она видела его как в тумане и понимала: всему конец.
– Я боялась сказать тебе об этом. Я боялась за твою любовь. Тебя первого я любила. Клянусь Афродитой! За одно твое ласковое слово я готова все отдать, даже жизнь. А эта девушка… Ревность – лучшее доказательство любви. Пойми, Луций! Забудь о том, что было. Забудь о преступлении, которое я вчера… Я все возмещу тебе своей любовью, я буду верна тебе как собака, буду твоей вещью, буду только тебе служить, только не гони меня…
Она обхватила его колени, он грубо оттолкнул ее. Она поднялась, села на ложе и заломила руки.
– Я пойду за тобой, куда ты прикажешь. Я все для тебя сделаю… Я устрою для тебя рай на земле, Луций!
Он наблюдал за ней, прикрыв глаза. Теперь, когда ослепление его прошло, он увидел стареющую женщину. Пудра не скрывала морщин. Покрасневшие, опухшие веки, тусклые глаза, распухшие губы с размазанной слезами краской.
– Смилуйся надо мной, единственный мой! Мы укроемся вдвоем где-нибудь далеко, мы будем счастливы, вот увидишь…
Он оставался безучастным к ее слезам. Он больше не чувствовал к ней ни капли любви, ни капли жалости. Напротив, в нем росла злоба. Мерзавка!
Совершив преступление, она хочет втереться в древний род, стать римской матроной, супругой члена императорского совета!
Валерия поняла, что слезы не тронули Луция. Никогда, даже в его объятиях, она не забывала о разделяющей их пропасти: он был из благородной семьи, а она дочь свинопаса. Будь проклято высокомерие этих людей и их родовая честь, они все могут купить, даже душу человеческую! Отчаяние перерастало в ненависть.
Она встала и бешено крикнула:
– Не слышишь. Не хочешь слышать. Не хочешь понять! – Голос ее возвысился. – Не нужна я тебе больше! Хочешь меня отпихнуть, как девку!
Но ты забываешь, кто я! Забываешь, что я могу. Забываешь, что мне известно.
Луций не дрогнул. Она продолжала сыпать угрозами, припоминая то. о чем ей доносили шпионы:
– Мне хорошо известно, как ты со своим отцом и остальными сенаторами готовил заговор не только против Тиберия, но и против Калигулы!
– Ты можешь это доказать? – отрубил он. – Донести на меня! Император только посмеется над тобой.
– Император! Император! – орала она – Кто тут император?!
Приступ истерики бросил ее на ложе. Она всхлипывала, рвала подушки, извивалась, кричала.
– Ты разве не знаешь, что, если мой отец чего-нибудь хочет, он говорит об этом Эннии. А она Калигуле! Макрон управляет империей! Макрон император! А не твой Гай! Для того он сунул свою жену в постель Калигулы!
Это он нарочно придумал.
В порыве страсти она продолжала что-то говорить, но Луций не слушал ее больше. Он стоял, будто лишившись дара речи. Он был поражен тем, что открыла ему в истерике Валерия. У него не было иллюзий относительно тех подлостей и интриг, при помощи которых римская знать и богачи достигали своих целей. Он знал их, сам был таков, но это было слишком. Он старался изо всех сил скрыть перед Валерией, как он ошеломлен.
Макрон сам положил свою жену в постель Калигулы! Чего он хочет добиться? Трона? По спине Луция пробежали мурашки: может быть, и моя связь с Валерией входила в его игру!
Валерия заметила сосредоточенное лицо Луция и его устремленные куда-то вдаль глаза. Она попыталась вспомнить, что говорила, но мысли путались, и только чувство, бешеное и ненасытное, толкало ее к мужчине, которого она не хотела потерять, которого требовали ее любовь и властолюбие. Валерия подошла вплотную к Луцию, чтобы он ощутил тепло ее тела. Но Луций видел лишь перекошенное лицо. Как она похожа на своего отца! Тот же взгляд, те же грубые жесты. Луция передернуло.
– Я заменю для тебя объятия сотен женщин, возлюбленный мой… – Она хотела обнять его. Он жестко оттолкнул ее.
– Но я не хочу заменять тебе объятия сотен мужчин, которым ты принадлежала!
Ее руки повисли. Она отшатнулась. Ее расширившиеся глаза горели ненавистью, это было лицо Медузы, предвещающее смерть.
Луций понял. Но овладел собой, пожал плечами и ушел. К Ливилле.
Валерия смотрела ему вслед, переполненная ненавистью, страстно желая отомстить.
Глава 42
В императорском дворце Луция ожидали два сообщения.
Кинжал Торкватиного убийцы не задел сердца. Врачи заверили Авиолу, что его дочь, хоть и ранена тяжело, останется жива.
И второе: Гай Цезарь поправляется.
Императору становилось лучше. За день до октябрьских календ, после месяца тяжелой болезни, он впервые встал с постели.
Ликование Рима было таким же безграничным, как и его недавняя глубокая печаль. Приносились тысячи благодарственных жертв, стада скота орошали жертвенники кровью, все ликовали, что император выздоровел. Жизнь Рима и всей империи вновь обрела свой обычный темп. Император тоже принял участие в жертвоприношениях. И несмотря на то, что он был верховным жрецом, он приносил жертвы не римским богам, а Изиде, культ которой еще при Тиберии он тайно исповедовал. Римские жрецы были охвачены ужасом, а народ ликовал: пусть приносит жертвы кому захочет, лишь бы выздоровел!
Но ближайшее окружение императора было в постоянном напряжении.
Император целыми часами просиживал в мраморном кресле, обложенный подушками, со шкурой эфиопского льва под ногами, смотрел на палатинские сады, размышлял и молчал. Эта великая тишина, исходящая из императорской спальни, вызывала беспокойство у приближенных.
И было отчего беспокоиться. Хотя врачи говорили о лихорадке от переохлаждения, императора преследовала мысль, что он был отравлен. Снова и снова он перебирал в памяти всех, кто в дни перед болезнью приносил ему напитки и еду. Он настойчиво перечислял всех, кто мог дать ему яд. Таких людей было немного: его повар, подавальщики, дегустаторы и два врача.
Потом самые близкие: жена Энния, сестры, младший брат Тиберии Гемелл, дядя Клавдий, Макрон и Луций.
Кто из них был отравителем?
Он тотчас исключил сестер. Гемелла и Клавдия, которые несколько раз навестили его уже во время болезни. Исключил врачей. Исключил Луция, который последние дни перед болезнью императора постоянно тренировался в цирке и ни разу не был с ним за столом. Кроме того, во время болезни он заметил через открытые двери, как Луций приказал подавальщику попробовать все, что он нес для императора на подносе. Луций много раз доказывал свою безграничную преданность. Оставались Энния и Макрон. Но эти оба заботились о нем с большим вниманием и любовью.
***
Император сидел в кресле и из-под прикрытых век ввалившихся глаз, как хищник в кустах, подкарауливал людей, которые к нему входили. Он расценивал каждое их движение, испытывал их, принуждая шуткой к тому. чтобы они первыми отпили из его чаши, но ничего не мог обнаружить.
Он перестал доверять всем. Стал подозревать всех. Страх проник в его мысли: повторится ли попытка отравить его?
Калигула вызывал в памяти почерневшее лицо Тиберия в Мизене. Заговоры против старика, Сеян и я с Макроном. Мороз пробегает по коже. И теперь то же самое против меня. Не только против императора жестокого и скупого. И это в награду за то, что я осыпал народ благодеяниями? Император вставал и ложился обеспокоенным, день его был наполнен страхом и напряжением, ночь, когда к ней добавилась прежняя бессонница, – мукой.
Удивительно, только в присутствии Луция он чувствовал себя спокойно и безопасно. Император читал в его душе как в зеркале. Луций хочет многого, он хочет быть первым после меня. Он хочет быть для меня незаменимым. Он хочет жениться на моей сестре Ливилле. Вряд ли по любви, эта проститутка, равных которой нет, переспала уже с половиной Рима, со второй половиной еще переспит, а Луцием будет крутить, как ей вздумается. Но он хочет ее, потому что она сестра императора. Он хочет стать членом моей семьи. А почему бы и нет? А если он слишком зарвется, то я всегда знаю, как поставить его на место.
Император встал и, опираясь о палку, вышел на террасу, залитую осенним солнцем. В это же мгновение около него появилась Энния.
– Тебе здесь лучше, мой дорогой?
Ее большие черные глаза щурились, прячась от косых лучей солнца, к которым император стоял лицом.
– Да, мне лучше. – Почему она моргает глазами? Почему смотрит с таким беспокойством? Почему вдруг потупила взор? Он смотрел на желтеющие дубы, на форум, кишащий людьми. И наблюдал за ней краешком глаза. – Где Макрон?
Она опять отвела глаза:
– Я не знаю, мой милый. Он ушел из дворца. – Она кокетливо засмеялась. – Не можешь без него обойтись?
– А как ты без него? – спросил он тоже шутливым тоном. Ему показалось, что ее белое лицо побагровело, но он не был в этом уверен, так как она повернулась к нему боком и подняла руки, поправляя прическу.
– Противный ветер. Как я без него? Ведь ты знаешь, как я люблю тебя, как я с тобой счастлива.
– Луций во дворце?
Она поправила прическу и повернулась к императору, прикрывая рукой глаза от солнца.
– Он поехал в Таррацину.
Ага, в Анций, а не Таррацину, подумал Калигула.
– Договориться о покупке виноградников для тебя…
Договориться с Авиолой об обмене виллы для Орестиллы. Хорошо. И как всегда, он быстро перешел к другому. Внезапно его заинтересовало состояние государственной казны.
– Будь так любезна, моя прекрасная, пошли ко мне Каллиста, – сказал он, возвращаясь в спальню. – Здесь действительно сильный ветер.
Она удалилась.
– Мне прийти с ним?
– Не затрудняй себя, ты, наверное, устала, а цифры отравляют жизнь мужчинам, не говоря уже о женщинах.
Она показала ему в улыбке ряд блестящих белых зубов и ушла. покачивая бедрами. Он смотрел ей вслед нахмурившись. Всегда, уходя от меня. она улыбается приветливее, чем когда входит, подумал он. Но ухаживала она за мной самоотверженно, не спала целые ночи, сидела возле меня, глаза у нее слипались от усталости, она была белее молока… Но кто дал мне яд?
***
Императорский казначей Каллист вошел с охапкой толстых свитков в руках.
Император видел учетные книги. но его мысли снова перескочили на другое.
– Позови ко мне центуриона Дура, Каллист.
Через секунду в дверях стоял огромный преторианец. Император отдал ему приказ:
– Тотчас же прикажи задушить моих поваров, подавальщиков и дегустаторов. Трупы закопайте на свалке. Все должно быть исполнено в течение получаса. Ты понял?
Дур поклонился и исчез. Сейчас же, иначе нельзя, уговаривал себя император. Потом обратился к казначею:
– Я не хочу объяснений, Каллист. Только цифры. Окончательные цифры, как ты говоришь.
Высокий, тощий мужчина шестидесяти лет тупо, ничего не понимая, смотрел на императора, он почувствовал. как с ног до головы покрылся потом и подумал: даже Тиберий не начинал так. Калигула заметил испуганное лицо Каллиста. Нахмурился. Что он на меня уставился? Что его так удивило? Ведь я могу все. Все, что захочу. Он повторил вопрос. Каллист начал заученно, пересохшими губами:
– В эрарии имеется шестьсот тысяч сестерциев. В твоей казне восемьдесят пять миллионов сестерциев…
– Только сестерциев? Возможно ли? – слабо произнес император.
– О! О! – испугался казначей, почувствовав недоверие в вопросе императора и начал раскручивать свитки.
– Прекрати это! Я ничего не хочу видеть. Лучше посоветуй, как увеличить доход.
Тощий Каллист боязливо пожал плечами.
– Я не знаю, благородный господин. Это выше моих сил. Да. Доходы.Какие-нибудь постоянные и большие. Это бы…
Калигула не стал слушать дальше. Он отослал Каллиста и задумался. Как это получилось у Тиберия, почему у него золото просто текло в руки? Он получал доходы от налогов и податей с провинций. Я тоже их получаю.
Немного скопил на данях, но это не так уж много, римскому сброду раздавал так же, как и я. Солдатам платил так же. Правда, он не отпускал миллионы на игры, никогда не устраивал пиры, скупердяй. Но ведь должен был существовать источник, из которого он черпал золото. И тут перед глазами императора возникли заплывшие лица и лысые черепа сенаторов и всадников, промышленников и ростовщиков, которые изо дня в день перебирают толстыми пальцами груды золота. Вот источник, который не пересыхает, там он бьет вечно, вот где спасение! Закон об оскорблении величества.
Император даже испугался своего открытия, постарался отогнать от себя эту мысль и не смог, так как вошла Энния. Она сама принесла своему супругу паштет и вино, велела накрыть эбеновый столик, первой отведала еду и питье. Она придумывала шутки и остроты, которые раньше забавляли Калигулу, но сегодня ей не удавалось его развеселить. Он смотрел на нее, прищурив глаза, не смеялся, молчал.
Она погладила его руку и сказала как бы невзначай:
– Заходила Валерия справиться о твоем здоровье, мой дорогой. Ей хотелось бы с тобой поговорить. И у Макрона тоже есть для тебя какое-то сообщение. – Калигула насторожился. Энния уговаривает его, чтобы он выслушал ее подчерицу, которую ненавидит?
– О чем Валерия хочет со мной говорить?
– Не знаю. Она мне не сказала, – заметила Энния, накладывая себе паштет.
Она лжет, знает, в чем дело, подумал император.
– Позови Валерию завтра на ужин. Да и Макрона с Луцием.
Энния заметила торопливо:
– Луций еще не вернется из Таррацины. Возьми себе еще. Я позову только их двоих. Паштет отличный. Пикантный. Ты хочешь хекубского или фалернского вина, мой дорогой?
«Ах так, семейка хочет собраться вместе, – подумал Калигула. – Что они готовят? Почему при этом не должен присутствовать Луций? Надо быть настороже. У дверей поставлю командира стражи, самого верного, Кассия Херею».
– Сегодня я решил выпить хекубского. Оно меня возбуждает своим привкусом, как ты своей красотой, Энния!
***
Позванивало золото приборов, позванивал хрусталь чаш, звенел смех императрицы и Валерии. Первый ужин после выздоровления императора проходил в обстановке сердечности и веселья. Сердца всех были открыты для императора. У Калигулы было отличное настроение, он с бесстыдством разглядывал Валерию, да и было на что смотреть: обнаженные плечи светились и сияли. Водяные часы отстучали по каплям много часов, император становился все веселее.
И вдруг внезапно заметил, что как хороший хозяин он не прочь найти новые источники доходов, чтобы пополнить опустевшую казну. Поскольку он не хочет экономить на народе и его любимых играх, он не будет вводить налоги или уменьшать выдачи денег и хлеба. Ему нужны деньги. Золото. Огромное количество золота.
О боги, какая счастливая ситуация для нас, подумали Макрон и его дочь.
Предложим ему миллионы Авиолы!
От императора не укрылся взгляд, каким обменялись Валерия с отцом.
Макрон тотчас поторопился изложить суть дела. Он уже тоже не раз думал об этом. Кроме того, он думал еще и о безопасности императора. Какая подлость, что в ответ на доброту и бесконечную ласку Калигулы некоторые люди готовят против него заговор.
Это было страшно. Выступление Макрона, такое, казалось бы, серьезное, произнесенное с большой убедительностью и преданностью, не возбудило в Калигуле страха перед заговором, лишь любопытство и немножко подозрения.
Он удобнее уселся в кресле и слушал.
С момента вступления Гая на трон Макрон внимательно следил за нитями заговора, и вот ему удалось их перехватить. Нити готовящегося заговора нескольких сенаторов-оппозиционеров. Император об этом уже давно знает. Но знает он мало. Заговор был направлен не только против Тиберия, но и против Гая Цезаря. Есть несомненные доказательства. Что еще хуже: этот заговор продолжает существовать и сегодня! Пауза. Оратор ожидал эффекта от своей пламенной речи. Но эффект был удивительно слабый.
– А дальше, мой Невий! – Макрон понял, что не отделается пустой болтовней, что император ждет имен, фактов.
Место сенатора Сервия Куриона, самоубийство которого сегодня предстало в своем истинном свете, занял сенатор Авиола.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72