– отозвалась Мэгги и, зевнув, засмеялась. – Правда, я чувствую себя замечательно. А после кормления буду чувствовать себя еще замечательнее. Меня просто распирает от молока!
– Ничуть этим не удивлен, – заметил Джайлс, вручая ей дочь. – Ты проспала четырнадцать часов.
– Четырнадцать часов!.. – мечтательно повторила Мэгги, расстегивая ночную рубашку. – Я уже забыла, когда в последний раз спала больше тридцати минут подряд. – Она покачала головой. – Странно только, что за все это время я ни разу не проснулась!
– Я решил тебя изолировать, – усмехнулся Джайлс. – Выключил все телефоны и пошел с Люсией гулять. Мы вернулись всего несколько минут назад.
– Ты гулял с Люсией? – удивилась Мэгги, потом посмотрела на маленькое личико дочери и улыбнулась: – Скажи, разве она не красавица?
– Роскошная женщина, – серьезно подтвердил Джайлс. – Вся в маму.
Он сел рядом на кровать и молча смотрел, как Мэгги кормит ребенка. Через несколько минут она подняла голову.
– А как ты? Тебе удалось поспать?
– Если это можно назвать сном… – Джайлс криво улыбнулся. – По-моему, Люсии не очень нравится ее кроватка. Скажи, она вела себя так каждую ночь?
– Почти каждую, – призналась Мэгги, немного помолчав.
– Не понимаю, почему ты ничего мне не сказала. – Джайлс пожал плечами, потом пригладил взъерошенные волосы на затылке. – Мы могли бы нанять няню, на худой конец моя мама могла бы помочь…
– Я знаю. – Мэгги закусила губу и посмотрела за окно, на голубое безоблачное небо. – Наверное, это просто самолюбие… Я просто не могла признаться, как мне трудно: ведь ты думал, что я прекрасно справляюсь со своими материнскими обязанностями. Ты гордился Люсией и мной, и мне не хотелось тебя разочаровывать. Если бы я рассказала тебе, какой это на самом деле кошмар…
– Тогда, может быть, черт с ним, с ребенком? Давай отдадим его обратно, – пошутил Джайлс, и Мэгги засмеялась.
– Спасибо, что дал мне отдохнуть, – сказала она.
– Только не благодари меня, пожалуйста! – воскликнул Джайлс. – Ведь это и моя дочь тоже, и я имею полное право проклинать ее на чем свет стоит, когда она будит меня в три часа утра.
– Этот дурацкий ребенок!.. – сказала Мэгги, улыбаясь Люсии.
– Этот дурацкий ребенок, – повторил Джайлс. – И его глупенькая, глупенькая мама… – Он покачал головой. – Это же надо – наврать патронажной сестре, будто Люсия спит, как сурок! Ведь за это тебя могли посадить в тюрьму!
– Вот бы я выспалась! – пошутила Мэгги. – К тому же это не была ложь в полном смысле слова. Я хочу сказать – не корыстная ложь…
– Просто хорошее паблисити, – кивнул Джайлс.
– Точно. – Мэгги иронически улыбнулась. – «…Как заявила в интервью нашему корреспонденту миссис Дрейкфорд, недавно признанная Лучшей Матерью Года, нет ничего легче, чем растить ребенка. Она подтвердила, что мисс Люсия – сущий ангел, с которым никогда не возникает проблем…» – Мэгги посмотрела на дочь, которая сосредоточенно сосала, потом перевела взгляд на Джайлса. – Мне казалось, все ждут, что я стану такой, как твоя мать, и изо всех сил пыталась этим ожиданиям соответствовать. Но сейчас я понимаю – у нас с ней нет ничего общего.
– Моя мама – настоящий генерал в юбке, ей бы армией командовать, – сказал Джайлс и, комично выпучив глаза, взял под козырек: – «Есть, сэр! Так точно, сэр! Будет исполнено, сэр!..» На днях она провела со мной подробный инструктаж по поводу моих обязанностей мужа и отца. Ты не поверишь, но в ее списке было тысяч десять пунктов, не меньше! Знаешь, когда мы разговаривали, я снова почувствовал себя десятилетним мальчишкой, которого нашлепают, если он порвет штанишки или испачкает курточку. И не имеет значения, что на этот раз речь шла о вещах более серьезных и что я давно вырос. Мама почти открытым текстом сказала, что выпорет меня, если я буду манкировать своими отцовскими обязанностями. Она умеет нагнать страху, если захочет!
– Понятно, – усмехнулась Мэгги. – Что ж, в данном случае я не имею ничего против.
– Ага! – Джайлс принял глубокомысленный вид. – Кажется, тут зреет заговор! Ну что ж, я вынужден уступить грубой силе. Не угодно ли, мадам, завтрак в постель?
– Мадам очень угодно завтрак в постель! – рассмеялась Мэгги.
– А как насчет юной мадемуазель? Забрать ее или оставить?
– Мадемуазель можете оставить, – ответила Мэгги и осторожно погладила Люсию по голове. – Мне кажется, она еще не наелась.
Когда Джайлс ушел, Мэгги снова удобно откинулась на подушки и стала смотреть в окно на сад и зеленеющие поля. Издалека не видно было ни ухабов, ни луж, оставшихся после недавнего дождя, ни зарослей ежевики и шиповника. Яркое солнце светило с небес, над полями повевал теплый ветерок, шевеливший первые листочки, а в живой изгороди шныряла шустрая пеночка. Картина была почти идиллическая, и Мэгги припомнила – что-то в этом роде она воображала, когда думала о том, как подруги приедут к ней на пикник.
– А ты что скажешь? – негромко спросила она у Люсии. – Тебе нравится тихая и уединенная сельская жизнь? Тебе нравятся овечки и коровки («И навоз», – добавила она мысленно), или ты предпочитаешь блестящие авто и шикарные магазины? Выбирай.
Несколько мгновений Люсия внимательно смотрела на нее. Потом широко зевнула.
– Совершенно с тобой согласна, – кивнула Мэгги. – Здесь, пожалуй, можно спятить со скуки. Да здравствует Лондон, и нечего тут гадать!
– Вуаля!.. – В дверях снова появился Джайлс. В руках он держал поднос, на котором стоял стакан апельсинового сока, кофейник с горячим кофе, блюдо еще теплых круассанов и банка абрикосового джема «Бон маман». Несколько секунд Джайлс смотрел на Мэгги, потом поставил поднос на журнальный столик рядом с кроватью.
– Ты прекрасна, – сказал он серьезно.
– Ты считаешь? – Мэгги вдруг почувствовала, что краснеет.
– Да. – Джайлс взял у нее Люси и осторожно положил на ковер. Сам он опустился на кровать рядом с Мэгги и погладил ее сначала по голове, потом по плечам и, наконец, по груди. – Как тебе кажется, – спросил он, тоже краснея, как школьник, – найдется в этой постели местечко и для меня?
Мэгги смотрела на него и чувствовала, как отдохнувшее тело отзывается на его прикосновения.
– Не исключено, – задумчиво ответила она и улыбнулась.
Джайлс наклонился и поцеловал ее. Мэгги блаженно зажмурилась и обвила руками его плечи, целиком отдавшись наслаждению. Когда его губы нашли мочку ее уха, она даже негромко застонала от удовольствия.
– Мы могли бы завести еще и мальчика, – шепнул Джайлс. – Это было бы мило, не правда ли?
– Что-о? – Мэгги оцепенела от ужаса. – Никогда! Ни за что!
– Я пошутил, – быстро сказал Джайлс. – Это просто шутка, понимаешь?
Мэгги слегка отстранилась, чтобы поглядеть ему в глаза.
– Ну уж нет! – возразила она, чувствуя, как колотится в груди сердце. – Не нужно мне таких шуток. Это… это даже не смешно! Это… Это… – Она вдруг хихикнула. Какой ты испорченный, гадкий… Развратник, вот ты кто!
– Я знаю, – кивнул Джайлс и ткнулся носом в ее теплую шею. – Но ведь это не такой уж большой недостаток, правда?..
Автомобиль Эда был очень красивого темно-синего цвета, да к тому же с откидным верхом. Когда мягкая крыша салона вдруг поползла назад, Кендис даже ахнула от испуга и восхищения.
– Я и не знала, что у тебя такая шикарная машина! – проговорила она. – А какая это марка?
– «БМВ», – ответил Эд.
– Ух ты! А почему я никогда ее не видела?
– Я не так уж много езжу. Кендис слегка нахмурилась:
– Тогда зачем тебе такая шикарная тачка, если ты никуда не ездишь?
– Да хватит, тебе, Кен! – Эд обезоруживающе улыбнулся. – У девочек свои игрушки, у мальчиков – свои.
Кендис невольно рассмеялась и села на переднее сиденье, сразу почувствовав себя красивой, привлекательной, интересной. Эд тронул машину, и волосы Кендис заплескались по ветру, а теплый воздух принялся ласкать щеки, на которых еще сохранились кое-где красные пятна и припухлости. Солнце сверкало на блестящих хромированных деталях кузова, и настроение у Кендис разом поднялось пунктов на десять.
Когда они остановились на красный сигнал светофора, Кендис заметила молодую женщину примерно своего возраста, которая не спеша переходила улицу. На лице ее играла улыбка, она была хорошо одета и, похоже, возвращалась с обеда в офис – к любимой, хорошо оплачиваемой работе, к коллегам и благосклонному начальству, к безопасному, гарантированному будущему. Глядя на нее, Кендис подумала, что только сегодня утром она была такой же, как эта девушка, – счастливой, всем довольной, доверчивой, глуповатой, не подозревающей, что ждет ее в ближайшие часы. А потом все изменилось, и она потеряла все, что было ей так дорого, что она привыкла считать своим. Даже в самом кошмарном сне Кендис не могло привидеться, что кто-то отнимет у нее работу в редакции.
– Наверное, теперь я уже никогда не буду прежней, – вздохнув, сказала она Эду, хотя на самом деле Кендис очень не хотелось так думать.
Эд повернулся и посмотрел на нее неожиданно серьезно.
– Что ты имеешь в виду? – спросил он.
– Никогда больше не буду никому доверять! – выпалила Кендис. – Я вела себя как глупая, легковерная дурочка.
– А разве бывают умные дурочки? – удивился Эд. – И это говорит журналист с именем! Ах, Кендис, Кендис…
– Я хотела сказать… – Кендис положила локоть на дверцу и тряхнула головой. – В общем, не придирайся к словам. Для меня это была самая настоящая катастрофа, крушение всего, во что я…
– Не надо, – попросил Эд, и Кендис повернулась к нему.
– Что – не надо? Не надо жалеть себя – ты это хочешь сказать?
Эд пожал плечами:
– Не надо себя терзать. Ты буквально раздираешь себя на кусочки, а зря. То, что ты сделала для Хизер, было по-настоящему благородно и… щедро. И если бы Хизер оказалась другим человеком, все могло кончиться иначе.
– Пожалуй, – согласилась Кендис после небольшой паузы.
– И ты не виновата, – продолжал Эд, воодушевляясь, – что она оказалась такой стервой. Откуда тебе было знать? Ведь у нее на шее не висела табличка «Осторожно, кусается»!
– Так-то оно так, – покачала головой Кендис. – Но и я могла быть поосмотрительнее. А я вела себя как самая настоящая идеалистка.
– Конечно, ты идеалистка, – согласился Эд. – Именно это и делает тебя такой… такой…
Он не договорил, оба отчего-то смутились и довольно долго молчали. Кендис поймала в зеркальце его взгляд и вдруг подумала, что у Эда – очень умные и красивые глаза. «Быть может, – великодушно подумала она, – он вовсе не такое ничтожество, каким я его всегда считала».
Позади них загудел клаксон. Все так же молча Эд включил передачу и тронул машину с места, а Кендис откинулась на спинку сиденья и закрыла глаза, прислушиваясь к стуку собственного сердца.
Когда она снова открыла глаза, они уже мчались по шоссе. На небе появились облака, а ветер стал таким сильным, что разговаривать было практически невозможно. Выпрямившись на сиденье, Кендис огляделась. Вдоль шоссе тянулись зеленые поля и пастбища, на которых паслись овцы, а упругий ветер нес знакомые и приятные запахи влажной земли и трав. «Интересно, сколько нам еще ехать?» – подумала Кендис, вытягивая затекшие ноги.
Словно прочтя ее мысли, Эд включил сигнал поворота и свернул с шоссе на примыкающую к нему асфальтированную дорогу.
– Уже скоро? – прокричала Кендис.
В ответ Эд кивнул, но ничего больше не прибавил, и Кендис снова стала смотреть по сторонам. Они ехали через какой-то поселок, и она гадала, который из коттеджей принадлежал когда-то тетке Эда. Может, вон тот, с красной черепичной крышей? Или тот, облезлый, сплошь заплетенный разросшимся плющом? Эд ничего не рассказывал ей о доме, и Кендис даже не знала, большой он или маленький, старый или, наоборот, недавно построенный. Между тем поселок остался позади, и Эд неожиданно свернул с асфальта на узкую грунтовую дорогу, которая убегала куда-то под сень раскидистых грабов. Примерно мили полторы они ехали с черепашьей скоростью, подпрыгивая на каждом ухабе, пока не миновали ржавые железные ворота. За ними началась посыпанная гравием дорожка, которая шла чуть-чуть под уклон. Ярдов через двести машина повернула – и Кендис наконец увидела дом.
Невысокий, крытый соломой коттедж стоял немного боком к подъездной дорожке, словно стесняясь малознакомых людей. Стены его были выкрашены в теплый персиково-желтый цвет, рамы и ставни были темно-синими, почти фиалковыми, а перед деревянным крыльцом в ярко раскрашенных глиняных горшках росли крупные турецкие гвоздики.
– Какая красота! – вырвалось у Кендис. – Он похож на сказочный домик фей!
– Что-что? – переспросил Эд и, выключив двигатель, огляделся с делано равнодушным видом. – Ах, ты об этом… Разве я не говорил – моя тетка была известной художницей и любила, чтобы вокруг все было ярко, красочно. «Терпеть не могу беленые стены и красную черепицу» – вот как она говорила. Оранжевый, желтый, лимонный – это были ее любимые цвета. – Эд обошел машину и открыл перед Кендис дверцу. – Ну вот, мы и приехали. Проходи в дом – взгляни на него изнутри.
Парадная дверь открывалась в небольшую прихожую, отделанную мореным дубом. С низких стропил свисали букеты сухих цветов.
– Как видишь, он не рассчитан на слишком высоких гостей, – пошутил Эд и посмотрел на Кендис, которая заглядывала в вымощенную каменными плитами кухню. – Ну как, нравится?
– Очень, – честно призналась Кендис. Она вошла в кухню, стены который были выкрашены экстравагантной оранжевой краской, и провела рукой по деревянной столешнице рабочего стола. – Когда ты сказал, что унаследовал от тетки дом, я представляла себе… нечто совсем другое. Более простое, может быть. Стандартное. Заурядное.
– Я жил здесь одно время, – сказал Эд. – Когда мои родители разводились. Помню, я часто сидел у окна в гостиной и играл со своими игрушечными паровозиками. Это было не самое лучшее время в моей жизни. Впрочем, у тетки мне нравилось.
– А сколько тебе тогда было лет? – спросила Кендис.
– Десять. – Эд покачал головой. – Я прожил здесь несколько месяцев, а потом меня отправили в пансион.
Он отвернулся и стал смотреть в окно. Где-то в глубине дома уютно тикали часы, за окном зеленел сад, и было тихо, как может быть только за городом, далеко от шоссе. Через плечо Эда Кендис видела крошечную пичужку, озабоченно выклевывавшую что-то из большого глиняного горшка, разрисованного красными и желтыми цветами.
– Как ты думаешь, сколько за него дадут? – спросил Эд, снова поворачиваясь к ней.
– О нет, не продавай его! – воскликнула Кендис.
– Что же мне, стать фермером и поселиться в этой глуши? – поинтересовался Эд.
– Вовсе не обязательно жить здесь постоянно, – возразила Кендис. – Ты мог бы сохранить его для…
– Для уик-эндов? Представляю: два часа тащиться в пятницу вечером по шоссе, застревая в бесконечных пробках, чтобы потом тупо сидеть перед телевизором и стучать зубами от холода? Нет уж, уволь…
– Как хочешь. Это ведь твой дом.
Кендис посмотрела на висевшую на стене вышивку в деревянной рамке. Красными нитками по серому были вышиты слова: «Любовь в разлуке сильнее». Чуть ниже – тоже в рамке и под стеклом – висел детский рисунок акварелью: три жирных гуся на изумрудно-зеленом лугу. Приглядевшись, Кендис заметила в левом нижнем углу надпись, сделанную взрослым, очевидно, учительским почерком: «Э. Эрмитедж, 4 кл.».
– Ты никогда не говорил мне про… про это, – пробормотала Кендис. – Я не знала, что это было так… так… – Она беспомощно развела руками.
– Ты не спрашивала, – ответил Эд, продолжая смотреть в окно.
– Интересно, что там с моим завтраком, – пробормотала Мэгги, приподнимаясь на локте.
Джайлс лениво потянулся и приоткрыл один глаз.
– Ты хочешь еще и завтрак?
– А ты как думал? Нет, так легко ты не отделаешься! Мэгги села, давая Джайлсу возможность встать с кровати, потом снова откинулась на подушки. Блаженно щурясь, она смотрела, как он натягивает майку и джинсы. Просунув в штанину ногу, Джайлс неожиданно замер.
– Нет, ты только посмотри на это! – воскликнул он. Мэгги снова села на кровати и, проследив за его взглядом, увидела, что Люси преспокойно спит на ковре.
– Что ж, очевидно, мы ей не помешали, – заметила она, усмехнувшись.
– Может быть, она вообще предпочитает спать на полу? Интересно, зачем мы тогда покупали ей такую дорогую кроватку?
Джайлс на цыпочках прокрался к журнальному столику и, взяв с него поднос, протянул Мэгги.
– Прошу, мадам…
– Кофе совсем холодный, – немедленно заявила Мэгги. – Я такой не пью.
– Управляющий приносит свои глубочайшие извинения и заверяет, что подобное больше не повторится. Пожалуйста, попробуйте этот свежайший апельсиновый сок и круассаны от нашего лучшего повара. Еще раз извините, мадам.
– Гм-м… – Мэгги пригубила сок. – Я требую в качестве компенсации ужин на двоих в ресторане.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38
– Ничуть этим не удивлен, – заметил Джайлс, вручая ей дочь. – Ты проспала четырнадцать часов.
– Четырнадцать часов!.. – мечтательно повторила Мэгги, расстегивая ночную рубашку. – Я уже забыла, когда в последний раз спала больше тридцати минут подряд. – Она покачала головой. – Странно только, что за все это время я ни разу не проснулась!
– Я решил тебя изолировать, – усмехнулся Джайлс. – Выключил все телефоны и пошел с Люсией гулять. Мы вернулись всего несколько минут назад.
– Ты гулял с Люсией? – удивилась Мэгги, потом посмотрела на маленькое личико дочери и улыбнулась: – Скажи, разве она не красавица?
– Роскошная женщина, – серьезно подтвердил Джайлс. – Вся в маму.
Он сел рядом на кровать и молча смотрел, как Мэгги кормит ребенка. Через несколько минут она подняла голову.
– А как ты? Тебе удалось поспать?
– Если это можно назвать сном… – Джайлс криво улыбнулся. – По-моему, Люсии не очень нравится ее кроватка. Скажи, она вела себя так каждую ночь?
– Почти каждую, – призналась Мэгги, немного помолчав.
– Не понимаю, почему ты ничего мне не сказала. – Джайлс пожал плечами, потом пригладил взъерошенные волосы на затылке. – Мы могли бы нанять няню, на худой конец моя мама могла бы помочь…
– Я знаю. – Мэгги закусила губу и посмотрела за окно, на голубое безоблачное небо. – Наверное, это просто самолюбие… Я просто не могла признаться, как мне трудно: ведь ты думал, что я прекрасно справляюсь со своими материнскими обязанностями. Ты гордился Люсией и мной, и мне не хотелось тебя разочаровывать. Если бы я рассказала тебе, какой это на самом деле кошмар…
– Тогда, может быть, черт с ним, с ребенком? Давай отдадим его обратно, – пошутил Джайлс, и Мэгги засмеялась.
– Спасибо, что дал мне отдохнуть, – сказала она.
– Только не благодари меня, пожалуйста! – воскликнул Джайлс. – Ведь это и моя дочь тоже, и я имею полное право проклинать ее на чем свет стоит, когда она будит меня в три часа утра.
– Этот дурацкий ребенок!.. – сказала Мэгги, улыбаясь Люсии.
– Этот дурацкий ребенок, – повторил Джайлс. – И его глупенькая, глупенькая мама… – Он покачал головой. – Это же надо – наврать патронажной сестре, будто Люсия спит, как сурок! Ведь за это тебя могли посадить в тюрьму!
– Вот бы я выспалась! – пошутила Мэгги. – К тому же это не была ложь в полном смысле слова. Я хочу сказать – не корыстная ложь…
– Просто хорошее паблисити, – кивнул Джайлс.
– Точно. – Мэгги иронически улыбнулась. – «…Как заявила в интервью нашему корреспонденту миссис Дрейкфорд, недавно признанная Лучшей Матерью Года, нет ничего легче, чем растить ребенка. Она подтвердила, что мисс Люсия – сущий ангел, с которым никогда не возникает проблем…» – Мэгги посмотрела на дочь, которая сосредоточенно сосала, потом перевела взгляд на Джайлса. – Мне казалось, все ждут, что я стану такой, как твоя мать, и изо всех сил пыталась этим ожиданиям соответствовать. Но сейчас я понимаю – у нас с ней нет ничего общего.
– Моя мама – настоящий генерал в юбке, ей бы армией командовать, – сказал Джайлс и, комично выпучив глаза, взял под козырек: – «Есть, сэр! Так точно, сэр! Будет исполнено, сэр!..» На днях она провела со мной подробный инструктаж по поводу моих обязанностей мужа и отца. Ты не поверишь, но в ее списке было тысяч десять пунктов, не меньше! Знаешь, когда мы разговаривали, я снова почувствовал себя десятилетним мальчишкой, которого нашлепают, если он порвет штанишки или испачкает курточку. И не имеет значения, что на этот раз речь шла о вещах более серьезных и что я давно вырос. Мама почти открытым текстом сказала, что выпорет меня, если я буду манкировать своими отцовскими обязанностями. Она умеет нагнать страху, если захочет!
– Понятно, – усмехнулась Мэгги. – Что ж, в данном случае я не имею ничего против.
– Ага! – Джайлс принял глубокомысленный вид. – Кажется, тут зреет заговор! Ну что ж, я вынужден уступить грубой силе. Не угодно ли, мадам, завтрак в постель?
– Мадам очень угодно завтрак в постель! – рассмеялась Мэгги.
– А как насчет юной мадемуазель? Забрать ее или оставить?
– Мадемуазель можете оставить, – ответила Мэгги и осторожно погладила Люсию по голове. – Мне кажется, она еще не наелась.
Когда Джайлс ушел, Мэгги снова удобно откинулась на подушки и стала смотреть в окно на сад и зеленеющие поля. Издалека не видно было ни ухабов, ни луж, оставшихся после недавнего дождя, ни зарослей ежевики и шиповника. Яркое солнце светило с небес, над полями повевал теплый ветерок, шевеливший первые листочки, а в живой изгороди шныряла шустрая пеночка. Картина была почти идиллическая, и Мэгги припомнила – что-то в этом роде она воображала, когда думала о том, как подруги приедут к ней на пикник.
– А ты что скажешь? – негромко спросила она у Люсии. – Тебе нравится тихая и уединенная сельская жизнь? Тебе нравятся овечки и коровки («И навоз», – добавила она мысленно), или ты предпочитаешь блестящие авто и шикарные магазины? Выбирай.
Несколько мгновений Люсия внимательно смотрела на нее. Потом широко зевнула.
– Совершенно с тобой согласна, – кивнула Мэгги. – Здесь, пожалуй, можно спятить со скуки. Да здравствует Лондон, и нечего тут гадать!
– Вуаля!.. – В дверях снова появился Джайлс. В руках он держал поднос, на котором стоял стакан апельсинового сока, кофейник с горячим кофе, блюдо еще теплых круассанов и банка абрикосового джема «Бон маман». Несколько секунд Джайлс смотрел на Мэгги, потом поставил поднос на журнальный столик рядом с кроватью.
– Ты прекрасна, – сказал он серьезно.
– Ты считаешь? – Мэгги вдруг почувствовала, что краснеет.
– Да. – Джайлс взял у нее Люси и осторожно положил на ковер. Сам он опустился на кровать рядом с Мэгги и погладил ее сначала по голове, потом по плечам и, наконец, по груди. – Как тебе кажется, – спросил он, тоже краснея, как школьник, – найдется в этой постели местечко и для меня?
Мэгги смотрела на него и чувствовала, как отдохнувшее тело отзывается на его прикосновения.
– Не исключено, – задумчиво ответила она и улыбнулась.
Джайлс наклонился и поцеловал ее. Мэгги блаженно зажмурилась и обвила руками его плечи, целиком отдавшись наслаждению. Когда его губы нашли мочку ее уха, она даже негромко застонала от удовольствия.
– Мы могли бы завести еще и мальчика, – шепнул Джайлс. – Это было бы мило, не правда ли?
– Что-о? – Мэгги оцепенела от ужаса. – Никогда! Ни за что!
– Я пошутил, – быстро сказал Джайлс. – Это просто шутка, понимаешь?
Мэгги слегка отстранилась, чтобы поглядеть ему в глаза.
– Ну уж нет! – возразила она, чувствуя, как колотится в груди сердце. – Не нужно мне таких шуток. Это… это даже не смешно! Это… Это… – Она вдруг хихикнула. Какой ты испорченный, гадкий… Развратник, вот ты кто!
– Я знаю, – кивнул Джайлс и ткнулся носом в ее теплую шею. – Но ведь это не такой уж большой недостаток, правда?..
Автомобиль Эда был очень красивого темно-синего цвета, да к тому же с откидным верхом. Когда мягкая крыша салона вдруг поползла назад, Кендис даже ахнула от испуга и восхищения.
– Я и не знала, что у тебя такая шикарная машина! – проговорила она. – А какая это марка?
– «БМВ», – ответил Эд.
– Ух ты! А почему я никогда ее не видела?
– Я не так уж много езжу. Кендис слегка нахмурилась:
– Тогда зачем тебе такая шикарная тачка, если ты никуда не ездишь?
– Да хватит, тебе, Кен! – Эд обезоруживающе улыбнулся. – У девочек свои игрушки, у мальчиков – свои.
Кендис невольно рассмеялась и села на переднее сиденье, сразу почувствовав себя красивой, привлекательной, интересной. Эд тронул машину, и волосы Кендис заплескались по ветру, а теплый воздух принялся ласкать щеки, на которых еще сохранились кое-где красные пятна и припухлости. Солнце сверкало на блестящих хромированных деталях кузова, и настроение у Кендис разом поднялось пунктов на десять.
Когда они остановились на красный сигнал светофора, Кендис заметила молодую женщину примерно своего возраста, которая не спеша переходила улицу. На лице ее играла улыбка, она была хорошо одета и, похоже, возвращалась с обеда в офис – к любимой, хорошо оплачиваемой работе, к коллегам и благосклонному начальству, к безопасному, гарантированному будущему. Глядя на нее, Кендис подумала, что только сегодня утром она была такой же, как эта девушка, – счастливой, всем довольной, доверчивой, глуповатой, не подозревающей, что ждет ее в ближайшие часы. А потом все изменилось, и она потеряла все, что было ей так дорого, что она привыкла считать своим. Даже в самом кошмарном сне Кендис не могло привидеться, что кто-то отнимет у нее работу в редакции.
– Наверное, теперь я уже никогда не буду прежней, – вздохнув, сказала она Эду, хотя на самом деле Кендис очень не хотелось так думать.
Эд повернулся и посмотрел на нее неожиданно серьезно.
– Что ты имеешь в виду? – спросил он.
– Никогда больше не буду никому доверять! – выпалила Кендис. – Я вела себя как глупая, легковерная дурочка.
– А разве бывают умные дурочки? – удивился Эд. – И это говорит журналист с именем! Ах, Кендис, Кендис…
– Я хотела сказать… – Кендис положила локоть на дверцу и тряхнула головой. – В общем, не придирайся к словам. Для меня это была самая настоящая катастрофа, крушение всего, во что я…
– Не надо, – попросил Эд, и Кендис повернулась к нему.
– Что – не надо? Не надо жалеть себя – ты это хочешь сказать?
Эд пожал плечами:
– Не надо себя терзать. Ты буквально раздираешь себя на кусочки, а зря. То, что ты сделала для Хизер, было по-настоящему благородно и… щедро. И если бы Хизер оказалась другим человеком, все могло кончиться иначе.
– Пожалуй, – согласилась Кендис после небольшой паузы.
– И ты не виновата, – продолжал Эд, воодушевляясь, – что она оказалась такой стервой. Откуда тебе было знать? Ведь у нее на шее не висела табличка «Осторожно, кусается»!
– Так-то оно так, – покачала головой Кендис. – Но и я могла быть поосмотрительнее. А я вела себя как самая настоящая идеалистка.
– Конечно, ты идеалистка, – согласился Эд. – Именно это и делает тебя такой… такой…
Он не договорил, оба отчего-то смутились и довольно долго молчали. Кендис поймала в зеркальце его взгляд и вдруг подумала, что у Эда – очень умные и красивые глаза. «Быть может, – великодушно подумала она, – он вовсе не такое ничтожество, каким я его всегда считала».
Позади них загудел клаксон. Все так же молча Эд включил передачу и тронул машину с места, а Кендис откинулась на спинку сиденья и закрыла глаза, прислушиваясь к стуку собственного сердца.
Когда она снова открыла глаза, они уже мчались по шоссе. На небе появились облака, а ветер стал таким сильным, что разговаривать было практически невозможно. Выпрямившись на сиденье, Кендис огляделась. Вдоль шоссе тянулись зеленые поля и пастбища, на которых паслись овцы, а упругий ветер нес знакомые и приятные запахи влажной земли и трав. «Интересно, сколько нам еще ехать?» – подумала Кендис, вытягивая затекшие ноги.
Словно прочтя ее мысли, Эд включил сигнал поворота и свернул с шоссе на примыкающую к нему асфальтированную дорогу.
– Уже скоро? – прокричала Кендис.
В ответ Эд кивнул, но ничего больше не прибавил, и Кендис снова стала смотреть по сторонам. Они ехали через какой-то поселок, и она гадала, который из коттеджей принадлежал когда-то тетке Эда. Может, вон тот, с красной черепичной крышей? Или тот, облезлый, сплошь заплетенный разросшимся плющом? Эд ничего не рассказывал ей о доме, и Кендис даже не знала, большой он или маленький, старый или, наоборот, недавно построенный. Между тем поселок остался позади, и Эд неожиданно свернул с асфальта на узкую грунтовую дорогу, которая убегала куда-то под сень раскидистых грабов. Примерно мили полторы они ехали с черепашьей скоростью, подпрыгивая на каждом ухабе, пока не миновали ржавые железные ворота. За ними началась посыпанная гравием дорожка, которая шла чуть-чуть под уклон. Ярдов через двести машина повернула – и Кендис наконец увидела дом.
Невысокий, крытый соломой коттедж стоял немного боком к подъездной дорожке, словно стесняясь малознакомых людей. Стены его были выкрашены в теплый персиково-желтый цвет, рамы и ставни были темно-синими, почти фиалковыми, а перед деревянным крыльцом в ярко раскрашенных глиняных горшках росли крупные турецкие гвоздики.
– Какая красота! – вырвалось у Кендис. – Он похож на сказочный домик фей!
– Что-что? – переспросил Эд и, выключив двигатель, огляделся с делано равнодушным видом. – Ах, ты об этом… Разве я не говорил – моя тетка была известной художницей и любила, чтобы вокруг все было ярко, красочно. «Терпеть не могу беленые стены и красную черепицу» – вот как она говорила. Оранжевый, желтый, лимонный – это были ее любимые цвета. – Эд обошел машину и открыл перед Кендис дверцу. – Ну вот, мы и приехали. Проходи в дом – взгляни на него изнутри.
Парадная дверь открывалась в небольшую прихожую, отделанную мореным дубом. С низких стропил свисали букеты сухих цветов.
– Как видишь, он не рассчитан на слишком высоких гостей, – пошутил Эд и посмотрел на Кендис, которая заглядывала в вымощенную каменными плитами кухню. – Ну как, нравится?
– Очень, – честно призналась Кендис. Она вошла в кухню, стены который были выкрашены экстравагантной оранжевой краской, и провела рукой по деревянной столешнице рабочего стола. – Когда ты сказал, что унаследовал от тетки дом, я представляла себе… нечто совсем другое. Более простое, может быть. Стандартное. Заурядное.
– Я жил здесь одно время, – сказал Эд. – Когда мои родители разводились. Помню, я часто сидел у окна в гостиной и играл со своими игрушечными паровозиками. Это было не самое лучшее время в моей жизни. Впрочем, у тетки мне нравилось.
– А сколько тебе тогда было лет? – спросила Кендис.
– Десять. – Эд покачал головой. – Я прожил здесь несколько месяцев, а потом меня отправили в пансион.
Он отвернулся и стал смотреть в окно. Где-то в глубине дома уютно тикали часы, за окном зеленел сад, и было тихо, как может быть только за городом, далеко от шоссе. Через плечо Эда Кендис видела крошечную пичужку, озабоченно выклевывавшую что-то из большого глиняного горшка, разрисованного красными и желтыми цветами.
– Как ты думаешь, сколько за него дадут? – спросил Эд, снова поворачиваясь к ней.
– О нет, не продавай его! – воскликнула Кендис.
– Что же мне, стать фермером и поселиться в этой глуши? – поинтересовался Эд.
– Вовсе не обязательно жить здесь постоянно, – возразила Кендис. – Ты мог бы сохранить его для…
– Для уик-эндов? Представляю: два часа тащиться в пятницу вечером по шоссе, застревая в бесконечных пробках, чтобы потом тупо сидеть перед телевизором и стучать зубами от холода? Нет уж, уволь…
– Как хочешь. Это ведь твой дом.
Кендис посмотрела на висевшую на стене вышивку в деревянной рамке. Красными нитками по серому были вышиты слова: «Любовь в разлуке сильнее». Чуть ниже – тоже в рамке и под стеклом – висел детский рисунок акварелью: три жирных гуся на изумрудно-зеленом лугу. Приглядевшись, Кендис заметила в левом нижнем углу надпись, сделанную взрослым, очевидно, учительским почерком: «Э. Эрмитедж, 4 кл.».
– Ты никогда не говорил мне про… про это, – пробормотала Кендис. – Я не знала, что это было так… так… – Она беспомощно развела руками.
– Ты не спрашивала, – ответил Эд, продолжая смотреть в окно.
– Интересно, что там с моим завтраком, – пробормотала Мэгги, приподнимаясь на локте.
Джайлс лениво потянулся и приоткрыл один глаз.
– Ты хочешь еще и завтрак?
– А ты как думал? Нет, так легко ты не отделаешься! Мэгги села, давая Джайлсу возможность встать с кровати, потом снова откинулась на подушки. Блаженно щурясь, она смотрела, как он натягивает майку и джинсы. Просунув в штанину ногу, Джайлс неожиданно замер.
– Нет, ты только посмотри на это! – воскликнул он. Мэгги снова села на кровати и, проследив за его взглядом, увидела, что Люси преспокойно спит на ковре.
– Что ж, очевидно, мы ей не помешали, – заметила она, усмехнувшись.
– Может быть, она вообще предпочитает спать на полу? Интересно, зачем мы тогда покупали ей такую дорогую кроватку?
Джайлс на цыпочках прокрался к журнальному столику и, взяв с него поднос, протянул Мэгги.
– Прошу, мадам…
– Кофе совсем холодный, – немедленно заявила Мэгги. – Я такой не пью.
– Управляющий приносит свои глубочайшие извинения и заверяет, что подобное больше не повторится. Пожалуйста, попробуйте этот свежайший апельсиновый сок и круассаны от нашего лучшего повара. Еще раз извините, мадам.
– Гм-м… – Мэгги пригубила сок. – Я требую в качестве компенсации ужин на двоих в ресторане.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38