Через несколько минут она появилась уже в платье, в вырезе которого посверкивал крестик, и, не взглянув на Кирилла, пошла к выходу. Он поспешил за ней и у двери окликнул:
– Аннушка? Аннушка!
– Подслушал? – спросила она уже на улице. – Танкист – длинное ухо!
– Аннушка, – он попытался взять ее руку. Она отстранилась, помахала ему:
– Поразвлекались, и довольно! Прощайте, прекрасный незнакомец. Дальше нам не по пути!
И пошла спокойно, без оглядки. У Кирилла сердце оборвалось – не удержать! Однако догнал, забормотал сбивчиво и глупо:
– Прости меня… Я отвлекся там, на кладбище… Больше не повторится! Я там нашел могилы своих предков…
– Зов предков – это прекрасно, – холодно, на ходу бросила она. – Но ты меня оставил одну, сбежал, бросил. А условие было… – Аннушка вдруг замедлила шаг. – Погоди… Где ты там нашел своих предков? Возле могилы Варвары Николаевны?
– Ну да! – обрадованный ее интересом, воскликнул он. – Там их навалом! Такое ощущение – целое кладбище камней и могил с моей фамилией! Я же первый раз в этом городе! Представления не имел…
Аннушка остановилась, спросила испуганным, натянутым голосом:
– Как… твоя фамилия?
– Ерашов, – засмеялся он. – Ты что, напугалась?
– Ты – Ерашов?!
– Кирилл Ерашов! – представился он. – Честь имею!
– Боже мой, – слабо вымолвила она. – Неужели это судьба… Что же будет?
– Я вчера еще понял – судьба! – заявил он. – Идем в загс!
Она словно не услышала, захваченная своими внезапными мыслями.
– Ты понимаешь… Она – твоя родственница!
– Кто – она?
– Ерашова Варвара Николаевна… На которую я похожа… – Она прислонилась лбом к его груди, но подняла глаза. – Ты правда Ерашов? Ты не врешь?.. Впрочем, знаю, не врешь. Мне только не верится…
Мимо них прошел тот самый молодой священник, но уже без всяких духовных отличий – обыкновенный парень с бородой, похожий на ученого. Он узнал Аннушку и обернулся. И потом шел до пешеходного моста и все оборачивался, словно звал за собой…
Над рекою же, над крышами домов, над всем городом от горизонта до горизонта поднимался густой ветреный мрак, несомый грозовой тучей.

5

Молнии и зарницы от них уже не гасли на небе, и яркие сполохи пробивали лиственную завесу, освещая землю под кронами зеленым, рдеющим огнем. Гром нескончаемо гудел над головой, словно по небосклону катился и катился гигантский жестяной куб. Все живое замерло, спряталось, и жеребчик, больше не надеясь на спасительную защиту хозяина, стал под дуб и прильнул к нему, вздрагивая телом.
Аристарх Павлович пел, пока слышал свой голос. И когда умолк, неожиданно увидел подполковника Ерашова, стоящего под деревом. Алексей Владимирович был одет в легкую летнюю форму, а в руке его был небольшой «тревожный» чемодан.
– Алексей Владимирович! – нараспев произнес Аристарх Павлович. – Тиимать!
Пожал ему руку и, не сдержавшись, обнял, похлопал по спине. Но ничего больше сказать не смог.
– Хорошо ты пел, Аристарх Павлович, – улыбался половиной лица Алексей. – Стоял, слушал… Мороз по коже… Чей конек-то? Красавец!.. Неужели коня завел?
– Ага! Ага, тиимать! – засмеялся Аристарх Павлович.
– Не пора ли разворот и на базу?! – крикнул он, указывая в небо. – Сейчас накроет!
Они вышли на аллею и скорым шагом, с оглядкой, заспешили к дому. Жеребчик пошел нехотя – то ли боялся открытых мест, то ли смущал его незнакомый человек. Перед домом они побежали, но ветром сорвало пилотку у Алексея, и пока он догонял ее, на землю обвалился ливень и за десять секунд промочил насквозь.
– Теперь все равно! – опять засмеялся он – вторая половина лица, обожженная и стянутая, оставалась без всякого выражения. Аристарх Павлович увлек его за собой на парадное крыльцо и достал спрятанные ключи.
– Погоди… Почему сюда-то? – опешил Алексей. – Ты же на втором живешь…
Аристарх Павлович замотал головой и открыл замки, впустил гостя. Тот недоуменно огляделся, похоже, признал мебель, поскольку жил у Аристарха Павловича, когда занимался обменом квартиры.
– Неужели поменялся с этим?
– Ага! – радостно сказал Аристарх Павлович.
– Ага-то ага… – вздохнул Алексей. – Да напрасно. Обманул он тебя! Неужели без доплаты?.. Погоди, а что ты так молчишь странно? Что случилось?
Аристарх Павлович содрал прилипшую майку, помаячил Алексею, чтобы переодевался, и стал писать. Коротко, в нескольких словах, изложил, что потерял речь и теперь может лишь петь.
– Так пой! – обрадовался старший Ерашов. – Это же прекрасно, когда человек не говорит, а поет…
Он смеялся и радовался, однако Аристарх Павлович заметил, что приехал Ерашов, чем-то глубоко озабоченный, и лишь встреча, гроза и ливень отвлекли его, как бы размочили ссохшуюся корку, но внутри оставался крепкий сухарь гнетущей заботы.
– Да нет худа без добра, – переодеваясь, заметил Алексей. – Мы ведь с тобой через стенку станем жить! Кажется, и дверь была…
Аристарх Павлович довольно распахнул дверь внутри кухни, соединяющую квартиры. И в тот же миг вспомнил о кладе, и ему нестерпимо захотелось достать его, вывалить перед старшим Ерашовым, однако сдержала внутренняя обеспокоенность гостя. Такие вещи надо делать, когда на душе покой, когда неторопливая беседа либо, напротив, настоящая радость. Удивлять тоже нужно уметь…
Алексей прикрыл дверь и, стараясь не шуметь, вернулся к камину.
– Потом объявлюсь… Скажи мне, Кирилл приехал?
Аристарх Павлович потянулся за карандашом, но старший Ерашов приказал:
– Пой! И не стесняйся! Пусть привыкают.
– Приехал! – пропел стыдливо Аристарх Павлович. – Да в город убежал… А ты один? И где твое семейство? Ребята где?..
– Пока один, – вымолвил он и не сумел скрыть тревоги. – И то всего на одну ночь. Завтра утром назад. Я в Москву прилетал… по делам, в командировку. Ну вот и завернул…
– Когда ж совсем? – спел Аристарх Павлович и взялся растапливать камин: летом в доме, особенно в дождь, было холодно.
– А скоро, Аристарх Павлович, скоро, – со вздохом сказал Алексей и придвинулся к камину. – Как хорошо, камин, тепло… Скоро! Устал летать, устал воевать. Домой хочу.
– А с кем воюешь нынче?
– С кем?.. – Алексей задумался и чему-то усмехнулся без радости. – По правде сказать, и не знаю с кем… То ли со своими, то ли сам с собой… Кирилл-то надолго ушел?
Аристарх Павлович снова потянулся к бумаге: он не привык еще петь в разговоре. Было трудно начать первое слово, ибо приходилось сначала мысленно пропеть его, потом потянуть горлом звук и как бы вплести в него речь. Лучше было петь песни или еще легче – подпевать…
– Да пой! Пой, Аристарх Павлович! Петь – это же награда!
– Вернется скоро, – Аристарху Павловичу хотелось скрыть правду, чтобы не расстраивать гостя. – Понравился он мне, хороший парень…
– Два года не виделись, – сказал Алексей. – Последний раз курсантом. И вот поди же ты – лейтенант! Самое лучшее время!.. Как Полина Михайловна? Жене письма пишет каждую неделю…
– Меня за чуб таскала, – Аристарх Павлович засмеялся. – Суровая сейчас, какой была – не вспомнить…
Алексей достал из чемодана бутылку водки, поставил на стол.
– Давай за встречу, Аристарх Павлович!.. Заодно и погреемся.
У Аристарха Павловича екнуло сердце. Он покосился на кухню: ну, скажут соседки, ты нам мужиков всех поспоил!.. Но делать нечего, не скажешь ведь, что позавчера они тут с младшим Ерашовым гусарили… Он принес посуду, нашел кое-какую закуску и включил самовар. Алексей повернулся к камину боком – дрова уже разгорелись – и ссутулился, уронил руки между колен. Он переоделся в выцветшую старенькую гимнастерку, которые носил вместо халатов, пижам и прочих домашних вещей, и напоминал теперь усталого, измордованного войной бойца, которых Аристарх Павлович так много видел после Отечественной. И даже рыжеватые, пышные усы его напоминали фронтовые – эдакую солдатскую гордость.
Они выпили – вроде бы и слова какие-то говорили бодрые, и чокались со звоном хрусталя, да и водка была хорошего разлива, но как-то невесело. Аристарха Павловича томила мысль о Кирилле – куда исчез, где бродит? Алексей же вообще погрустнел и теперь сидел, озирая пространство комнаты.
– Да… Знаешь, Аристарх Павлович, где мы с тобой сидим? Знаешь, наверное… В парадной зале… Ведь здесь балы устраивали, принимали гостей, танцевали… Эх, сколько с того времени перегородок выстроено! Среди них теперь и капитальных стен не найдешь.
Трудно было сказать, о чем он в самом деле тоскует – о перестроенном, запущенном доме либо о том, что скрывает от посторонних глаз и таит в себе, как военную тайну. В прошлый его приезд он был совсем не такой, вина не пил, а веселился и голосом гремел командирским:
– Приеду сюда – все восстановлю! А начну с парадного. Обязательно ротонду! И веранды по обе стороны! У меня все чертежи есть. Хочу, чтобы дом стоял и смеялся!
– Вообще ты молодец, Аристарх Павлович! – вдруг похвалил он. – Не следует нам сдавать парадных зал врагу. Хорошо, что ты теперь здесь. Ты не стесняйся только, пой. Акустика здесь отличная.
Он налил водки, поднял бокал, однако сказал не сразу, а словно вдруг ощутил резкую боль, и помедлил, переждал ее.
– Давай выпьем за наш дом. Чтобы не строили в нем новых перегородок, не делили на клетушки… На барские комнаты и людские, на этажи и подвалы… За дом!
Ему вроде бы стало получше, и обожженная половина лица слегка разгладилась, размягчела стянутая кожа.
– Мне неловко просить тебя, Аристарх Павлович… Я тебя в парке послушал – так глубоко зацепило… Спой романс! Порадуй душу!
Аристарх Павлович был готов петь для него сколько угодно и с радостью, но он в тот же миг подумал, что на песню сюда немедленно заглянет Надежда Александровна и спросит, где Кирилл. А еще увидит старшего Ерашова, который почему-то домой не идет, а загулял у соседа… Но и отказать Алексею Владимировичу он уже не мог: если там, в парке, под грохотом грозы его зацепило, то как его сейчас не подивить, как не порадовать ему душу, отягощенную неведомой нуждой?
И пусть сбегаются все сюда, пусть раскрываются все тайны…
– Гори, гори, моя звезда, звезда любви, приветная! Ты у меня одна заветная, другой не будет никогда!
В самом деле, на пение немедленно явилась Надежда Александровна, и, как женщина простая, она не скрыла изумления при виде старшего Ерашова, однако и прервать песню не посмела – стояла и слушала, и душа ее тоже отзывалась…
– Твоих лучей небесной силою вся жизнь моя озарена. Умру ли я, ты над могилою гори, сияй, моя звезда!
Старший Ерашов помолчал, затем потряс головой и вдруг крепко обнял Аристарха Павловича, почти сломленного последними словами романса, ибо пока пел он – любовался каждым! И кажется, не пел эти слова, а всего лишь отдавал им – прекрасным! – голосовую дань. И будто сам, повинуясь небесной силе, лег в могилу и видел оттуда сияющую звезду над собой…
Алексей в том же порыве обнял и Надежду Александровну, и та, расчувствовавшись, мгновенно заплакала и ничего не спросила.
– Я скоро вернусь, – сказал Алексей. – Пойду сдаваться Полине Михайловне…
И приобняв Надежду Александровну, ушел в свою квартиру. Аристарху же Павловичу, и так опечаленному пением, стало одиноко. Он вспомнил про жеребчика, оставленного под ливнем, и засуетился, отыскивая дождевик. Потом махнул рукой и как был в тренировочном костюме и тапочках так и вылетел на улицу. Ливень чуть поослаб, однако прямо по траве к озеру катила лавина пузырящейся воды. Жеребчик спокойно стоял под навесом парадного и, обмахиваясь хвостом, разбрызгивал воду. Аристарх Павлович размотал повод, окрученный на шее, и потянул Ага к сараю. Тот двинулся и вовсе не хотел бежать, хотя Аристарх Павлович понукал его и дергал за узду. Заперев жеребчика, Аристарх Павлович устремился назад и тут увидел двух женщин в целлофановых мешках, надетых на головы. Они бежали от теплицы и махали ему руками. Под навесом парадного Аристарх Павлович подождал их, стряхивая с себя воду, и неожиданно узнал бегущих! Одна из них была Валентина Ильинишна, другая – Наталья Ивановна, женщина предпенсионного возраста. Они влетели на крыльцо и содрали с себя мешки: обе мокрые насквозь, озябшие, босые.
– Аристарх Павлович, миленький! – взмолилась Валентина Ильинишна. – Пусти погреться! Видим, у тебя дым из трубы идет!
Аристарх Павлович с удовольствием распахнул перед ними дверь. Женщины в доме вдруг застеснялись, затоптались у порога, и он подтолкнул их к огню, а сам открыл шкаф, где хранились вещи покойной жены, и наугад вынул два платья – одно летнее, легкое, другое совсем мало ношенное, вечернее, из тяжелой бордовой ткани. Женщины ушли в ванную переодеваться, Аристарх же Павлович вынес давно кипевший самовар и стал выставлять на стол посуду: ах, если бы еще Кирилл благополучно вернулся, и был бы день сплошных радостей!
– Ой, как хорошо! – Валентина Ильинишна появилась из ванной в вечернем платье, лишь чуть ей большеватом. – Спаситель ты наш, Аристарх Павлович…
Аристарх Павлович никогда не видел ее в платье, разве что в своих фантазиях-встречах. И оказалось, что эти фантазии были реальностью: она совершенно преобразилась, стала мягкой и женственной, и какой-то вместе с этим беззащитной. Она теперь расчесывала волосы и сушила их у камина.
– Мы, наверное, не ко времени, – застеснялась Наталья Ивановна. – Ты уж прости нас, Аристарх Павлович. Погреться больше негде, а крыша в теплице – решето! Говорим, говорим начальству…
– У тебя что, гости, Аристарх Павлович? – спросила Валентина Ильинишна, показывая на стол. – Или просто так, в одиночку?
Она опять говорила с каким-то намеком, или уж ему чудились эти ревностные нотки в ее голосе, поскольку он хотел их слышать?
– Ага! – засмеялся Аристарх Павлович.
– В одиночку, да? А почему тогда два бокала? – хитровато прищурилась она, чем вообще смутила Аристарха Павловича.
В это время появился старший Ерашов и немного подпортил разговор, потому что женщины, поздоровавшись, не сводили с него глаз, особенно Наталья Ивановна. На Алексея все так смотрели в первые минуты: изуродованная половина лица притягивала взгляды и внимание.
– Вот у нас уже и компания! – Старший Ерашов вышел заметно повеселевший, и Аристарх Павлович напрягся: неужели бабушка Полина не сказала, что Кирилл дома не ночевал?
Хотя женщины и засопротивлялись, однако Аристарх Павлович достал еще два бокала, и Алексей разлил водку.
– Ничего, для сугрева, – сказал он. – Где же вы так накупались?
– Не успели добежать, – предупредительно объяснила Наталья Ивановна. – В одну минуту до нитки… А в теплице каплет, и согреться негде.
– Странно, – вдруг задумавшись, проронил старший Ерашов. – В Москву прилетел – точно такая же гроза и ливень… Сюда приезжаю – опять. Это я вам грозу привез!.. Ну что, дорогие мои? Сядем потеснее у огня, согреемся и будем жить. Будем жить!
Женщины выпили для порядка, но от тепла и неожиданного избавления вдохновились, расслабились.
– Не думали не гадали к столу попасть, – заулыбалась Наталья Ивановна. – Думали: как в автобусе поедем? Все же поприлипло…
– Вот так всю жизнь, – подытожил Алексей. – Не знаешь, куда идешь, что тебя ждет… Самое главное, знать, зачем идешь. – Он спохватился. – Ну, ладно! Аристарх Павлович! Давай еще, а?
Он хотел спросить, знает ли, что Кирилл не пришел ночевать, и уже взял карандаш, но старший Ерашов отобрал его и бросил в камин.
– Давай, Аристарх Павлович! Знаешь какую? «Ямщик, не гони лошадей».
– Ага, – сказал Аристарх Павлович. Женщины недоуменно переглядывались. Аристарх Павлович потянул звук, больше для того, чтобы сладить с волнением, и запел:
– Как грустно, туманно кругом, тосклив, безотраден мой путь. А прошлое кажется сном, томит наболевшую грудь!
И ему стало хорошо, оттого что глаза Валентины Ильинишны широко распахнулись и рот приоткрылся. В груди его, вместе с радостью пения, заклокотала другая радость – подивил! Подивил ее! Пусть не в лесу, пусть не в белой рубахе, но ведь и так застыла, пораженная! И потому он припев начал тихо, сдерживая мощную пружину голоса, чтобы распрямить ее, выбросить к концу. И это сдерживание было угадано ею, и она замерла в предчувствии этого броска.
– Ямщик, не гони лошадей. Мне некуда больше спешить. Мне некого больше любить. Ямщик, не гони лошадей!
Когда Аристарх Павлович допел до конца, Валентина Ильинишна уже попривыкла, что голос этот исходит из его молчаливых уст и что это его язык произносит слова; она уже слушала песню и жила ею.
– Надо же, надо же… – проронила Наталья Ивановна и осеклась.
– А теперь давай что хочешь, – подперев голову руками, сказал старший Ерашов. – Хорошо как, Господи…
И Аристарх Павлович запел то, что очень хотел спеть для Валентины Ильинишны, ибо слова были словно написаны для них двоих.
Он, по сути, признавался ей в любви…
– День и ночь роняет сердце ласку, день и ночь кружится голова.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49