Глава 5АБУЗЕЙФ За спиной осталась земля Осириса и Исиды, страна сфинкса и пирамид, страна, в которой народ божий нес ярмо рабства и таскал на себе скалы Мокаттама, возводя одно из чудес света, которое еще и сегодня вызывает восхищение путешествующих по Нилу. Там, в тростниках издревле почитаемой реки, царская дочь нашла мальчонку, призванного освободить свой народ от рабства и дать ему Закон в десяти божественных заповедях, которые еще и тысячелетия спустя составляют основу всех законов и уложений.У ног моих в жгучем сиянии солнца искрились воды Арабского залива Арабский залив — одно из старых названий Суэцкого залива.
. Эти воды когда-то, повинуясь голосу Иеговы-Саваофа, образовали две стены, между которыми порабощенный народ страны Гесем нашел путь к свободе, тогда как армия их угнетателей и преследователей обрела ужасную гибель. Это были те самые воды, в которых в более позднюю эпоху чуть не погиб «великий султан» Наполеон Бонапарт.Желая добраться до Красного моря, я шел из Каира до Суэца необычным путем. Пространство, лежащее между этими городами, уже давно не заслуживает названия «пустыня». Прежде она устрашала как полным отсутствием воды, так и разбойниками-бедуинами, которые занимались своим ремеслом в глухих урочищах. Теперь положение изменилось; это и стало причиной моего уклонения к югу. Скачка по пустошам была для меня много интереснее путешествия по проторенной дороге. Поэтому я и теперь намеревался миновать Суэц, который мог предложить мне только уже виденное мною, уже известное.Мы поскакали, и вскоре перед нами появились голые высотки Джеком и Даад, а когда справа стал виден высоченный Джебель-Гариб, мы поняли, что Гроб Фараона остался позади. Слева от нас море образовало бухту, в которой стоял на якоре корабль.Это была одна из тех барок, которые на Красном море называют самбук. Матросы покинули корабль. Они сидели или лежали на мелководье, окунувшись в теплую морскую воду. Несколько в стороне, на мате, сидел в важной позе капитан или владелец судна. Я сразу же увидел, что это был турок. Самбук нес султанскую символику, а команда была одета в турецкую военную форму.Когда мы приблизились, ни один из моряков не сдвинулся с места. Я подъехал чуть не вплотную к предводителю, поднял правую руку к груди и намеренно приветствовал его не по-турецки, а по-арабски.— Аллах да сохранит тебя! Ты капитан этого судна?Он поднял на меня гордый взор, обстоятельно и долго меня разглядывал и наконец ответил:— Я.— Куда направляется твой самбук?— Во все концы.— Чем ты загружен?— Разными грузами.— Не возьмешь ли пассажира?— Этого я не знаю.Такой ответ уже не назовешь неразговорчивостью — это была грубость. Я покачал головой и сказал сочувственно:— Ты, видно, келле Келле — несчастный (араб.).
. Коран призывает правоверных проявлять сострадание к таким людям. Мне жаль тебя!Он посмотрел на меня с гневом и изумлением.— Ты меня жалеешь? Ты называешь меня несчастным?— Аллах наградил твои уста даром речи, но душа твоя нема. Обратись к Мекке и проси Аллаха, чтобы он возвратил твоей душе язык, иначе она не сможет попасть в рай!Он презрительно засмеялся и положил руку на пояс, за который были засунуты два внушительных размеров пистолета.— Молчать лучше, чем болтать. Ты болтун, но верги-баши Myрад Ибрахим предпочитает молчать.— Верги-баши? Старший сборщик таможенных налогов? Значит, ты очень важный человек, во всяком случае, известный. Несмотря на это, ты должен отвечать мне, когда я тебя спрашиваю.— Ты намерен угрожать мне? Оказывается, я верно предположил, что ты из племени джехеинов.Арабы из этого племени известны на Красном море как контрабандисты и разбойники. Сборщик таможенных податей посчитал меня одним из них. В этом была причина его неприязни ко мне.— А ты боишься бени-джехеин? — спросил я его.— Myрад Ибрахим еще никогда не боялся!Какой надменностью засветились при этих словах его глаза! Однако в лице его проявилось нечто заставлявшее сомневаться в его храбрости.— А если бы я действительно был джехеином?— Я бы тебя не испугался.— Конечно. С тобой двенадцать моряков и восемь слуг, а со мной только трое. Но никакой я не джехеин. Я никогда не принадлежал к бени-араб, я приехал из стран заката.— Из стран заката? Но на тебе же одежда бедуина, и говоришь ты по-арабски!— Разве это запрещено?— Нет. Ты франсез или ингли?— Я принадлежу к немей.— Немей! — сказал он пренебрежительно. — Так ты бостанджи Бостанджи — огородник (тур. ); автор использует это слово и в значении «садовник».
или безирган Безирган — купец, торговец (устар. тур.).
?— Ни тот ни другой. Я — язмакджи Язмакджи — писатель (тур.).
.— Писатель? Вай-вай! А я-то принял тебя за храброго бедуина! Что такое писатель? Это не мужчина: он только грызет перья и пьет чернила. У писателя нет ни крови, ни сердца, ни мужества, ни…— Остановись, — прервал его мой слуга. — Мурад Ибрахим, ты видишь, что у меня в руке?Халеф спустился с лошади и стоял перед турком с бегемотовой плеткой в руках. Тот нахмурился, но ответил:— Плетка.— Чудесно. Меня зовут Хаджи Халеф Омар бен Хаджи Абулаббас ибн Хаджи Дауд аль-Госсара. Этот сиди — Кара бен Немей. Он никого не боится. Мы пересекли Сахару и весь Египет, совершили много героических дел. О нас говорят во всех кофейнях и на всех кладбищах мира. И если ты осмелишься сказать еще хотя бы одно слово, которое не понравится моему эфенди, ты отведаешь вот этой плетки, хотя ты и верги-баши, а при тебе состоит множество людей!Угроза возымела исключительно быстрое действие. Оба бедуина, бывшие до сих пор моими провожатыми, отскочили на несколько шагов — как будто увидели изготовившегося к укусу скорпиона. Матросы и другие спутники турка вскочили и рванулись к оружию, сам же верги-баши поднялся с поразительной легкостью. Он схватился за свой пистолет, но Халеф уже приставил к его груди ствол своего собственного ружья.— Хватайте его! — приказал верги-баши, в то время как сам он осторожно опускал свой пистолет.Храбрецы сохранили, правда, угрожающее выражение на своих лицах, но ни один не осмелился дотронуться до Халефа.— Угрожать плетью верги-баши? Знаешь ли ты, что это означает? — спросил турок.— Знаю, — ответил Халеф. — Угроза плетью означает, что верги-баши отведает ее, если осмелится и дальше говорить в прежнем тоне. Ты — турок, государев раб, я же — свободный араб!Я заставил своего верблюда опуститься на колени, сошел на землю и вытащил свой паспорт.— Мурад Ибрахим, ты видишь, что вас мы боимся меньше, чем вы нас. Ты сделал очень большую ошибку, оскорбив эфенди, который находится под покровительством падишаха!— Под покровительством падишаха, да благословит его Аллах? Кого ты имеешь в виду?— Себя.— Себя. Ты немей, стало быть, гяур…— Опять ты меня оскорбляешь, — прервал я его.— Ты — неверный, а о гяурах в Коране сказано: «О вы, которые уверовали! Не берите себе близких друзей, кроме вас самих. Они не преминут вам вредить, они хотели бы того, чтобы вы попали в беду». Как же может неверный быть под покровительством государя, являющегося защитником правоверных?— Знаю я слова, которые ты говоришь. Они содержатся в третьей суре Корана, в суре Имран. Но раскрой свои глаза и склонись в смирении перед паспортом, данным падишахом. Вот он.Верги-баши взял пергамент, прижал его ко лбу, глазам, груди, отдал земной поклон и прочел. Потом он вернул мне паспорт.— Почему ты мне не сказал сразу, что ты аркадаш Аркадаш — товарищ, друг, приятель (тур.).
султана, то есть находишься под его опекой? Я бы не назвал тебя гяуром, хотя ты и принадлежишь к неверным. Добро пожаловать, эфенди!— Ты приветствуешь меня и, не переводя дыхания, позоришь мою веру! Мы, христиане, знаем законы вежливости и гостеприимства лучше вас: мы не называем вас гяурами, потому что наш Бог един с тем, кого вы зовете Аллахом.— Ты — эфенди, а образованный господин всегда сможет найти основания и доказательства, даже если он не прав… Откуда ты прибыл?— Из страны Гипт Гипт — Египет (тур.).
, там, на западе.— А куда ты направляешься?— В Эт-Тур.— А потом?— В монастырь на Джебель-Синай.— Так тебе надо переправиться через море?— Да. Куда идет твой корабль?— Тоже в Эт-Тур.— Не возьмешь ли меня с собой?— Если ты хорошо заплатишь и позаботишься о том, чтобы мы не осквернились от тебя.— Об этом не заботься. Сколько ты за это хочешь?— За всех четверых да еще за животных?— Только за меня и моего слугу Хаджи Халефа. Эти двое мужчин вернутся со своими животными назад.— Чем ты будешь платить? Деньгами или чем другим?— Деньгами.— Еда наша?— Нет. Вы дадите нам только воды.— В таком случае ты заплатишь за себя десять, а за своего Хаджи Халефа восемнадцать мисри Мисри — мелкая египетская монета.
.Я рассмеялся бравому малому в лицо. Это было чисто по-турецки: за короткий переезд и несколько глотков воды потребовать восемнадцать мисри, то есть почти тридцать четыре талера.— За день ты дойдешь примерно до бухты Наязат, где твое судно станет на ночь на якорь? — спросил я.— Да.— Значит, к полудню мы будем в Эт-Туре?— Да. Почему ты спрашиваешь?— Потому что за такую короткую поездку я не дам восемнадцати мисри.— Тогда ты останешься здесь и будешь вынужден плыть с каким-нибудь другим капитаном, который запросит еще больше.— Я не останусь здесь и не поплыву с другим. Я отправлюсь с тобой.— Тогда ты дашь ту сумму, которую я назначил.— Слушай, что я тебе скажу! Эти двое проводников дали мне своих верблюдов и сопровождали меня пешком от Каира всего за четыре талера Марии-Терезии. Во время хаджа каждый паломник перебирается через море всего за один талер. Я дам тебе за себя и за слугу три талера — этого достаточно.— Тогда ты останешься здесь. Мой самбук — не торговое судно — он принадлежит султану. Я взимаю закат 3акат — налог.
и не могу брать на борт пассажиров.— Как раз потому, что твой самбук принадлежит султану, ты и должен меня взять. Посмотри-ка еще раз в мой паспорт! Здесь написано: «Оказывать любую помощь, даже бесплатно, заботиться о безопасности». Ты понял? Частному лицу я должен был бы заплатить, сколько он потребует. Слуге же султана мне платить не надо. Я добровольно даю тебе эти три талера. Если ты еще не понял, то я сделаю так, что ты возьмешь меня даром.Ему стало ясно, что я загнал его в угол, и он несколько умерил свои требования. Наконец, после долгого спора он протянул мне руку.— Пусть будет так. Ты находишься под покровительством падишаха, и я возьму тебя с собой за три талера. Давай их!— Я заплачу их, сходя с корабля в Эт-Туре.— Эфенди, все ли христиане такие жадные, как ты?— Они не жадные, они предусмотрительные. Позволь мне пройти на борт. Я хочу спать на корабле, а не на берегу.Я расплатился с проводниками, которые, получив еще и бакшиш, немедленно взобрались на своих верблюдов и, несмотря на поздний час, отправились в обратный путь. Потом мы с Халефом поднялись на борт. Палатки у меня с собой не было. Странствующие по пустыне страдают как от полуденной жары, так и от сравнительно резкой ночной прохлады. Тот, кто беден и не наскребет на палатку, чтобы согреться, прижимается ночью к своему верблюду или к своей лошади. Сейчас со мной больше не было животных, и я вынужден был искать убежища за перегородкой на корме самбука.Крик с суши прервал мой отдых. Турок призывал своих людей к вечерней молитве.Но едва стихла молитва, как я услышал другой голос. Он раздавался за скалой, закрывавшей вид на север.— В Аллахе находим мы полное удовлетворение; и великолепен Он, Милостивый! Нет никакой власти, никакой силы, кроме той, что от Бога, Высочайшего, Великого. О Господи наш, йа-Аллах, о Охотно Прощающий, о Всемогущий! Йа-Аллах, Аллах-ху!Эти слова были произнесены глубоким басом, однако имя Аллаха молящийся каждый раз произносил на квинту выше. Я узнал эти слова и эти восклицания: так привыкли молиться воющие дервиши. Турки поднялись и посмотрели в том направлении, откуда раздавался голос. Вскоре появился маленький плот, на котором стоял на коленях человек, работающий коротким веслом и в такт гребкам приговаривавший молитву. Вокруг его красного тарбуша был обмотан белый тюрбан. Белой была и вся остальная одежда. Это свидетельствовало о принадлежности к дервишскому ордену кадирийя, состоявшему по большей части из рыбаков и моряков и учрежденному Абд-аль-Кадером аль-Джилани. Увидев самбук, гребец на мгновение насторожился, а потом закричал:— Ля-илла иль-Аллах!— Иль-Аллах! — ответили хором остальные.Он держал курс на судно, подогнал плот к самому борту и поднялся на палубу. Мы, то есть Халеф и я, не одни находились на борту: за нами на судно проследовал рулевой. К нему-то и обратился дервиш:— Аллах тебя храни!— Меня и тебя! — гласил ответ.— Как ты себя чувствуешь?— Так же хорошо, как и ты.— Кому принадлежит этот самбук?— Его величеству султану, любимцу Аллаха.— А кто ведет его?— Наш эфенди, верги-баши Мурад Ибрахим.— Чем вы загружены?— У нас нет фрахта. Мы направляемся от одного места к другому, собирая закат, предписанный великим шерифом Мекки.— Много подают правоверные?— Ни один не отказывается, потому что тому, кто подает милостыню, Аллах отплатит вдвойне.— Куда вы направляетесь?— В Эт-Тур.— Завтра вы туда не попадете.— Мы заночуем у Рас-Наязат. Куда ты хочешь попасть?— В Джидду.— На этом плоту?— Да. Я дал обет добраться до Мекки на коленях.— Но подумай про банки, рифы, отмели, свирепые ветры, которые то и дело здесь дуют, про акул, которые стаями будут окружать твой плот!— Аллах — единственная сила. Он меня защитит. Кто эти люди?— Гя… Немей со своим слугой.— Неверный? Куда он едет?— В Эт-Тур.— Разреши-ка мне здесь поесть фиников; потом я отправлюсь дальше.— А тебе не хотелось бы остаться на ночь у нас?— Я должен плыть дальше.— Но ведь это очень опасно.— Правоверному нечего бояться. Его жизнь и ее конец отмечены в Книге судеб.Он сел и вытащил пригоршню фиников.Вход за перегородку я нашел запертым на задвижку. Мы отошли на край палубы, и я перевесился через фальшборт. Оба собеседника были на приличном удалении от меня, а я очень пристально смотрел на воду, и они могли подумать, что я не понимаю их разговор. Дервиш спросил:— Это немей? Он богат?— Нет.— Откуда ты это знаешь?— Он дал только шестую часть суммы, затребованной нами. Но у него есть государев паспорт.— В таком случае, он, безусловно, очень важный человек. Много у него багажа при себе?— Совсем никакого багажа. Правда, много оружия.— Он будет носить оружие, чтобы только пощеголять. Ну, вот я и управился с едой. Теперь мне надо отправляться дальше. Поблагодари своего хозяина за то, что он позволил ступить на свой корабль бедному факиру Факир — зд.: нищий.
!Несколько мгновений спустя он уже опять стоял на коленях на своем плоту. Он схватил весло, заработал им в такт, подпевая при этом своим «Ля-Аллах, Аллах-ху!».Этот человек произвел на меня странное впечатление. Почему он забрался на судно, а не пристал к берегу? Почему он спрашивал, богат ли я, а во все время разговора буквально обшаривал палубу взглядом, остроту которого так и не смог скрыть. Внешне у меня не было ни малейшей причины для опасений, и тем не менее этот человек показался мне подозрительным. Я готов был поклясться, что он не был дервишем.Когда он уже больше не мог меня видеть невооруженным глазом, я направил на него подзорную трубу. Хотя в тех краях сумерки очень короткие, все-таки еще было достаточно светло, чтобы различить его в окуляре. Он уже не стоял на коленях, как это предписывал бы дервишу взятый им обет, а удобно уселся и, наполовину развернув свой плот, греб к противоположному берегу. Да, что-то было «неладно в датском королевстве».Халеф стоял возле меня и наблюдал за мной. Он, казалось, занимался тем, что пытался проникнуть в мои мысли.— Ты еще видишь его, сиди? — спросил он меня.— Да.— Он думает, что мы больше не можем наблюдать за ним, и гребет к берегу?— Это так. Каким образом ты об этом догадался?— Только Аллах всеведущ, но и у Халефа глаза еще зоркие.— И что видели эти глаза?— Что этот человек не дервиш и не факир.— Да?!— Да, сиди. Или ты когда-нибудь видел и слышал, чтобы человек из ордена кадирийя говорил и пел причитания воющих дервишей?— Верно. Однако почему он выдает себя за дервиша?— Это надо попытаться отгадать, эфенди. Он сказал, что будет грести и ночью. Почему он этого не сделал?Здесь наш разговор прервал рулевой. Он подошел и спросил:— Где ты будешь спать, эфенди?— Я лягу за загородкой.— Не пойдет.— Почему?— Потому что там хранятся деньги.— Тогда ты принесешь нам ковры, чтобы мы могли в них завернуться. Мы будем спать на палубе.— Ты получишь ковры, сиди. А что бы ты стал делать, если бы на наше судно напали враги?— Каких врагов ты имеешь в виду?— Разбойников.— А что, здесь есть разбойники?— Поблизости живут джехеины.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41
. Эти воды когда-то, повинуясь голосу Иеговы-Саваофа, образовали две стены, между которыми порабощенный народ страны Гесем нашел путь к свободе, тогда как армия их угнетателей и преследователей обрела ужасную гибель. Это были те самые воды, в которых в более позднюю эпоху чуть не погиб «великий султан» Наполеон Бонапарт.Желая добраться до Красного моря, я шел из Каира до Суэца необычным путем. Пространство, лежащее между этими городами, уже давно не заслуживает названия «пустыня». Прежде она устрашала как полным отсутствием воды, так и разбойниками-бедуинами, которые занимались своим ремеслом в глухих урочищах. Теперь положение изменилось; это и стало причиной моего уклонения к югу. Скачка по пустошам была для меня много интереснее путешествия по проторенной дороге. Поэтому я и теперь намеревался миновать Суэц, который мог предложить мне только уже виденное мною, уже известное.Мы поскакали, и вскоре перед нами появились голые высотки Джеком и Даад, а когда справа стал виден высоченный Джебель-Гариб, мы поняли, что Гроб Фараона остался позади. Слева от нас море образовало бухту, в которой стоял на якоре корабль.Это была одна из тех барок, которые на Красном море называют самбук. Матросы покинули корабль. Они сидели или лежали на мелководье, окунувшись в теплую морскую воду. Несколько в стороне, на мате, сидел в важной позе капитан или владелец судна. Я сразу же увидел, что это был турок. Самбук нес султанскую символику, а команда была одета в турецкую военную форму.Когда мы приблизились, ни один из моряков не сдвинулся с места. Я подъехал чуть не вплотную к предводителю, поднял правую руку к груди и намеренно приветствовал его не по-турецки, а по-арабски.— Аллах да сохранит тебя! Ты капитан этого судна?Он поднял на меня гордый взор, обстоятельно и долго меня разглядывал и наконец ответил:— Я.— Куда направляется твой самбук?— Во все концы.— Чем ты загружен?— Разными грузами.— Не возьмешь ли пассажира?— Этого я не знаю.Такой ответ уже не назовешь неразговорчивостью — это была грубость. Я покачал головой и сказал сочувственно:— Ты, видно, келле Келле — несчастный (араб.).
. Коран призывает правоверных проявлять сострадание к таким людям. Мне жаль тебя!Он посмотрел на меня с гневом и изумлением.— Ты меня жалеешь? Ты называешь меня несчастным?— Аллах наградил твои уста даром речи, но душа твоя нема. Обратись к Мекке и проси Аллаха, чтобы он возвратил твоей душе язык, иначе она не сможет попасть в рай!Он презрительно засмеялся и положил руку на пояс, за который были засунуты два внушительных размеров пистолета.— Молчать лучше, чем болтать. Ты болтун, но верги-баши Myрад Ибрахим предпочитает молчать.— Верги-баши? Старший сборщик таможенных налогов? Значит, ты очень важный человек, во всяком случае, известный. Несмотря на это, ты должен отвечать мне, когда я тебя спрашиваю.— Ты намерен угрожать мне? Оказывается, я верно предположил, что ты из племени джехеинов.Арабы из этого племени известны на Красном море как контрабандисты и разбойники. Сборщик таможенных податей посчитал меня одним из них. В этом была причина его неприязни ко мне.— А ты боишься бени-джехеин? — спросил я его.— Myрад Ибрахим еще никогда не боялся!Какой надменностью засветились при этих словах его глаза! Однако в лице его проявилось нечто заставлявшее сомневаться в его храбрости.— А если бы я действительно был джехеином?— Я бы тебя не испугался.— Конечно. С тобой двенадцать моряков и восемь слуг, а со мной только трое. Но никакой я не джехеин. Я никогда не принадлежал к бени-араб, я приехал из стран заката.— Из стран заката? Но на тебе же одежда бедуина, и говоришь ты по-арабски!— Разве это запрещено?— Нет. Ты франсез или ингли?— Я принадлежу к немей.— Немей! — сказал он пренебрежительно. — Так ты бостанджи Бостанджи — огородник (тур. ); автор использует это слово и в значении «садовник».
или безирган Безирган — купец, торговец (устар. тур.).
?— Ни тот ни другой. Я — язмакджи Язмакджи — писатель (тур.).
.— Писатель? Вай-вай! А я-то принял тебя за храброго бедуина! Что такое писатель? Это не мужчина: он только грызет перья и пьет чернила. У писателя нет ни крови, ни сердца, ни мужества, ни…— Остановись, — прервал его мой слуга. — Мурад Ибрахим, ты видишь, что у меня в руке?Халеф спустился с лошади и стоял перед турком с бегемотовой плеткой в руках. Тот нахмурился, но ответил:— Плетка.— Чудесно. Меня зовут Хаджи Халеф Омар бен Хаджи Абулаббас ибн Хаджи Дауд аль-Госсара. Этот сиди — Кара бен Немей. Он никого не боится. Мы пересекли Сахару и весь Египет, совершили много героических дел. О нас говорят во всех кофейнях и на всех кладбищах мира. И если ты осмелишься сказать еще хотя бы одно слово, которое не понравится моему эфенди, ты отведаешь вот этой плетки, хотя ты и верги-баши, а при тебе состоит множество людей!Угроза возымела исключительно быстрое действие. Оба бедуина, бывшие до сих пор моими провожатыми, отскочили на несколько шагов — как будто увидели изготовившегося к укусу скорпиона. Матросы и другие спутники турка вскочили и рванулись к оружию, сам же верги-баши поднялся с поразительной легкостью. Он схватился за свой пистолет, но Халеф уже приставил к его груди ствол своего собственного ружья.— Хватайте его! — приказал верги-баши, в то время как сам он осторожно опускал свой пистолет.Храбрецы сохранили, правда, угрожающее выражение на своих лицах, но ни один не осмелился дотронуться до Халефа.— Угрожать плетью верги-баши? Знаешь ли ты, что это означает? — спросил турок.— Знаю, — ответил Халеф. — Угроза плетью означает, что верги-баши отведает ее, если осмелится и дальше говорить в прежнем тоне. Ты — турок, государев раб, я же — свободный араб!Я заставил своего верблюда опуститься на колени, сошел на землю и вытащил свой паспорт.— Мурад Ибрахим, ты видишь, что вас мы боимся меньше, чем вы нас. Ты сделал очень большую ошибку, оскорбив эфенди, который находится под покровительством падишаха!— Под покровительством падишаха, да благословит его Аллах? Кого ты имеешь в виду?— Себя.— Себя. Ты немей, стало быть, гяур…— Опять ты меня оскорбляешь, — прервал я его.— Ты — неверный, а о гяурах в Коране сказано: «О вы, которые уверовали! Не берите себе близких друзей, кроме вас самих. Они не преминут вам вредить, они хотели бы того, чтобы вы попали в беду». Как же может неверный быть под покровительством государя, являющегося защитником правоверных?— Знаю я слова, которые ты говоришь. Они содержатся в третьей суре Корана, в суре Имран. Но раскрой свои глаза и склонись в смирении перед паспортом, данным падишахом. Вот он.Верги-баши взял пергамент, прижал его ко лбу, глазам, груди, отдал земной поклон и прочел. Потом он вернул мне паспорт.— Почему ты мне не сказал сразу, что ты аркадаш Аркадаш — товарищ, друг, приятель (тур.).
султана, то есть находишься под его опекой? Я бы не назвал тебя гяуром, хотя ты и принадлежишь к неверным. Добро пожаловать, эфенди!— Ты приветствуешь меня и, не переводя дыхания, позоришь мою веру! Мы, христиане, знаем законы вежливости и гостеприимства лучше вас: мы не называем вас гяурами, потому что наш Бог един с тем, кого вы зовете Аллахом.— Ты — эфенди, а образованный господин всегда сможет найти основания и доказательства, даже если он не прав… Откуда ты прибыл?— Из страны Гипт Гипт — Египет (тур.).
, там, на западе.— А куда ты направляешься?— В Эт-Тур.— А потом?— В монастырь на Джебель-Синай.— Так тебе надо переправиться через море?— Да. Куда идет твой корабль?— Тоже в Эт-Тур.— Не возьмешь ли меня с собой?— Если ты хорошо заплатишь и позаботишься о том, чтобы мы не осквернились от тебя.— Об этом не заботься. Сколько ты за это хочешь?— За всех четверых да еще за животных?— Только за меня и моего слугу Хаджи Халефа. Эти двое мужчин вернутся со своими животными назад.— Чем ты будешь платить? Деньгами или чем другим?— Деньгами.— Еда наша?— Нет. Вы дадите нам только воды.— В таком случае ты заплатишь за себя десять, а за своего Хаджи Халефа восемнадцать мисри Мисри — мелкая египетская монета.
.Я рассмеялся бравому малому в лицо. Это было чисто по-турецки: за короткий переезд и несколько глотков воды потребовать восемнадцать мисри, то есть почти тридцать четыре талера.— За день ты дойдешь примерно до бухты Наязат, где твое судно станет на ночь на якорь? — спросил я.— Да.— Значит, к полудню мы будем в Эт-Туре?— Да. Почему ты спрашиваешь?— Потому что за такую короткую поездку я не дам восемнадцати мисри.— Тогда ты останешься здесь и будешь вынужден плыть с каким-нибудь другим капитаном, который запросит еще больше.— Я не останусь здесь и не поплыву с другим. Я отправлюсь с тобой.— Тогда ты дашь ту сумму, которую я назначил.— Слушай, что я тебе скажу! Эти двое проводников дали мне своих верблюдов и сопровождали меня пешком от Каира всего за четыре талера Марии-Терезии. Во время хаджа каждый паломник перебирается через море всего за один талер. Я дам тебе за себя и за слугу три талера — этого достаточно.— Тогда ты останешься здесь. Мой самбук — не торговое судно — он принадлежит султану. Я взимаю закат 3акат — налог.
и не могу брать на борт пассажиров.— Как раз потому, что твой самбук принадлежит султану, ты и должен меня взять. Посмотри-ка еще раз в мой паспорт! Здесь написано: «Оказывать любую помощь, даже бесплатно, заботиться о безопасности». Ты понял? Частному лицу я должен был бы заплатить, сколько он потребует. Слуге же султана мне платить не надо. Я добровольно даю тебе эти три талера. Если ты еще не понял, то я сделаю так, что ты возьмешь меня даром.Ему стало ясно, что я загнал его в угол, и он несколько умерил свои требования. Наконец, после долгого спора он протянул мне руку.— Пусть будет так. Ты находишься под покровительством падишаха, и я возьму тебя с собой за три талера. Давай их!— Я заплачу их, сходя с корабля в Эт-Туре.— Эфенди, все ли христиане такие жадные, как ты?— Они не жадные, они предусмотрительные. Позволь мне пройти на борт. Я хочу спать на корабле, а не на берегу.Я расплатился с проводниками, которые, получив еще и бакшиш, немедленно взобрались на своих верблюдов и, несмотря на поздний час, отправились в обратный путь. Потом мы с Халефом поднялись на борт. Палатки у меня с собой не было. Странствующие по пустыне страдают как от полуденной жары, так и от сравнительно резкой ночной прохлады. Тот, кто беден и не наскребет на палатку, чтобы согреться, прижимается ночью к своему верблюду или к своей лошади. Сейчас со мной больше не было животных, и я вынужден был искать убежища за перегородкой на корме самбука.Крик с суши прервал мой отдых. Турок призывал своих людей к вечерней молитве.Но едва стихла молитва, как я услышал другой голос. Он раздавался за скалой, закрывавшей вид на север.— В Аллахе находим мы полное удовлетворение; и великолепен Он, Милостивый! Нет никакой власти, никакой силы, кроме той, что от Бога, Высочайшего, Великого. О Господи наш, йа-Аллах, о Охотно Прощающий, о Всемогущий! Йа-Аллах, Аллах-ху!Эти слова были произнесены глубоким басом, однако имя Аллаха молящийся каждый раз произносил на квинту выше. Я узнал эти слова и эти восклицания: так привыкли молиться воющие дервиши. Турки поднялись и посмотрели в том направлении, откуда раздавался голос. Вскоре появился маленький плот, на котором стоял на коленях человек, работающий коротким веслом и в такт гребкам приговаривавший молитву. Вокруг его красного тарбуша был обмотан белый тюрбан. Белой была и вся остальная одежда. Это свидетельствовало о принадлежности к дервишскому ордену кадирийя, состоявшему по большей части из рыбаков и моряков и учрежденному Абд-аль-Кадером аль-Джилани. Увидев самбук, гребец на мгновение насторожился, а потом закричал:— Ля-илла иль-Аллах!— Иль-Аллах! — ответили хором остальные.Он держал курс на судно, подогнал плот к самому борту и поднялся на палубу. Мы, то есть Халеф и я, не одни находились на борту: за нами на судно проследовал рулевой. К нему-то и обратился дервиш:— Аллах тебя храни!— Меня и тебя! — гласил ответ.— Как ты себя чувствуешь?— Так же хорошо, как и ты.— Кому принадлежит этот самбук?— Его величеству султану, любимцу Аллаха.— А кто ведет его?— Наш эфенди, верги-баши Мурад Ибрахим.— Чем вы загружены?— У нас нет фрахта. Мы направляемся от одного места к другому, собирая закат, предписанный великим шерифом Мекки.— Много подают правоверные?— Ни один не отказывается, потому что тому, кто подает милостыню, Аллах отплатит вдвойне.— Куда вы направляетесь?— В Эт-Тур.— Завтра вы туда не попадете.— Мы заночуем у Рас-Наязат. Куда ты хочешь попасть?— В Джидду.— На этом плоту?— Да. Я дал обет добраться до Мекки на коленях.— Но подумай про банки, рифы, отмели, свирепые ветры, которые то и дело здесь дуют, про акул, которые стаями будут окружать твой плот!— Аллах — единственная сила. Он меня защитит. Кто эти люди?— Гя… Немей со своим слугой.— Неверный? Куда он едет?— В Эт-Тур.— Разреши-ка мне здесь поесть фиников; потом я отправлюсь дальше.— А тебе не хотелось бы остаться на ночь у нас?— Я должен плыть дальше.— Но ведь это очень опасно.— Правоверному нечего бояться. Его жизнь и ее конец отмечены в Книге судеб.Он сел и вытащил пригоршню фиников.Вход за перегородку я нашел запертым на задвижку. Мы отошли на край палубы, и я перевесился через фальшборт. Оба собеседника были на приличном удалении от меня, а я очень пристально смотрел на воду, и они могли подумать, что я не понимаю их разговор. Дервиш спросил:— Это немей? Он богат?— Нет.— Откуда ты это знаешь?— Он дал только шестую часть суммы, затребованной нами. Но у него есть государев паспорт.— В таком случае, он, безусловно, очень важный человек. Много у него багажа при себе?— Совсем никакого багажа. Правда, много оружия.— Он будет носить оружие, чтобы только пощеголять. Ну, вот я и управился с едой. Теперь мне надо отправляться дальше. Поблагодари своего хозяина за то, что он позволил ступить на свой корабль бедному факиру Факир — зд.: нищий.
!Несколько мгновений спустя он уже опять стоял на коленях на своем плоту. Он схватил весло, заработал им в такт, подпевая при этом своим «Ля-Аллах, Аллах-ху!».Этот человек произвел на меня странное впечатление. Почему он забрался на судно, а не пристал к берегу? Почему он спрашивал, богат ли я, а во все время разговора буквально обшаривал палубу взглядом, остроту которого так и не смог скрыть. Внешне у меня не было ни малейшей причины для опасений, и тем не менее этот человек показался мне подозрительным. Я готов был поклясться, что он не был дервишем.Когда он уже больше не мог меня видеть невооруженным глазом, я направил на него подзорную трубу. Хотя в тех краях сумерки очень короткие, все-таки еще было достаточно светло, чтобы различить его в окуляре. Он уже не стоял на коленях, как это предписывал бы дервишу взятый им обет, а удобно уселся и, наполовину развернув свой плот, греб к противоположному берегу. Да, что-то было «неладно в датском королевстве».Халеф стоял возле меня и наблюдал за мной. Он, казалось, занимался тем, что пытался проникнуть в мои мысли.— Ты еще видишь его, сиди? — спросил он меня.— Да.— Он думает, что мы больше не можем наблюдать за ним, и гребет к берегу?— Это так. Каким образом ты об этом догадался?— Только Аллах всеведущ, но и у Халефа глаза еще зоркие.— И что видели эти глаза?— Что этот человек не дервиш и не факир.— Да?!— Да, сиди. Или ты когда-нибудь видел и слышал, чтобы человек из ордена кадирийя говорил и пел причитания воющих дервишей?— Верно. Однако почему он выдает себя за дервиша?— Это надо попытаться отгадать, эфенди. Он сказал, что будет грести и ночью. Почему он этого не сделал?Здесь наш разговор прервал рулевой. Он подошел и спросил:— Где ты будешь спать, эфенди?— Я лягу за загородкой.— Не пойдет.— Почему?— Потому что там хранятся деньги.— Тогда ты принесешь нам ковры, чтобы мы могли в них завернуться. Мы будем спать на палубе.— Ты получишь ковры, сиди. А что бы ты стал делать, если бы на наше судно напали враги?— Каких врагов ты имеешь в виду?— Разбойников.— А что, здесь есть разбойники?— Поблизости живут джехеины.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41