— Клянусь бородой Пророка!— Этого достаточно!.. Ты слышал эти слова? — спросилменя векиль.— Да.— Что ты можешь возразить на это?— Что он негодяй. Это он убийца. В своем обвинении он просто переменил действующих лиц.— Он поклялся, а ты — гяур. Я верю не тебе, а ему.— Спроси моего слугу. Он — мой свидетель.— Но он служит неверному. Его слова ничего не стоят. Я прикажу созвать большой совет оазиса, который услышит мои слова и решит твою судьбу.— Ты не хочешь мне верить, потому что я христианин, и тем не менее оказываешь доверие гяуру. Этот человек армянин, а следовательно, тоже христианин, а совсем не мусульманин.— Он поклялся Пророком!— Это низость и грех, за которые его накажет Бог. Если ты не хочешь меня выслушать, я обвиню его перед советом оазиса.— Гяур не может обвинять правоверного, и совет оазиса не может причинить Абу эн-Насру ни малейшего вреда, так как у него есть надежный паспорт, — следовательно, он один из тех, кто стоит в тени государя, то есть находится под высочайшей защитой.— И я один из тех, кто ходит под защитой моего короля. И у меня есть надежный паспорт. Ты положил его в свой карман.— Он написан на языке гяуров; я осквернюсь, если прочту его. Твое дело будет изучено еще сегодня, но прежде вы получите свои колотушки: ты — пятьдесят ударов, твой слуга — шестьдесят, а проводник — двадцать. Отведите их вниз, во двор! Я спущусь следом!— Уберите руки! — сразу же приказал унтер.Сотня пальцев мгновенно отпустила меня.— Взять ружья!Герои бросились к оружию и мигом разобрали его.— Окружить их!В один миг они взяли в кольцо меня, Халефа и Омара. Нас вывели во двор, посреди которого квадратом стояли скамьи. Было ясно, что они предназначались для тех, кто должен был получить палочное наказание.Глядя на то, как я спокойно позволил вывести себя, оба моих спутника пошли безо всякого сопротивления, но я прочел в их глазах, что они ожидают лишь моего знака, чтобы положить конец фарсу.Когда мы ненадолго задержались перед скамьей, появились векиль с Абу эн-Насром. Негр вынес ковер, расстелил его на земле, а когда они уселись, подал им огонь для их погасших трубок.— Дайте ему полсотни! Настало самое время действовать.— Мой паспорт все еще у тебя в кармане? — спросил я веки ля.— Да.— Отдай мне его!— Ты никогда не будешь держать его в своих руках!— Это почему же?— Чтобы ни один правоверный не мог о него замараться.— Ты и в самом деле хочешь наказать меня?— Да.— Тогда я тебе покажу, как поступает немей, когда он вынужден заниматься правосудием!Маленький дворик был с трех сторон окружен высокой стеной, а с четвертой его закрывало здание. Никакого другого выхода не было, кроме того, через который мы вошли. Зрителей тоже не было. Следовательно, нас было трое против тринадцати. Оружие нам оставили — этого требовал один из неписаных законов пустыни. Векиль был абсолютно не опасен для нас, так же как и его солдаты. Только Абу эн-Наср мог нам навредить. Я должен был прежде всего вывести из строя его.— Есть у тебя веревка? — тихо спросил я Омара.— Да, шнур от бурнуса.— Развяжи его! — Обернувшись к Халефу, я добавил: — Беги к выходу и не пропускай ни единого человека!— Ложись! — предложил мне тем временем векиль.— Сейчас!Не успев выговорить это слово, я прорвался через заслон солдат к Абу эн-Насру, заломил ему руки за спину и так сильно придавил ему коленом затылок, что он не мог пошевельнуться.— Вяжи его! — сказал я Омару.Собственно говоря, этот приказ уже был излишним, так как Омар мгновенно понял меня и уже обмотал своим шнуром руки армянина. Тот был связан, прежде чем смог сделать хоть какое-то движение. Моя внезапная атака так ошеломила векиля и его охрану, что они растерянно вытаращились на меня. Тогда я правой рукой выхватил нож, а левой вцепился армянину в шею. От ужаса он вытянул перед собой руки и ноги, словно уже был мертв. Зато тем больше жизни проснулось в солдатах.— Оторваться от противника, позвать помощь! — заорал онбаши, который раньше всех обрел дар речи.Его сабля стала ему помехой, он отбросил ее и помчался к выходу; остальные последовали за ним. Там уже стоял храбрый Халеф с ружьем на изготовку.— Назад! Всем остаться на месте! — крикнул он подбегавшим солдатам.Ошеломленные, они повернулись и разбежались в разные стороны, стараясь спрятаться по углам.Омар тоже выхватил свой нож и стоял с мрачным видом, готовый вонзить его в сердце Абу эн-Насра.— Ну, ты не умер? — спросил я векиля.— Нет, но ты хочешь убить меня?— Это зависит от тебя, о средоточие правосудия и мужества. И уверяю тебя, что твоя жизнь висит на тонюсеньком волоске.— Что ты хочешь от меня, сиди?Прежде чем я ответил, раздался исполненный страха женский крик. Я оглянулся и заметил маленькое тучное существо, которое крайне поспешно, как шарик, накатывалось на нас.— Стой! — визгливо кричала она. — Не убивай его! Это мой муж!— Да, это моя жена, Роза Кбилли, — кряхтя, подтвердил наместник.— Как ее зовут?— Меня зовут Мерсина, — сообщила она.— Благодарю тебя, солнце Джерида, — польстил я ей. — Если ты пообещаешь мне, что векиль будет сидеть спокойно, его никто не обидит.— Он превратится в соляной столп, я тебе это обещаю!— В таком случае он может благодарить твою миловидность.Векиль выпрямился, слегка постанывая, но покорно оставался в сидячем положении. Мерсина внимательно оглядела меня с ног до головы, а потом спросила по-дружески:— Кто ты?— Я немей, чужестранец, родина которого лежит далеко за морем.— Немей — очень умные, очень храбрые и очень вежливые люди. Это я уже слышала, — заявила она. — Добро пожаловать к нам! Однако почему ты связал этого человека? Почему от тебя бежали наши солдаты? И почему ты хотел убить могущественного наместника?— Я связал этого человека, потому что он убийца.— Ты получишь правосудие!Тут мною овладело убеждение, что женская туфля на Востоке обладает той же волшебной силой, как и в западных странах. Векиль увидел, что его авторитет под угрозой, и сделал попытку вновь восстановить его:— Я праведный судья и буду…— Ты будешь молчать! — приказала она ему. — Ты знаешь, что мне известен этот человек, который называет себя Абу эн-Наср, хотя должен был бы прозываться Абу эль-Ялани, отец лжецов. Это он виновен в том, что тебя послали в Алжир, хотя ты мог стать мюльазимом; он виновен в том, что потом ты приехал в Тунис и здесь был погребен в одиночестве. Как только он появляется здесь, ты всегда вынужден делать что-то приносящее тебе вред. Я ненавижу его и ничего не имею против, если этот чужестранец убьет его. Он заслужил такой конец!— Его нельзя убить. Он находится в тени падишаха!— Заткнись! Ну да, он находится в тени падишаха, а этот чужестранец находится в тени жены наместника, в моей тени, слышишь? А кто находится в моей тени, того никто не может погубить. Вставай и следуй за мной!Векиль поднялся; она направилась к выходу, и он уже собрался последовать за своей женой. Это не входило в мои планы.— Стой! — приказал я ему, еще раз ухватив за шиворот. — Ты останешься здесь!Тогда Мерсина обернулась.— Разве ты не сказал, что хочешь освободить его? — спросила она.— Да, но при условии, что он останется на этом месте.— Но не может же он сидеть здесь целую вечность!— Ты права, о жемчужина Кбилли, но в любом случае он останется здесь так долго, пока дело не будет разрешено.— Оно уже разрешилось.— Каким образом?— Разве я тебе не сказала, что ты желанен в нашем доме?— Верно.— Значит, ты стал нашим гостем и можешь жить у нас со своими людьми так долго, пока тебе не захочется снова покинуть нас.— А Абу эн-Наср, которого ты назвала Абу эль-Ялани?— Он останется твоим, и ты можешь сделать с ним все, что захочешь.— Это верно, векиль?Он медлил с ответом, но строгий взгляд его госпожи вынудил наместника выдавить из себя:— Да…— Ты клянешься мне в этом?— Клянусь.— Клянешься Аллахом и его Пророком?— Я должен поклясться? — спросил он свою мадам, Розу Кбилли.— Должен! — ответила она весьма решительно.— Тогда клянусь Аллахом и его Пророком!— Ну, теперь он может идти со мной? — спросила она меня.— Может, — ответил я.— Ты последуешь за нами и отведаешь за нашим столом барашка и кускус.— А есть у тебя местечко, в котором можно надежно припрятать Абу эн-Насра?— Нет. Привяжи его к стволу пальмы вон там, у стены. Он не убежит от тебя, потому что я прикажу охранять его нашим воинам.— Я сам его постерегу, — ответил вместо меня Халеф. — От меня он не убежит. Он заплатит своей смертью за жизнь моего отца. Мой нож будет таким же острым, как и мой глаз.С тех пор как он был связан, убийца не произнес ни слова, но его глаза зловеще сверкали, когда мы привязывали его к пальме.Я действительно не намерен был лишать его жизни, но он попал под законы кровной мести, и я знал, что Омар не удовлетворит мою просьбу о снисхождении. За кровь надо платить кровью. Для меня, несмотря ни на что, лучшим выходом было бы, чтобы Абу эн-Наср улизнул — разумеется, без моего ведома. Но пока я стоял на его пути, пока он находился в моей власти, я должен был рассматривать пленника как врага и убийцу, следовательно, и обходиться с ним соответственно. Конечно, он бы меня не пощадил, имей я несчастье попасть в его руки.Итак, я оставил его под присмотром Омара и отправился в селямлык. По дороге мой маленький слуга спросил меня:— Ты сказал, что этот человек не мусульманин. Это верно?— Да. Он армянин, и значит, христианин, но там, где это выгодно, выдает себя за магометанина.Мы вошли. Векиль уже нас ожидал. Выражение его лица, с каким он встретил нас, даже отдаленно не напоминало дружеское.— Садись! — скорее пробормотал, чем проговорил он.Я подчинился его приглашению, усевшись очень близко от него, тогда как Халеф занялся курительными трубками, которые к тому времени уже подготовили в углу комнаты.— Почему ты захотел увидеть лицо моей жены? — начал беседу векиль.— Потому что я — франк, европеец, и привык постоянно видеть лицо того человека, с которым я говорю.— У вас плохие обычаи! Наши женщины прячутся, а ваши выставляют себя напоказ. Наши женщины носят одежды, длинные сверху и короткие снизу; ваши — короткие сверху, длинные снизу, а часто — короткие и сверху и снизу одновременно. Разве вы встречали у себя когда-нибудь наших женщин? А ваши девушки приезжают к нам. Зачем?— Векиль, и такое гостеприимство ты мне предлагаешь? С каких это пор стало обычаем встречать гостя оскорблениями? Мне не нужно ни твоего барашка, ни твоего кускуса, я лучше пойду на двор. Следуй за мной!— Эфенди, прости меня! Я хотел только сказать тебе, что думал, но я не хотел тебя обидеть.— Кто не хочет обижать собеседника, не должен то и дело говорить, о чем он думает. Болтливый человек подобен разбитому горшку, который никому не понадобится, потому что ничего не сохранит.— Садись-ка опять со мной и расскажи, где ты встретил Абу эн-Насра.Я выдал ему обстоятельный отчет о наших приключениях. Он молча выслушал, а потом покачал головой:— Итак, ты полагаешь, что он убил купца в Блиде?— Да.— Но ты сам не видел.— Это мой вывод.— Один Аллах может делать выводы, потому что он всеведущ, а мысль человека подобна всаднику, которого непокорная лошадь несет туда, куда он вовсе не хочет скакать.— Только лишь Аллах может делать выводы, потому что он всеведущ? О векиль, твой дух утомлен большим количеством баранины и кускуса, съеденных тобой! Именно потому, что Аллах всеведущ, он не нуждается в выводах. Их делает тот, кто ищет итог своих размышлений, не зная его заранее.— Я слышал, что ты ученый, посетивший много школ, потому-то ты говоришь никому не понятными словами… А еще ты считаешь, что он убил человека в Вади-Тарфои?— Да.— Ты был при этом?— Нет.— Стало быть, это тебе рассказал мертвец?— Векиль, бараны, которых ты ел, и те соображали, что мертвый не может говорить.— Эфенди, теперь ты сам стал невежливым! Итак, ты не был при этом, и мертвый не мог тебе ничего сказать. Откуда же ты тогда знаешь, что Абу эн-Наср убийца?— Я сделал такой вывод.— Я уже сказал тебе, что такие мысли под силу лишь Аллаху!— Я видел след убийцы и шел по нему, а когда я встретил Абу эн-Насра, он хотел убить меня.— Если ты нашел след, это еще не доказательство того, что ты отыскал убийцу, потому что еще никто не убивал человека следами. А заявление, что Абу эн-Наср хотел убить тебя, не введет меня в заблуждение. Он — шутник, и в мыслях у него были только шутки.— С убийством не шутят!— Но шутят с человеком, а ты — человек. И ты полагаешь, что он застрелил проводника Садика?— Да.— Ты был при этом?— Разумеется.— И видел это?— Очень четко. Хаджи Халеф Омар — тоже свидетель.— Ну ладно, стало быть, он подстрелил проводника. Хочешь ли ты на этом основании сказать, что он убийца?— Без сомнения.— А если он совершил кровную месть? Разве в твоей стране нет кровной мести?— Нет.— Так я скажу тебе, что человек, совершающий кровную месть, никогда не бывает убийцей. Ни один судья не осудит его. Только те, к роду которых принадлежал убитый, имеют право на его преследование.— Садик его не обижал!— Значит, его обидело племя, к которому принадлежал Садик.— И это не так. Векиль, хочу тебе сказать, что я не имел никаких дел с этим Абу эн-Насром, которого вообще-то зовут Хамд эль-Амасат, а до того он носил еще какое-то армянское имя. Я не имел с ним дел, пока он не трогал меня. Но он убил проводника Садика, у которого есть сын, Омар бен Садик, и именно этот человек, как ты только что объяснил, имеет право на жизнь убийцы. Так что улаживай это дело с ним, но позаботься также и о том, чтобы мне этот негодяй больше не попадался на глаза, иначе я сам с ним рассчитаюсь!— Сиди, теперь твоя речь источает мудрость. Я поговорю с Омаром, который должен его освободить, а ты будь моим гостем столько времени, сколько тебе понравится.Он поднялся и пошел во двор. Я знал, что все его усилия договориться с Омаром напрасны. Действительно, через некоторое время он вернулся мрачнее тучи и остался молчаливым даже тогда, когда внесли поджаренного на вертеле барана, которого приготовили умелые и хорошенькие пальчики его жены. Я и Халеф храбро набросились на еду, и как раз в тот момент, когда векиль сказал мне, что Омар должен получить свой обед во дворе, ибо ему нельзя отходить от своего пленника, снаружи раздался громкий крик. Я прислушался. Крик повторился: «Эфенди, на помощь!»Этот призыв относился ко мне. Я вскочил и выбежал из дома. Омар лежал на земле и боролся с солдатами. Пленного не было видно. У другого выхода стоял негр и злорадно ухмылялся.— Вперед, сиди… скачи туда!В три прыжка я выскочил из дома и увидел, как Абу эн-Наср исчезает между пальмами. Он мчался на скаковом верблюде, имевшем, кажется, очень приличный шаг. Я сразу все понял. Векиль не добился успеха в переговорах с Омаром, но он хотел спасти Абу эн-Насра. Он отдал африканцу распоряжение привести верблюда, а солдатам приказал схватить Омара и развязать пленника. Одиннадцать героев отважились напасть на одного, и заговор удался.Правда, они дорого заплатили за свою удачу. Омар пустил в ход свой нож, и когда я раскидал узел из сплетенных тел, то увидел у многих солдат кровоточащие раны.— Он удрал, сиди! — задыхался от ярости и негодования молодой проводник. — Накажи здесь этих мерзавцев, эфенди, а я буду охотиться за беглецом!— Ему оседлали скакового верблюда.— Все равно я его настигну!— У тебя нет лошади!— Сиди, у меня здесь друзья; они одолжат мне благородное животное, а также дадут в дорогу фиников и сосуд с водой. Прежде чем он исчезнет за горизонтом, я пойду по его следу. Ты также найдешь мои следы, если захочешь пойти за мной. — И он умчался.Халеф все видел и помогал мне освобождать Омара из рук солдат. Он тоже пылал гневом.— Почему вы отпустили этого убийцу, собаки, потомки мышей и крыс?Он еще долго продолжал бы поливать их ругательствами, если бы во дворе не появилась Мерсина. Она была снова укутана в покрывало.— Что случилось? — спросила она меня.— Твои солдаты напали на моего проводника…— Ах вы негодяи, мошенники! — закричала она, топнув ногой и высвободив из-под покрывала кулаки.— И освободили пленника…— Ах вы плуты, обманщики! — продолжала она и, по всей видимости, собиралась броситься на них.— По приказу векиля, — добавил я.— Векиля? Червяк! Непослушный, никчемный, упрямец! Сейчас я ему задам, и немедленно!Она повернулась и направилась, переполненная гневом, к селямлыку. Глава 3В ГАРЕМЕ В полуденный час, когда светило в Египте заливает землю своими жаркими лучами, каждый, кого дела не гонят наружу, стремится спрятаться под сенью собственного жилища, пытаясь хоть там обрести прохладу и покой.Вот и я лежал на мягкой кушетке в снятой мною квартире, потягивал пахучий мокко Мокко — смесь сортов йеменского кофе.

и наслаждался ароматом пряного джебели Джебели — сорт табака.

, которым была набита моя трубка. Толстые стены без окон на улицу защищали от солнечного жара, а дырявые глиняные сосуды, через стенки которых равномерно вытекала нильская вода, настолько увлажняли духоту в помещении, что я почти не ощущал обычной при полуденном зное усталости.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41