Луций молчал, медленно отпивал из чаши. Он усмехнулся ей. Проклятая усмешка. Такая надменная, что она от гнева вонзила ногти в золотую пряжку на руке. Было бы лучше, если бы он ударил ее. Она отодвинулась от него, и зрачки ее заблестели. От выражения мстительной злобы лицо огрубело. Она с вызовом оглядела зал. Чувство безграничной мести охватило ее.
По триклинию несутся голоса, рабы выносят остатки яств. Лепестки роз опускаются в недопитые чаши.
Твердым шагом вошли молодые нубийцы с большими серебряными амфорами, горлышки которых залиты цементом. Открыли и начали разливать тяжелое, с приправами кантаберское вино.
Кантаберское вино пахнет корицей и быстро затуманивает голову.
На подиуме танцует египетская рабыня, наполовину дитя, наполовину женщина.
После исполнения танца рабыня была продана Гатерию за десять тысяч.
Наследник императора без стеснения принял от Гатерия мешочек с золотом.
Сунул его в платье Друзиллы.
– Это мне? – спросила Друзилла.
– Тебе, тебе, моя дорогая. – Он повернул голову, поцеловал ее ослепительно-белую шею. А Луцию, который сидел недалеко от него, сказал:
– Какая красивая шея, Луций, не правда ли? Но если бы мне захотелось, я перерезал бы ее…
Друзилла вяло засмеялась. Луций вздрогнул. Калигула обратился к сестре:
– Ведь ты же меня знаешь, дорогая, – и начал целовать ее плечо, уставившись на египетскую прическу Эннии.
Луций наблюдал за Калигулой. Он слышал о том, как жесток и развращен наследник. Однако он оправдывал его. Шесть лет Калигула был узником ненавистного старика на Капри. Должен он как-то взбунтоваться, должен найти выход из всего этого, ведь он молод и имеет право жить. Скоро он станет императором. Каким он будет правителем? Он сын Германика. Что он может дать Риму, если дойдет по стопам своего отца! А что ожидает меня?
Его дружба или…
В этот момент Калигула поймал на себе настойчивый взгляд Луция. И тот, словно уличенный в чем-то недозволенном, покраснел и опустил глаза.
Калигула приказал наполнить свою чашу. Дал попробовать сестре и встал.
Торжественным жестом он поднял чашу, не спуская глаз с Луция. В триклинии воцарилась напряженная тишина. Старое сердце Сервия испуганно забилось.
– Я хочу здесь перед вами выпить с мужем, который достоин называться сыном Рима. Я сам сегодня утром на Марсовом поле убедился, как его любят солдаты, которых он водил в победные сражения. Я хочу выпить со своим верным другом Луцием Геминием Курионом.
Луций, покрасневший от неожиданности и счастья, вскочил, поднял чашу и шагнул к наследнику. Зазвенел хрусталь.
– За славу Рима и твою, Луций Курион!
– За твое величие, Гай Цезарь!
Они перевернули чаши вверх дном, Калигула обнял и поцеловал Луция.
Триклиний сотрясался от ликования. Макрон поздравил Луция. Сенека смотрел на Луция испытующе. Сервий был бледен, мускулы его лица вздрагивали. Какой позор для его сына. А в голове рождался страх: не западня ли это? Он послал предостерегающий взгляд сыну. Ошеломленный Луций не обратил на него внимания.
Сервий рассеянно обратился к Авиоле:
– Почему Калигула нас мучает? Почему не скажет, что с Тиберием?
– Почему… почему… почему не скажет? – повторил как эхо Авиола.
Калигула не сказал. Его буйный, развязный смех возносился над шепотом, катившимся по залу, проникая во все уши: старый император не сегодня-завтра умрет! Настанет новая эра в истории Рима!
Передаваемое шепотом достигло ушей Сервия. Он заволновался. Он должен знать правду, время не ждет. И обратился к Калигуле:
– Разрешишь ли мне, Гай Цезарь, задать тебе вопрос?
Зал мгновенно стих, Калигула приветливо кивнул отцу Луция.
– Я слышал сообщение, которому не хочу верить. Говорят, император серьезно болен… Врачи опасаются… – Он умышленно не досказал. Калигула взглядом скользнул по Макрону, потом поднял глаза вверх, вскинул руки, и в его голосе прозвучала боль:
– Я надеюсь на милость Эскулапа, который всегда помогал императору…
Треск хрустальной чаши в пальцах Ульпия разрядил мертвую тишину.
Да, все ясно. На бледном лице Сервия выступил холодный пот. Если император умрет раньше, чем республиканцам удастся захватить важные государственные объекты, если Калигула захватит власть прежде, чем будет провозглашена республика, то все надежды рухнут. До сих пор заговор удалось сохранить в тайне. Теперь наступает решительный момент;, последний удар. Нужно начинать этой ночью. Пренестинская прорицательница, скажи: удастся ли наше дело?
Гатерий Агриппа все видит иначе. Веселый, беззаботный Калигула будет иным правителем, чем мизантроп Тиберий. Иной будет и жизнь Рима. Молодой император не станет наступать на пятки слишком предприимчивым сенаторам, как это делал старый. Но так ли это?
Калигула подмигнул Макрону. Им двоим известно гораздо больше. Они так же были бы не уверены и испуганы, если бы не знали, что император, хотя и болен, собирается в ближайшие дни вернуться в Рим. И они оба, Калигула и Макрон, должны торопиться. Должны действовать быстро, чтобы в тот момент, когда старец умрет, не начались волнения. Калигула поднялся и скользнул взглядом по триклинию:
– Я пью в честь Юпитера Капитолийского и за быстрое выздоровление нашего любимого императора!
Чаши зазвенели. Рабыни в прозрачном муслине ходили между столами, рассыпая арабские ароматы, и жгли в бронзовых мисках ладан. Это было очень кстати, так как воздух в триклинии после сороковой перемены блюд стал слишком тяжелым.
Макрон тоже потянулся к флакону с духами. Побрызгал на себя, втянул носом. Запах его не вдохновил. Ему больше был по душе запах сена, деревьев, запах кожи и хлева. И тут он рассмеялся, вспомнив, что, когда он выходит из бани весь надушенный и напомаженный и стоит перед старым императором, ему всегда кажется, что бы он ни делал, он пахнет навозом. И он ясно представил, как император раздувает ноздри и отворачивается. А ведь с Калигулой он так себя не чувствует. Он ему как-то ближе. Хоть бы скорее…
Вялая, зевающая Друзилла начала надоедать Калигуле. Он отвел ее спать и вернулся. Теперь он лежал на ложе со своим любимцем Лонгином, перебирая его кудрявые волосы и поглядывая на Эннию.
Возбужденный ее многообещающими взглядами, он приказал «распорядителю сладострастия» объявить, что по обычаю Востока сегодня гостям будет разрешено подышать свежим воздухом и воспользоваться развлечениями и освежающими напитками в садах Палатина, прежде чем их снова созовет гонг.
Потом будущий император обещал продемонстрировать свое искусство.
Нелегко было подниматься после такой обильной еды и выпитого вина.
Но что делать? Обещание Калигулы было встречено аплодисментами.
Поднимались, спасаясь от вечернего холода, кутались в тоги и медленно, пытаясь сохранить равновесие, выходили через восемь входов из триклиния в сады. Шли величественно, еле волоча ноги, ибо в Риме торопятся только рабы.
***
Ночь светлела. Кора платанов посерела и стволы напоминали в утренней мгле толпу прокаженных.
Вдали шумели повозки, которые до восхода солнца должны привезти на Бычий рынок мясо, фрукты и хлеб.
Повсюду в укромных уголках сада, предусмотрительно не освещенных, звучали лютни.
Некоторые гости направились к огромным из красного мрамора чашам вомитория. Павлиньими перьями они помогали себе освободить в желудке место для следующих лакомств. Многие разбрелись по саду и громкими разговорами пугали птиц в золотых клетках, развешанных на деревьях.
Сервий подвел Авиолу к вомиторию и пошел искать сына. Он встретил его на тропинке, между кустами жасмина. Луций шел медленно, в раздумье.
– Какое великолепное общество собрал сегодня у себя Гай Цезарь, – сказал он громко Луцию. – Как он тебя отметил!
Луций не уловил иронии, внимание Калигулы его радовало, он согласился с отцом. Они шли рядом, и Сервий спокойно обратился к сыну:
– Иди во двор, где рабы ожидают у носилок. В моих носилках возьми шарф, который я там забыл. Принеси его мне. – И тихо добавил:
– У лектики встретишь Нигрина. Пусть он тотчас же садится на коня и выполнит поручение. Кому и что он должен передать, он знает. Пусть скачет вовсю.
Пришло наше время, сын мой! После ужина положи эту записку в дупло дуба.
– Он быстро передал ему маленький свиток и сказал громко:
– Утренний холод вреден для моих бронхов. Возвращайся с шарфом поскорее. мой милый.
Луций послушно повернулся и пошел. Сервий стоял и смотрел на светлеющий горизонт.
Луций понял: Нигрин должен скакать в Мизен, переправиться на Капри и передать Вару, центуриону личной императорской стражи, преданному Сервию человеку, два слова: «Приветствуем императора». Этот пароль означает «убей!». Нигрин – надежный человек, Вар точно исполнит приказ. Он будет доволен. Ведь он станет богачом, получит имение с пятьюстами рабами.
Солдаты его центурии уйдут из армии и будут работать на полях и виноградниках, которые получат за верность республике. В течение четырех-пяти дней падут обе головы тиранов и отец Луция провозгласит в сенате республику. Две головы. Тиберия и Калигулы. Римский народ будет из-за Калигулы, сына Германика, сетовать и бунтовать. Поэтому Луций с двумя когортами своего сирийского легиона должен будет усмирить эти толпы.
За это сенат отблагодарит его. Воздаст ему торжественные почести. Это большая честь!
Луций шел механически, куда послал его отец. Боль сжимала виски. Да.
Эта минута должна была наступить. Но она пришла раньше, чем он ожидал.
Теперь нельзя вывертываться и подыгрывать обеим сторонам. И уклониться нельзя. Нужно решить твердо: республика или император?
Он скажет Нигрину: «Передай приказ», – и эти два слова определят все.
Погибнут оба Клавдия, погибнет империя. С ними погибнет и его мечта.
Республика сдержанно относится к своим героям. Отдает предпочтение возрасту, заслугам, опыту. Она не раздает золотые венки просто так. И не сделает военного трибуна легатом. Не доверит молодым людям командовать войсками, не предоставит им возможность выиграть битву или войну и возвратиться с тиумфом в Рим.
Император может все, если он захочет кого-то отметить. Легат.
Командующий армией. Победитель и триумфатор. Это все может император.
Тиберий этого делать не будет. А новый император, Калигула? «Я люблю тебя, Луций. Гай Цезарь умеет ценить верность своих друзей!» И здесь на пиру, на глазах у всего Рима: «Я хочу выпить со своим верным другом!» Верный.
Верный! Я Гаю – он мне. Оба верны своей родине.
Луций с трудом старался держаться прямо, так его угнетала неопределенность. Он хотел бы, чтобы Тиберий, угрожающий жизни его отца, погиб. Однако Калигулу он хотел спасти любой ценой. Но как это сделать?
Как предупредить наследника и не выдать ему того, что он не имеет права выдавать?
Голова словно была зажата клещами, боль в висках нарастала. Он ускорил шаг. Сын Куриона передал Нигрину приказ отца. Взял шарф и пошел обратно.
Фигура, укутанная в темный плащ и вуаль, преградила ему дорогу. Валерия молча подняла вуаль. Она предоставляла ему возможность в утренней полутьме увидеть сначала ее красивое серьезное лицо. Потом, приоткрыв рот в сверкающей улыбке, показала ему жемчуг зубов. Близко подошла к нему. На него пахнуло теплом и дурманящим ароматом. Луций встревожился. Ему показалось, что он видит, как в глазах Валерии погасли искры.
– Ты мой? – выдохнула она страстно.
Он колебался с ответом. В глазах женщины заметались молнии. Она способна на все. Играть! Еще играть! Еще четыре-пять дней играть. Потом он уже не будет ее опасаться.
– Твой. Только твой, моя любимая!
Она прижалась к нему животом и бедрами. Он снова потерял голову. Ее губы были горячими, они жгли. Она отпрянула и спросила подозрительно:
– Где ты был?
Он показал шарф отца. Она усмехнулась как человек, который знает больше, чем думает другой.
– Иди передай отцу шарф, а я прикажу отнести себя домой…
– Но Калигула сегодня будет…
– Паясничать, я знаю. Чтобы отвлечь внимание гостей от главного.Луций окаменел, но ничего не сказал.
Она снова приблизилась к нему, зашептала:
– Не сходи с ума, Луций! Все напрасно. Калигула будет императором, и скоро. Скоро! И ничто этому не помешает…
– Что ты говоришь, моя дорогая?
– Раньше, чем вы думаете, – с усмешкой добавила она, – вы, заговорщики! А кто попытается этому помешать, будет уничтожен. Не притворяйся таким удивленным. Ты что, не знаешь моего отца? – И вдруг воскликнула страстно:
– Когда ты придешь?
Он начал заикаться:
– Приду. Приду скоро, как только…
Она прервала его резко, властно:
– Сегодня, час спустя после захода солнца, я тебя жду.
Быстрые шаги заскрипели по песку. Луций стиснул зубы от гнева, глядя ей вслед. Потом отнес отцу шарф.
– Ты отсутствовал слишком долго, – заметил тихо и с упреком Сервий.
– Все было сделано, как ты приказал, отец, – уклонился Луций. – Нигрин уже в пути.
Сервий кивнул и принялся говорить о том, какое удивительное зрелище готовит им божественный Гай Цезарь своим выступлением.
***
В великолепном кубикуле Калигулы горело двенадцать светильников.
Обнаженная Энния лежала рядом с Калигулой на ложе. Наследник храпел. Все тело ее болело от его свирепых нежностей. На ее руках и ногах синие подтеки. Из обкусанных губ сочилась кровь. Энния скрипела зубами от бешенства и унижения. Но на мраморном столе белел пергамент с клятвой Калигулы сделать ее своей женой, как только он взойдет на трон. Тогда она станет настоящей императрицей. Какой ценой она будет выкупать свой пурпурный плащ у этого изверга! Макрон грубиян, но он умеет чувствовать.
Он мужчина Это чудовище – бесчувственная змея. Но он властелин мира Как только Энния это осознала, ее истерзанное тело тотчас перестало болеть.
В голове у нее мелькали воспоминания, одна картина сменялась другой как в калейдоскопе. Детство в обедневшем доме, в скромности и страхе перед богами и людьми. Женихи избегали девушки, у которой не было ничего, кроме красоты и родовитого имени Потом пришел Макрон, первый муж в империи после императора, в два раза старше Эннии. Его грубость была ей неприятна. Она хотела слышать романтические слова восхищения, но потом смирилась с этим солдафоном. Женившись на ней, он ввел ее и ее отца в высшее общество. Он по-своему любил ее. Добывал золото, копил его, распоряжался чужими жизнями как когда-то своей, во времена походов Тиберия против Паннонии и германцев, но бабником не был Только одно зло он внес в жизнь Эннии:
Валерию, дочь от первого брака, такую же молодую, как и сама Энния.
Энния ненавидела рыжеволосую красавицу, которую Макрон осыпал вниманием и подарками. Он хотел вознаградить дочь за все горе, которое она перенесла из-за того, что он в свое время о ней не заботился, а Энния ревновала. Она завидовала Валерии и потому что та получит в мужья молодого, красивого патриция, представителя одного из знатнейших родов.
Но сейчас Энния стала любовницей будущего императора. Она будет императрицей. Там лежит пергамент с клятвой. Теперь в ее силах расстроить замужество Валерии и помешать ее любви. Ведь стоит ей сказать этому только слово – и голова Луция падет. Энния не хочет убивать. Но она может сделать так, чтобы Луций с Валерией оставили Рим. Может быть, навсегда.
Энния хорошо видела на пиру, что Луций был невнимателен к Валерии. Она наблюдала, как Валерия пыталась его привлечь, и не сомневалась, что это ей удастся.
Энния лежит, закинув руки за голову. Рядом с ней храпит будущий император. Она видит его огромную ступню, словно приделанную к тонкой щиколотке. Если бы она повернулась, то увидела бы все его нескладное, грузное тело. Боги, не оставьте меня! Для отвращения и этого немногого достаточно. Энния размышляет. Она знает о слабости этого человека: самолюбие и трусость Калигулы известны всему Риму. На это бить – и все будет в порядке. Она стала будить Калигулу, он тревожно заворчал во сне.
Прошло немало времени, прежде чем ей удалось удачными комплиментами привести Калигулу в хорошее настроение. Она поторопилась встать и, расхаживая по спальне, говорила:
– Великолепный праздник устроил Гай, о, сегодня уже ее любимый Гай!
Пир был сказочный. Как на нем проявилась любовь и преданность всех к нему!
Только этот Курион – как он покраснел, когда его взгляд встретился со взглядом Гая. А почему? Не было ли между ними раньше чего-нибудь?
Калигула подпер тяжелую голову рукой и прислушался. Посмотрите, какая сообразительная женщина. Как будто и впрямь заглянула в прошлое. Как будто знает о его старой ненависти к Луцию.
– Я понимаю, что ты этого не заметил, мой драгоценный. Ты великодушен.
Но следует замечать и такое. Я буду твоими глазами. Я слышала, какой Луций тщеславный. И парад шестого легиона это показал. Если когда-нибудь Луций добьется высокого положения, его влияние возрастет и он может стать опасным для тебя, дорогой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72
По триклинию несутся голоса, рабы выносят остатки яств. Лепестки роз опускаются в недопитые чаши.
Твердым шагом вошли молодые нубийцы с большими серебряными амфорами, горлышки которых залиты цементом. Открыли и начали разливать тяжелое, с приправами кантаберское вино.
Кантаберское вино пахнет корицей и быстро затуманивает голову.
На подиуме танцует египетская рабыня, наполовину дитя, наполовину женщина.
После исполнения танца рабыня была продана Гатерию за десять тысяч.
Наследник императора без стеснения принял от Гатерия мешочек с золотом.
Сунул его в платье Друзиллы.
– Это мне? – спросила Друзилла.
– Тебе, тебе, моя дорогая. – Он повернул голову, поцеловал ее ослепительно-белую шею. А Луцию, который сидел недалеко от него, сказал:
– Какая красивая шея, Луций, не правда ли? Но если бы мне захотелось, я перерезал бы ее…
Друзилла вяло засмеялась. Луций вздрогнул. Калигула обратился к сестре:
– Ведь ты же меня знаешь, дорогая, – и начал целовать ее плечо, уставившись на египетскую прическу Эннии.
Луций наблюдал за Калигулой. Он слышал о том, как жесток и развращен наследник. Однако он оправдывал его. Шесть лет Калигула был узником ненавистного старика на Капри. Должен он как-то взбунтоваться, должен найти выход из всего этого, ведь он молод и имеет право жить. Скоро он станет императором. Каким он будет правителем? Он сын Германика. Что он может дать Риму, если дойдет по стопам своего отца! А что ожидает меня?
Его дружба или…
В этот момент Калигула поймал на себе настойчивый взгляд Луция. И тот, словно уличенный в чем-то недозволенном, покраснел и опустил глаза.
Калигула приказал наполнить свою чашу. Дал попробовать сестре и встал.
Торжественным жестом он поднял чашу, не спуская глаз с Луция. В триклинии воцарилась напряженная тишина. Старое сердце Сервия испуганно забилось.
– Я хочу здесь перед вами выпить с мужем, который достоин называться сыном Рима. Я сам сегодня утром на Марсовом поле убедился, как его любят солдаты, которых он водил в победные сражения. Я хочу выпить со своим верным другом Луцием Геминием Курионом.
Луций, покрасневший от неожиданности и счастья, вскочил, поднял чашу и шагнул к наследнику. Зазвенел хрусталь.
– За славу Рима и твою, Луций Курион!
– За твое величие, Гай Цезарь!
Они перевернули чаши вверх дном, Калигула обнял и поцеловал Луция.
Триклиний сотрясался от ликования. Макрон поздравил Луция. Сенека смотрел на Луция испытующе. Сервий был бледен, мускулы его лица вздрагивали. Какой позор для его сына. А в голове рождался страх: не западня ли это? Он послал предостерегающий взгляд сыну. Ошеломленный Луций не обратил на него внимания.
Сервий рассеянно обратился к Авиоле:
– Почему Калигула нас мучает? Почему не скажет, что с Тиберием?
– Почему… почему… почему не скажет? – повторил как эхо Авиола.
Калигула не сказал. Его буйный, развязный смех возносился над шепотом, катившимся по залу, проникая во все уши: старый император не сегодня-завтра умрет! Настанет новая эра в истории Рима!
Передаваемое шепотом достигло ушей Сервия. Он заволновался. Он должен знать правду, время не ждет. И обратился к Калигуле:
– Разрешишь ли мне, Гай Цезарь, задать тебе вопрос?
Зал мгновенно стих, Калигула приветливо кивнул отцу Луция.
– Я слышал сообщение, которому не хочу верить. Говорят, император серьезно болен… Врачи опасаются… – Он умышленно не досказал. Калигула взглядом скользнул по Макрону, потом поднял глаза вверх, вскинул руки, и в его голосе прозвучала боль:
– Я надеюсь на милость Эскулапа, который всегда помогал императору…
Треск хрустальной чаши в пальцах Ульпия разрядил мертвую тишину.
Да, все ясно. На бледном лице Сервия выступил холодный пот. Если император умрет раньше, чем республиканцам удастся захватить важные государственные объекты, если Калигула захватит власть прежде, чем будет провозглашена республика, то все надежды рухнут. До сих пор заговор удалось сохранить в тайне. Теперь наступает решительный момент;, последний удар. Нужно начинать этой ночью. Пренестинская прорицательница, скажи: удастся ли наше дело?
Гатерий Агриппа все видит иначе. Веселый, беззаботный Калигула будет иным правителем, чем мизантроп Тиберий. Иной будет и жизнь Рима. Молодой император не станет наступать на пятки слишком предприимчивым сенаторам, как это делал старый. Но так ли это?
Калигула подмигнул Макрону. Им двоим известно гораздо больше. Они так же были бы не уверены и испуганы, если бы не знали, что император, хотя и болен, собирается в ближайшие дни вернуться в Рим. И они оба, Калигула и Макрон, должны торопиться. Должны действовать быстро, чтобы в тот момент, когда старец умрет, не начались волнения. Калигула поднялся и скользнул взглядом по триклинию:
– Я пью в честь Юпитера Капитолийского и за быстрое выздоровление нашего любимого императора!
Чаши зазвенели. Рабыни в прозрачном муслине ходили между столами, рассыпая арабские ароматы, и жгли в бронзовых мисках ладан. Это было очень кстати, так как воздух в триклинии после сороковой перемены блюд стал слишком тяжелым.
Макрон тоже потянулся к флакону с духами. Побрызгал на себя, втянул носом. Запах его не вдохновил. Ему больше был по душе запах сена, деревьев, запах кожи и хлева. И тут он рассмеялся, вспомнив, что, когда он выходит из бани весь надушенный и напомаженный и стоит перед старым императором, ему всегда кажется, что бы он ни делал, он пахнет навозом. И он ясно представил, как император раздувает ноздри и отворачивается. А ведь с Калигулой он так себя не чувствует. Он ему как-то ближе. Хоть бы скорее…
Вялая, зевающая Друзилла начала надоедать Калигуле. Он отвел ее спать и вернулся. Теперь он лежал на ложе со своим любимцем Лонгином, перебирая его кудрявые волосы и поглядывая на Эннию.
Возбужденный ее многообещающими взглядами, он приказал «распорядителю сладострастия» объявить, что по обычаю Востока сегодня гостям будет разрешено подышать свежим воздухом и воспользоваться развлечениями и освежающими напитками в садах Палатина, прежде чем их снова созовет гонг.
Потом будущий император обещал продемонстрировать свое искусство.
Нелегко было подниматься после такой обильной еды и выпитого вина.
Но что делать? Обещание Калигулы было встречено аплодисментами.
Поднимались, спасаясь от вечернего холода, кутались в тоги и медленно, пытаясь сохранить равновесие, выходили через восемь входов из триклиния в сады. Шли величественно, еле волоча ноги, ибо в Риме торопятся только рабы.
***
Ночь светлела. Кора платанов посерела и стволы напоминали в утренней мгле толпу прокаженных.
Вдали шумели повозки, которые до восхода солнца должны привезти на Бычий рынок мясо, фрукты и хлеб.
Повсюду в укромных уголках сада, предусмотрительно не освещенных, звучали лютни.
Некоторые гости направились к огромным из красного мрамора чашам вомитория. Павлиньими перьями они помогали себе освободить в желудке место для следующих лакомств. Многие разбрелись по саду и громкими разговорами пугали птиц в золотых клетках, развешанных на деревьях.
Сервий подвел Авиолу к вомиторию и пошел искать сына. Он встретил его на тропинке, между кустами жасмина. Луций шел медленно, в раздумье.
– Какое великолепное общество собрал сегодня у себя Гай Цезарь, – сказал он громко Луцию. – Как он тебя отметил!
Луций не уловил иронии, внимание Калигулы его радовало, он согласился с отцом. Они шли рядом, и Сервий спокойно обратился к сыну:
– Иди во двор, где рабы ожидают у носилок. В моих носилках возьми шарф, который я там забыл. Принеси его мне. – И тихо добавил:
– У лектики встретишь Нигрина. Пусть он тотчас же садится на коня и выполнит поручение. Кому и что он должен передать, он знает. Пусть скачет вовсю.
Пришло наше время, сын мой! После ужина положи эту записку в дупло дуба.
– Он быстро передал ему маленький свиток и сказал громко:
– Утренний холод вреден для моих бронхов. Возвращайся с шарфом поскорее. мой милый.
Луций послушно повернулся и пошел. Сервий стоял и смотрел на светлеющий горизонт.
Луций понял: Нигрин должен скакать в Мизен, переправиться на Капри и передать Вару, центуриону личной императорской стражи, преданному Сервию человеку, два слова: «Приветствуем императора». Этот пароль означает «убей!». Нигрин – надежный человек, Вар точно исполнит приказ. Он будет доволен. Ведь он станет богачом, получит имение с пятьюстами рабами.
Солдаты его центурии уйдут из армии и будут работать на полях и виноградниках, которые получат за верность республике. В течение четырех-пяти дней падут обе головы тиранов и отец Луция провозгласит в сенате республику. Две головы. Тиберия и Калигулы. Римский народ будет из-за Калигулы, сына Германика, сетовать и бунтовать. Поэтому Луций с двумя когортами своего сирийского легиона должен будет усмирить эти толпы.
За это сенат отблагодарит его. Воздаст ему торжественные почести. Это большая честь!
Луций шел механически, куда послал его отец. Боль сжимала виски. Да.
Эта минута должна была наступить. Но она пришла раньше, чем он ожидал.
Теперь нельзя вывертываться и подыгрывать обеим сторонам. И уклониться нельзя. Нужно решить твердо: республика или император?
Он скажет Нигрину: «Передай приказ», – и эти два слова определят все.
Погибнут оба Клавдия, погибнет империя. С ними погибнет и его мечта.
Республика сдержанно относится к своим героям. Отдает предпочтение возрасту, заслугам, опыту. Она не раздает золотые венки просто так. И не сделает военного трибуна легатом. Не доверит молодым людям командовать войсками, не предоставит им возможность выиграть битву или войну и возвратиться с тиумфом в Рим.
Император может все, если он захочет кого-то отметить. Легат.
Командующий армией. Победитель и триумфатор. Это все может император.
Тиберий этого делать не будет. А новый император, Калигула? «Я люблю тебя, Луций. Гай Цезарь умеет ценить верность своих друзей!» И здесь на пиру, на глазах у всего Рима: «Я хочу выпить со своим верным другом!» Верный.
Верный! Я Гаю – он мне. Оба верны своей родине.
Луций с трудом старался держаться прямо, так его угнетала неопределенность. Он хотел бы, чтобы Тиберий, угрожающий жизни его отца, погиб. Однако Калигулу он хотел спасти любой ценой. Но как это сделать?
Как предупредить наследника и не выдать ему того, что он не имеет права выдавать?
Голова словно была зажата клещами, боль в висках нарастала. Он ускорил шаг. Сын Куриона передал Нигрину приказ отца. Взял шарф и пошел обратно.
Фигура, укутанная в темный плащ и вуаль, преградила ему дорогу. Валерия молча подняла вуаль. Она предоставляла ему возможность в утренней полутьме увидеть сначала ее красивое серьезное лицо. Потом, приоткрыв рот в сверкающей улыбке, показала ему жемчуг зубов. Близко подошла к нему. На него пахнуло теплом и дурманящим ароматом. Луций встревожился. Ему показалось, что он видит, как в глазах Валерии погасли искры.
– Ты мой? – выдохнула она страстно.
Он колебался с ответом. В глазах женщины заметались молнии. Она способна на все. Играть! Еще играть! Еще четыре-пять дней играть. Потом он уже не будет ее опасаться.
– Твой. Только твой, моя любимая!
Она прижалась к нему животом и бедрами. Он снова потерял голову. Ее губы были горячими, они жгли. Она отпрянула и спросила подозрительно:
– Где ты был?
Он показал шарф отца. Она усмехнулась как человек, который знает больше, чем думает другой.
– Иди передай отцу шарф, а я прикажу отнести себя домой…
– Но Калигула сегодня будет…
– Паясничать, я знаю. Чтобы отвлечь внимание гостей от главного.Луций окаменел, но ничего не сказал.
Она снова приблизилась к нему, зашептала:
– Не сходи с ума, Луций! Все напрасно. Калигула будет императором, и скоро. Скоро! И ничто этому не помешает…
– Что ты говоришь, моя дорогая?
– Раньше, чем вы думаете, – с усмешкой добавила она, – вы, заговорщики! А кто попытается этому помешать, будет уничтожен. Не притворяйся таким удивленным. Ты что, не знаешь моего отца? – И вдруг воскликнула страстно:
– Когда ты придешь?
Он начал заикаться:
– Приду. Приду скоро, как только…
Она прервала его резко, властно:
– Сегодня, час спустя после захода солнца, я тебя жду.
Быстрые шаги заскрипели по песку. Луций стиснул зубы от гнева, глядя ей вслед. Потом отнес отцу шарф.
– Ты отсутствовал слишком долго, – заметил тихо и с упреком Сервий.
– Все было сделано, как ты приказал, отец, – уклонился Луций. – Нигрин уже в пути.
Сервий кивнул и принялся говорить о том, какое удивительное зрелище готовит им божественный Гай Цезарь своим выступлением.
***
В великолепном кубикуле Калигулы горело двенадцать светильников.
Обнаженная Энния лежала рядом с Калигулой на ложе. Наследник храпел. Все тело ее болело от его свирепых нежностей. На ее руках и ногах синие подтеки. Из обкусанных губ сочилась кровь. Энния скрипела зубами от бешенства и унижения. Но на мраморном столе белел пергамент с клятвой Калигулы сделать ее своей женой, как только он взойдет на трон. Тогда она станет настоящей императрицей. Какой ценой она будет выкупать свой пурпурный плащ у этого изверга! Макрон грубиян, но он умеет чувствовать.
Он мужчина Это чудовище – бесчувственная змея. Но он властелин мира Как только Энния это осознала, ее истерзанное тело тотчас перестало болеть.
В голове у нее мелькали воспоминания, одна картина сменялась другой как в калейдоскопе. Детство в обедневшем доме, в скромности и страхе перед богами и людьми. Женихи избегали девушки, у которой не было ничего, кроме красоты и родовитого имени Потом пришел Макрон, первый муж в империи после императора, в два раза старше Эннии. Его грубость была ей неприятна. Она хотела слышать романтические слова восхищения, но потом смирилась с этим солдафоном. Женившись на ней, он ввел ее и ее отца в высшее общество. Он по-своему любил ее. Добывал золото, копил его, распоряжался чужими жизнями как когда-то своей, во времена походов Тиберия против Паннонии и германцев, но бабником не был Только одно зло он внес в жизнь Эннии:
Валерию, дочь от первого брака, такую же молодую, как и сама Энния.
Энния ненавидела рыжеволосую красавицу, которую Макрон осыпал вниманием и подарками. Он хотел вознаградить дочь за все горе, которое она перенесла из-за того, что он в свое время о ней не заботился, а Энния ревновала. Она завидовала Валерии и потому что та получит в мужья молодого, красивого патриция, представителя одного из знатнейших родов.
Но сейчас Энния стала любовницей будущего императора. Она будет императрицей. Там лежит пергамент с клятвой. Теперь в ее силах расстроить замужество Валерии и помешать ее любви. Ведь стоит ей сказать этому только слово – и голова Луция падет. Энния не хочет убивать. Но она может сделать так, чтобы Луций с Валерией оставили Рим. Может быть, навсегда.
Энния хорошо видела на пиру, что Луций был невнимателен к Валерии. Она наблюдала, как Валерия пыталась его привлечь, и не сомневалась, что это ей удастся.
Энния лежит, закинув руки за голову. Рядом с ней храпит будущий император. Она видит его огромную ступню, словно приделанную к тонкой щиколотке. Если бы она повернулась, то увидела бы все его нескладное, грузное тело. Боги, не оставьте меня! Для отвращения и этого немногого достаточно. Энния размышляет. Она знает о слабости этого человека: самолюбие и трусость Калигулы известны всему Риму. На это бить – и все будет в порядке. Она стала будить Калигулу, он тревожно заворчал во сне.
Прошло немало времени, прежде чем ей удалось удачными комплиментами привести Калигулу в хорошее настроение. Она поторопилась встать и, расхаживая по спальне, говорила:
– Великолепный праздник устроил Гай, о, сегодня уже ее любимый Гай!
Пир был сказочный. Как на нем проявилась любовь и преданность всех к нему!
Только этот Курион – как он покраснел, когда его взгляд встретился со взглядом Гая. А почему? Не было ли между ними раньше чего-нибудь?
Калигула подпер тяжелую голову рукой и прислушался. Посмотрите, какая сообразительная женщина. Как будто и впрямь заглянула в прошлое. Как будто знает о его старой ненависти к Луцию.
– Я понимаю, что ты этого не заметил, мой драгоценный. Ты великодушен.
Но следует замечать и такое. Я буду твоими глазами. Я слышала, какой Луций тщеславный. И парад шестого легиона это показал. Если когда-нибудь Луций добьется высокого положения, его влияние возрастет и он может стать опасным для тебя, дорогой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72