Он ничего не обещал и вообще старательно делал вид, будто шутит, однако Роксана сразу почувствовала, что за его вопросом о том, что она будет делать через год, стоит нечто очень важное.
Теперь, мысленно возвращаясь к их последнему свиданию, Роксана осознала, что Ральф был каким-то другим, не таким, как всегда. Что-то в нем изменилось – он смотрел на нее как-то по-особенному, и слова его звучали так странно…
Когда они прощались, Ральф крепко обнял ее и, не говоря ни слова, долго не выпускал из своих объятий. Эта сцена была очень похожа на прощание, и Роксане вдруг стало страшно, но она тут же прогнала от себя тревожные мысли. Ей было ясно одно: Ральф готовится принять самое важное и самое трудное решение в своей жизни.
Она знала, что торопить его нельзя, что подобные решения не принимаются вот так, с бухты-барахты, однако и ей тоже приходилось нелегко. Отсутствие уверенности в завтрашнем дне иногда становилось непереносимым, и Роксана ничего так не желала, как обрести наконец ясную перспективу на будущее.
«Впрочем, – тут же подумала она, – в этом отношении Ральф, похоже, страдал не меньше». Теперь Роксана припомнила, что в последнее время он выглядел усталым, измотанным, словно его не отпускало некое внутреннее напряжение. Буквально на днях она видела Ральфа в редакции и была неприятно поражена, заметив, что элегантный костюм, который ей всегда так нравился, висит на нем мешком. Ральф явно похудел, и Роксана невольно вздрогнула, представив, в каком аду ему приходилось жить.
Но ведь Ральф не мог не понимать, что стоит ему принять решение, и ад кончится – настанут блаженные, счастливые дни вдвоем!
И снова Роксана ощутила, как просыпается в ней робкая надежда. Она, однако, не позволила себе поддаться ей и сделала все, чтобы взять себя в руки. Лучше, чем кто бы то ни было, Роксана понимала – ей нельзя расслабляться, нельзя надеяться. Хотя бы ради себя самой она обязана была вернуться к жесткой самодисциплине, которая одна поддерживала ее все это время. Но это было нелегко – особенно теперь. Ведь впервые после шести лет, на протяжении которых ее любовь питалась буквально крохами, Роксана заметила в Ральфе перемену. И она просто не могла не думать о ней, не фантазировать, не надеяться. Да и кто на ее месте смог бы? Бывали минуты, когда Роксана почти не сомневалась: в ближайшее время Ральф уйдет от жены, и они смогут наконец наслаждаться друг другом без помех. Долгая, суровая зима закончится, на небосвод выйдет теплое, ласковое солнце, и для них двоих жизнь начнется заново. Они заживут своим домом. Быть может, у них даже будут…
«Стоп, хватит!» – оборвала себя Роксана. Даже в воображении она не должна заходить так далеко. Нужно сдерживать себя – ведь, в конце концов, Ральф еще ничего ей не сказал. Все, что она думала, чувствовала, было только ее догадками, предположениями, теми же надеждами. Но, с другой стороны, должен же вчерашний странный разговор что-нибудь значить? Вот и Ральф сказал, что она заслуживает счастья… Да, черт возьми, заслуживает! В особенности после всего, что ей пришлось пережить по его милости.
Почувствовав, как ею овладевают обида и гнев, Роксана снова одернула себя. Эти эмоции были для нее чем-то новым и старым одновременно. Прежде Роксана об этом не задумывалась, и лишь в последние дни, когда она позволила своему воображению ненадолго унестись в страну надежд, ей вдруг стало ясно, что у ее мечты о счастье с Ральфом всегда была своя оборотная, темная сторона. Гнев и чувство обиды, которые она успешно подавляла на протяжении шести лет, проснулись вместе с надеждой и напомнили Роксане о том, как все шесть лет она только и делала, что страдала от одиночества, ждала, надеялась и снова ждала. Те редкие моменты счастья, которые им удавалось урвать, не решали проблемы, напротив – делали ее еще острее. Шесть лет по любым меркам – слишком долгий срок. И иногда Роксане казалось, что ей подписан пожизненный приговор почти без надежды на помилование…
Двери лифта с шипением отворились, и Кендис улыбнулась Роксане.
– Ну вот, наконец-то приехали, – сказала она. – Идем.
– Идем, – резко выдохнув воздух, ответила Роксана. На площадке они сразу увидели дверь, окрашенную в голубой цвет. За ней оказался еще один короткий коридор со столиком дежурной акушерки.
– Вы в гости? – приветливо спросила она и улыбнулась.
– Да, – кивнула Роксана. – Нам нужна Мэгги Филипс.
– Она же теперь Дрейкфорд! – напомнила Кендис. – Мэгги Дрейкфорд.
– Пожалуйста, проходите в палату. Миссис Дрейкфорд лежит в дальнем углу у окна.
Переглянувшись, Кендис и Роксана вошли в просторную светлую палату, разгороженную легкими ширмочками на боксы, так что посередине оставался широкий проход. Мэгги занимала самый последний бокс. Сидя на кровати, она прижимала к груди крошечного, туго спеленатого ребенка и показалась подругам одновременно и знакомой и незнакомой. Некоторое время никто из троих не произносил ни слова. Наконец Мэгги широко улыбнулась и, повернув девочку лицом к Роксане и Кендис, сказала:
– Познакомься со своими подругами по коктейль-клубу, Люсия!
Мэгги чувствовала себя бодрой и отдохнувшей: предыдущей ночью она отлично выспалась. Глядя, как подруги осторожно приближаются к кровати, Мэгги вдруг подумала, что это, должно быть, и есть настоящее счастье. А что нужно человеку для счастья, особенно если этот человек – молодая мать? Просто хотя бы раз выспаться как следует, только и всего!..
Первые четыре ночи были для Мэгги настоящим адом. Часами она лежала в темноте, не в силах расслабиться: ведь Люсия в любой момент могла проснуться и закричать. Когда сон все же одолевал ее и Мэгги начинала задремывать, малейший шорох, донесшийся из колыбельки, заставлял ее подскакивать на постели. Один раз ей все же удалось заснуть по-настоящему, но уже минут через двадцать она услышала громкий плач, в панике вскочила… и обнаружила, что Люсия спит как ни в чем не бывало. Плакал совсем другой ребенок, но Мэгги от этого было нисколько не легче – ведь он мог в любую минуту разбудить ее дочь – и она до утра лежала в напряженном ожидании.
На пятую ночь – часа в два или в начале третьего – Люсия внезапно расплакалась без всякой видимой причины. Она отказалась от груди, протестующе закряхтела, когда Мэгги попыталась положить ее на кровать рядом с собой, и пронзительно завизжала, когда доведенная до отчаяния мать попыталась спеть ей колыбельную. Этот кошмар продолжался минут пятнадцать, после чего за ширму заглянула пожилая дежурная акушерка, которую Мэгги еще никогда не видела. Укоризненно покачав головой, она сказала, обращаясь к Люсии:
– Юная леди, ведите себя потише, будьте так любезны! Вашей маме необходимо поспать.
Услышав эти слова, Мэгги от удивления едва не уронила ребенка. Она ожидала упреков или лекции о вреде нерегулярного кормления, однако акушерка, повнимательнее вглядевшись в ее лицо, лишь снова покачала головой и вздохнула.
– Это никуда не годится, милочка. Вы совсем зеленая.
– Я действительно немного устала, – ответила Мэгги несчастным голосом.
– Вам необходимо поспать, – решительно сказала акушерка. – Если хотите, я могу отнести вашего ребенка в детскую.
– В детскую? – переспросила Мэгги. О существовании какой-то там «детской» она слышала впервые.
– Ну да, – кивнула акушерка. – Там за вашей девочкой присмотрят, а вы тем временем отдохнете. А утром, когда ее надо будет кормить, ее снова принесут.
От переполнявших ее чувств Мэгги едва не разрыдалась.
– О, спасибо!.. Огромное вам спасибо, Джоан! – воскликнула она, с трудом разобрав в полутьме надпись на нагрудном значке акушерки. – А Люсии… не будет там плохо?
– Нет, что вы! – уверенно ответила Джоан. – Спите и ни о чем не беспокойтесь – завтра утром вы снова увидите свое сокровище.
Как только Джоан вышла, унося с собой вопящую Люсию, Мэгги мгновенно провалилась в сон – такой глубокий и спокойный, каким она не спала, наверное, никогда в жизни. Проснулась она в начале седьмого, чувствуя себя почти отдохнувшей, а вскоре принесли и Люсию, которая впервые со дня своего рождения поела с аппетитом и без капризов.
С тех пор Джоан заходила к ней каждую ночь, и Мэгги – правда, не без чувства вины – отдавала ей дочку.
– Не нужно терзаться, милочка, – сказала ей однажды акушерка. – Вам необходимо спать, иначе у вас пропадет молоко. Люсия – здоровая девочка, поэтому кормление по часам не может ей повредить. А что касается этих новомодных теорий относительно того, что детей, мол, нужно кормить тогда, когда они захотят, то я в них не верю. – Тут акушерка сурово нахмурилась. – Быть может, для ослабленных малышей это и хорошо, но для нормальных детей… Я знала одну мамашу, которая раскормила свою дочь до такого безобразного состояния, что врачам пришлось принимать меры…
– Неужели таким маленьким делают липосакцию?! – ужаснулась Мэгги.
– Ну что вы, конечно, нет. Просто пришлось ограничить частоту кормлений, пока девочка не пришла в норму. Некоторые думают, что толстый ребенок – здоровый ребенок, но это не так. – Джоан снова покачала головой. – Впрочем, это было еще в те времена, когда молодых мам держали в больнице по две недели. Теперь их отправляют по домам через два дня – через два, подумайте только! Естественно, матери начинают кормить их как попало – вот откуда в стране столько взрослых, у которых проблемы со здоровьем. Вас бы тоже давно выписали, если бы не желтушка. Ну а раз вам придется пробыть у нас несколько дольше обычного, нет никакого смысла загонять себя в гроб. Да и кормление по расписанию пойдет девочке только на пользу.
Однако, несмотря на все эти заверения, Мэгги продолжала чувствовать себя виноватой. Она считала, что должна быть со своим ребенком двадцать четыре часа в сутки, во всяком случае, так было написано в той брошюре, которую она читала. Систему, которой придерживалась Джоан (кормление строго по часам, разлучение новорожденных с матерями и т. д. и т. п.), в этой брошюре называли устаревшей и даже вредной. Современная медицина утверждала, что новорожденный младенец понимает и чувствует гораздо больше, чем считалось прежде, поэтому разлука с матерью может вызвать у него стрессовое состояние и даже самый настоящий невроз. В целом Мэгги была согласна с этим утверждением; ей просто не приходило в голову, что издерганная, не выспавшаяся мать является для ребенка едва ли не большим источником стресса. Поэтому она продолжала ощущать себя никуда не годной матерью, не способной ухаживать как следует за своим единственным ребенком. Но и обходиться без сна Мэгги тоже не могла, поэтому рассказывать Джайлсу и Пэдди о том, что их крошка воспитывается по старой системе, она не спешила.
Приветливо улыбнувшись Кендис и Роксане, Мэгги сказала:
– Проходите, девочки, садитесь. Я ужасно рада вас видеть!
– Мы тоже очень рады видеть тебя, Мэг. Кстати, ты прекрасно выглядишь.
Роксана обняла подругу, обдав ее ароматом изысканных духов. Потом она присела на край кровати, непринужденно скрестив ноги, и Мэгги не без зависти подумала о том, что Роксана выглядит, как всегда, очаровательно. Сейчас она была похожа на изящную птицу-колибри, присевшую на ветку над головами двух деревенских крякв. Еще совсем недавно Мэгги надеялась, что сама она сразу же после родов обретет прежнюю фигуру и сможет носить свои старые, любимые вещи, однако на деле все оказалось не так. Ее бедра и живот оставались безобразно толстыми и дряблыми, а о том, чтобы делать какие-то упражнения, она пока и помыслить не могла.
– Ну что, Мэг? – проговорила Роксана, окидывая взглядом цветастые пластиковые ширмочки. – Давай, рассказывай, действительно ли материнство так прекрасно, как о нем говорят.
– Да, в общем, ничего, – усмехнулась Мэгги. – Правда, по сравнению с вами я чувствую себя старой развалиной, и все же…
– Какая она милая! – перебила Кендис, которая все это время с интересом рассматривала спящую Люсию. – И она совсем не выглядит больной.
– Она и не больна, – возразила Мэгги. – Желтуха у новорожденных – явление обычное, просто нужно время, чтобы все прошло.
– А можно мне ее подержать? – спросила Кендис, протягивая руки, и Мэгги осторожно передала ей Люсию.
– Какая она легонькая! – выдохнула Кендис.
– Надо признать, девочка в самом деле очень удалась, – заметила Роксана. – Мне почти захотелось иметь такую же.
– Ну, это было бы настоящее чудо! – рассмеялась Мэгги.
– Хочешь подержать? – предложила Кендис Роксане, и та в комическом страхе закатила глаза.
– Ну, если это обязательно…
На самом деле за свою жизнь Роксана Миллер передержала на руках, наверное, целый батальон детей – детей, принадлежавших другим людям. Должно быть, поэтому маленькие пищащие комочки не возбуждали в ней никаких чувств, кроме скуки и легкой брезгливости. Роксана никогда не сюсюкала над младенцами и, как правило, не позволяла себе думать о том, была ли подобная реакция вызвана ее природной холодностью, или это срабатывал защитный инстинкт, который выработался в ней с годами.
Но теперь, глядя на крошечное личико спящей дочери Мэгги, Роксана вдруг почувствовала, что ее оборона трещит по всем швам. Неожиданно на нее нахлынули мысли и чувства, каких она никогда прежде не допускала. Ей вдруг отчаянно захотелось иметь такую же дочку! На самом деле захотелось, без дураков…
Эта мысль напугала ее и вместе с тем наполнила душу каким-то странным восторгом. Наверное, она бы тоже смогла… Да! Несомненно!
Закрыв глаза, Роксана почти непроизвольно вообразила, будто держит на руках своего ребенка. Своего и Ральфа. Она держит младенца, а Ральф с любовью заглядывает ей через плечо. Эта картина была такой отчетливой и яркой, что от вновь вспыхнувшей надежды у Роксаны закружилась голова. От надежды и от страха.
Тут Роксана опомнилась. Она снова вступила на запретную территорию, снова позволила своему воображению унестись в будущее, о котором не разрешала себе даже думать. А все почему? Только потому, что Ральф один раз странно на нее посмотрел и задал пару необычных вопросов? Нужно было быть круглой дурой, чтобы строить воздушные замки на столь шатком основании. Но и не мечтать Роксана была не в силах.
– Ну, что скажешь, Рокси? – спросила Мэгги, с улыбкой глядя на нее.
Вздрогнув, Роксана открыла глаза и еще несколько секунд смотрела на безмятежно-спокойное личико девочки, потом с тщательно разыгранной небрежностью повела плечами.
– Она мне нравится. Впрочем, все еще может измениться. Если ей, например, придет в голову меня описать, я, пожалуй, передумаю.
– Давай я ее возьму.
Мэгги улыбнулась, а Роксана почувствовала, как ее сердце болезненно сжалось. Но она быстро справилась с собой.
– Иди-ка лучше к мамочке, – проговорила она, возвращая ребенка подруге.
– Кстати, Мэгги, это тебе! – спохватилась Кендис, весьма своевременно вспомнив о цветах, которые она положила на пол. – Я знаю, тебе надарили уже, наверное, целую гору букетов, и все же…
– Да, у меня было много цветов, но их пришлось выбросить, – сказала Мэгги. – Цветы почему-то не любят, когда их кладут на пол, а потом наподдают ногами.
– О, Мэгги, прости, я не хотела…
– Я знаю. – Мэгги улыбнулась. – Я просто шучу. Очень красивые цветы, Кен, спасибо.
Кендис огляделась по сторонам.
– А ваза у тебя есть?
– Только ночная. Впрочем, нужно спросить у дежурной – может быть, у нее есть что-нибудь более подходящее.
– Хорошо, я сейчас схожу.
Кендис положила букет на кровать и вышла. Оставшись вдвоем, Роксана и Мэгги улыбнулись друг другу.
– Ну а как ты? – негромко спросила Мэгги, осторожно проведя кончиком пальца по щеке дочки.
– О, лучше всех, – ответила Роксана. – Жизнь продолжается, так что…
– А что твой Многодетный Мистер Женатик? – осторожно поинтересовалась Мэгги.
Роксана притворно вздохнула:
– Он все еще женат.
Обе рассмеялись, и Люсия недовольно закряхтела.
– Впрочем, – не удержалась Роксана, – не исключено, что скоро кое-что изменится.
– Правда?! – удивилась Мэгги. – Ты серьезно, Рокси?
– Кто знает? – Роксана улыбнулась. – Быть может, когда-нибудь вы придете сюда навещать меня.
– Ты хочешь сказать, мы наконец-то его увидим?
– О, этого я не гарантирую. – Глаза Роксаны заблестели. – Я слишком привыкла хранить свой маленький секрет. Впрочем, все возможно… Но давай не будем пока об этом говорить.
Мегги внимательно посмотрела на подругу, но спрашивать ни о чем не стала.
– Мне, наверное, следовало бы угостить вас чашечкой чая, – вдруг забеспокоилась она. – Но я, право, не знаю… В комнате отдыха есть электрический чайник, но у меня только одна чашка. Правда, можно было бы попросить у кого-нибудь…
– Я думаю, не стоит, – поспешно перебила Роксана, которую перспектива пить плохо заваренный чай из чужих чашек не на шутку испугала.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38
Теперь, мысленно возвращаясь к их последнему свиданию, Роксана осознала, что Ральф был каким-то другим, не таким, как всегда. Что-то в нем изменилось – он смотрел на нее как-то по-особенному, и слова его звучали так странно…
Когда они прощались, Ральф крепко обнял ее и, не говоря ни слова, долго не выпускал из своих объятий. Эта сцена была очень похожа на прощание, и Роксане вдруг стало страшно, но она тут же прогнала от себя тревожные мысли. Ей было ясно одно: Ральф готовится принять самое важное и самое трудное решение в своей жизни.
Она знала, что торопить его нельзя, что подобные решения не принимаются вот так, с бухты-барахты, однако и ей тоже приходилось нелегко. Отсутствие уверенности в завтрашнем дне иногда становилось непереносимым, и Роксана ничего так не желала, как обрести наконец ясную перспективу на будущее.
«Впрочем, – тут же подумала она, – в этом отношении Ральф, похоже, страдал не меньше». Теперь Роксана припомнила, что в последнее время он выглядел усталым, измотанным, словно его не отпускало некое внутреннее напряжение. Буквально на днях она видела Ральфа в редакции и была неприятно поражена, заметив, что элегантный костюм, который ей всегда так нравился, висит на нем мешком. Ральф явно похудел, и Роксана невольно вздрогнула, представив, в каком аду ему приходилось жить.
Но ведь Ральф не мог не понимать, что стоит ему принять решение, и ад кончится – настанут блаженные, счастливые дни вдвоем!
И снова Роксана ощутила, как просыпается в ней робкая надежда. Она, однако, не позволила себе поддаться ей и сделала все, чтобы взять себя в руки. Лучше, чем кто бы то ни было, Роксана понимала – ей нельзя расслабляться, нельзя надеяться. Хотя бы ради себя самой она обязана была вернуться к жесткой самодисциплине, которая одна поддерживала ее все это время. Но это было нелегко – особенно теперь. Ведь впервые после шести лет, на протяжении которых ее любовь питалась буквально крохами, Роксана заметила в Ральфе перемену. И она просто не могла не думать о ней, не фантазировать, не надеяться. Да и кто на ее месте смог бы? Бывали минуты, когда Роксана почти не сомневалась: в ближайшее время Ральф уйдет от жены, и они смогут наконец наслаждаться друг другом без помех. Долгая, суровая зима закончится, на небосвод выйдет теплое, ласковое солнце, и для них двоих жизнь начнется заново. Они заживут своим домом. Быть может, у них даже будут…
«Стоп, хватит!» – оборвала себя Роксана. Даже в воображении она не должна заходить так далеко. Нужно сдерживать себя – ведь, в конце концов, Ральф еще ничего ей не сказал. Все, что она думала, чувствовала, было только ее догадками, предположениями, теми же надеждами. Но, с другой стороны, должен же вчерашний странный разговор что-нибудь значить? Вот и Ральф сказал, что она заслуживает счастья… Да, черт возьми, заслуживает! В особенности после всего, что ей пришлось пережить по его милости.
Почувствовав, как ею овладевают обида и гнев, Роксана снова одернула себя. Эти эмоции были для нее чем-то новым и старым одновременно. Прежде Роксана об этом не задумывалась, и лишь в последние дни, когда она позволила своему воображению ненадолго унестись в страну надежд, ей вдруг стало ясно, что у ее мечты о счастье с Ральфом всегда была своя оборотная, темная сторона. Гнев и чувство обиды, которые она успешно подавляла на протяжении шести лет, проснулись вместе с надеждой и напомнили Роксане о том, как все шесть лет она только и делала, что страдала от одиночества, ждала, надеялась и снова ждала. Те редкие моменты счастья, которые им удавалось урвать, не решали проблемы, напротив – делали ее еще острее. Шесть лет по любым меркам – слишком долгий срок. И иногда Роксане казалось, что ей подписан пожизненный приговор почти без надежды на помилование…
Двери лифта с шипением отворились, и Кендис улыбнулась Роксане.
– Ну вот, наконец-то приехали, – сказала она. – Идем.
– Идем, – резко выдохнув воздух, ответила Роксана. На площадке они сразу увидели дверь, окрашенную в голубой цвет. За ней оказался еще один короткий коридор со столиком дежурной акушерки.
– Вы в гости? – приветливо спросила она и улыбнулась.
– Да, – кивнула Роксана. – Нам нужна Мэгги Филипс.
– Она же теперь Дрейкфорд! – напомнила Кендис. – Мэгги Дрейкфорд.
– Пожалуйста, проходите в палату. Миссис Дрейкфорд лежит в дальнем углу у окна.
Переглянувшись, Кендис и Роксана вошли в просторную светлую палату, разгороженную легкими ширмочками на боксы, так что посередине оставался широкий проход. Мэгги занимала самый последний бокс. Сидя на кровати, она прижимала к груди крошечного, туго спеленатого ребенка и показалась подругам одновременно и знакомой и незнакомой. Некоторое время никто из троих не произносил ни слова. Наконец Мэгги широко улыбнулась и, повернув девочку лицом к Роксане и Кендис, сказала:
– Познакомься со своими подругами по коктейль-клубу, Люсия!
Мэгги чувствовала себя бодрой и отдохнувшей: предыдущей ночью она отлично выспалась. Глядя, как подруги осторожно приближаются к кровати, Мэгги вдруг подумала, что это, должно быть, и есть настоящее счастье. А что нужно человеку для счастья, особенно если этот человек – молодая мать? Просто хотя бы раз выспаться как следует, только и всего!..
Первые четыре ночи были для Мэгги настоящим адом. Часами она лежала в темноте, не в силах расслабиться: ведь Люсия в любой момент могла проснуться и закричать. Когда сон все же одолевал ее и Мэгги начинала задремывать, малейший шорох, донесшийся из колыбельки, заставлял ее подскакивать на постели. Один раз ей все же удалось заснуть по-настоящему, но уже минут через двадцать она услышала громкий плач, в панике вскочила… и обнаружила, что Люсия спит как ни в чем не бывало. Плакал совсем другой ребенок, но Мэгги от этого было нисколько не легче – ведь он мог в любую минуту разбудить ее дочь – и она до утра лежала в напряженном ожидании.
На пятую ночь – часа в два или в начале третьего – Люсия внезапно расплакалась без всякой видимой причины. Она отказалась от груди, протестующе закряхтела, когда Мэгги попыталась положить ее на кровать рядом с собой, и пронзительно завизжала, когда доведенная до отчаяния мать попыталась спеть ей колыбельную. Этот кошмар продолжался минут пятнадцать, после чего за ширму заглянула пожилая дежурная акушерка, которую Мэгги еще никогда не видела. Укоризненно покачав головой, она сказала, обращаясь к Люсии:
– Юная леди, ведите себя потише, будьте так любезны! Вашей маме необходимо поспать.
Услышав эти слова, Мэгги от удивления едва не уронила ребенка. Она ожидала упреков или лекции о вреде нерегулярного кормления, однако акушерка, повнимательнее вглядевшись в ее лицо, лишь снова покачала головой и вздохнула.
– Это никуда не годится, милочка. Вы совсем зеленая.
– Я действительно немного устала, – ответила Мэгги несчастным голосом.
– Вам необходимо поспать, – решительно сказала акушерка. – Если хотите, я могу отнести вашего ребенка в детскую.
– В детскую? – переспросила Мэгги. О существовании какой-то там «детской» она слышала впервые.
– Ну да, – кивнула акушерка. – Там за вашей девочкой присмотрят, а вы тем временем отдохнете. А утром, когда ее надо будет кормить, ее снова принесут.
От переполнявших ее чувств Мэгги едва не разрыдалась.
– О, спасибо!.. Огромное вам спасибо, Джоан! – воскликнула она, с трудом разобрав в полутьме надпись на нагрудном значке акушерки. – А Люсии… не будет там плохо?
– Нет, что вы! – уверенно ответила Джоан. – Спите и ни о чем не беспокойтесь – завтра утром вы снова увидите свое сокровище.
Как только Джоан вышла, унося с собой вопящую Люсию, Мэгги мгновенно провалилась в сон – такой глубокий и спокойный, каким она не спала, наверное, никогда в жизни. Проснулась она в начале седьмого, чувствуя себя почти отдохнувшей, а вскоре принесли и Люсию, которая впервые со дня своего рождения поела с аппетитом и без капризов.
С тех пор Джоан заходила к ней каждую ночь, и Мэгги – правда, не без чувства вины – отдавала ей дочку.
– Не нужно терзаться, милочка, – сказала ей однажды акушерка. – Вам необходимо спать, иначе у вас пропадет молоко. Люсия – здоровая девочка, поэтому кормление по часам не может ей повредить. А что касается этих новомодных теорий относительно того, что детей, мол, нужно кормить тогда, когда они захотят, то я в них не верю. – Тут акушерка сурово нахмурилась. – Быть может, для ослабленных малышей это и хорошо, но для нормальных детей… Я знала одну мамашу, которая раскормила свою дочь до такого безобразного состояния, что врачам пришлось принимать меры…
– Неужели таким маленьким делают липосакцию?! – ужаснулась Мэгги.
– Ну что вы, конечно, нет. Просто пришлось ограничить частоту кормлений, пока девочка не пришла в норму. Некоторые думают, что толстый ребенок – здоровый ребенок, но это не так. – Джоан снова покачала головой. – Впрочем, это было еще в те времена, когда молодых мам держали в больнице по две недели. Теперь их отправляют по домам через два дня – через два, подумайте только! Естественно, матери начинают кормить их как попало – вот откуда в стране столько взрослых, у которых проблемы со здоровьем. Вас бы тоже давно выписали, если бы не желтушка. Ну а раз вам придется пробыть у нас несколько дольше обычного, нет никакого смысла загонять себя в гроб. Да и кормление по расписанию пойдет девочке только на пользу.
Однако, несмотря на все эти заверения, Мэгги продолжала чувствовать себя виноватой. Она считала, что должна быть со своим ребенком двадцать четыре часа в сутки, во всяком случае, так было написано в той брошюре, которую она читала. Систему, которой придерживалась Джоан (кормление строго по часам, разлучение новорожденных с матерями и т. д. и т. п.), в этой брошюре называли устаревшей и даже вредной. Современная медицина утверждала, что новорожденный младенец понимает и чувствует гораздо больше, чем считалось прежде, поэтому разлука с матерью может вызвать у него стрессовое состояние и даже самый настоящий невроз. В целом Мэгги была согласна с этим утверждением; ей просто не приходило в голову, что издерганная, не выспавшаяся мать является для ребенка едва ли не большим источником стресса. Поэтому она продолжала ощущать себя никуда не годной матерью, не способной ухаживать как следует за своим единственным ребенком. Но и обходиться без сна Мэгги тоже не могла, поэтому рассказывать Джайлсу и Пэдди о том, что их крошка воспитывается по старой системе, она не спешила.
Приветливо улыбнувшись Кендис и Роксане, Мэгги сказала:
– Проходите, девочки, садитесь. Я ужасно рада вас видеть!
– Мы тоже очень рады видеть тебя, Мэг. Кстати, ты прекрасно выглядишь.
Роксана обняла подругу, обдав ее ароматом изысканных духов. Потом она присела на край кровати, непринужденно скрестив ноги, и Мэгги не без зависти подумала о том, что Роксана выглядит, как всегда, очаровательно. Сейчас она была похожа на изящную птицу-колибри, присевшую на ветку над головами двух деревенских крякв. Еще совсем недавно Мэгги надеялась, что сама она сразу же после родов обретет прежнюю фигуру и сможет носить свои старые, любимые вещи, однако на деле все оказалось не так. Ее бедра и живот оставались безобразно толстыми и дряблыми, а о том, чтобы делать какие-то упражнения, она пока и помыслить не могла.
– Ну что, Мэг? – проговорила Роксана, окидывая взглядом цветастые пластиковые ширмочки. – Давай, рассказывай, действительно ли материнство так прекрасно, как о нем говорят.
– Да, в общем, ничего, – усмехнулась Мэгги. – Правда, по сравнению с вами я чувствую себя старой развалиной, и все же…
– Какая она милая! – перебила Кендис, которая все это время с интересом рассматривала спящую Люсию. – И она совсем не выглядит больной.
– Она и не больна, – возразила Мэгги. – Желтуха у новорожденных – явление обычное, просто нужно время, чтобы все прошло.
– А можно мне ее подержать? – спросила Кендис, протягивая руки, и Мэгги осторожно передала ей Люсию.
– Какая она легонькая! – выдохнула Кендис.
– Надо признать, девочка в самом деле очень удалась, – заметила Роксана. – Мне почти захотелось иметь такую же.
– Ну, это было бы настоящее чудо! – рассмеялась Мэгги.
– Хочешь подержать? – предложила Кендис Роксане, и та в комическом страхе закатила глаза.
– Ну, если это обязательно…
На самом деле за свою жизнь Роксана Миллер передержала на руках, наверное, целый батальон детей – детей, принадлежавших другим людям. Должно быть, поэтому маленькие пищащие комочки не возбуждали в ней никаких чувств, кроме скуки и легкой брезгливости. Роксана никогда не сюсюкала над младенцами и, как правило, не позволяла себе думать о том, была ли подобная реакция вызвана ее природной холодностью, или это срабатывал защитный инстинкт, который выработался в ней с годами.
Но теперь, глядя на крошечное личико спящей дочери Мэгги, Роксана вдруг почувствовала, что ее оборона трещит по всем швам. Неожиданно на нее нахлынули мысли и чувства, каких она никогда прежде не допускала. Ей вдруг отчаянно захотелось иметь такую же дочку! На самом деле захотелось, без дураков…
Эта мысль напугала ее и вместе с тем наполнила душу каким-то странным восторгом. Наверное, она бы тоже смогла… Да! Несомненно!
Закрыв глаза, Роксана почти непроизвольно вообразила, будто держит на руках своего ребенка. Своего и Ральфа. Она держит младенца, а Ральф с любовью заглядывает ей через плечо. Эта картина была такой отчетливой и яркой, что от вновь вспыхнувшей надежды у Роксаны закружилась голова. От надежды и от страха.
Тут Роксана опомнилась. Она снова вступила на запретную территорию, снова позволила своему воображению унестись в будущее, о котором не разрешала себе даже думать. А все почему? Только потому, что Ральф один раз странно на нее посмотрел и задал пару необычных вопросов? Нужно было быть круглой дурой, чтобы строить воздушные замки на столь шатком основании. Но и не мечтать Роксана была не в силах.
– Ну, что скажешь, Рокси? – спросила Мэгги, с улыбкой глядя на нее.
Вздрогнув, Роксана открыла глаза и еще несколько секунд смотрела на безмятежно-спокойное личико девочки, потом с тщательно разыгранной небрежностью повела плечами.
– Она мне нравится. Впрочем, все еще может измениться. Если ей, например, придет в голову меня описать, я, пожалуй, передумаю.
– Давай я ее возьму.
Мэгги улыбнулась, а Роксана почувствовала, как ее сердце болезненно сжалось. Но она быстро справилась с собой.
– Иди-ка лучше к мамочке, – проговорила она, возвращая ребенка подруге.
– Кстати, Мэгги, это тебе! – спохватилась Кендис, весьма своевременно вспомнив о цветах, которые она положила на пол. – Я знаю, тебе надарили уже, наверное, целую гору букетов, и все же…
– Да, у меня было много цветов, но их пришлось выбросить, – сказала Мэгги. – Цветы почему-то не любят, когда их кладут на пол, а потом наподдают ногами.
– О, Мэгги, прости, я не хотела…
– Я знаю. – Мэгги улыбнулась. – Я просто шучу. Очень красивые цветы, Кен, спасибо.
Кендис огляделась по сторонам.
– А ваза у тебя есть?
– Только ночная. Впрочем, нужно спросить у дежурной – может быть, у нее есть что-нибудь более подходящее.
– Хорошо, я сейчас схожу.
Кендис положила букет на кровать и вышла. Оставшись вдвоем, Роксана и Мэгги улыбнулись друг другу.
– Ну а как ты? – негромко спросила Мэгги, осторожно проведя кончиком пальца по щеке дочки.
– О, лучше всех, – ответила Роксана. – Жизнь продолжается, так что…
– А что твой Многодетный Мистер Женатик? – осторожно поинтересовалась Мэгги.
Роксана притворно вздохнула:
– Он все еще женат.
Обе рассмеялись, и Люсия недовольно закряхтела.
– Впрочем, – не удержалась Роксана, – не исключено, что скоро кое-что изменится.
– Правда?! – удивилась Мэгги. – Ты серьезно, Рокси?
– Кто знает? – Роксана улыбнулась. – Быть может, когда-нибудь вы придете сюда навещать меня.
– Ты хочешь сказать, мы наконец-то его увидим?
– О, этого я не гарантирую. – Глаза Роксаны заблестели. – Я слишком привыкла хранить свой маленький секрет. Впрочем, все возможно… Но давай не будем пока об этом говорить.
Мегги внимательно посмотрела на подругу, но спрашивать ни о чем не стала.
– Мне, наверное, следовало бы угостить вас чашечкой чая, – вдруг забеспокоилась она. – Но я, право, не знаю… В комнате отдыха есть электрический чайник, но у меня только одна чашка. Правда, можно было бы попросить у кого-нибудь…
– Я думаю, не стоит, – поспешно перебила Роксана, которую перспектива пить плохо заваренный чай из чужих чашек не на шутку испугала.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38