И не хочу я, чтобы эшафот Стал для меня алтарем, а мой последний стон — ликующим криком торжества. Я, последний из рабов божьих, хотел бы умереть в безвестности, всеми забытый, чтобы не толпился кругом парод и мол на не прославила меня как мученика. И хочу, чтобы никто не моей смерти, не жалел меня и не вспоминал обо мне. Прочь от меня, суета. Прочь, великомученика. Бели же надлежит мне быть закланным, то пусть свершится это Во мраке и молчании. От того бога жду я помощи и к нему стремлюсь, и не хочу, попы кто-нибудь преследовал или проклинал моих, чтобы мир трубил в газетах о моей смерти, чтобы ее Воспевали поэты, и да не будет она из тех шумных событий, и которых конфузится и которые смакует публика. Пусть бросят меня умирать в выгребную яму, а если убьют, то и закопают, как издохшее животное».
Тут крест исчез, исчезли также и улица, и народ; по прошествии какого-то времени он почувствовал, что остался совершенно один. Но где же он после глубокого забытья, возвращалось к нему. И сколько ни глядел он вокруг, так и не мог, где же, в каком уголке вселенной он вдруг. Было ли то царство бренного и преходящего или вечные чертоги? Сначала ему показалось, что мер; потом, что все еще жив. Страстное желание отслужить молебен и вступить в общение с Высшей Истиной его душу, и не успел он подумать об этом, увидел себя в полном облачении пред алтарем, алтарем, которого не касалась еще рука человека. Он, исполненный безграничного благоговения, и когда взял в руки облатку святого причастия, услышал голос Иисуса: — Да, сын мой, ты жив. Сейчас ты в моем святом лазарете и страждешь за Меня. Спутники твои — две заблудшие женщины и вор, внявшие твоей науке,— в тюрьме. А молебен этот — плод твоего больного ума, ведь ты не можешь сейчас служить, и я не могу плотью и кровью Моей быть с тобой. Отдохни же, ты это заслужил. Ты уже совершил что-то во имя Мое. Так не досадуй на себя. Ведомо Мне, что совершишь ты еще много больше.

1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22