Его нет! Есть мы с тобой, Адам и Ева. От нас пойдет все человечество.
Она потрогала его небритые щеки – уколола руку.
– Мне это нравится… Ты стал какой-то другой.
– Какой?
– Помудрел, что ли… Только лицо у тебя иногда…
– Ну-ка, ну-ка, скажи, какое лицо?
Аннушка прижалась к плечу, прошептала:
– Нет, просто я отвыкла… Ты перестал смеяться, как раньше. Я все-все понимаю, Кирилл. Ты мне дорог всякий. И такой еще дороже.
– Ловлю на слове! – он приподнял Аннушку, чтобы смотреть лицо в лицо. – Повтори еще раз!
– Такой – дороже.
– Еще!
– Такой – дороже! И именно сегодня я хочу быть твоей женой!
Потом они готовили стол, почти свадебный, и все уместилось в чайный сервиз на шесть персон да на целлофановых упаковках. И пока они возились на кухне, замкнутое пространство и в самом деле удалилось от всего мира, и эта квартира, пустая еще, свежевыкрашенная и необжитая, напоминала первозданную землю. Когда почти все уже было готово к пиру, Кирилл удалился приводить себя в порядок: вымылся в душе, побрился и, запершись в спальне, достал из чемодана мундир. Китель еще был сносный, но бриджи измялись, а нет ничего несуразнее и пошлее, чем офицер в неглаженном парадном мундире. В доме же не было утюга…
Ему не хотелось выходить даже на лестничную площадку, не хотелось открывать железную дверь, которая, как в самолете на большой высоте, казалось, хранит герметичность и обеспечивает жизнь в безвоздушном пространстве. Старым солдатским способом он спрыснул мундир водой и медленно протянул помятые места, обернув через трубу отопления – не фонтан, конечно, но старшина не придерется… Он оглядел себя в бритвенное зеркало – другого тоже не было – мундир сидел как влитой, и боевой орден, и капитанские погоны с золотым полем, золотыми звездами и красным просветом.
Цокая подковками, Кирилл вышел в залу к Аннушке.
– Капитан Ерашов! Честь имею!
Потом он хотел рассмеяться, сбросить стесняющий движения мундир, засучить рукава рубашки с белыми погончиками и сесть к столу.
Аннушка привстала, настороженно оглядела его:
– Зачем этот маскарад сейчас, Кирилл?
– Это не маскарад, – натянуто засмеялся он. – Я все-таки жених, надо показать товар лицом! Я тебе нравлюсь?
– Нет, – проронила она и поджала губы.
– Странно! Лейтенантом нравился, а капитаном не нравлюсь?
Он еще надеялся, что это игра в обиду, он все-таки ждал восторга и беззаботного веселья…
– Почему ты капитан? – холодно спросила Аннушка. – И что это за медаль?.. Что все это значит, Кирилл?
– Это значит, заслужил, – стараясь сохранить веселость, сказал он. – И не медаль, а боевой орден.
Он когда-то сам учил ее разбираться в воинских званиях…
– Где заслужил?
– На учениях!
– Чему же ты учился на этих учениях?
– Мячики кидать, – скрывая раздражение, произнес он. – Может, закончим вечер вопросов и ответов?
Аннушка встала, неловко зацепила ножку стола – зазвенели бутылки и чайные чашки.
– Нет, не закончим… Сюрприз приготовил? Звезда всходит наша?… Боже мой, думала ведь, думала. Когда услышала, что твоя дивизия вошла в Москву… Но ты меня сегодня утром обманул!
Ее голос зазвенел на последних словах и вдруг стал неприятен Кириллу.
– Аннушка, мы сейчас поссоримся.
– Поссоримся? – взвинтилась она. – Да этого мало – поссориться! Как ты посмел? Как ты решился стрелять в людей?!
– Я стрелял в фашистов! – выкрикнул Кирилл, чувствуя, что теряет контроль над собой и память, сдавленная спазмом, готова вывернуть из себя осклизлый ком мерзости – кусок изодранного в лохмотья мяса – все, что осталось от человека после разрыва кумулятивного снаряда… Он стиснул зубы и до боли напряг мышцы, удерживая в себе эту рвоту.
– Во что ты превратил себя, Кирилл? – Она вдруг стала срывать с него мундир. Ее руки неожиданно оказались жесткими и сильными, крепкие, будто стальная проволока, пальцы рвали лацканы, отлетела и укатилась пуговица…
Он справился с собой, оттолкнул Аннушку:
– Я сделал это ради тебя!
Она отлетела к креслу, удержалась, схватившись за высокую спинку, и замерла в страхе. Кирилл налил полную чашку виски, выпил, как воду, задышал тяжело:
– А теперь я – убийца?.. Если бы я знал!.. Я бы остался в соломе! Я бы дезертировал!.. Теперь поздно! Понимаешь, поздно!
Схватил бутылку, стал пить из горлышка и будто на минуту залил пожар. Вялыми руками расстегнул мундир, стянул его и бросил на пол.
– Смотри, сам снял… Ты думаешь, мне легко было? Нет, это не мячики в трибуну кидать… Я стрелял с твоим именем! Ну, суди меня!
Аннушка стерла что-то с лица и, съежившись, пошла в переднюю. Ее пальто висело на шпингалете стенного шкафа – высоко, не снять. Она оторвала вешалку, руки искали рукава…
– Никуда не пойдешь! – Кирилл выхватил пальто, швырнул в угол. – Теперь это твой дом. Хотела квартиру – получай! Ты же не могла жить в общежитиях!
Она не сломалась, но что-то с ней произошло: заблестели глаза, и нервные пальцы вдруг успокоились.
– Ну? Что ты от меня хочешь? – трезво спросила она и налила себе виски. – Ах да, у нас свадебный пир! И новоселье!
Выпила не поморщившись, ударила чашку об пол, распинала осколки по паркету.
– Чтобы счастье было в каждом уголке этого дома!
– Прекрати! – крикнул он.
– Что такое, Кирилл? – изумилась она. – На пирах нужно бить посуду!
– Ты сказала, я тебе дорог всякий, – глухо проговорил он. – Вот я такой! Убийца!.. Ну, станешь моей женой?
– Я от своих слов не отказываюсь! – заявила она и, вывалив из чашки соленые огурчики, налила виски. – Сейчас и стану. Только наркоз приму… А ты? Тебе налить? Пей, война кончилась, пируем! Мы же с тобой вместе стреляли. Я твоя боевая подруга… Снимай орден!
– Аннушка?! – Он потряс ее за плечи, чего-то испугавшись. – Что ты делаешь?
Она вырвалась, схватила мундир с пола и, уворачиваясь от рук Кирилла, заметалась по комнате, открутила орден.
– Отнять хочешь? Нет! Вместе заслужили! И обмывать будем вместе! – Она бросила орден в свою чашку и тут же отшатнулась. – Посмотри, сколько крови… Да ничего, обмоем! И засияет!
Аннушка пополоскала орден в своей чашке и ловко опустила его в чашку Кирилла, щедро, через край налила виски.
– Пей!
– Что с тобой, Аннушка? – чего-то страшился он, тараща побелевшие глаза. – Зачем ты это делаешь?..
– Пей, сказала! – властно произнесла она и подняла чашку. – Ордена положено обмывать, потому что они в крови. В своей и в чужой. Не станешь же ты носить кровавый орден! Вместе заслужили, вместе и отмывать. Пей!
Он послушно взял чашку, однако, потрясенный ее состоянием, не выпил. Аннушка же, разливая виски, тяжелыми, судорожными глотками выпила всю чашку, выронила ее и растерла капли по лицу.
– Сладко и солоно… Ну, я готова, – произнесла она, закатывая глаза. – Возьми меня. Сделай своей женой, я тебя достойна…
Она стремительным движением сорвала с себя платье, в несколько движений освободилась от белья – умела это делать…
– Что ты стоишь как истукан? – прикрикнула она. – Я тебе дала яблочко? Вкусил запретный плод? Так что же медлишь, Адам? Начнем творить новое человечество? Где спальня в нашей новой квартире?
Аннушка прошла мимо Кирилла, остановилась в дверях, обернувшись, указала на чашку:
– Ты почему не вкусил?.. Ах да, ты напился уже! Судя по лицу, ты даже перепил, – поманила пальчиком. – Ну, иди, иди со мной. И наркоз прихвати… Я должна исполнить свой супружеский долг!
Он сидел белый и неподвижный, неестественно согнувшись, как бегун на низком старте, и ждал только выстрела…
– Не бойся! – подбодрила Аннушка. – Мы еще не совершили грехопадения. Это потом нас сошлют на землю. А пока мы в райском саду. Видишь, как близко здесь небо!
Кирилл тупо смотрел в пол: перед глазами плыла координатная насечка орудийного прицела…
– Что такое? – возмутилась Аннушка. – Тебе мало, да? Хорошо! Отведай еще с Древа познаний!
Она поднесла чашку к его губам – Кирилл отвел руку, виски расплескались на колени.
– Ах, так! – Она насильно попыталась напоить его. – Пей! Я свою чашу выпила, пей!
Кирилл ударил по чашке. Вино брызнуло в разные стороны, окатило паркет…
Он явственно увидел перед собой кровь и осколки стекла, рубиновые от этой крови и светящиеся, как самоцветы…

* * *

Парламент расстреливали при большом стечении московского люда По набережной у гостиницы «Украина», на мосту и под мостом возле мэрии – всюду теснились болельщики, и строчки их хрупких голов напоминали рассыпанные орехи. Пока били холостыми, пока наводили страх на Белый дом и пока избавлялись от своего страха, который назывался психологическим барьером первого боя, народ возмущался. Одни посылали проклятья, другие требовали боевых снарядов и в драку ловили отстрелянные гильзы, вылетающие из башни.
И когда освоились руки с орудийной наводкой и глаз обвыкся с целью, Кирилл услышал жужжащий в наушниках голос:
– Триста пятнадцатый.. Кумулятивными… три снаряда… огонь.
А он вдруг забыл свой бортовой номер! Не привык к машине, к позывным, к голосу командира. Он открыл люк, чтобы выскочить и посмотреть на башне номер машины – не спрашивать же у прапорщика! – и в тот же миг увидел, как чей-то снаряд ударил в коммерческий киоск возле жилого дома В шлемофоне зажужжал крутой мат командира, болельщики под мостом у мэрии раскатились горохом, и толпа возле танков качнулась, попятилась к гостинице, замелькали землистые, вытянутые страхом лица. Чужой страх взвеселил его. Кирилл выскочил на броню и вспомнил, что бортовые номера закрасили, когда готовили машину.
– Триста пятнадцатый! Что запрыгал, мать-перемать!.. – Голос командира напоминал звук сверчка. – Кумулятивными, три снаряда… Огонь!
Кирилл понял, что приказ ему, но растерялся и снова зарядил орудие холостым, а надо было провернуть кассету на кумулятивные. Ствол выплюнул огонь и лишь встряхнул воздух.
– Ты чем стреляешь, так-перетак! – запел сверчок. – Снайпера собрались! Пол-Москвы разнесете, в душу вас!.. Кумулятивными!
Эта несуразица и заминка заставили его думать только о стрельбе и слушать лишь командирский голос…
А день был ясный, солнечный, и даже над рекой оптические свойства воздуха были такими, что не нужно было делать поправки прицела на преломление луча. Он же сделал, и первый боевой снаряд попал не в цель – тринадцатый этаж «стакана», а двумя этажами выше.
– Нормально, командир, – буркнул в шлемофоне голос прапорщика-водителя. – Убери поправку и жарь. Пусть пекутся…
Два следующих снаряда легли точно, командир откликнулся эхом:
– Молодец, триста пятнадцатый! Жди команды…
Кирилл откинул люк, высунулся. С пятнадцатого этажа повалил дым, болельщики утаскивали к гостинице стреляные гильзы, но омоновцы пытались отобрать их, махали дубинами; толпа же привыкала к обстановке, смелела и не хотела отдавать сувениров. Рядом от выстрела встряхнулся воздух – открыла огонь триста пятьдесят вторая машина: дивизионные «полканы» подготовили ее плохо – на баке не закрасили номер… Кирилл закурил, утер вспотевший лоб: если бы не люди вокруг, было бы полное ощущение работы на тренажере, только каком-то особенном, с запахами, ветром, настоящей водой за парапетом набережной. Из-за рева танковых дизелей не было слышно ружейной пальбы, лишь как в немом кино от стволов КПВТ на БТРах отлетал легкий, стремительный дымок. Они ползали перед парадным Белого дома, словно детские управляемые игрушки.
А болельщики вконец осмелели и снова заполняли пространство между танками. Какой-то старик с возмущенным белым лицом лез к броне, что-то говорил Кириллу, указывая длинным, как штык, пальцем в сторону парламента.
– Что тебе? – крикнул Кирилл.
Старик неуклюже полез на броню, скользя грязными ботинками по защитным коробкам гусениц.
– Молодец, говорю, солдат! – заорал он. – Смотри, я за тобой наблюдаю!
– Пошел отсюда! – рявкнул Кирилл и отвернулся.
Старик же забежал с другой стороны, видимо не расслышал Кирилла, потянулся костлявыми руками к поручням.
– Это ты в киоск угодил! Я видел!
– Что тебе надо?! – свесившись к нему, спросил Кирилл.
– Да ты не расстраивайся, солдат! Они много наворовали, так новый построят! Давай, пали!
Кирилл швырнул в него окурком и захлопнул люк. И все сразу исчезло, будто одним щелчком замка он погрузил себя в иной мир, из которого можно было смотреть на тот, шумящий, лишь через сетку прицела. Он проверил расположение снарядов в кассете, чтобы больше не ошибиться, потом покрутил орудийную наводку, пошарил стволом пространство. В прицеле, словно на экране телевизора, побежали в одном потоке болельщики, омоновские панцирные динозавры и черепахи, БТРы, люди с железными прутьями, пятнистые, похожие на космонавтов или пришельцев спецназовцы, и снова люди, БТРы, омоновцы…
– Триста пятнадцатый, чего вертишься? – засвиристел командир.
– Наблюдаю цели, – откликнулся Кирилл.
– Жди команды! Отставить самодеятельность!
– Есть!..
Кирилл не знал командира в лицо – старый ли, молодой, в каком звании, в какой должности в мирное время. Он слышал лишь его специфический дребезжащий голос и повиновался ему: приказано было не задавать лишних вопросов. И он бы не спутал этот голос ни с каким другим, таким же металлически жужжащим и искаженным радиосвязью. Что-то в нем было такое, что заставляло слушать его, покоряться его воле и ждать, нацелив слух только на него. Потеряв этот голос в эфире, он бы ослеп и оглох в тот же час, ибо командир, находясь неизвестно где, был всевидящим и всемогущим, если немедленно отзывался даже на небольшой поворот танковой башни…
Прошло около получаса, прежде чем Кирилл снова услышал позывной:
– Еще раз тринадцатый этаж… Четвертое окно вправо от дыма… Фугасным… Огонь!
Кирилл отсчитал окна, включил заряжающий механизм – железные руки достали снаряд, палец замер на гашетке под резиновым колпачком. Великолепной современной машине требовались лишь человеческий глаз – самый точный в мире «инструмент» и этот всемогущий палец…
Танк дернулся от выстрела, подпрыгнул, однако точная механика поставила орудийный ствол в луч выбранной цели.
– Хорошо, триста пятнадцатый… Обслужим лестничные марши… третий этаж… восьмое окно слева… кумулятивным… Огонь!
Словно на тренажере Кирилл выполнил упражнение, гашетка мягко утонула под пальцем. Сиденье тряхнуло, мотнулась голова, и на миг он потерял цель. Однако вновь припав к окулярам, он увидел, что стекла в окне нет, свисает лишь кусок жалюзей и еще качается, словно тронутый ветром.
– В десятку! – проверещал голос. – Слушай внимательно, триста пятнадцатый… Шестой этаж, левое крыло… фугасным… Промахнешься, знаешь куда попадешь?
– Никак нет, – откликнулся Кирилл: командир уже разговаривал по-товарищески…
– В станцию метро… Готов?
– Так точно!
– Проверь еще раз!
Кирилл проверил наводку и вдруг ощутил неприятное дрожание рук, набежала слеза. Он смахнул ее, закусил губу.
– Готов, триста пятнадцатый?
– Готов…
– Огонь!
Он зажмурился и надавил гашетку. Он не почувствовал даже рывка машины назад – ждал результата. Башня наполнилась пороховым дымом – отказала вытяжная вентиляция.
А результата не было! Шлемофон молчал… Он побежал пальцами по проводу шлемофона – разомкнулась фишка! Соединил и услышал обрывок сказанной командиром фразы:
– …отдыхай, триста пятнадцатый!
Кирилл откинул люк, высунулся – из башни потянулся дым. И увидел, что болельщики, стоя вокруг, смотрят на него испуганно-восхищенно и аплодируют! А тот старик показывает пальцем и опять кричит ему. Белая кепка съехала набок, красный шарф выбился из-под пальто, а на губах уже вскипает пена. Ему вторила женщина с биноклем на шее и тоже тыкала пальцем в сторону «стакана» Белого дома. Из толпы вдруг вырвался парень в камуфляже, ловко вскочил на броню.
– А ну, салага, кыш! – крикнул он и дернул Кирилла за комбинезон. – Я тебе покажу, как надо стрелять!
Кирилл молча отпихнул его, однако парень схватил за руку, рванул на себя:
– Ну, выскочил! Живо! Я афганец, понял?
В локтевом суставе хрустнуло. Кирилл выхватил пистолет и стал бить стволом по его рукам. Парень чуть не опрокинулся с брони, глаза налились кровью. Он намеревался сделать новый бросок к башне, однако толпу прорезал ОМОН со щитами. Афганца сдернули на землю и словно резиновую куклу стали утюжить дубинками. Он вертелся под ними, что-то орал и совершенно не боялся ударов, даже не уклонялся от них и не вздрагивал. По лицу его уже текла кровь, а он все показывал на танк Кирилла и что-то говорил как безумный.
– Внимание командирам экипажей! – забился в ушах сверчок. – При приближении посторонних лиц к машинам открывать огонь на поражение! Механикам-водителям закрыть люки! Возможны попытки нападения и захвата машин!
ОМОН отрезал болельщиков от танков, отогнал на тротуар.
К четырнадцати часам у Кирилла кончился боезапас.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49