То, что она увидела, ей не очень понравилось.
– Беру свои слова назад, – сказала она и нахмурилась. – Ты выглядишь совершенно измотанным.
– Просто слишком поздно лег вчера, – ответил Ральф, закрывая глаза.
– Ах так?! – воскликнула Роксана, сразу приободрившись. – В таком случае на мое сочувствие можешь не рассчитывать!
Кендис выпила еще вина и оглядела переполненный ресторан при супермаркете.
– Ну и ну! – воскликнула она. – Никогда бы не подумала, что вечером здесь может быть столько народа.
Хизер рассмеялась:
– Разве ты никогда не ходила по магазинам вечером?
– Конечно, ходила, но… Мне и в голову не приходило, что из этого можно сделать настоящую вечеринку. А здесь… здесь просто праздничная атмосфера! Можно подумать, все эти люди пришли сюда для того, чтобы спрыснуть удачную покупку, как мы.
– Или просто пообщаться, – вставила Хизер.
– Да. – Кендис задумчиво кивнула и отпила из бокала еще вина. – Знаешь, надо будет поговорить с Джастином – из этого может выйти неплохой материал для нашего журнала. Надо будет только подготовиться как следует: взять у людей пару-тройку интервью, сделать фотографии…
– Хорошая идея. Мне нравится. – Хизер сделала глоток из своего бокала. Перед ней на столе лежала картонная карточка меню и забытая официантом шариковая ручка. Машинально Хизер подобрала ее и принялась вертеть в пальцах, потом стала рисовать на оборотной стороне меню смешных лупоглазых человечков, похожих не то на телепузиков, не то на кальмаров с признаками базедовой болезни.
Кендис с интересом за ней наблюдала, чувствуя, как у нее начинает приятно шуметь в голове. И было отчего. Ожидая, пока освободится столик, они выпили в баре по порции джина с тоником и полбутылки вина. Кендис пила быстрее, чем Хизер, к тому же она с обеда ничего не ела – только пила кофе, – а на пустой желудок вино подействовало сильнее.
– Странно, – неожиданно сказала Хизер, поднимая на нее взгляд. – Мы так быстро подружились, а ведь ни ты, ни я ничего друг о друге толком не знаем.
– Это верно, – усмехнулась Кендис. – А что бы тебе хотелось узнать?
– Расскажи мне о Джастине, – попросила Хизер после небольшой паузы. – Он тебе все еще нравится?
– Нет! – решительно сказала Кендис и тут же рассмеялась. – То есть я хотела сказать, что готова терпеть его в качестве редактора, но я… я не испытываю к нему никаких особенных чувств. Теперь мне кажется – то, что между нами было, просто ошибка.
– Правда? – небрежно поинтересовалась Хизер.
– Честное благородное слово! – воскликнула Кендис и попыталась приложить руку к сердцу, но едва не смахнула на пол бокал. – Знаешь, когда мы впервые познакомились, он произвел на меня очень приятное впечатление. Умный, образованный, просто приятный человек… Но я довольно быстро поняла, что заблуждалась. Стоит только как следует прислушаться к тому, что он говорит, сразу становится понятно, что Джастин совсем не такой. Ведь в девяносто пяти случаях из ста он несет совершенную чушь, а остальные пять процентов добирает общими словами, которые ровно ничего не значат. – Она осушила свой бокал и, отставив его подальше от края стола, добавила решительно: – По-моему, ему просто очень нравится слышать звук собственного голоса.
– А кроме него? Неужели у тебя никого нет на примете?
– Сейчас – нет, – ответила Кендис почти радостно. – И я ни капли не комплексую по этому поводу!
Возле столика появился официант. Он зажег стоявшую между ними свечу и стал расставлять по скатерти приборы. Дождавшись, пока он уйдет, Хизер спросила:
– Значит, мужчины для тебя не очень важны?
– Не знаю, – честно ответила Кендис. – Думаю, что когда на горизонте появится Тот-Самый-Единственный, он будет для меня всем. Но сейчас – нет… То есть я хочу сказать – я вовсе не теряю рассудок, когда вижу существо в брюках.
Хизер взяла бутылку и в очередной раз наполнила оба бокала. Потом она посмотрела на Кендис, и ее глаза странно сверкнули.
– В таком случае, что же важно для тебя сейчас? – спросила она каким-то напряженным голосом. – Чем ты дорожишь больше всего?
– Чем? – повторила Кендис, разглядывая свой бокал. – Право, я не задумывалась… Своими родными, наверное, хотя, если говорить откровенно, в последнее время мы с матерью не особенно близки. Ну, и, подругами, конечно… в особенности Роксаной и Мэгги.
– Да, – кивнула Хизер. – Дружба – это действительно очень важно.
– Еще мне нравится моя работа, – припомнила Кендис. – Я люблю журналистику, она значит для меня очень много.
– Работа, но не деньги? – уточнила Хизер.
– Нет, конечно, нет! Деньги для меня не особенно важны. То есть важны, разумеется, но не очень. Я хочу сказать – я не какая-нибудь материалистка… – Кендис снова пригубила вино. – Я вообще терпеть не могу жадин. И бесчестных людей тоже.
– А себя ты считаешь хорошим человеком? Прости, что я спрашиваю, но мне это очень любопытно.
– Я стараюсь быть хорошим человеком. – Кендис смущенно улыбнулась и поставила бокал на стол. – И мне кажется, это у меня получается. Но не потому что я сама такая замечательная, а потому что меня окружают добрые, честные люди. Рядом с такими людьми очень просто быть хорошей.
Она немного помолчала, разглядывая изрисованную Хизер карточку меню, потом спросила:
– А ты, Хизер? Что нравится тебе, чем ты дорожишь?
Последовала еще одна пауза, во время которой выражение лица Хизер странно и непостижимо менялось. Кендис показалось, что она видит в ее глазах горечь, разочарование, даже злобу, но это, конечно, было не так. Кендис решила, что во всем виновато ее слишком живое воображение, к тому же подогретое вином.
– Я научилась ничего не любить и ничем не дорожить, – ответила наконец Хизер. – Потому что когда теряешь что-то очень дорогое – а происходит это, как правило, внезапно, – тебе бывает очень больно. Только что у тебя было все, и вдруг – ничего. – Хизер щелкнула пальцами. – Просто раз – и нету!..
Кендис почувствовала, как в ней снова просыпается острое ощущение вины. Ей очень хотелось продолжить этот разговор и, быть может, в конце концов даже рассказать Хизер всю правду о себе и своем отце.
– Знаешь, – начала она неуверенно, – я никогда… никогда…
– А вот и наш ужин несут! – перебила Хизер, показывая куда-то за спину Кендис. – Слава богу, я уж думала, мы здесь с голода помрем.
Отправив в рот последнюю порцию спагетти, Роксана положила вилку и вздохнула. Она сидела напротив Ральфа за своим крошечным кухонным столом, покрытым расшитой льняной скатертью. Верхний свет не горел, а из гостиной доносился приглушенный голос Эллы Фицджералд.
– Это было дьявольски вкусно, – заявила Роксана, шутливо прижимая ладони к животу. – А ты почему не ешь?
– Если хочешь, можешь доесть.
Ральф пододвинул к ней свою почти нетронутую тарелку, и Роксана, слегка сдвинув брови, снова вооружилась вилкой.
– Аппетита нет? – спросила она. – Или похмелье все еще дает о себе знать?
– Что-то вроде того, – ответил Ральф небрежно.
– Ладно, если я лопну – ты будешь отвечать! – предупредила Роксана. – Выбросить такую вкуснятину я просто не могу – это выше моих сил. Знаешь, когда я уезжаю в очередную командировку, мне очень не хватает твоих спагетти. Даже когда я была в Италии, которая, как известно, является родиной макарон, я не ела там ничего подобного.
– По-моему, ты мне льстишь, – заметил Ральф. – Любой шеф-повар в любом приличном ресторане способен приготовить спагетти в тысячу раз лучше.
– А вот и нет! – с горячностью возразила Роксана, отправляя в рот очередную порцию макарон. – Они там слишком увлекаются специями. Что написано в рецепте, то они и кладут, а ты подходишь к делу творчески. В твоих спагетти перца и томата ровно столько, сколько нужно – не больше и не меньше.
Роксана быстро расправилась с остатками спагетти и, покачиваясь на задних ножках стула, поднесла к губам бокал с вином.
– И вообще, – добавила она, – я хотела бы, чтобы ты приходил ко мне каждый вечер, чтобы готовить «спагетти по-оллсопски». И то, что ты этого не делаешь, я считаю проявлением твоего крайнего эгоизма!
– Да, ты права, я – эгоист, – согласился Ральф. – Во всяком случае, к тебе я отношусь крайне эгоистично. Я хотел бы, чтобы ты принадлежала только мне одному, поэтому специально кормлю тебя спагетти. От них ты растолстеешь так, что не будешь пролезать в дверь и не сможешь никуда выходить из квартиры.
– Почему это я не должна выходить из квартиры? – подозрительно прищурилась Роксана.
– Потому что по улицам рыщут алчные, голодные мужчины, которые живо умыкнут такое сокровище, как ты, стоит мне только на минуточку отвернуться.
Роксана негромко рассмеялась и отпила еще глоток вина.
– Нет, ты не эгоист, – сказала она убежденно. – И вообще, я просто пошутила. Отличное вино, между прочим.
– Да, неплохое, – согласился Ральф, после чего оба замолчали. Некоторое время никто не произносил ни слова, потом Ральф обронил небрежно: – Скажи, ты никогда не загадывала, где ты будешь, скажем, ровно через год? Ну, чем ты будешь заниматься и так далее?..
– Почему ровно через год? – удивилась Роксана, чувствуя, как ее сердце начинает биться быстрее. – Что за срок такой?!
– Ну, через три года, – поправился Ральф, экспансивно взмахнув рукой. – Через год, через три, через пять…
– Ты что, собираешься предложить мне новую работу? – осведомилась Роксана.
– Да нет, я просто интересуюсь. – Ральф слегка пожал плечами.
– Никогда об этом не думала.
Роксана отпила еще глоток вина, надеясь, что оно поможет ей сохранить спокойствие. Отчего-то ей вдруг стало очень не по себе. По обоюдному молчаливому согласию они с Ральфом никогда не говорили о будущем, никогда не касались тех сторон жизни, одно упоминание о которых могло причинить обоим боль. Обычно они разговаривали о работе, о новых фильмах, о путешествиях. Изредка они сплетничали о коллегах или о нижнем соседе Роксаны, который казался обоим в высшей степени подозрительным: Роксана уверяла, что он – колумбийский мафиози-наркоторговец, Ральф же был уверен, что он – русский шпион, и собирался взять у него интервью для «Лондонца» («Скажите, как вы находите лондонские туманы? Не скучаете ли по московским снегам и медведям?»). Изредка они вместе смотрели по телевизору дубовые американские сериалы и, давясь от смеха, обсуждали неумелую игру актеров, но даже когда на экране появлялся неверный супруг, изменяющий жене с коллегой по работе, они никогда не заговаривали о собственном положении.
Правда, давным-давно – в самом начале их отношений – Роксана чуть не со слезами просила Ральфа рассказать ей что-нибудь о жене, о семье, о его жизни вдали от нее. Каждый раз, когда он уходил, Роксану буквально трясло от горя и унижения. Бывало, она бросала ему самые страшные обвинения, ставила ультиматумы, но все было тщетно. Прошло порядочно времени, прежде чем она научилась вести себя так, словно каждый вечер засыпала в его объятиях. Это был просто инстинкт самосохранения, способ защитить себя от разочарований и боли. Благодаря такому самообману у Роксаны появлялось ощущение, будто из них двоих именно она ставит условия, а для нее это всегда было очень важно.
Подняв голову, Роксана увидела, что Ральф все еще ждет ответа, и лицо его при этом было таким, что она с трудом подавила дрожь внезапного и необъяснимого страха. Взгляд Ральфа был пристальным, сверлящим, словно от ее ответа зависела его жизнь.
Стараясь выиграть время, Роксана отпила еще глоток вина, потом поправила волосы и беспечно улыбнулась.
– Через год? – повторила она. – Что ж, если бы я могла оказаться, где захочу, я выбрала бы пляж где-нибудь на побережье Карибского моря. И, разумеется, чтобы рядом был ты.
– Рад это слышать, – ответил Ральф, и его губы дрогнули в улыбке.
– А еще мне бы хотелось, – мечтательно добавила Роксана, – чтобы, кроме тебя, рядом оказалось штук десять официантов в белых тужурках, готовых незамедлительно исполнить любое наше желание, любой каприз. Они бы подавали нам еду и напитки, рассказывали забавные истории, но главное – они должны мгновенно исчезать, как только мы захотим остаться наедине с морем и закатом.
Отпив еще глоток из бокала, Роксана снова посмотрела на Ральфа. Ее сердце отчаянно билось. «Понимает ли он, – подумалось ей, – что я только что описала идеальный медовый месяц?»
Ральф продолжал смотреть на нее, и лицо у него было таким, какого Роксана еще никогда у него не видела. Внезапно он взял ее за руки и поднес их к губам.
– Что ж, ты этого заслуживаешь, – сказал он хрипло. – Ты заслуживаешь всего, чего бы ни пожелала!
Роксана почувствовала, как у нее перехватило горло. Она хотела что-то сказать, но Ральф не дал ей вымолвить ни слова.
– Мне очень жаль… Прости меня за все, Роксана, – пробормотал он. – Когда я думаю обо всем, что тебе пришлось пережить из-за меня, я…
– Не надо извиняться и не надо ни о чем жалеть, – мягко возразила Роксана и несколько раз моргнула, чтобы избавиться от набежавших на глаза слез.
Перегнувшись через стол, она прижала к себе голову Ральфа и стала целовать его глаза, щеки, губы, которые тоже оказались мокрыми, солеными от слез.
– Я люблю тебя… – прошептала Роксана, чувствуя, как на нее накатывает волна жгучего, горького счастья. – Я люблю тебя, Ральф, и мы вместе. Это главное. На самом деле мне ничего больше не нужно.
Глава 9
Главный корпус больницы – внушительное здание в викторианском стиле – располагался в центре ухоженного парка. Был первый день апреля, светило яркое солнце, и деревья, очнувшиеся от зимней спячки каких-нибудь пару недель назад, уже щеголяли в свежих, ярко-зеленых нарядах.
Выбравшись из такси, Роксана огляделась по сторонам и рассмеялась.
– Что тебя так развеселило? – поинтересовалась Кендис.
– Как это похоже на Мэгги! Несомненно, она выбрала самую красивую больницу в здешних краях. Ты только погляди – это не парк, а просто картинка! Я уверена, что наша Мэгги ни за что не стала бы рожать в лондонской больнице. Там все так мрачно – особенно по сравнению с этим!..
– Да, ты права, здесь очень красиво, – согласилась Кендис, останавливаясь перед столбом со стрелками-указателями. – «Родильное отделение», – прочла она. – Нам туда?
– Можешь, конечно, сходить в родильное отделение, если тебе интересно. – Роксана чуть заметно вздрогнула. – Что касается меня, то я предпочитаю оставаться в блаженном неведении.
– «Так где же нам ее искать?» – растерянно спросила Кендис. – Ничего не понимаю…
– Ладно, идем. Лучше кого-нибудь спросим, – нетерпеливо бросила Роксана и решительно зашагала вперед.
В просторном приемном покое они обратились к дежурной медсестре, которая тут же ввела имя и фамилию Мэгги в компьютер.
– Миссис Дрейкфорд лежит у нас в «Голубом крыле», – с улыбкой сказала она. – По этому коридору до конца, а там на лифте на пятый этаж.
Поблагодарив дежурную, подруги отправились по указанному коридору.
– Терпеть не могу больничный запах, – поморщилась Кендис, разглядывая выкрашенные светло-бежевой краской стены. – Если уж рожать, то лучше дома, чем в больнице.
– Ну да, – подхватила Роксана. – Ты у нас непременно будешь рожать в ванне – под звуки флейт и при свете ароматизированных свечей.
– Да нет! – Кендис рассмеялась. – Вряд ли. Просто я бы предпочла, чтобы это происходило дома, а не в какой-нибудь больнице, где все пропахло дезинфицирующими средствами и лекарствами.
– Если у меня когда-нибудь будет ребенок, – сухо сказала Роксана, – я попрошу, чтобы мне сделали кесарево сечение. И желательно под общим наркозом – чтобы заснуть и ничего не чувствовать. А разбудить можно, когда ребенку уже стукнет лет пять. Кажется, в этом возрасте они уже не пачкают пеленки…
Войдя в лифт, Кендис нажала кнопку пятого этажа.
– Знаешь, Рокси, мне что-то не по себе, – сказала она. – Как-то все это необычно…
– Я тоже нервничаю, – призналась Роксана после небольшой паузы. – Вероятно, это потому, что одна из членов нашего коктейль-клуба наконец-то выросла и стала взрослой женщиной. Для Мэгги начинается настоящая жизнь, и сейчас нам предстоит воочию увидеть, что это такое.
Кендис внимательно посмотрела на нее.
– Знаешь, ты выглядишь немного усталой, – заметила она. – Ты хорошо себя чувствуешь?
– Я чувствую себя отлично, – немедленно ответила Роксана, решительным жестом отбросив назад волосы. – Как, впрочем, и всегда.
Но когда лифт остановился на пятом этаже, Роксана украдкой бросила взгляд на свое отражение в стекле кабины и подумала, что Кендис права. Она действительно выглядела усталой. После их с Ральфом последнего свидания Роксана обнаружила, что ей стало трудно засыпать. Ложась в кровать, она подолгу ворочалась, не в силах не думать об их разговоре и о том, что он мог означать. Его непонятные вопросы, туманные намеки разбудили в ней надежду, хотя Ральф не сказал ничего определенного.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38