Эти двое, одетые в штатское, доверия у Гонты не вызвали, вряд ли имели какое-то отношение к милиции. Нестеров понял то же самое спустя секунду и не сдержался:
– Это не милиция! – крикнул он, но было уже поздно. Сержант, вернее, человек в форме сержанта, держал их под прицелом пистолета:
– Вперед, если жить хотите!
Оружие появилось и в руках его напарников, но совсем не похожее на милицейское: из-под курток они выхватили винтовочные обрезы.
– Быстро! – заорал сержант. Он сильно нервничал, ствол в его руке ходил из стороны в сторону.
«Не пальнул бы по глупости», – озабоченно подумал Гонта.
К Нестерову в который раз за последние сутки пришло тоскливое понимание, что это конец. Чудес не бывает, шансов не было с самого начала.
– Ребята, да вы что? Ребята… – бормотал он, переставляя непослушные ноги, еще надеясь на что-то, на что надеяться уже не следовало.
Но то, что произошло в следующую минуту, повергло Нестерова в еще больший шок. Гонта медленно развернулся, встав вполоборота и к мнимому сержанту, и его дружкам, чуть приподняв согнутые в локтях руки. Лицо его совершенно закаменело, глаза были закрыты, губы стиснуты. На роже сержанта всплыла презрительная гримаса, кажется, он собирался что-то сказать, но вместо этого наклонился и осторожно положил пистолет на землю. То же самое спустя мгновение сделали и два других бандита. А потом они дружно повернулись к лесу и шеренгой, все ускоряя шаг, двинулись вперед. У первых кустов они уже бежали изо всех сил. Прошелестела листва, хрустнули ветки – и они исчезли. Гонта достал платок и тщательно отер лицо.
– Ну что, поехали дальше? – хрипловато сказал он, подмигнув Нестерову. – Садись в машину. Нет, погоди! Надо стволы эти забрать к чертовой матери, выкинем где-нибудь в речку по дороге…
– Как вы это сделали? – спросил Нестеров, когда они отъехали от места происшествия на несколько километров. – Кто вы?
– Мы па-адводники, мы – сила-ачи! –дурашливо пропел Гонта и снова подмигнул.
Нестеров повернулся на сиденье и рассматривал профиль ухмыляющегося Гонты не меньше минуты.
– Я понял, – сказал Нестеров. – Я знаю. Неужели это правда? Прекратите, наконец, эти ухмылки! Это были хищники? Суперанималы? Если вы мне немедленно не ответите, я выйду из машины!
– Да нет, до настоящих суперанималов им далеко, – ответил Гонта. – Это суггесторы в вашем переводе. Мы их называем «пособниками». Вообще, строго говоря, синонимов для них в народе придумано множество: «шестерки», «шакалы»… ну и так далее.
– Значит, сверхлюди тоже существуют? – Нестеров запнулся и продолжил тоном ниже: – Вы – сверхчеловек? Вы – «новый»?
– Да что вы в самом деле! – возмутился Гонта. – «Новый» – «старый», «сверхлюди» – «недолюди». Что за постоянные попытки самоуничижения? Если вам так угодно, мы предпочитаем называть себя селектами. Просто результат селекции природы. Так она с нами поступила. Точно так же поступите вашими детьми или внуками. Я искренне надеюсь, что ни на нее, матушку, ни на меня вы за это не в обиде?
– А я? Кто я? – внезапно спросил Нестеров с такой надеждой, что Гонта не сумел скрыть смущения.
– Вы – человек. Настоящий человек, без малейшей примеси звериного начала.
– Понимаю, – грустно сказал Нестеров. – Я – обыкновенный диффузник.
– Вы – человек, – с нажимом повторил Гонта. – Глубокое разочарование в вашем голосе я склонен отнести на счет недостаточного изучения предмета, которым вы так неожиданно для всех занялись. Селекты не умнее и не талантливее вас… Между прочим, если вам интересно, лично я – вечный троечник что в школе, что в институте… Селекты – просто немножечко другие, и наших личных заслуг в том нет абсолютно никаких. И вообще, на этом давайте пока остановимся.
– Что вы с ними сделали?
– Ничего особенного. Я убедил их, что с обеих сторон по шоссе с сиренами мчатся милицейские машины с ОМОНом. Вот они и убежали в лес.
– Они из тех, кто меня преследует?
– Нет, – помотал головой Гонта, – просто дорожные грабители. Им приглянулась наша «Тойота». Ни хрена в машинах не разбираются.
– Они могли нас убить?
– Легко, – согласился Гонта. – А что еще с нами делать?
– Почему же вы их отпустили… вот так?!
– А мне что с ними делать? До ближайшего отделения милиции сто верст киселя хлебать. Да и как их туда прикажешь тащить? Таких-то бугаев в багажник не запихнешь, не уместятся.
– Вы не должны были их отпускать, – твердо сказал Нестеров. – Это убийцы. Возможно, мы не первые, кого они хотели…
– Возможно, – согласился Гонта. –Даже наверняка.
– Зачем же тогда вы?..
– А как я должен был поступить? – обозлился Гонта. Руль в его руках дернулся, и машина выписала на дороге кривую. – Заставить их перестрелять друг друга? А чем бы я тогда отличался от этих ублюдков? Вы об этом подумали? Вы ведь так внимательно изучали Зеваэса, вы ведь первый официальный специалист по его теории, между прочим.
– Кого?
– Неважно кого. Вечная беда с вами…
Наступила пауза. После долгого молчания Нестеров грустно произнес:
– Я понимаю. Я желал им смерти, значит, я такой же, как они.
– Не такой же, – устало сказал Гонта. – Я тоже, если честно, желал. Но желать и делать – две большие разницы, как говорят в Одессе. Этим мы с вами от них и отличаемся… Как, кстати, вам жилось в колонии?
– Почему вы спрашиваете? – удивился Нестеров.
– Да так, если не хотите – не отвечайте.
– Как ни странно, нормально. Если это слово можно использовать в данной ситуации. Вот в тюрьме пришлось несладко. Там столько народа в одной камере набито… А в лагере – вы знаете, я им сказки рассказывал.
– Сказки?
– Ну, не совсем. Я им пересказывал «Сравнительные жизнеописания» Плутарха, «Жизнь двенадцати цезарей» Светония, легенды Древнего Египта. Представляете: слушали, как дети, раскрыв рот. «Смотрящий» – это главный уголовник зоны – даже добился, чтобы меня перевели во внутреннюю команду – территорию убирать. Это чтобы на промзоне не оставляли по вечерам.
– Каждый вечер рассказывали?
– Вначале – да. Потом потребовал установить режим работы и выходные – невозможно же без передышки. Каждый вечер рассказывал ровно час, кроме субботы и воскресенья.
– Прямо ночи Шахерезады, – покачал головой Гонта.
– Именно так и было, – подтвердил Нестеров. – Если за час история не заканчивалась, на следующий день я ее досказывал и начинал новую. Там вообще очень разные люди, и мне кажется, что не все из них хищники.
– Так оно и есть, – сказал Гонта. – В том-то и беда. Из тех двух бандитов, что вас схватили на станции, только один был «пособником». Второй – нормальный человек. То есть был бы нормальным, кабы его не подмяли под себя эти твари.
– Это тот, что за меня заступился? – спросил Нестеров. – Почему он это сделал?
– Его освободили от установки. Он поступил так, как должен был поступить всякий нормальный человек на его месте.
– И поплатился за это жизнью, – грустно сказал Нестеров. – А эти трое скоро вернутся домой и начнут все сначала.
– Не так скоро, – жестко усмехнулся Гонта. – Бежать они будут, пока не упадут от усталости, это я вам гарантирую. А дальше – уж как повезет. Может, и вернутся.
Нестеров вновь изучающе уставился на Гонту, но отвернулся, решив не уточнять.
– Вы назвали странное имя, – сменил он тему. – Зеваэс, кажется? Кто он?
– Это человек, который первым составил классификацию гуманоидных видов. Именно его рукопись вы обнаружили в своем архиве. Строго говоря, ту рукопись писал не он. Оригинал хранится в Праге, в… одном из частных архивов. Ваш же экземпляр – копия, переписанная кем-то из его учеников. Но это обстоятельство особой роли не играет. Судя по вашей статье, копия полностью тождественна оригиналу.
Пока они говорили, солнечный диск закатился за горизонт, оставив после себя короткое воспоминание светлой полоской над вершинами деревьев, на дороге быстро темнело, и Гонта решил, что пришла пора подыскивать место для ночной стоянки.
* * *
Москва встретила их необычайной для августа жарой и духотой. Мутноватый от смога воздух дрожал над вязким, словно пластилин, асфальтом, включенный на полную мощность кондиционер «Тойоты» спасал от зноя, но был плохой преградой запаху бензиновой гари от тысяч машин, до отказа забивших улицы. Возвращение в город, который Нестерову полагалось называть родным, не заставило его сердце биться чаще, как бывало в годы безоблачного детства после отдыха в пионерском лагере или на черноморском курорте. Этот город становился все менее пригодным для человеческого существования, и за прошедшие полгода никаких перемен в лучшую сторону здесь не произошло, в чем Нестеров убедился в первые же минуты. Жара отнюдь не снизила активности людей, населяющих город. Нестерову показалось, что под влиянием избыточного тепла, словно в соответствии с законами классической физики, люди-молекулы сновали по тротуарам в повышенном скоростном режиме. Они быстро размахивали руками, сталкивались и вновь разбегались в стороны, являя гигантскую действующую модель хаотичного броуновского движения. В какой-то момент у Нестерова даже слегка зарябило в глазах, он вздохнул и тряхнул головой.
– Отвык? – понял его движение по-своему Гонта.
– Наверное, – сказал Нестеров. – Но тут еще другое… Куда мы сейчас едем?
– В безопасное место.
– Разве такое место для меня существует? – уныло произнес Нестеров.
– И даже не одно, – засмеялся Гонта. – Ты не огорчайся заранее, все будет в порядке.
Продравшись сквозь пробки Садового кольца, «Тойота» свернула на набережную Москвы-реки и вскоре через механические ворота въехала в тихий зеленый двор за каменной оградой, непроницаемой для любопытных взглядов снаружи. Нестеров вылез первым и с любопытством огляделся:
– Где мы?
– Мы на суверенной территории научно-исследовательского института, – торжественно объявил Гонта, – на крохотном островке разумной добродетели, как выражается наш уважаемый Магистр.
– Кто?
– Сейчас ты с ним познакомишься.
Вслед за Гонтой Нестеров прошел в прохладный холл, поднялся по широкой мраморной лестнице на второй этаж и оказался перед тяжелой дубовой дверью кабинета с табличкой: «Рыбаков Валерий Павлович. Член-корреспондент РАН».
– Он и есть Магистр? – спросил Нестеров.
– Он и есть, – подтвердил Гонта. – Но тебе лучше величать его по имени-отчеству. Прошу!
Картинным жестом распахнув дверь, он ввел Нестерова в просторный кабинет, где за столом сидел человек с пышной седой шевелюрой.
– Ну, прибыли наконец, – буднично сказал хозяин кабинета, вставая им навстречу. – Здравствуйте, Олег Сергеевич, проходите, садитесь. Кофейку не желаете? Только что вскипел. Гонта, дорогой, угостите нашего гостя!
С этих самых первых секунд Магистр произвел на Нестерова удивительное впечатление. Он источал вокруг себя атмосферу такой надежности, что все тревоги и проблемы Нестерова отодвинулись далеко-далеко. Нет, Нестеров не позабыл о них совсем, но сейчас они казались ему почти несущественными. Испытанное впервые за много месяцев ощущение, которым он сейчас исполнился, вполне можно было назвать оптимизмом. Тому способствовала и обстановка кабинета. Здесь пахло, почти как на рабочем месте Нестерова. Собственно, это был не столько запах, но совершенно особая аура учреждения, в котором нормальные люди занимаются незаметным для подавляющего большинства сограждан, но очень важным и интересным делом. Только теперь Нестеров понял, насколько сильно тосковал по этому ощущению.
Они расположились на креслах вокруг низкого столика. Нестеров вдыхал полузабытый аромат свежесваренного кофе и старался удержать рвущиеся наружу вопросы, понимая, что времени их задавать у него будет более чем достаточно.
– В общих чертах ваша история мне известна, – сказал Магистр. – Однако с деталями я не знаком. И мне представляется, что детали как раз могут оказаться чрезвычайно интересными. Будьте любезны, расскажите, пожалуйста, все с самого начала. И как можно подробнее.
Вздохнув, Нестеров принялся рассказывать.
– Ну вот, пожалуй, и все, – закончил он спустя полчаса и одним глотком выпил остывший кофе. – А теперь скажите мне честно: неужели все, что со мной случилось, из-за этой проклятой статьи в журнале? Как вообще такое может быть?
– Не совсем, – покачал головой Магистр. – Хотя статья, разумеется, сыграла в вашей судьбе определенную роль. Но источник ваших главных бед все же не она, а та самая рукопись Барки, которую вы упомянули. Как, кстати, она точно называется?
– «Истоки небесные и земные, анналы света и тьмы, материя первозданная, укрытая Творцом от ока человеческого», – без запинки проговорил Нестеров и увидел, что Магистр и Гонта быстро и печально переглянулись друг с другом, а потом Магистр задал тот же вопрос, что два дня назад задавал и Гонта:
– Где она сейчас находится?
– Думаю, что в архиве, – ответил Нестеров.
– Сомневаюсь, – озабоченно пробормотал Магистр. – Хотя проверить все же не мешает, чем черт не шутит – вдруг повезет! Нет, вряд ли!
– Да что же в ней такого, в этой рукописи?! – воскликнул Нестеров.
– А вы разве сами ее не читали? – удивился Магистр.
– Рукопись зашифрована. Причем, как мне показалось, разными ключами. И я совсем недавно начал с ней работать. Я читал рукопись небольшими кусками, выбирая места, с расшифровкой которых мне удавалось справиться, – чуть-чуть вначале, кое-что в середине и немного в конце. Рукопись построена немного необычно. Диалог Барки с неким высшим существом (разумеется, вымышленным, – это просто авторский прием) перемежается его собственными монологами. Он довольно много рассуждает о людях и нелюдях. Кстати, насколько я понял, книга Барки написана раньше, чем трактат, на основании которого я написал свою статью. Следовательно, это именно Барка автор теории человеческих видов?
– Автор не он, – заметил Магистр. – И тот ваш трактат не написан, а переписан, скопирован. Но это неважно. Что вам еще удалось понять у Барки?
– В середине, насколько я понял, говорилось о каких-то путешествиях, совершенных вместе с тем самым высшим существом. А в заключительной части – но я с трудом разобрал только две первые страницы – упоминается о некоем устройстве, которое Барка называет принципикум. Нечто вроде философского камня, к тому же обладающего свойствами индикатора, позволяющего определять хищников.
Гонта негромко и как-то печально засмеялся, и Нестеров смутился:
– Вот именно! Полная ерунда!
– Я не над этим смеюсь, – возразил Гонта. – Ты действительно разобрался не до конца. Все обстоит ровным счетом наоборот. Чтобы идентифицировать хищника, нет никакой нужды в приборах или индикаторах. Во-первых, от него и так зверем разит за версту, любой селект… ну, это неважно. А во-вторых, они выдают себя своими действиями. Неужели вы. историк, затруднитесь в определении «хищник или нет» в отношении какого-нибудь славного правителя прошлого? Как отдаленного, так и не очень. Нет, принципикум – это действительно индикатор, но его назначение в идентификации не хищников, а селектов. Хотя я сильно сомневаюсь, что им удалось его создать.
Нестеров собрался было возразить: в рукописи речь все же шла именно о хищниках, в этом он был абсолютно уверен, но то, что его собеседников интересовало совсем иное, подтолкнуло его мысли в ином направлении.
– Я все понял! – быстро сказал Нестеров. – Ну, конечно, рукописи в архиве уже нет. Ее похитили те, кто меня посадил в тюрьму. Не понимаю, правда, почему они меня просто не убили. Это сейчас действительно очень просто… Но, значит, мне и теперь грозит большая опасность? Если они расшифруют рукопись…
– Боюсь, они ее уже расшифровали, – задумчиво произнес Магистр. – Вас упрятали в колонию после этой журнальной статьи потому, что они понимали, что мы ее тоже заметим. Полагаю, вас на всякий случай не трогали до тех пор, пока у них оставались сомнения в успехе дешифровки. Видимо, теперь эти сомнения исчезли, поэтому они предприняли попытку вас ликвидировать. Если это так, то опасность грозит всем нам без исключения. И дело тут не только в индикаторе.
– У них все равно нет карты, Магистр, – непонятно для Нестерова сказал Гонта. – Без карты они ничего не найдут.
– И мы тоже, – так же непонятно ответил Магистр. – Потому что у нас нет рукописи.
Нестеров кашлянул, безуспешно пытаясь привлечь к себе внимание, потом кашлянул еще раз – погромче.
– Вообще-то, рукопись есть, – осторожно проговорил он. – Не совсем, правда, рукопись, но практически то же самое…
И даже испугался накалу той надежды, которая одновременно полыхнула в глазах Магистра и Гонты.
* * *
«…дорогой Виталий Михайлович, как я и предполагал. Последний бивак экспедиции Художника расположился совсем рядом с искомой им Шамбхалой, о чем он – увы! – никогда не узнает. Дорога, точнее, тропинка в пределы гималайского Периметра, отыскалась, едва я прошел около километра.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41
– Это не милиция! – крикнул он, но было уже поздно. Сержант, вернее, человек в форме сержанта, держал их под прицелом пистолета:
– Вперед, если жить хотите!
Оружие появилось и в руках его напарников, но совсем не похожее на милицейское: из-под курток они выхватили винтовочные обрезы.
– Быстро! – заорал сержант. Он сильно нервничал, ствол в его руке ходил из стороны в сторону.
«Не пальнул бы по глупости», – озабоченно подумал Гонта.
К Нестерову в который раз за последние сутки пришло тоскливое понимание, что это конец. Чудес не бывает, шансов не было с самого начала.
– Ребята, да вы что? Ребята… – бормотал он, переставляя непослушные ноги, еще надеясь на что-то, на что надеяться уже не следовало.
Но то, что произошло в следующую минуту, повергло Нестерова в еще больший шок. Гонта медленно развернулся, встав вполоборота и к мнимому сержанту, и его дружкам, чуть приподняв согнутые в локтях руки. Лицо его совершенно закаменело, глаза были закрыты, губы стиснуты. На роже сержанта всплыла презрительная гримаса, кажется, он собирался что-то сказать, но вместо этого наклонился и осторожно положил пистолет на землю. То же самое спустя мгновение сделали и два других бандита. А потом они дружно повернулись к лесу и шеренгой, все ускоряя шаг, двинулись вперед. У первых кустов они уже бежали изо всех сил. Прошелестела листва, хрустнули ветки – и они исчезли. Гонта достал платок и тщательно отер лицо.
– Ну что, поехали дальше? – хрипловато сказал он, подмигнув Нестерову. – Садись в машину. Нет, погоди! Надо стволы эти забрать к чертовой матери, выкинем где-нибудь в речку по дороге…
– Как вы это сделали? – спросил Нестеров, когда они отъехали от места происшествия на несколько километров. – Кто вы?
– Мы па-адводники, мы – сила-ачи! –дурашливо пропел Гонта и снова подмигнул.
Нестеров повернулся на сиденье и рассматривал профиль ухмыляющегося Гонты не меньше минуты.
– Я понял, – сказал Нестеров. – Я знаю. Неужели это правда? Прекратите, наконец, эти ухмылки! Это были хищники? Суперанималы? Если вы мне немедленно не ответите, я выйду из машины!
– Да нет, до настоящих суперанималов им далеко, – ответил Гонта. – Это суггесторы в вашем переводе. Мы их называем «пособниками». Вообще, строго говоря, синонимов для них в народе придумано множество: «шестерки», «шакалы»… ну и так далее.
– Значит, сверхлюди тоже существуют? – Нестеров запнулся и продолжил тоном ниже: – Вы – сверхчеловек? Вы – «новый»?
– Да что вы в самом деле! – возмутился Гонта. – «Новый» – «старый», «сверхлюди» – «недолюди». Что за постоянные попытки самоуничижения? Если вам так угодно, мы предпочитаем называть себя селектами. Просто результат селекции природы. Так она с нами поступила. Точно так же поступите вашими детьми или внуками. Я искренне надеюсь, что ни на нее, матушку, ни на меня вы за это не в обиде?
– А я? Кто я? – внезапно спросил Нестеров с такой надеждой, что Гонта не сумел скрыть смущения.
– Вы – человек. Настоящий человек, без малейшей примеси звериного начала.
– Понимаю, – грустно сказал Нестеров. – Я – обыкновенный диффузник.
– Вы – человек, – с нажимом повторил Гонта. – Глубокое разочарование в вашем голосе я склонен отнести на счет недостаточного изучения предмета, которым вы так неожиданно для всех занялись. Селекты не умнее и не талантливее вас… Между прочим, если вам интересно, лично я – вечный троечник что в школе, что в институте… Селекты – просто немножечко другие, и наших личных заслуг в том нет абсолютно никаких. И вообще, на этом давайте пока остановимся.
– Что вы с ними сделали?
– Ничего особенного. Я убедил их, что с обеих сторон по шоссе с сиренами мчатся милицейские машины с ОМОНом. Вот они и убежали в лес.
– Они из тех, кто меня преследует?
– Нет, – помотал головой Гонта, – просто дорожные грабители. Им приглянулась наша «Тойота». Ни хрена в машинах не разбираются.
– Они могли нас убить?
– Легко, – согласился Гонта. – А что еще с нами делать?
– Почему же вы их отпустили… вот так?!
– А мне что с ними делать? До ближайшего отделения милиции сто верст киселя хлебать. Да и как их туда прикажешь тащить? Таких-то бугаев в багажник не запихнешь, не уместятся.
– Вы не должны были их отпускать, – твердо сказал Нестеров. – Это убийцы. Возможно, мы не первые, кого они хотели…
– Возможно, – согласился Гонта. –Даже наверняка.
– Зачем же тогда вы?..
– А как я должен был поступить? – обозлился Гонта. Руль в его руках дернулся, и машина выписала на дороге кривую. – Заставить их перестрелять друг друга? А чем бы я тогда отличался от этих ублюдков? Вы об этом подумали? Вы ведь так внимательно изучали Зеваэса, вы ведь первый официальный специалист по его теории, между прочим.
– Кого?
– Неважно кого. Вечная беда с вами…
Наступила пауза. После долгого молчания Нестеров грустно произнес:
– Я понимаю. Я желал им смерти, значит, я такой же, как они.
– Не такой же, – устало сказал Гонта. – Я тоже, если честно, желал. Но желать и делать – две большие разницы, как говорят в Одессе. Этим мы с вами от них и отличаемся… Как, кстати, вам жилось в колонии?
– Почему вы спрашиваете? – удивился Нестеров.
– Да так, если не хотите – не отвечайте.
– Как ни странно, нормально. Если это слово можно использовать в данной ситуации. Вот в тюрьме пришлось несладко. Там столько народа в одной камере набито… А в лагере – вы знаете, я им сказки рассказывал.
– Сказки?
– Ну, не совсем. Я им пересказывал «Сравнительные жизнеописания» Плутарха, «Жизнь двенадцати цезарей» Светония, легенды Древнего Египта. Представляете: слушали, как дети, раскрыв рот. «Смотрящий» – это главный уголовник зоны – даже добился, чтобы меня перевели во внутреннюю команду – территорию убирать. Это чтобы на промзоне не оставляли по вечерам.
– Каждый вечер рассказывали?
– Вначале – да. Потом потребовал установить режим работы и выходные – невозможно же без передышки. Каждый вечер рассказывал ровно час, кроме субботы и воскресенья.
– Прямо ночи Шахерезады, – покачал головой Гонта.
– Именно так и было, – подтвердил Нестеров. – Если за час история не заканчивалась, на следующий день я ее досказывал и начинал новую. Там вообще очень разные люди, и мне кажется, что не все из них хищники.
– Так оно и есть, – сказал Гонта. – В том-то и беда. Из тех двух бандитов, что вас схватили на станции, только один был «пособником». Второй – нормальный человек. То есть был бы нормальным, кабы его не подмяли под себя эти твари.
– Это тот, что за меня заступился? – спросил Нестеров. – Почему он это сделал?
– Его освободили от установки. Он поступил так, как должен был поступить всякий нормальный человек на его месте.
– И поплатился за это жизнью, – грустно сказал Нестеров. – А эти трое скоро вернутся домой и начнут все сначала.
– Не так скоро, – жестко усмехнулся Гонта. – Бежать они будут, пока не упадут от усталости, это я вам гарантирую. А дальше – уж как повезет. Может, и вернутся.
Нестеров вновь изучающе уставился на Гонту, но отвернулся, решив не уточнять.
– Вы назвали странное имя, – сменил он тему. – Зеваэс, кажется? Кто он?
– Это человек, который первым составил классификацию гуманоидных видов. Именно его рукопись вы обнаружили в своем архиве. Строго говоря, ту рукопись писал не он. Оригинал хранится в Праге, в… одном из частных архивов. Ваш же экземпляр – копия, переписанная кем-то из его учеников. Но это обстоятельство особой роли не играет. Судя по вашей статье, копия полностью тождественна оригиналу.
Пока они говорили, солнечный диск закатился за горизонт, оставив после себя короткое воспоминание светлой полоской над вершинами деревьев, на дороге быстро темнело, и Гонта решил, что пришла пора подыскивать место для ночной стоянки.
* * *
Москва встретила их необычайной для августа жарой и духотой. Мутноватый от смога воздух дрожал над вязким, словно пластилин, асфальтом, включенный на полную мощность кондиционер «Тойоты» спасал от зноя, но был плохой преградой запаху бензиновой гари от тысяч машин, до отказа забивших улицы. Возвращение в город, который Нестерову полагалось называть родным, не заставило его сердце биться чаще, как бывало в годы безоблачного детства после отдыха в пионерском лагере или на черноморском курорте. Этот город становился все менее пригодным для человеческого существования, и за прошедшие полгода никаких перемен в лучшую сторону здесь не произошло, в чем Нестеров убедился в первые же минуты. Жара отнюдь не снизила активности людей, населяющих город. Нестерову показалось, что под влиянием избыточного тепла, словно в соответствии с законами классической физики, люди-молекулы сновали по тротуарам в повышенном скоростном режиме. Они быстро размахивали руками, сталкивались и вновь разбегались в стороны, являя гигантскую действующую модель хаотичного броуновского движения. В какой-то момент у Нестерова даже слегка зарябило в глазах, он вздохнул и тряхнул головой.
– Отвык? – понял его движение по-своему Гонта.
– Наверное, – сказал Нестеров. – Но тут еще другое… Куда мы сейчас едем?
– В безопасное место.
– Разве такое место для меня существует? – уныло произнес Нестеров.
– И даже не одно, – засмеялся Гонта. – Ты не огорчайся заранее, все будет в порядке.
Продравшись сквозь пробки Садового кольца, «Тойота» свернула на набережную Москвы-реки и вскоре через механические ворота въехала в тихий зеленый двор за каменной оградой, непроницаемой для любопытных взглядов снаружи. Нестеров вылез первым и с любопытством огляделся:
– Где мы?
– Мы на суверенной территории научно-исследовательского института, – торжественно объявил Гонта, – на крохотном островке разумной добродетели, как выражается наш уважаемый Магистр.
– Кто?
– Сейчас ты с ним познакомишься.
Вслед за Гонтой Нестеров прошел в прохладный холл, поднялся по широкой мраморной лестнице на второй этаж и оказался перед тяжелой дубовой дверью кабинета с табличкой: «Рыбаков Валерий Павлович. Член-корреспондент РАН».
– Он и есть Магистр? – спросил Нестеров.
– Он и есть, – подтвердил Гонта. – Но тебе лучше величать его по имени-отчеству. Прошу!
Картинным жестом распахнув дверь, он ввел Нестерова в просторный кабинет, где за столом сидел человек с пышной седой шевелюрой.
– Ну, прибыли наконец, – буднично сказал хозяин кабинета, вставая им навстречу. – Здравствуйте, Олег Сергеевич, проходите, садитесь. Кофейку не желаете? Только что вскипел. Гонта, дорогой, угостите нашего гостя!
С этих самых первых секунд Магистр произвел на Нестерова удивительное впечатление. Он источал вокруг себя атмосферу такой надежности, что все тревоги и проблемы Нестерова отодвинулись далеко-далеко. Нет, Нестеров не позабыл о них совсем, но сейчас они казались ему почти несущественными. Испытанное впервые за много месяцев ощущение, которым он сейчас исполнился, вполне можно было назвать оптимизмом. Тому способствовала и обстановка кабинета. Здесь пахло, почти как на рабочем месте Нестерова. Собственно, это был не столько запах, но совершенно особая аура учреждения, в котором нормальные люди занимаются незаметным для подавляющего большинства сограждан, но очень важным и интересным делом. Только теперь Нестеров понял, насколько сильно тосковал по этому ощущению.
Они расположились на креслах вокруг низкого столика. Нестеров вдыхал полузабытый аромат свежесваренного кофе и старался удержать рвущиеся наружу вопросы, понимая, что времени их задавать у него будет более чем достаточно.
– В общих чертах ваша история мне известна, – сказал Магистр. – Однако с деталями я не знаком. И мне представляется, что детали как раз могут оказаться чрезвычайно интересными. Будьте любезны, расскажите, пожалуйста, все с самого начала. И как можно подробнее.
Вздохнув, Нестеров принялся рассказывать.
– Ну вот, пожалуй, и все, – закончил он спустя полчаса и одним глотком выпил остывший кофе. – А теперь скажите мне честно: неужели все, что со мной случилось, из-за этой проклятой статьи в журнале? Как вообще такое может быть?
– Не совсем, – покачал головой Магистр. – Хотя статья, разумеется, сыграла в вашей судьбе определенную роль. Но источник ваших главных бед все же не она, а та самая рукопись Барки, которую вы упомянули. Как, кстати, она точно называется?
– «Истоки небесные и земные, анналы света и тьмы, материя первозданная, укрытая Творцом от ока человеческого», – без запинки проговорил Нестеров и увидел, что Магистр и Гонта быстро и печально переглянулись друг с другом, а потом Магистр задал тот же вопрос, что два дня назад задавал и Гонта:
– Где она сейчас находится?
– Думаю, что в архиве, – ответил Нестеров.
– Сомневаюсь, – озабоченно пробормотал Магистр. – Хотя проверить все же не мешает, чем черт не шутит – вдруг повезет! Нет, вряд ли!
– Да что же в ней такого, в этой рукописи?! – воскликнул Нестеров.
– А вы разве сами ее не читали? – удивился Магистр.
– Рукопись зашифрована. Причем, как мне показалось, разными ключами. И я совсем недавно начал с ней работать. Я читал рукопись небольшими кусками, выбирая места, с расшифровкой которых мне удавалось справиться, – чуть-чуть вначале, кое-что в середине и немного в конце. Рукопись построена немного необычно. Диалог Барки с неким высшим существом (разумеется, вымышленным, – это просто авторский прием) перемежается его собственными монологами. Он довольно много рассуждает о людях и нелюдях. Кстати, насколько я понял, книга Барки написана раньше, чем трактат, на основании которого я написал свою статью. Следовательно, это именно Барка автор теории человеческих видов?
– Автор не он, – заметил Магистр. – И тот ваш трактат не написан, а переписан, скопирован. Но это неважно. Что вам еще удалось понять у Барки?
– В середине, насколько я понял, говорилось о каких-то путешествиях, совершенных вместе с тем самым высшим существом. А в заключительной части – но я с трудом разобрал только две первые страницы – упоминается о некоем устройстве, которое Барка называет принципикум. Нечто вроде философского камня, к тому же обладающего свойствами индикатора, позволяющего определять хищников.
Гонта негромко и как-то печально засмеялся, и Нестеров смутился:
– Вот именно! Полная ерунда!
– Я не над этим смеюсь, – возразил Гонта. – Ты действительно разобрался не до конца. Все обстоит ровным счетом наоборот. Чтобы идентифицировать хищника, нет никакой нужды в приборах или индикаторах. Во-первых, от него и так зверем разит за версту, любой селект… ну, это неважно. А во-вторых, они выдают себя своими действиями. Неужели вы. историк, затруднитесь в определении «хищник или нет» в отношении какого-нибудь славного правителя прошлого? Как отдаленного, так и не очень. Нет, принципикум – это действительно индикатор, но его назначение в идентификации не хищников, а селектов. Хотя я сильно сомневаюсь, что им удалось его создать.
Нестеров собрался было возразить: в рукописи речь все же шла именно о хищниках, в этом он был абсолютно уверен, но то, что его собеседников интересовало совсем иное, подтолкнуло его мысли в ином направлении.
– Я все понял! – быстро сказал Нестеров. – Ну, конечно, рукописи в архиве уже нет. Ее похитили те, кто меня посадил в тюрьму. Не понимаю, правда, почему они меня просто не убили. Это сейчас действительно очень просто… Но, значит, мне и теперь грозит большая опасность? Если они расшифруют рукопись…
– Боюсь, они ее уже расшифровали, – задумчиво произнес Магистр. – Вас упрятали в колонию после этой журнальной статьи потому, что они понимали, что мы ее тоже заметим. Полагаю, вас на всякий случай не трогали до тех пор, пока у них оставались сомнения в успехе дешифровки. Видимо, теперь эти сомнения исчезли, поэтому они предприняли попытку вас ликвидировать. Если это так, то опасность грозит всем нам без исключения. И дело тут не только в индикаторе.
– У них все равно нет карты, Магистр, – непонятно для Нестерова сказал Гонта. – Без карты они ничего не найдут.
– И мы тоже, – так же непонятно ответил Магистр. – Потому что у нас нет рукописи.
Нестеров кашлянул, безуспешно пытаясь привлечь к себе внимание, потом кашлянул еще раз – погромче.
– Вообще-то, рукопись есть, – осторожно проговорил он. – Не совсем, правда, рукопись, но практически то же самое…
И даже испугался накалу той надежды, которая одновременно полыхнула в глазах Магистра и Гонты.
* * *
«…дорогой Виталий Михайлович, как я и предполагал. Последний бивак экспедиции Художника расположился совсем рядом с искомой им Шамбхалой, о чем он – увы! – никогда не узнает. Дорога, точнее, тропинка в пределы гималайского Периметра, отыскалась, едва я прошел около километра.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41