Тот грузно шлепнулся на задницу и сказал жалобным басом:
– Ну ты чего!
– Молчи, гнида, – зашипел Манал. – Ты все испортил, гад! Я же с ментом почти разобрался безо всякого базара. Где мы теперь будем этого фраера ловить?!
– Они бы взяли нас, Манал, это же на его роже нарисовано было!
– Молчи! – Манал торопливо жал кнопки мобильника. – На твоей роже теперь такое нарисуют…
Он дождался вызова и кратко сообщил о случившемся. Потом долго молча слушал, и лицо его при этом все больше мрачнело.
– Хорошо, – сказал он осевшим голосом. – Я понял… все сделаем как надо.
Не поднимаясь с земли, Ремень смотрел на Манала, пытаясь по его лицу понять, что его ожидает. Ничего хорошего он не увидел.
– Попали мы с тобой, братан, – с тоской молвил Манал. – Вилы нам со всех сторон. Если не найдем фраера, с нас живых кожу снимут.
На короткое время он даже забыл, что виновником нынешних и грядущих бед является его незадачливый напарник. А Ремень, осознав это, ощутил настоящий ужас. Сейчас он не смог бы подняться, даже если бы очень захотел. Мышцы отказывались повиноваться, превратившись в кисель, и выдавить из себя более или менее внятную фразу Ремень сумел лишь со второй попытки:
– А где… где же нам его искать?
– Там, где потеряли. Своими ногами фраерок ходить пока не может, значит, его с поста в больничку отправят отлеживаться. Вот мы и должны засечь, в какую. Короче, поднимайся, пошли обратно. Из леска все будет видно.
– А если менты собак вызовут? – неуверенно спросил Ремень. – От собак-то не уйти.
– Да они про нас уже забыли, – отмахнулся Манал. – Какие собаки! Им бабки на трассе делать надо. Все равно, пока фраерок не разговорится, никто нам ничего не предъявит. Но клиент наш лишнего болтать тоже не станет, так что опасаться, в принципе, особо нечего… Даты что, Ремень?! Ты кого, в натуре, больше боишься? Неужели ментов?
Как ни страшился тюрьмы и милиции Ремень, страх перед шефом был неизмеримо сильнее. Совершившего ошибку ждала смерть, и возможность умереть быстро в таких случаях следовало считать большой удачей. Вспомнив об этом, Ремень поднял на напарника умоляющий взгляд:
– Манал, ты меня не закладывай, ладно? Не говори, как я облажался.
– Какой в этом смысл! – отмахнулся тот. – Если еще раз проколемся, разбираться особо не станут – обоих в фарш покрошат.
Они успели вернуться к шоссе как раз в тот момент, когда носилки с Нестеровым грузили в машину «Скорой помощи».
– Ну вот, – удовлетворенно сказал Манал, глядя вслед отъезжающей машине. – Таких людей возят – и без охраны. Штуку баксов ставлю, что на сто километров в округе больница только одна. Туда мы и поедем. Но сначала я позвоню еще раз. Без поддержки и без тачек все равно делать нечего.
– Тачку я за пять минут сделаю, – возник было повеселевший Ремень, но Манал его немедленно осадил:
– Тебе не терпится лишний шухер навести? Тогда уж у ментов тачку бери, что мелочиться-то? Сиди и молчи. Максимум через час подмога подтянется, за это время он никуда не денется.
Ждать подкрепления им пришлось не час, а все два.
И те, кто приехал, совсем не были похожи на очередную бригаду, в составе которых обычно приходилось работать Ремню и Маналу. Но именно эта задержка позволила Гонте и Погодину попасть в больницу первыми.
* * *
Районная больница оказалась небольшой, но аккуратной и чистенькой. От чугунных ворот к входу в двухэтажное белое здание через подстриженный газон вела асфальтовая дорожка.
– Будет лучше, если здесь мы обойдемся без твоего удостоверения, – сказал Гонта Погодину перед дверью.
– Что ты хочешь делать? Нас могут не пропустить.
– Пропустят. Ты просто будь рядом со мной, молчи и ничему не удивляйся.
Они миновали охранника – с виду еще крепкого старичка в синей форме, бросившего на них короткий равнодушный взгляд, и подошли к регистратуре, за окошечком которой сидела пожилая женщина в белом халате.
– Куда поместили больного, которого только что «Скорая» доставила? – спросил Гонта.
– Это какого? С ранением или с передозировкой?
– Последнего.
– Значит, с передозировкой, – кивнула женщина. – В двенадцатую, Владимир Иванович. Он не тяжелый, реанимацию не стали занимать. Ему Зоя Степановна назначила физраствор и глюкозу, уже, наверное, в себя пришел.
– Хорошо, – кивнул Гонта и направился к лестнице.
– Владимир Иванович! – высунула голову из окошка женщина. – Вы за профсоюз забыли заплатить.
– Потом подойду, – ответил Гонта, взбегая по ступенькам.
– Ты что, здесь работал? – удивился Погодин. Гонта отрицательно покачал головой:
– Просто она меня приняла за главного врача. Я же предупредил: не удивляйся. Ну, где тут эта двенадцатая?..
Нестеров был в сознании и облегченно улыбнулся вошедшему Гонте и Погодину. Медсестра только что извлекла из его вены иглу и протирала ранку ваткой со спиртом. Она недовольно обернулась на шум открывшейся двери, но, мельком взглянув на Гонту, закончила свое занятие, сняла со штатива опорожненную капельницу и вышла.
– Как ты? – спросил Гонта.
– Нормально. Голова чуть-чуть кружится.
– Чуть-чуть – это ничего. Вещи твои здесь? Давай, Олег, одевайся, надо отсюда уходить поскорее. Чувствую я, очень скоро здесь будет жарко.
– Верхним чутьем? – не удержался от ухмылки Погодин.
– Просто логика, – серьезно ответил Гонта. – Они не хуже нас рассуждают и сумеют вычислить эту больницу очень быстро. Если мы их опережаем, то очень ненадолго.
Преодолевая слабое сопротивление смущенного своей временной ущербностью Нестерова, они помогли ему одеться. Завязывать шнурки на своих кроссовках, однако, Нестеров Гонте категорически не позволил, борясь с головокружением, сделал это сам. Коридор больницы был пуст. Легонько поддерживая Нестерова под локти, они спустились в холл и остановились перед широким окном.
– Опоздали все-таки, – с досадой сказал Гонта.
На асфальтовую площадку перед подъездом ворвались три автомобиля. Выскочившие из них люди образовали полукруг перед подъездом больницы. Сквозь стекло они видели беглецов и не торопились. Один из них, ухмыльнувшись, приглашающе помахал рукой.
– Двенадцать, – мгновенно пересчитал противников Погодин. – Многовато. Что будем делать?
– Особых вариантов у нас нет, – Гонта повернулся к встревоженному охраннику. – Уходи, отец, отсюда поскорее. И милицию вызови!
Не задавая лишних вопросов, тот поспешно засеменил к лестнице.
– Олег! Ты тоже уходи, – продолжал отдавать распоряжения Гонта, однако едва тот сделал первый шаг, приехавшие, решив, что жертва вновь собирается от них ускользнуть, ворвались в холл.
Погодин молниеносно выхватил пистолет, но на него уже смотрели четыре вороненых ствола в руках противников.
– Отдайте нам Нестерова, – произнес похожий на медведя человек с равнодушным, сонным лицом. Оружия у него не было, всем своим видом он показывал, что в нем не нуждается. Легкий светлый пиджак не мог скрыть бугрящуюся мускулатуру. – Мы вас не тронем, разойдемся по-тихому. Не бойтесь, ему тоже плохого не сделают. Поработает немного, а потом его отпустят.
– Оружие на пол, – негромко сказал Гонта.
Интонации приказа в его голосе отсутствовали начисто, фраза прозвучала, словно просьба, однако Нестеров с огромным изумлением увидел, как трое из четверых послушно наклонились и положили на кафель перед собой пистолеты. И тут же обнаружил, что по непонятной причине Погодин сделал то же самое. Но на четвертого вооруженного бандита и медведеобразного вожака слова Гонты впечатления не произвели.
– Колдуешь? – ухмыльнулся он, кажется, даже не удивившись. – Тогда мочи его, Леха!
Тот слегка вздрогнул и начал разворачивать ствол в сторону Гонты. Но делал он это со странной медлительностью, словно преодолевая сопротивление внезапно загустевшего воздуха. И все же Нестеров, как с ним случалось уже не однажды, невероятно отчетливо понимал, что должно случиться через несколько секунд. Понимал, что не в силах что-либо изменить. В этой сцене ему, как и всем присутствующим, досталась лишь роль наблюдателя. Сохраняли активность лишь вожак и отчасти тот, что оставался со стволом.
– Мочи-и! – рявкнул вожак, а потом нетерпеливо схватил напарника за руку, намереваясь отобрать пистолет. Сделать это сразу ему не удалось. Напарник, по-видимому, не вполне осознававший суть происходящего, не торопился раскрыть ладонь.
Краем глаза Нестеров уловил движение. В стремительном прыжке Гонта взлетел над полом, ударив противников ногами. Все трое оказались на полу. Со скрежетом вращаясь по кафелю, пистолет отлетел к стене. Гонта и медведеобразный уже стояли друг против друга в одинаковых позах, расставив ноги и выставив вперед согнутые в локтях руки. А спустя мгновение сплелись в схватке. Гонта значительно уступал медведеобразному в весе, и тот намеревался полностью использовать свое преимущество. Наклонив голову и почти не защищаясь от сыпавшихся на него ударов, он бросился вперед, чтобы схватить, смять, сломать противника. Как ни странно, Гонта не собирался уклоняться. Он лишь сымитировал отступление, сделав шаг назад, а потом прыгнул навстречу. Нестеров так и не сумел разглядеть, что же именно произошло. Медведеобразный внезапно взревел, вскинул вверх голову и закрыл глаза руками, полностью открыв мощную шею следующему удару Гонты. Раздался неприятный хруст, и противник Гонты грохнулся на пол. Все кончилось. Бой занял лишь несколько мгновений.
Нестеров почувствовал, как Гонта трясет его за плечо, и понял, что вновь может двигаться.
– Пошли! Скорее! – кричал ему в ухо Гонта. – Погодин! Быстро наружу!
Пробегая мимо валявшихся пистолетов, Нестеров быстро наклонился и подобрал оружие Погодина. Сделал он это совершенно автоматически и так быстро, что оба его спутника этого не заметили. Они выбежали из больницы. Дверцы переднего автомобиля оставались открытыми, ключ торчал в замке зажигания. Ускорение прижало Нестерова к спинке сиденья, спустя несколько секунд больница скрылась за поворотом.
– Пистолет там остался, – сказал Погодин.
– Я его подобрал, – возразил с заднего сиденья Нестеров.
На колени Погодина упал его «Макаров».
– Зачем же ты меня отключил? – обиженно спросил Погодин. – Ты думаешь, я так, как ты, в рукопашке работать не умею?
– Это я работать не умею, – отозвался Гонта, не отрывая взгляда от дороги. – Мне либо всех держать надо было, либо никого. Иначе пока не получается, не научился.
– Когда они окончательно очухаются?
– Минут через десять, – ответил Гонта, – так что насчет погони можно не беспокоиться, им нас уже не достать.
Как раз в этот момент они добрались до перекрестка. Помех не было, машина без малейшей задержки выскочила на магистраль, тут же резко увеличив скорость.
* * *
Ожидание тяготило Перлова. Он уже сотню раз пересек комнату по диагонали, не спуская взгляда с серого параллелепипеда мобильника. Он ненавидел сейчас его за молчание в течение целого часа, словно живое существо. Перлов уже решил, что вне зависимости от конечного результата сегодняшних усилий он убьет обоих дебилов, проваливших дело. Нестеров уже был у него в руках. Почти был, если бы не чудовищная глупость исполнителей. Существуют ошибки, которые прощать не полагается. И даже если дебилы свою ошибку исправят, их судьбу это уже не изменит. Разве что смерть будет короткой и почти безболезненной. Сейчас – именно сейчас – Перлову не нужны были те, на кого он не мог положиться полностью и без оговорок.
– Ну давай! Давай! – цедил сквозь зубы Перлов, яростно пожирая глазами телефонный аппарат. И настал момент, когда тот, будто подчиняясь призыву, очнулся. Перлов схватил его и прижал к уху. Звонил Хац.
– Ты, случайно, телевизор сейчас не смотришь? – буднично поинтересовался Хац, вызвав в душе Перлова новую волну гнева. При чем здесь, к черту, телевизор?!
Он так и сказал, не выбирая выражений, но Хаца этим ничуть не смутил. – Включи телевизор, дорогой, сейчас сам все поймешь, – сказал тот с коротким смешком. – Только трубу не бросай на всякий случай, а то потом пальцами по клавишам не попадешь.
– Какой канал?
– Врубай любой, это сейчас без разницы.
Перлов, не глядя, нашарил пульт и надавил первую попавшуюся кнопку. В первые несколько секунд он решил, что телевизор неисправен. По экрану снизу вверх шли разноцветные полосы. Некоторые казались чуть толще волоса – только бы глазу различить, другие были шире, увеличивались по высоте до двух сантиметров. Иные весело подмигивали Перлову, следующие за ними доползали до верхней границы экрана без изменений цвета и яркости, очередные вспыхивали переливчатым радужным сиянием, чтобы в свою очередь уступить место новому всплеску разнообразия. Он смотрел на это с недоумением секунд десять, а потом вновь раздраженно схватился за пульт, чтобы перещелкнуть на другую программу или вообще выключить, и в это мгновение понял. Мышцы свело в пароксизме страха и ярости, дремлющая под ключицей в наркотическом сне боль недовольно заворочалась, но сейчас Перлов не обратил на нее никакого внимания.
Это был абсолютный язык в отсутствие слов и предложений, грамматики и синтаксиса, чистейшая, дистиллированная информация, полностью освобожденная от малейших условностей способа передачи и потому пригодная для восприятия любому и каждому, без различия возраста, пола и уровня образования. Весь блок информации укладывался в одну минуту, после чего немедленно начинался повтор. Точно так же, как и у миллионов других, смотревших в это время на экран, в мозгу Перлова возникали четкие, точные образы того, что хотели сообщить зрителям неизвестные создатели передачи. И образы эти показались Перлову жуткими. Зрителю ничего не пытались навязать, его не звали на баррикады, ему просто рассказывали, в каком мире он пребывает. Рассказ был совершенно нейтральным, лишенным какой бы то ни было эмоциональной окраски и по этой причине убийственным по достоверности и убедительности. Тайны селектов больше не существовало, как не существовало более и покровов, маскировавших действительное место организации Перлова. И каждый был волен самостоятельно определять, как к этому следует относиться.
– Гипноз, – сказал Перлов. – Они всех зомбируют, твари!
– Это не гипноз, мой дорогой, – отозвался Хац, и Перлов, забывший, что продолжает держать трубку около уха, вздрогнул. – Это просто новости. Не для нас, конечно, но для очень многих. И в совершенно новой, очень оригинальной упаковке.
– Прекрати это! – закричал Перлов. – Прекрати немедленно!
– Если б я только мог, дорогой, – раздался смешок Хаца. – И если бы я действительно мог, ты бы сейчас этого не смотрел.
– Прерви вешание! Объяви чрезвычайное положение! Сделай что-нибудь!
– Мои люди не могут войти на территорию телецентра, – сказал Хацкоев.
– Что значит… как не могут?!
– Почти точно так же, как не могли войти в этот паршивый городок, – в голосе Хаца читалось раздражение тупостью собеседника. – Они стоят перед входом, но их туда не пускает охрана.
– Что значит – не пускает? Как кто-то может не пустить твоих людей? Почему раньше пускали?
– Раньше пускали, а теперь – нет. Телецентр – стратегический объект.
– Пусть применят силу! Мне ли тебя учить?!
– Охрана телецентра вооружена, – с растущим нетерпением отвечал Хацкоев. – И будет действовать по инструкции. А она после известных тебе событий девяносто третьего очень жесткая. У меня нет возможности и достаточных сил, чтобы штурмовать телецентр. Да толку от этого будет немного. Передачу могут вести откуда угодно. Телецентр придется снизу доверху обыскивать. Представляешь, сколько на это уйдет времени?
– У тебя есть люди внутри? Прикажи им действовать!
– У меня есть люди внутри, – монотонно отозвался Хацкоев, – но я не могу с ними связаться. Думаю, тут тоже не обошлось без наших общих друзей.
Перлов сделал усилие и почти полностью овладел собой. Он взглянул на часы: половина шестого. Время массового включения телеприемников. И с каждой минутой число телезрителей увеличивалось все больше.
– Когда началась передача?
– Минут десять назад.
– Они объявили нам войну, Хац. Надеюсь, ты это понимаешь. А раз так, ответные меры должны быть полностью адекватными.
– Что ты имеешь в виду?
– Сам подумай хоть раз! – рявкнул Перлов. – Теперь все дозволено, все! Разнеси это гнездо к чертовой матери! Вызови танки, авиацию, все что угодно!
– Ты что такое говоришь? – растерялся Хацкоев. – Предлагаешь бомбить телецентр?
– Это ты говоришь, – Перлов ощутил, как снова мучительно заныло плечо, – хотя давно уже должен действовать. Хац, к шести часам все дебилы страны соберутся у своих ящиков, хоть это ты понимаешь? Все до одного, со своими дебильными женами и отпрысками. Они увидят все, что видим мы сейчас. Они все узнают. Ты этого хочешь?
– Я не командую авиацией, – растерянность Хацкоева постепенно сменялась ответной агрессией, которая рождается отчаянием.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41