– Вы выглядите так, будто ночью спали не очень хорошо, – заметил Ниолопуа.
– Так оно и было.
Ниолопуа сунул руку в сумку и извлек еще одну банку с пивом.
– Хотите? – предложил он.
– Нет, спасибо.
– Обычно я не пью на работе, – сообщил Ниолопуа. – Но сегодня особый случай.
– Да? – удивилась Рэйчел. – И что же случилось?
– Догадайтесь.
Рэйчел надоело изображать из себя любезную хозяйку – развязность этого малого начала ее раздражать.
– Слушайте, если вы сегодня закончили работу, вам стоит собрать свои инструменты и отправляться домой, – процедила она.
– Домой? – переспросил он, постукивая пальцами по пивной банке. – А что, если я скажу, что мой дом здесь?
– Не понимаю, о чем вы, – отрезала Рэйчел и взялась за ручку двери.
– Моя мать проработала тут всю жизнь. Я приходил сюда с ней, еще когда был совсем маленьким.
– И что?
– Я знаю этот дом так, как вы никогда не узнаете, – сказал он, отвернувшись от Рэйчел, словно не сомневался, что она в любом случае не пропустит его слова мимо ушей. – Я люблю этот дом. А вы приезжаете и уезжаете одна за другой и ведете себя так, будто этот дом ваш.
– Этот дом не мой. Он принадлежит семье Гири.
– Не совсем, – возразил Ниолопуа. – Он принадлежит женщинам Гири. Ни один мужчина ни разу не приезжал сюда. Только женщины. – В глазах его мелькнуло откровенное презрение. – Что у вас там за мужья, не понимаю? Почему вам надо приезжать сюда и... – выражение лица Ниолопуа стало еще более презрительным, даже брезгливым, – и... все... все здесь портить.
– Черт побери, я не понимаю, о чем вы говорите.
Рэйчел выпустила ручку двери и повернулась к Ниолопуа. Но тот не отвел взгляда. Он смотрел на нее почти с ненавистью.
– Ведь вы не думаете о том, что делаете с ним, правда?
– С ним? С кем?
– Вы знаете, кого я имею в виду. Всем вам здесь нужен только один человек.
– Он.
– Да. Он.
– Галили?
– Да кто же еще! – воскликнул Ниолопуа с таким видом, словно задать подобный вопрос мог лишь полный идиот. – Кто же еще это может быть? – На глазах у него выступили слезы, слезы ярости и обиды. – Из всех женщин только моя мать любила его. Только она! – Он отвернулся от Рэйчел, но она заметила, как несколько соленых капель упало на деревянные ступеньки. – Этот дом он построил для нее.
– Этот дом построил Галили? – изумилась Рэйчел.
Ниолопуа, по-прежнему отвернувшись, кивнул головой.
– Но когда?
– Не знаю точно, – буркнул Ниолопуа. – Давно, очень давно. Это был первый дом, построенный на побережье.
– Но этого не может быть, – возразила Рэйчел. – Галили слишком молод. Сколько ему лет, сорок? Да наверное, меньше.
– Вы о нем ничего не знаете, – сказал Ниолопуа. В его голосе послышались нотки сожаления, словно он думал, что неосведомленность Рэйчел обусловливалась не только недостатком информации.
– Так расскажите мне о нем, – попросила Рэйчел. – Помогите мне понять, кто он такой.
Ниолопуа смотрел в землю и ничего не отвечал, лишь сосредоточенно пил пиво.
– Пожалуйста.
– Все вы хотите одного – использовать его, – последовал ответ.
– Боюсь, у вас обо мне создалось неверное представление, – сказала Рэйчел. Он молчал, словно не понял ее слов. Тогда она решила пояснить: – Я не такая, как те, кто был здесь прежде, Ниолопуа. Я не Гири. То есть... конечно... я ношу это имя... В общем, дело в том, что я вышла замуж за человека, которого любила... то есть думала, что люблю. И оказалось, что он Гири. Тогда я понятия не имела, что это означает.
– Все равно, мой отец всех вас ненавидит. В душе.
– Твой отец? А при чем здесь он? – Она осеклась, потрясенная внезапно пришедшей ей в голову догадкой. – Господи боже, ты хочешь сказать, что Галили...
– Да. Я его сын.
Рэйчел опустила голову и закрыла лицо ладонями. На этом острове было слишком много тайн, которые были выше ее понимания, тут сосредоточилось слишком много горечи, обид и печали. Лишь одно она поняла – даже здесь, в этом раю, Гири сумели многое испортить. Неудивительно, что Галили ненавидит их. Она вполне разделяла его чувства. В этот момент Рэйчел желала смерти всем Гири. Какая-то часть ее существа желала смерти даже самой себе, ибо не видела иного пути выбраться из ловушки, в которую завлек ее брак с представителем проклятой династии.
– Он вернется? – прервала Рэйчел затянувшееся молчание.
– Да, – бесстрастно откликнулся Ниолопуа. – Он хорошо знает свои обязанности.
– Обязанности по отношению к кому?
– К вам. Вы – женщина Гири, нравится вам это или нет. Поэтому он с вами. Иначе он никогда бы не пришел. – Ниолопуа смерил Рэйчел пренебрежительным взглядом. – У вас нет ничего, что ему нужно.
Собственная грубость явно доставляла ему удовольствие, и Рэйчел не смогла скрыть, что слова его задели ее за живое.
– Не желаю тебя слушать, – отрезала она и вошла в дом, оставив Ниолопуа на ступеньках допивать теплое пиво.


Глава IV

1

Отнюдь не случайно важные события, как правило, следуют одно за другим, такова природа вещей. Будучи в юности весьма азартным игроком, я на собственном опыте знаю, как подобная закономерность проявляется, например, в казино. Неожиданно фортуна поворачивается к вам лицом – выигрыш следует за выигрышем. Все, что для этого нужно, – оказаться в нужное время за нужным столом, где шансы внезапно складываются в вашу пользу. (Проницательный игрок умеет почувствовать момент, когда фортуна собирается от него отвернуться, и не станет пытаться ее переупрямить, в противном случае можно уйти без рубашки.) Ученые, ведущие наблюдение за большими и малыми природными явлениями, от движения планет до жизни насекомых, скажут вам то же самое. В течение длительных отрезков времени – применительно к планетам эти отрезки измеряются в миллионах лет, применительно к бабочкам в минутах – тянется полоса полного, ничем не нарушаемого затишья. А потом наступает череда судьбоносных событий – катаклизмов, преображений, потрясений.
Разумеется, существуют и периоды обманчивого спокойствия, которые вводят нас в заблуждение. Хотя мы порой бессильны постичь направление и смысл происходящих процессов, они не становятся менее значительными. И звезды, и букашки, и колесо фортуны пребывают в состоянии трепетного ожидания, пока некий невидимый механизм не даст им понять, что пришло время действовать: тогда звезды взрываются, колесо фортуны возносит безвестного бедняка к вершинам богатства и славы, а бабочки спариваются, производят на свет потомство и умирают.

Если считать семейство Гири единым целым, первое событие из череды тех, что в корне изменят судьбу этого целого, уже свершилось – Рэйчел и Галили встретились. И хотя многое из того, что произошло в последующие за этим событием несколько дней, на первый взгляд никак не было связано с их встречей, сейчас, по прошествии времени, связь эта становится очевидной.
Я ничуть не преувеличиваю влияния этого эпизода на последующий ход семейной истории. Чувство столь глубокое (и столь глубоко иррациональное), как страсть, охватившая этих двоих, испускает мощные флюиды, а значит, не может не породить последствий, которые непременно запустят процессы, внешне не имеющие даже отдаленного отношения к любви, что пробудилась в двух сердцах.
В этом смысле любовь существенно отличается от любого другого явления, ибо, будучи событием, она одновременно служит признаком – возможно, самым определенным и убедительным признаком того, что невидимый механизм, о котором я говорил выше, пришел в действие. И нам, тем, кто ощущает это действие на себе, уже не нужно ни удачи, ни ловкости. Мы – колесо фортуны и люди, которых оно возносит. Мы – звезды и тьма, которую они разгоняют. Мы – прелестные бабочки, живущие одним днем.

2

Для всякого, кто хорошо знал Кадма Гири, признаки его резкого одряхления были очевидны. Хотя после того, как Кадму перевалило за восемьдесят, его несокрушимое здоровье стало ухудшаться и порой он в течение довольно длительных периодов чувствовал себя отнюдь не лучшим образом, старик неизменно следил за своим внешним видом и придавал немалое значение одежде. Надо отметить, что элегантность всю жизнь была его коньком. Сохранилась фотография, запечатлевшая Кадма в возрасте четырех лет, на ней он выглядит настоящим денди и явно гордится своей безупречно отглаженной рубашкой и до блеска начищенными ботинками. Щегольство Кадма не раз служило причиной того, что его принимали за гомосексуалиста; это обстоятельство, впрочем, его ничуть не тревожило, подобная слава лишь привлекала к нему женщин.
Но настал день, когда Кадм отказался переодеться в сияющий свежестью костюм и предпочел остаться в пижаме. Когда Селеста, его сиделка, деликатно заметила, что ночью он испачкал пижамные брюки, старик заявил, что не имеет ничего против собственного дерьма. Потом он потребовал, чтобы его отвезли на первый этаж и посадили перед телевизором. Сиделка, выполнив его распоряжение, послала за доктором. Но Кадм не пожелал, чтобы его осматривали. Он велел Ваксману убираться прочь и оставить его в покое. В противном случае, предупредил он, доктору придется горько пожалеть, потому что Кадм не только лишит его пенсии, но и изымет все средства, которые семейство Гири когда-либо вложило в медицинские исследования.
– В этот момент он так напомнил мне прежнего Кадма, – поделился доктор с обеспокоенной Лореттой. – Может, мне стоит сделать еще одну попытку осмотреть его?
Но Лоретта сочла за благо не раздражать старика и отпустила доктора, пообещав непременно позвонить, если в состоянии ее мужа наступит ухудшение. Доктор выслушал ее с явным облегчением и отбыл восвояси, оставив Кадма смотреть бейсбол по телевизору. Примерно через час Лоретта принесла ему завтрак: суп, рогалик и немного сливочного сыра. Он приказал ей поставить поднос на стол и пообещал, что поест позднее. Сейчас ему не до еды, он хочет посмотреть игру.
– Ты себя хорошо чувствуешь? – осторожно осведомилась Лоретта.
– Превосходно, – ответил Кадм, не отводя глаз от экрана, впрочем, судя по каменному выражению его лица, происходившее на бейсбольном поле не вызывало у него ни малейшего интереса.
Лоретта послушно опустила поднос на стол.
– Может, ты хочешь чего-нибудь другого? – спросила она. – Например, фруктов?
– Не беспокойся, милая, мне хватит и этого дерьма, – любезно ответил Кадм.
– А может, принести шоколадный пудинг?
– Лоретта, я не малое дитя, – отрезал Кадм. – Хотя я прекрасно понимаю – с тех пор, как я в последний раз доказал тебе, что я мужчина, прошло чертовски много времени. Не сомневаюсь, все это время ты не скучала и отлично трахалась на стороне...
– Кадм, прошу тебя!
– Думаю, тот, кто тебя трахал, оценил все твои достоинства – и сиськи, и задницу, и живот. И понял, что ты потратила немало моих денег, чтобы все это не отвисало, а имело вполне приемлемый вид.
– Кадм, прекрати!
– Слушай, а как насчет маленькой пушистой киски, что у тебя между ног? – осведомился он светским тоном – Ее ты тоже привела в порядок? Думаю, годы не прошли даром и для этого милого создания.
– Мне противно все это слушать, – простонала Лоретта.
– Значит, я прав, – ухмыльнулся Кадм.
– Если ты сейчас же не прекратишь...
– То что? Ты меня накажешь, да, дорогая? – с прежней любезностью спросил Кадм, и улыбка тронула его пергаментные губы. – Перебросишь через колено и хорошенько отшлепаешь по заднице? Помнишь, любовь моя, как я проделывал это с тобой? Помнишь ту лакированную щетку для волос, которая служила нам обоим знаком того, что ты нуждаешься в небольшом наказании? Всякий раз, когда твоя задница начинала тосковать по взбучке, ты дарила мне эту щетку, а я уж знал, что делать.
Этого Лоретта уже не могла вынести. Громко стуча каблучками, она направилась к двери.
– Как ты считаешь, все эти годы я был нем как рыба? – бросил ей в спину Кадм. – Или все-таки кой-кому рассказал о твоих маленьких причудах?
Лоретта остановилась как вкопанная.
– Нет, ты не мог... – прошептала она.
– Дорогая, ты меня смешишь, – заявил Кадм. – С какой стати мне держать рот на замке? Конечно, я не трепался направо и налево, а сообщал о твоих милых прихотях лишь избранным. Например, Сесилу. И некоторым членам нашего достойного семейства.
– Ты мерзкий, отвратительный, гнусный старикашка...
– Ты совершенно права, прелесть моя. Прошу тебя, продолжай. Возможно, нам больше не представится случая наговорить друг другу нежностей.
– У тебя никогда не было ни стыда, ни совести.
– Полностью с тобой согласен. В противном случае я бы на тебе ни за что не женился.
– Что ты имеешь в виду?
– Если помнишь, претендентов на твою руку было немного. На женщинах с такой репутацией не принято жениться. Знаешь, когда я впервые увидел тебя голой, я подумал: наверняка на этом теле не осталось ни единого нетронутого места, каждый его дюйм целовали, сосали, щипали, кусали. И эта мысль возбудила меня донельзя. Мне твердили со всех сторон: зачем ты женишься на этой шлюхе, она переспала со всем Вашингтоном, но я отвечал: ну и что, все равно я могу научить ее кое-каким штучкам, которых она не знает. – Кадм смолк и услышал, как Лоретта тихонько всхлипывает. – Какого черта ты плачешь? – возмутился старик. – Когда я наконец сдохну, ты сможешь рассказать всем и каждому, что я был грубой скотиной. А еще лучше – напиши книгу и поведай всему миру о страданиях, которые ты испытала, живя с грязным, развратным старым козлом Мне на это наплевать. Думаю, скоро мне будет не до ваших делишек. Придется платить за свои грехи. А счетов накопилось немало.
В течение всего разговора Кадм не отрываясь смотрел на экран, но тут он с трудом повернул голову и устремил на Лоретту пронзительный взгляд.
– Как известно, богатым заказан путь в царствие небесное, – заметил он. – А в аду им уготованы особые муки. Так что не забудь помолиться обо мне, хорошо? – Лоретта не ответила, глаза ее застилали слезы. – О чем ты думаешь? – не оставлял ее в покое Кадм.
– Я думаю... думаю о том, любил ли ты меня когда-нибудь?
– Ах ты, моя прелесть, – усмехнулся старик. – По-моему, нам уже пора забыть о подобных сантиментах.
Лоретта вышла из комнаты, не сказав больше ни слова. Спорить с Кадмом не имело смысла – несомненно, лекарства оказывали угнетающее действие на его рассудок. Может, доза была слишком велика, об этом стоило поговорить с Ваксманом. Лоретта поднялась к себе и переоделась, выбрав платье, сшитое еще к прошлому сезону, но до сих пор у нее ни разу не было настроения его надеть. Ей казалось, что это простое белое платье ее бледнит. Однако теперь, рассматривая себя в зеркале, она сочла, что строгий стиль ей к лицу, он придавал ее облику холодность и неприступность.
Кадм назвал ее шлюхой, и это было несправедливо. Конечно, в ее жизни были веселые времена, все, что он наговорил о ее теле, на котором не осталось нетронутых уголков, чистая правда. Но в чем ее вина? В том, что она использовала красоту, которой наградил ее Господь? В том, что она стремилась использовать любую возможность получить удовольствие – везде, всегда и со многими? В этом нет ничего постыдного. И Кадм, как это ни странно, в начале их романа даже гордился ее репутацией. Ему всегда нравилось, когда за объектом его ухаживаний тянулся шлейф сплетен и слухов. Спору нет, несколько раз она, поддавшись тщеславным побуждениям, прибегала к искусству пластических хирургов. Но, опять-таки, что с того? Разве плохо, что она выглядит на десять лет моложе своего возраста, при неярком освещении ей никак не дашь больше пятидесяти лет. И у нее не было ни малейшего желания использовать свою красоту для того, о чем говорил Кадм. С тех пор как она стала его женой, у нее был только один любовник, и роман их длился всего неделю. Вспоминая о нем, было бы приятно думать, что она разбила его сердце, но Лоретта не питала подобных иллюзий.
Тот человек был неуязвим. Это он, насытившись ею, сел на свою яхту и вышел в море, оставив ее на берегу с разбитым сердцем.

Лоретта в белом платье вышла из дома, а Кадм остался сидеть у экрана телевизора, где по-прежнему шел его любимый бейсбол. С тех пор как он в последний раз смотрел игру, прошло немало месяцев. Он чувствовал, что это занятие каким-то образом помогает ему отвлечься от нынешнего состояния, забыть о дряхлой, унизительной старости и унестись мыслями в прошлое. А ему предстояла большая работа, многое требовалось привести в порядок до того, как смерть придет за ним и унесет в особый, специально оборудованный ад для богатеев.
Католик по вероисповеданию и атеист по убеждению, Кадм верил и не верил в существование этого ада, верил и не верил в то, что ему предстоит терпеть если не вечные, то долгие, очень долгие муки в унылом месте, где богатство будет бессильно обеспечить ему хотя бы минимум удобств. Не говоря уже о роскоши и комфорте. Впрочем, о роскоши Кадм никогда особенно не заботился, так что без шелковых пижам, итальянской обуви и шампанского по тысяче долларов за бутылку он вполне обойдется.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84