Поэтому, когда дверь лифта открылась и я увидела, что там какой-то человек, я сильно вздрогнула от неожиданности.
— Прошу прощения, — сказал мужчина в лифте. Он произнес извинения на столь совершенном английском языке, что я сразу поняла: это не родной его язык, он, скорее всего, прекрасно изучил его. — Кажется, я приехал не на тот этаж. Коллега, к которому я направлялся, живет на восемнадцатом этаже, а этот…
Я смотрела на него с таким выражением на лице, что это заставило его замолчать. Он был высок, по меньшей мере шести футов ростом. И это был не типичный житель запада — светловолосый и голубоглазый. Золотисто-коричневый цвет его кожи выдавал средиземноморское происхождение. И мне показалось, что, скорее всего, он исповедует не ту же религию, что исповедую я.
И несмотря ни на что, он с ног до головы был великолепен. Я чуть не задохнулась, увидев эти шоколадно-карие глаза. В этих глазах я увидела Тавистока, а потом, вглядевшись по-настоящему глубоко, я увидела и Талли. А может быть, если бы я смотрела еще глубже, совсем, совсем глубоко, то тогда я бы уже увидела и саму себя. Передо мной был человек, который был моей половиной.
Он открыл рот, чтобы что-то сказать, но он этого не сказал, потому что в этот момент в третий раз за всю свою жизнь я упала в обморок.
45
- Вам лучше? — спросил он.
Я лежала на кушетке в своей квартире, а он сидел рядом, держа в одной руке кусок материи, намоченный холодной водой, и прижимал его мне ко лбу. Другой рукой он приглаживал мои растрепавшиеся волосы, еще влажные после мытья. Он смотрел на меня с таким видом, как будто пытался вспомнить каждый дюйм моего тела. Если бы со мной не произошло всего и если бы я не знала наверняка, кто этот человек, я бы испугалась. Позволять совершенно незнакомому человеку гладить меня по щеке, по шее, проводить по моим бровям кончиками пальцев, потом вдоль по спинке носа — это было не в моих привычках.
Но это был не совершенно незнакомый человек. Я знала о нем все, что только можно знать, за исключением, может быть, двух-трех мелочей — типа того, как его зовут и откуда он приехал. Но это было неважно. Это был мой мужчина, и он был моим в течение многих жизней.
Я смотрела, как он на меня смотрит. Вспомнит ли он меня? Может быть, там, за этим лицом, живое сознание Тавистока?
Он внезапно очнулся и резко выпрямился.
— Простите, — пробормотал он. — Мне следует представиться. Меня зовут Тариз… — Он выговорил еще несколько имен, но их я уже не разобрала. В то время как он, сидя подле меня, произносил звуки своего теперешнего имени, а его бок касался моего тела, мне казалось, я не слышу, я чувствую. Все, что мне нужно было знать, это «Тариз». Талис, Тэйви, а вот теперь Тариз.
— Вы себя неважно чувствуете, — произнес он. — Может быть, следует вызвать врача. — Я увидела, как бледнеет его лицо цвета светлого меда. Он добавил очень тихо: — Может быть, вы ожидаете ребенка.
— Нет, — ответила я, улыбаясь. — Не ребенка. Я не замужем. И не обручена. Я свободна.
Тариз ничего на это не ответил, только по-прежнему пристально рассматривал меня.
— Вы, наверное, скажете, что я сошел с ума, но мне кажется, я вас знаю. Как будто… нет, не знаю, как сказать. Как будто я вас когда-то знал. Вы понимаете, что я хочу сказать?
— Да, прекрасно понимаю.
— Вы будете смеяться, но я как будто что-то знаю о вас. Но это, конечно, невозможно, потому что мы с вами никогда не были знакомы.
— А что вы обо мне знаете? — тут же спросила я. Он ласково улыбнулся, и мне показалось, что мое сердце сейчас растает.
— Вы боитесь высоты и вы любите… — Он заколебался. — Вы любите таких зверьков. — Он бросил взгляд на подсвечник, который стоял у меня на столе. — Вы любите обезьянок! И еще… вы что-то делаете. — Он провел рукой по глазам. И вспомнил. — Вы рассказываете истории. Вы замечательно рассказываете истории. Все вокруг смеются. Нет, главное, это я всегда смеюсь. И еще вы…
Он внезапно отшатнулся, смотря на меня почти испуганно. Его большие черные глаза расширились, кожа с каждой секундой делалась все бледнее. Он тихо проговорил:
— Кажется… кажется…
Мне еще никогда не приходилось видеть, чтобы мужчина падал в обморок, но в данном случае, кажется, мне предстояло это увидеть. Рывком вскочив с кушетки, я толкнула его к спинке и принялась искать, не найдется ли у меня бренди. Но я не нашла, потому что обычно не пью бренди. Поэтому я налила немного мандаринового ликера «Наполеон» и протянули ему рюмку.
— Простите, — пробормотал он, садясь прямо. — Со мной как будто… как это будет на вашем языке? Такое чувство, как бывает в самолете, когда посмотришь вниз на землю.
— Да, летная болезнь, — сказала я. И подумала про себя: «Так бывает, когда посмотришь в глубь столетий».
На нем был надет темный костюм, от чего его волосы и ресницы казались еще темнее. Больше всего на свете мне хотелось прикоснуться к нему. Я мечтала ему рассказать все о нас с ним. Я хотела почувствовать, как его сильные руки обнимают меня.
— Почему вы на меня так смотрите? — спросила я, пытаясь заставить его рассказать о своих мыслях.
Он улыбнулся. У него были прямые, ровные, красивые зубы. А когда я взглянула на его губы, все у меня внутри заныло. Халат на мне раскрылся, но я его не застегивала. Стоило бы ему пальцем пошевельнуть, и я бы вообще сбросила с себя на пол всю одежду.
— Я вас не знаю, — тихо сказал он. — И вы меня не знаете. Но все-таки как будто я вас знаю. Я знаю все, что в вас есть хорошего и плохого.
— Плохого? — тут же невольно вырвалось у меня.
— Кажется, вы с характером, — улыбаясь, заметил он.
— Только тогда, когда ты не делаешь то, что я хочу, — ответила я. — А как только ты делаешь, что я хочу, и когда я хочу, я тут же становлюсь милой и спокойной.
Учитывая тот факт, что мы с ним встретились пять минут назад, это мое заявление было трудно понять, но он только улыбнулся и кивнул:
— Да, это я знаю. Воля у тебя сильная.
С глубоким вздохом он посмотрел на рюмку ликера, которую держал в руках. Я сидела на краешке кушетки, примерно в восьми дюймах от него, и умирала от желания придвинуться вплотную.
— Я только что приехал в эту страну, — тихо произнес он. — Я только вчера сошел с самолета, а в этом здании у меня была назначена встреча с одним человеком.
— На восемнадцатом этаже, но ты нажал не на ту кнопку. Он поднял голову и взглянул на меня:
— Да нет, кажется, я нажал именно ту кнопку, какую надо.
— Да, — прошептала я. — Ты нажал ту кнопку, какую надо. Он снова посмотрел в свою рюмку. Когда он наклонил голову, я увидела, как у него на шее пульсирует вена. Как я хотела поцеловать эту шею! Воздух между нами напоминал электрическую дугу, заряд на которой возрастал с каждой секундой.
— Я приехал в вашу страну, чтобы говорить с вашими людьми, с вашим президентом, о том непонимании, которое имеется между вашей страной и моей.
— А, дипломат, — сказала я, думая, как талантлив был Талис к дипломатии. Он был таким остроумным и милым человеком, что в его присутствии все чувствовали себя легко и непринужденно, а заклятые враги мирились.
— Делаю, что могу, — скромно сказал он. Потом испытующе посмотрел на меня. — А вы — вы случайно не из тех работающих американок, которые дорожат своей работой и никуда не могу уехать из того места, где находится их компания?
Сначала я не понимала, что он имеет в виду, потом мое сердце запрыгало:
— Нет-нет, я совершенно спокойно могу ехать, куда захочу. Я зарабатываю на жизнь писательским трудом, так что я могу жить где угодно.
— Хорошо, — улыбаясь, кивнул он, потом хотел сказать что-то еще, но заколебался и осторожно поставил на столик рюмку с ликером, из которой так и не отпил ни глотка.
— А… какое это имеет значение, могу я путешествовать или нет?
— Если я скажу, что думаю, ты подумаешь, что я совсем ненормальный.
— Нет-нет, не скажу, что ты! — изо всех сил запротестовала я, про себя страстно надеясь, что он не просто хотел пригласить меня пойти с ним в ресторан.
Увидев огонь в его глазах, мое сердце подпрыгнуло к самому горлу.
— Не знаю, как это получилось, но я тебя люблю. Люблю всей душой, всем сердцем. Мне кажется, я всю жизнь ждал тебя и везде пытался тебя найти.
— Я тоже, — только и смогла прошептать я. «Ну, а теперь, — думала я, — мы начнем срывать друг с друга одежду. И я уже начала это делать».
Но, увидев, что он посмотрел на часы, мое сердце замерло. И как я могла забыть, что у него эта встреча! Он приехал в Америку не просто так, а из-за очень важных вещей: мир между двумя странами, обмен двумя различными философиями жизни, возможно даже, попытка предотвратить угрозу войны. Какое право имеет женщина вмешиваться в такие вещи?
— Сейчас я уже очень сильно опаздываю, но к четырем часам я должен освободиться. В это время я вернусь сюда, и тогда мы поедем и поженимся.
Мой рот открылся, и челюсть так отвисла, что подбородок касался груди.
— Ты опять не упадешь в обморок?
— Я… нет, кажется, не упаду… Но… поженимся? — На это мне сказать было абсолютно нечего. — А ты не мог бы еще чуть-чуть подождать с этой своей встречей?
Он поморгал глазами — я очень часто видела у Талиса эту привычку. Он отлично знал, какие чувства меня обуревают, и наслаждался моей растерянностью и. раздражением. Потом кончиками пальцев пощекотал меня под подбородком:
— Пока ты не будешь официально моей, я тебя не трону. Но после этого — после этого я шесть месяцев подряд не буду выпускать тебя из постели. — Он меня поцеловал в лоб. — К этому времени ты уже будешь так тяжела моим ребенком, что далеко уйти не сможешь.
Мне казалось, колени подо мной подгибаются. Была только одна вещь на свете, которую я хотела с такой же силой, как этого мужчину. И эта вещь была — наш ребенок.
— А теперь давай-ка одевайся, а я вернусь часа через два. Мне была непереносима мысль, что он сейчас уйдет.
А что, если он не вернется? А что, если я сейчас его упущу? А что, если… Я проговорила дрожащим голосом:
— В Америке, для того, чтобы пожениться, нужно как минимум три дня. Придется еще ждать… А как же…
Он поцеловал меня в обе щеки, так делают в Европе или на Востоке.
— Я сделаю несколько звонков. Нам ждать не придется. Он поцеловал меня в шею, но к себе не прижал. Я знала, что ему, как и мне, кажется, что, если мы прижмемся друг к другу слишком сильно, то у нас уже не будет сил разъединиться. Я услышала его шепот у самого уха:
— Ну как, у тебя есть еще вопросы?
Я не отвечала, и он, чтобы рассмотреть меня, отодвинул меня от себя на расстояние вытянутой руки. Я с трудом покачала головой. Нет. Нет вопросов. У меня нет никаких вопросов. Он — мой, и я готова пойди за ним на край земли.
— Тогда дай мне свой паспорт. Мне нужно будет сделать кое-какие приготовления.
Я с трудом, трясущимися руками открыла ящик своего письменного стола, вынула оттуда голубенькую книжку и протянула ему. И смотрела, как он ее с интересом открывает.
— Мы родились в один день, — заметил он. — И к тому же в один год.
Я молча кивнула и пошла за ним к двери, а потом ждала с ним лифта.
— Ты что, сомневаешься во мне? — спросил он, положив руку на дверь.
— Нет. Я тебе верю. Я верю тебе и доверяю.
— А ты меня любишь? — прошептал он.
— Всем сердцем. Всей душой. С начала времен и до конца.
— Да, — согласился он, пока дверь лифта медленно закрывалась. — Это точно. Со мной то же самое. Я тоже любил тебя всегда.
— Да, — прошептала я. — Да.

1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52