— мы падали, стремительно низвергались по обрывистому пути и…— Аллах керим! — раздался голос Хасана, теперь такой пронзительный, что все его услышали. — Аллах-иль-Аллах, за весла, юноши, мужчины, герои, тигры, пантеры и львы! Смерть перед вами. Разве вы этого не видите? За работу, за работу, ради Аллаха, за работу, собаки, трусы и негодяи! Работайте, герои, работайте, хорошие, храбрые, несравнимые, испытанные, отборные!Судно устремилось к горловине. Вот она открылась перед нами, а в следующий момент она наверняка нас уничтожит. Скалы такие острые, а поток такой крутой, что, кажется, от судна останутся разве что щепки…— О Спаситель, помоги нам! Левее, левее, собаки, стервятники, пожиратели крыс, поглотители дерьма! Левее, левее, славные, великолепные, отцы всех героев! Аллах, Аллах, машалла!Судно повиновалось почти нечеловеческим усилиям и промчалось мимо скал. На несколько мгновений мы оказались на свободном фарватере, и все рухнули на колени, чтобы поблагодарить Всемогущего.— Эш, хету ину-ля иль-ляха иль-Аллах! Свидетельствую, что существует только один Бог! (араб.)
— торжествующе зазвучало над палубой. — Помилуй нас!Сразу же за нами пронеслось что-то, словно вытолкнутое тетивой лука. Это был сандал, на котором люди пережили те же самые опасности, что и мы. Его скорость опять превысила нашу, и вот он пролетел мимо. Но открытый фарватер был настолько узким, что лишь с большим трудом мы смогли уклониться от столкновения. Сандал пронесся, едва не задев наш борт. На сандале, прислонясь к мачте, стоял Абрахим-Мамур, пряча за спиной правую руку. Оказавшись напротив меня, он прижался щекой к укрываемому до этого момента старенькому кремневому ружью… Я откинулся, почти упал навзничь… Пуля просвистела надо мной, а в следующий момент сандал уже был далеко впереди нас.Все видели покушение на убийство, но ни у кого не было времени на удивление или гнев, потому что нас снова подхватило течение и потащило в лабиринт среди остроугольных утесов.В это время спереди донесся громкий крик. Силой шелляля сандал был брошен на скалу. Матросы отчаянно колотили веслами по воде, и корабль, только слегка поврежденный, был снова подхвачен потоком и, освобожденный, устремился прочь. Но при ударе один человек из команды сандала выпал за борт. В полном отчаянии он полувисел, цепляясь из последних сил за скалу. Я схватил канат, сплетенный из пальмового луба, и бросил его несчастному. Он ухватился за конец, и его потянули к борту. Тонувший оказался Абрахимом.Как только он выбрался на палубу и выжал воду из одежды, он, сжав кулаки, набросился на меня.— Собака, разбойник, обманщик!Я спокойно поджидал его, и мое спокойствие подействовало. Он остановился передо мной, так и не решившись начать драку.— Абрахим-Мамур, будь вежлив — ведь ты находишься не в своем доме. Скажи только еще одно слово, которое мне не понравится, и я прикажу привязать тебя к мачте и высечь кнутом.Побои являются величайшим оскорблением для араба, а вторым, не менее обидным по значению, — угроза их нанести. Абрахим рванулся ко мне, но мгновенно овладел собой.— Ты держишь на борту мою жену!— Нет.— Ты говоришь мне неправду.— Я сказал правду, потому что находящаяся на борту женщина не является твоей женой. Она обручена вот с этим молодым человеком, который стоит возле тебя.Он бросился в каюту, но путь ему преградил Халеф.— Абрахим-Мамур! Я — Хаджи Халеф Омар бен Хаджи Абулаббас. Видишь, у меня в руках два пистолета. Я уложу тебя, как только ты захочешь пойти туда, куда мой хозяин запрещает ходить!Мой маленький Халеф сделал такое лицо, что египтянин понял: эта угроза серьезная. Поэтому он отвернулся и фыркнул:— Я буду жаловаться, как только вы ступите на сушу, чтобы высадить своих матросов.— Жалуйся. Однако до тех пор, пока ты ведешь себя мирно, ты не враг мне, а гость.Мы счастливо преодолели самые опасные места шелляля и могли теперь при необходимости перейти к делу.— Теперь ты нам расскажешь, как Зеница попала в руки этого человека? — спросил я Ислу.— Я позову ее, — ответил он, — она сама вам это расскажет.— Нет, она должна оставаться в каюте, потому что ее появление озлобит и до крайности возбудит египтянина. Скажи нам прежде всего, мусульманка она или христианка.— Она христианка.— Какой конфессии?— Вы называете ее греческой.— Она не стала его женой?— Он купил ее.— Как! Возможно ли такое?— Да. Черногорки не закрывают лица. Он увидел ее в Скутари и сказал ей, что любит ее и что она должна стать его женой. Она, конечно, высмеяла его. Тогда он поехал в Черногорию к ее отцу и предложил за нее очень крупную сумму. Тот, однако, выгнал этого человека. Тогда египтянин подкупил отца подруги, к которой часто ходила Зеница, и тот вступил в сделку с этим человеком.— Каким образом?— Он выдал ее за свою рабыню, продал Абрахим-Мамуру и составил расписку, в которой представил Зеницу рабыней.— Так вот почему так внезапно исчезла подруга вместе со своим отцом?— Только поэтому. Абрахим привез Зеницу на корабль и переправил ее сначала на Кипр, а потом в Египет. Остальное вы уже знаете.— Как зовут того человека, который ее продал? — невольно спросил я.— Баруд эль-Амасат.— Эль-Амасат… Эль-Амасат… Имя кажется мне очень знакомым. Где я его слышал? Этот человек турок?— Нет, армянин.Армянин! О, теперь я вспомнил! Хамд эль-Амасат, тот армянин, который хотел убить нас в Шотт-Джериде, а потом убежал из Кбилли… Не он ли это был?.. Нет, вроде бы не сходилось по времени.— Не знаешь ли ты, — спросил я Ислу, — нет ли у этого Баруда эль-Амасата брата?— Нет. Зеница тоже не знает; я ее очень подробно расспрашивал об этом семействе.В это время подошел слуга Хамсад эль-Джербая и обратился ко мне:— Эфенди, я хочу кое-что сказать.— Говори!— Как зовут этого египетского шалопая?— Абрахим-Мамур.— Так! Следовательно, он был мамуром?— Разумеется.— Не заставляйте только меня верить этой басне, потому что я знаю этого человека лучше, чем он меня!— А! Кто же он?— Я видел его в числе тех, кто подвергся палочному наказанию, а так как это была первая экзекуцию подобного рода, на которой я присутствовал, то я очень обстоятельно разузнал о наказанном.— Ну, так кто же он?— Он занимал пост атташе при персидской миссии, или какой-то другой значительный пост, и выдал государственную тайну. Или совершил похожее преступление. Его должны были приговорить к смерти, но у него оказался покровитель, так что остановились на отстранении от должности и палочном наказании. Его имя Дауд Арафим.Случайно оказалось, что цирюльник из Ютербога знал этого человека. Теперь у меня словно пелена с глаз спала. Я увидел его в Исфагане, на площади Альмай-ден-Шах, где его привязали к спине верблюда, чтобы доставить в качестве пленника в Константинополь. Очень недолгое время мой путь совпадал тогда с этим караваном. Так случилось, что и он меня видел, а теперь, видимо, вспомнил.— Благодарю тебя, Хамсад, за сообщение. Разумеется, пока больше никому не говори об этом.Теперь меня нисколько не беспокоила мысль, что Абрахим будет жаловаться. Не знаю, как эта мысль пришла ко мне, но я никак не мог избавиться от подозрения, что с Барудом эль-Амасатом, продавшим ему Зеницу, Абрахим познакомился не только при покупке девушки. Абрахим был разжалованным чиновником, потом оказался в плену, был присужден к наказанию, а теперь выдает себя за мамура, владеет большим состоянием — над этими обстоятельствами я крепко задумался.Я решил никому не говорить о сообщении цирюльника, чтобы Абрахим не заметил, что его раскусили.На ближайшей стоянке нам надо было высадить матросов, нанятых выше шелляля, поэтому наш корабль пристал в берегу.— Бросим якорь? — спросил я рейса.— Нет. Я отойду сразу, как только люди покинут судно.— Почему?— Чтобы избежать встречи с полицией.— А Абрахим?— Он сойдет на берег вместе с матросами.— Я не боюсь полиции.— Ты чужой человек в стране и находишься под защитой своего консула. Значит, тебе ничего не сделают… А!Последнее восклицание относилось к лодке с вооруженными мрачными людьми. Это были хавасы, полицейские.Лодка пристала к нашему борту, и все сидевшие в ней поднялись к нам на палубу еще прежде, чем мы достигли берега. Команда сандала, тоже высадившаяся здесь, рассказала о том, что Абрахим утонул в шелляле, а также сообщила о похищении женщины. После этого старый рейс Халид бен Мустафа, как мы позднее узнали, впопыхах прибежал к судье и произнес такую пламенную обвинительную речь против меня, убийцы из числа неверных, мятежника, разбойника, бунтовщика, что я, в сущности, должен был бы быть безмерно довольным уже тем, что меня просто повесят.Поскольку во многих восточных странах правосудие редко принимает во внимание документальные доказательства, то при судебных разбирательствах поступают чрезвычайно быстро и просто.— Кто рейс этого корабля? — спросил полицейский начальник.— Я, — ответил Хасан.— Как тебя зовут?— Хасан Абу эль-Рейсан.— Находится у тебя на борту некий эфенди, хаким, неверный?— Вот он стоит. Его зовут Кара бен Немей.— А есть ли на твоем судне еще и женщина по имени Гюзель?— Она в каюте.— Хорошо. Все вы — мои пленники. Следуйте за мной к судье. Судно будут охранять мои люди.Дахабия пристала к берегу, и ее команда вместе с пассажирами была вся выведена на сушу. Зеница, уже полностью закутанная в покрывало, поднялась в заранее приготовленные носилки. Она должна была последовать за нашей процессией, которая с каждым пройденным шагом становилась все многолюднее, потому что и стар и млад, большие и маленькие присоединялись к ней. Хамсад эль-Джербая, бывший цирюльник, шел за мной и храбро насвистывал прусский марш «Я должен, я должен из города уйти!».Сахбет-бей, или начальник полиции, сидел со своим секретарем, ожидая нашего прихода.Он носил звание бимбаши Бимбаши — майор {тур.).
, командующего тысячью человек, но, несмотря на это, выглядел отнюдь не воинственно и не слишком интеллигентно. Как и весь экипаж сандала, он считал Абрахим-Мамура утонувшим и принял воскресшего с явным уважением, что было полной противоположностью брошенному в нашу сторону презрительному взгляду.Мы разделились на два лагеря: по одну сторону — команда сандала вместе с Абрахимом и несколькими его слугами, которых он прихватил с собой, по другую — люди с дахабии с Зеницей, Ислой, мною, Халефом и цирюльником.— Прикажешь подать трубку, господин? — спросил мнимого мамура сахбет-бей.— Пусть принесут!Он получил трубку, а также коврик, чтобы усесться. Потом начался разбор дела.— Ваше превосходительство, скажи мне твое благословенноеАллахом имя!— Оно звучит: Абрахим-Мамур.— Так ты был маму ром? В какой провинции?— В Эн-Насире.— Ты обвиняешь. Говори; я выслушаю и буду судить.— Я обвиняю этого гяура, хакима, в похищении женщины. Я обвиняю капитана дахабии в содействии похищению женщины. Насколько замешаны в это дело слуги этих двоих людей и матросы дахабии, ты сможешь установить сам, о бимбаши.— Расскажи, как было совершено похищение. Абрахим рассказал. Когда он окончил, были заслушаны его свидетели, следствием чего стало обвинение меня капитаном сандала, господином Халидом бен Мустафой, еще и в попытке убийства.В глазах сахбет-бея сверкнула молния, когда он повернулся ко мне.— Гяур, как твое имя?— Кара бен Немей.— Как называется твоя родина?— Джерманистан.— Где расположена эта горсть земли?— Горсть земли? Хм, бимбаши, ты показываешь свое незнание!— Собака! — вскочил он. — Что ты этим хочешь сказать?— Джерманистан — великая страна. Жителей в ней в десяток раз больше, чем во всем Египте. Конечно, ты этого не знаешь. Ты вообще плохо разбираешься в географии и поэтому позволяешь обмануть себя Абрахим-Мамуру.— Осмелься сказать еще хотя бы слово в таком тоне, и я прикажу пришпилить твое ухо к стене.— Осмелюсь! Этот Абрахим говорит, что он был мамуром провинции Эн-Насира. Но мамуры существуют только в Египте…— А разве Эн-Насира не в Египте, гяур? Я сам там бывал и знаю мамура как собственного брата, даже как себя самого!— Ты лжешь!— Пришпильте его покрепче! — приказал судья.Я вытащил свой револьвер, а Халеф, увидев это, — свой пистолет.— Бимбаши, предупреждаю тебя, что уложу первого, кто до меня дотронется, а потом тебя! Ты лжешь, говорю это еще раз. Эн-Насира — это маленький, очень незначительный оазис между Эль-Хамрой и Тигертом в Триполитании. Там нет никакого мамура, а правит бедный шейх, которого зовут Мамра ибн Алеф Абузин и которого я очень хорошо знаю. Я мог бы и дальше ломать комедию и позволять тебе расспрашивать, но не хочу терять времени. Как случилось, что ты заставляешь стоять истцов, тогда как обвиняемый, преступник, может сидеть и даже получить от тебя трубку?Бравый вояка смущенно посмотрел на меня.— Ты так полагаешь, гяур?— Предупреждаю тебя: не оскорбляй меня этим словом! У меня с собой паспорт и путевое свидетельство от паши Египта, а это мой спутник родом из Стамбула. У него есть султанский паспорт, следовательно, он находится под покровительством падишаха.— Покажи свидетельство!Я дал ему свой документ, а Исла предъявил свой. Он прочитал их и со смущенным видом вернул нам.— Говори дальше.Такое его поведение показывало: он не знал, что ему делать. Итак, я снова пошел в наступление.— Ты сахбет-бей и бимбаши, а не знаешь своей службы. Когда ты читаешь собственноручное письмо султана, то должен сначала прижать его ко лбу, глазам и устам и потребовать от всех присутствующих согнуться в поклоне, как будто здесь присутствует сам его величество. Я расскажу хедиву и великому визирю в Стамбуле, какое уважение ты им оказываешь.Такого он не ожидал. Начальник полиции так испугался, что вытаращил глаза и раскрыл рот, не говоря ни слова. Я продолжал:— Ты хотел узнать, что я имел в виду, сделав только что свое заявление? Я, обвинитель, вынужден стоять, а этот человек, обвиняемый, может сидеть!— Кто его обвиняет?— Я, он, он — все мы.Абрахим удивился, но ничего не сказал.— В чем ты его обвиняешь? — спросил сахбет-бей.— В тех самых преступлениях, в которых он обвинил нас.Я увидел, что Абрахим забеспокоился. Судья попросил меня:— Говори!— Мне очень жаль, бимбаши, что ты должен испытатьтакое огорчение.— Какое огорчение?— Ты должен осудить человека, которого знаешь так же хорошо, как своего брата, даже как себя самого. Ты даже бывал у него в Эн-Насире и доподлинно знаешь, что он мамур. Но я говорю тебе, что тоже его знаю. Зовут его Дауд Арафим. Он был султанским чиновником в Персии, но его отстранили от должности и всыпали к тому же палок.Теперь Абрахим поднялся.— Собака!.. Сахбет-бей, этот человек потерял рассудок!— Сахбет-бей, слушай меня дальше, тогда выяснится, чья голова сидит лучше и прочнее — моя или его!— Говори!— Эта женщина христианка, свободная христианка из Черногории. Он ее похитил и силой вывез в Египет. Вот этот мой друг — ее законный обрученный, поэтому он и приехал в Египет и снова забрал ее. Ты знаешь нас, потому что прочел наши документы. Его же ты не знаешь. Это — похититель женщин и обманщик. Прикажи ему предъявить документ, или я пойду к хедиву и расскажу ему, как ты вершишь правосудие на должности, которую он тебе доверил. Теперь решай!Естественно, бравый вояка оказался в затруднительном положении. Он, конечно, не мог опровергать свои слова и поступки, однако он очень хорошо понимал, что я прав. И он решился действовать так, как это может сделать только лишь египтянин.— Пусть народ очистит помещение и идет по домам! — приказал он. — Я обдумаю это дело, а суд состоится после обеда. Вы все, конечно, мои пленники!Хавасы палками выгнали зрителей. Потом увели Абрахима и команду сандала и, наконец, вывели нас во двор здания, где мы могли свободно, без помех передвигаться. Стоящие у выхода хавасы, казалось, охраняли нас. Через четверть часа они исчезли.Я разгадал задумку сахбет-бея и подошел к Исле бен Мафлею, сидевшему подле Зеницы, у фонтана.— Ты думаешь, что мы сегодня выиграем процесс?— Я этого вовсе не думаю. Я доверяю тебе, — ответил он.— А если мы его выиграем, что станет с Абрахимом?— Ничего. Я знаю этих людей. Абрахим даст бимбаши деньги или дорогой перстень, который он носит на пальце, и начальник полиции освободит его.— Ты хочешь его смерти?— Нет. Я нашел Зеницу — этого мне достаточно.— А что об этом думает Зеница?Зеница ответила сама:— Эфенди, я была такой несчастной, но теперь я свободна. Я не хочу больше думать о нем.Это меня удовлетворило. Надо было еще спросить Абу эль-Рейсана. Тот категорически заявил мне, что будет очень рад, если отделается как можно дешевле. Успокоенный таким образом, я стал проводить рекогносцировку.Сандала у берега не было. Он словно растворился. Во всяком случае, достойный Халид бен Мустафа еще раньше нас понял намерения судьи и улизнул со своим судном и экипажем.Но где находился Абрахим-Мамур?Дахабия подняла якорь, и мы продолжили свое прерванное путешествие с приятным сознанием того, что счастливо выпутались из весьма скверной истории.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41
— торжествующе зазвучало над палубой. — Помилуй нас!Сразу же за нами пронеслось что-то, словно вытолкнутое тетивой лука. Это был сандал, на котором люди пережили те же самые опасности, что и мы. Его скорость опять превысила нашу, и вот он пролетел мимо. Но открытый фарватер был настолько узким, что лишь с большим трудом мы смогли уклониться от столкновения. Сандал пронесся, едва не задев наш борт. На сандале, прислонясь к мачте, стоял Абрахим-Мамур, пряча за спиной правую руку. Оказавшись напротив меня, он прижался щекой к укрываемому до этого момента старенькому кремневому ружью… Я откинулся, почти упал навзничь… Пуля просвистела надо мной, а в следующий момент сандал уже был далеко впереди нас.Все видели покушение на убийство, но ни у кого не было времени на удивление или гнев, потому что нас снова подхватило течение и потащило в лабиринт среди остроугольных утесов.В это время спереди донесся громкий крик. Силой шелляля сандал был брошен на скалу. Матросы отчаянно колотили веслами по воде, и корабль, только слегка поврежденный, был снова подхвачен потоком и, освобожденный, устремился прочь. Но при ударе один человек из команды сандала выпал за борт. В полном отчаянии он полувисел, цепляясь из последних сил за скалу. Я схватил канат, сплетенный из пальмового луба, и бросил его несчастному. Он ухватился за конец, и его потянули к борту. Тонувший оказался Абрахимом.Как только он выбрался на палубу и выжал воду из одежды, он, сжав кулаки, набросился на меня.— Собака, разбойник, обманщик!Я спокойно поджидал его, и мое спокойствие подействовало. Он остановился передо мной, так и не решившись начать драку.— Абрахим-Мамур, будь вежлив — ведь ты находишься не в своем доме. Скажи только еще одно слово, которое мне не понравится, и я прикажу привязать тебя к мачте и высечь кнутом.Побои являются величайшим оскорблением для араба, а вторым, не менее обидным по значению, — угроза их нанести. Абрахим рванулся ко мне, но мгновенно овладел собой.— Ты держишь на борту мою жену!— Нет.— Ты говоришь мне неправду.— Я сказал правду, потому что находящаяся на борту женщина не является твоей женой. Она обручена вот с этим молодым человеком, который стоит возле тебя.Он бросился в каюту, но путь ему преградил Халеф.— Абрахим-Мамур! Я — Хаджи Халеф Омар бен Хаджи Абулаббас. Видишь, у меня в руках два пистолета. Я уложу тебя, как только ты захочешь пойти туда, куда мой хозяин запрещает ходить!Мой маленький Халеф сделал такое лицо, что египтянин понял: эта угроза серьезная. Поэтому он отвернулся и фыркнул:— Я буду жаловаться, как только вы ступите на сушу, чтобы высадить своих матросов.— Жалуйся. Однако до тех пор, пока ты ведешь себя мирно, ты не враг мне, а гость.Мы счастливо преодолели самые опасные места шелляля и могли теперь при необходимости перейти к делу.— Теперь ты нам расскажешь, как Зеница попала в руки этого человека? — спросил я Ислу.— Я позову ее, — ответил он, — она сама вам это расскажет.— Нет, она должна оставаться в каюте, потому что ее появление озлобит и до крайности возбудит египтянина. Скажи нам прежде всего, мусульманка она или христианка.— Она христианка.— Какой конфессии?— Вы называете ее греческой.— Она не стала его женой?— Он купил ее.— Как! Возможно ли такое?— Да. Черногорки не закрывают лица. Он увидел ее в Скутари и сказал ей, что любит ее и что она должна стать его женой. Она, конечно, высмеяла его. Тогда он поехал в Черногорию к ее отцу и предложил за нее очень крупную сумму. Тот, однако, выгнал этого человека. Тогда египтянин подкупил отца подруги, к которой часто ходила Зеница, и тот вступил в сделку с этим человеком.— Каким образом?— Он выдал ее за свою рабыню, продал Абрахим-Мамуру и составил расписку, в которой представил Зеницу рабыней.— Так вот почему так внезапно исчезла подруга вместе со своим отцом?— Только поэтому. Абрахим привез Зеницу на корабль и переправил ее сначала на Кипр, а потом в Египет. Остальное вы уже знаете.— Как зовут того человека, который ее продал? — невольно спросил я.— Баруд эль-Амасат.— Эль-Амасат… Эль-Амасат… Имя кажется мне очень знакомым. Где я его слышал? Этот человек турок?— Нет, армянин.Армянин! О, теперь я вспомнил! Хамд эль-Амасат, тот армянин, который хотел убить нас в Шотт-Джериде, а потом убежал из Кбилли… Не он ли это был?.. Нет, вроде бы не сходилось по времени.— Не знаешь ли ты, — спросил я Ислу, — нет ли у этого Баруда эль-Амасата брата?— Нет. Зеница тоже не знает; я ее очень подробно расспрашивал об этом семействе.В это время подошел слуга Хамсад эль-Джербая и обратился ко мне:— Эфенди, я хочу кое-что сказать.— Говори!— Как зовут этого египетского шалопая?— Абрахим-Мамур.— Так! Следовательно, он был мамуром?— Разумеется.— Не заставляйте только меня верить этой басне, потому что я знаю этого человека лучше, чем он меня!— А! Кто же он?— Я видел его в числе тех, кто подвергся палочному наказанию, а так как это была первая экзекуцию подобного рода, на которой я присутствовал, то я очень обстоятельно разузнал о наказанном.— Ну, так кто же он?— Он занимал пост атташе при персидской миссии, или какой-то другой значительный пост, и выдал государственную тайну. Или совершил похожее преступление. Его должны были приговорить к смерти, но у него оказался покровитель, так что остановились на отстранении от должности и палочном наказании. Его имя Дауд Арафим.Случайно оказалось, что цирюльник из Ютербога знал этого человека. Теперь у меня словно пелена с глаз спала. Я увидел его в Исфагане, на площади Альмай-ден-Шах, где его привязали к спине верблюда, чтобы доставить в качестве пленника в Константинополь. Очень недолгое время мой путь совпадал тогда с этим караваном. Так случилось, что и он меня видел, а теперь, видимо, вспомнил.— Благодарю тебя, Хамсад, за сообщение. Разумеется, пока больше никому не говори об этом.Теперь меня нисколько не беспокоила мысль, что Абрахим будет жаловаться. Не знаю, как эта мысль пришла ко мне, но я никак не мог избавиться от подозрения, что с Барудом эль-Амасатом, продавшим ему Зеницу, Абрахим познакомился не только при покупке девушки. Абрахим был разжалованным чиновником, потом оказался в плену, был присужден к наказанию, а теперь выдает себя за мамура, владеет большим состоянием — над этими обстоятельствами я крепко задумался.Я решил никому не говорить о сообщении цирюльника, чтобы Абрахим не заметил, что его раскусили.На ближайшей стоянке нам надо было высадить матросов, нанятых выше шелляля, поэтому наш корабль пристал в берегу.— Бросим якорь? — спросил я рейса.— Нет. Я отойду сразу, как только люди покинут судно.— Почему?— Чтобы избежать встречи с полицией.— А Абрахим?— Он сойдет на берег вместе с матросами.— Я не боюсь полиции.— Ты чужой человек в стране и находишься под защитой своего консула. Значит, тебе ничего не сделают… А!Последнее восклицание относилось к лодке с вооруженными мрачными людьми. Это были хавасы, полицейские.Лодка пристала к нашему борту, и все сидевшие в ней поднялись к нам на палубу еще прежде, чем мы достигли берега. Команда сандала, тоже высадившаяся здесь, рассказала о том, что Абрахим утонул в шелляле, а также сообщила о похищении женщины. После этого старый рейс Халид бен Мустафа, как мы позднее узнали, впопыхах прибежал к судье и произнес такую пламенную обвинительную речь против меня, убийцы из числа неверных, мятежника, разбойника, бунтовщика, что я, в сущности, должен был бы быть безмерно довольным уже тем, что меня просто повесят.Поскольку во многих восточных странах правосудие редко принимает во внимание документальные доказательства, то при судебных разбирательствах поступают чрезвычайно быстро и просто.— Кто рейс этого корабля? — спросил полицейский начальник.— Я, — ответил Хасан.— Как тебя зовут?— Хасан Абу эль-Рейсан.— Находится у тебя на борту некий эфенди, хаким, неверный?— Вот он стоит. Его зовут Кара бен Немей.— А есть ли на твоем судне еще и женщина по имени Гюзель?— Она в каюте.— Хорошо. Все вы — мои пленники. Следуйте за мной к судье. Судно будут охранять мои люди.Дахабия пристала к берегу, и ее команда вместе с пассажирами была вся выведена на сушу. Зеница, уже полностью закутанная в покрывало, поднялась в заранее приготовленные носилки. Она должна была последовать за нашей процессией, которая с каждым пройденным шагом становилась все многолюднее, потому что и стар и млад, большие и маленькие присоединялись к ней. Хамсад эль-Джербая, бывший цирюльник, шел за мной и храбро насвистывал прусский марш «Я должен, я должен из города уйти!».Сахбет-бей, или начальник полиции, сидел со своим секретарем, ожидая нашего прихода.Он носил звание бимбаши Бимбаши — майор {тур.).
, командующего тысячью человек, но, несмотря на это, выглядел отнюдь не воинственно и не слишком интеллигентно. Как и весь экипаж сандала, он считал Абрахим-Мамура утонувшим и принял воскресшего с явным уважением, что было полной противоположностью брошенному в нашу сторону презрительному взгляду.Мы разделились на два лагеря: по одну сторону — команда сандала вместе с Абрахимом и несколькими его слугами, которых он прихватил с собой, по другую — люди с дахабии с Зеницей, Ислой, мною, Халефом и цирюльником.— Прикажешь подать трубку, господин? — спросил мнимого мамура сахбет-бей.— Пусть принесут!Он получил трубку, а также коврик, чтобы усесться. Потом начался разбор дела.— Ваше превосходительство, скажи мне твое благословенноеАллахом имя!— Оно звучит: Абрахим-Мамур.— Так ты был маму ром? В какой провинции?— В Эн-Насире.— Ты обвиняешь. Говори; я выслушаю и буду судить.— Я обвиняю этого гяура, хакима, в похищении женщины. Я обвиняю капитана дахабии в содействии похищению женщины. Насколько замешаны в это дело слуги этих двоих людей и матросы дахабии, ты сможешь установить сам, о бимбаши.— Расскажи, как было совершено похищение. Абрахим рассказал. Когда он окончил, были заслушаны его свидетели, следствием чего стало обвинение меня капитаном сандала, господином Халидом бен Мустафой, еще и в попытке убийства.В глазах сахбет-бея сверкнула молния, когда он повернулся ко мне.— Гяур, как твое имя?— Кара бен Немей.— Как называется твоя родина?— Джерманистан.— Где расположена эта горсть земли?— Горсть земли? Хм, бимбаши, ты показываешь свое незнание!— Собака! — вскочил он. — Что ты этим хочешь сказать?— Джерманистан — великая страна. Жителей в ней в десяток раз больше, чем во всем Египте. Конечно, ты этого не знаешь. Ты вообще плохо разбираешься в географии и поэтому позволяешь обмануть себя Абрахим-Мамуру.— Осмелься сказать еще хотя бы слово в таком тоне, и я прикажу пришпилить твое ухо к стене.— Осмелюсь! Этот Абрахим говорит, что он был мамуром провинции Эн-Насира. Но мамуры существуют только в Египте…— А разве Эн-Насира не в Египте, гяур? Я сам там бывал и знаю мамура как собственного брата, даже как себя самого!— Ты лжешь!— Пришпильте его покрепче! — приказал судья.Я вытащил свой револьвер, а Халеф, увидев это, — свой пистолет.— Бимбаши, предупреждаю тебя, что уложу первого, кто до меня дотронется, а потом тебя! Ты лжешь, говорю это еще раз. Эн-Насира — это маленький, очень незначительный оазис между Эль-Хамрой и Тигертом в Триполитании. Там нет никакого мамура, а правит бедный шейх, которого зовут Мамра ибн Алеф Абузин и которого я очень хорошо знаю. Я мог бы и дальше ломать комедию и позволять тебе расспрашивать, но не хочу терять времени. Как случилось, что ты заставляешь стоять истцов, тогда как обвиняемый, преступник, может сидеть и даже получить от тебя трубку?Бравый вояка смущенно посмотрел на меня.— Ты так полагаешь, гяур?— Предупреждаю тебя: не оскорбляй меня этим словом! У меня с собой паспорт и путевое свидетельство от паши Египта, а это мой спутник родом из Стамбула. У него есть султанский паспорт, следовательно, он находится под покровительством падишаха.— Покажи свидетельство!Я дал ему свой документ, а Исла предъявил свой. Он прочитал их и со смущенным видом вернул нам.— Говори дальше.Такое его поведение показывало: он не знал, что ему делать. Итак, я снова пошел в наступление.— Ты сахбет-бей и бимбаши, а не знаешь своей службы. Когда ты читаешь собственноручное письмо султана, то должен сначала прижать его ко лбу, глазам и устам и потребовать от всех присутствующих согнуться в поклоне, как будто здесь присутствует сам его величество. Я расскажу хедиву и великому визирю в Стамбуле, какое уважение ты им оказываешь.Такого он не ожидал. Начальник полиции так испугался, что вытаращил глаза и раскрыл рот, не говоря ни слова. Я продолжал:— Ты хотел узнать, что я имел в виду, сделав только что свое заявление? Я, обвинитель, вынужден стоять, а этот человек, обвиняемый, может сидеть!— Кто его обвиняет?— Я, он, он — все мы.Абрахим удивился, но ничего не сказал.— В чем ты его обвиняешь? — спросил сахбет-бей.— В тех самых преступлениях, в которых он обвинил нас.Я увидел, что Абрахим забеспокоился. Судья попросил меня:— Говори!— Мне очень жаль, бимбаши, что ты должен испытатьтакое огорчение.— Какое огорчение?— Ты должен осудить человека, которого знаешь так же хорошо, как своего брата, даже как себя самого. Ты даже бывал у него в Эн-Насире и доподлинно знаешь, что он мамур. Но я говорю тебе, что тоже его знаю. Зовут его Дауд Арафим. Он был султанским чиновником в Персии, но его отстранили от должности и всыпали к тому же палок.Теперь Абрахим поднялся.— Собака!.. Сахбет-бей, этот человек потерял рассудок!— Сахбет-бей, слушай меня дальше, тогда выяснится, чья голова сидит лучше и прочнее — моя или его!— Говори!— Эта женщина христианка, свободная христианка из Черногории. Он ее похитил и силой вывез в Египет. Вот этот мой друг — ее законный обрученный, поэтому он и приехал в Египет и снова забрал ее. Ты знаешь нас, потому что прочел наши документы. Его же ты не знаешь. Это — похититель женщин и обманщик. Прикажи ему предъявить документ, или я пойду к хедиву и расскажу ему, как ты вершишь правосудие на должности, которую он тебе доверил. Теперь решай!Естественно, бравый вояка оказался в затруднительном положении. Он, конечно, не мог опровергать свои слова и поступки, однако он очень хорошо понимал, что я прав. И он решился действовать так, как это может сделать только лишь египтянин.— Пусть народ очистит помещение и идет по домам! — приказал он. — Я обдумаю это дело, а суд состоится после обеда. Вы все, конечно, мои пленники!Хавасы палками выгнали зрителей. Потом увели Абрахима и команду сандала и, наконец, вывели нас во двор здания, где мы могли свободно, без помех передвигаться. Стоящие у выхода хавасы, казалось, охраняли нас. Через четверть часа они исчезли.Я разгадал задумку сахбет-бея и подошел к Исле бен Мафлею, сидевшему подле Зеницы, у фонтана.— Ты думаешь, что мы сегодня выиграем процесс?— Я этого вовсе не думаю. Я доверяю тебе, — ответил он.— А если мы его выиграем, что станет с Абрахимом?— Ничего. Я знаю этих людей. Абрахим даст бимбаши деньги или дорогой перстень, который он носит на пальце, и начальник полиции освободит его.— Ты хочешь его смерти?— Нет. Я нашел Зеницу — этого мне достаточно.— А что об этом думает Зеница?Зеница ответила сама:— Эфенди, я была такой несчастной, но теперь я свободна. Я не хочу больше думать о нем.Это меня удовлетворило. Надо было еще спросить Абу эль-Рейсана. Тот категорически заявил мне, что будет очень рад, если отделается как можно дешевле. Успокоенный таким образом, я стал проводить рекогносцировку.Сандала у берега не было. Он словно растворился. Во всяком случае, достойный Халид бен Мустафа еще раньше нас понял намерения судьи и улизнул со своим судном и экипажем.Но где находился Абрахим-Мамур?Дахабия подняла якорь, и мы продолжили свое прерванное путешествие с приятным сознанием того, что счастливо выпутались из весьма скверной истории.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41