Казалось, вот-вот у взлетной полосы пробьется, выстрелит тонким
лучиком зеленая трава. И вновь дача, только не скромный подмосковный
домик, а настоящий дворец в миниатюре. Дворец первого секретаря ЦК
компартии Узбекистана Рашидова.
Ужин со спиртным, на завтрак пять блюд на выбор, красавицы официантки
предупредительны, скромны. Ребята бродили по даче, удивлялись: живут же
люди. Шутили между собой, мол, поживем и мы когда-нибудь при коммунизме.
Однако коммунизма на их долю было отведено всего двое суток.
Новый маршрут пролегал над советско-афганской границей, над хребтами
Гиндукуша, и заканчивался в Афганистане, в Баграме. Здесь опальных
министров и их охранников ждала не шикарная вилла, а капониры, вырытые на
краю аэродрома.
Недолгой оказалась баграмская командировка для группы "А". 14 декабря
ужин прервал сигнал тревоги. Транспортный самолет без опознавательных
знаков был подан задней рампой почти вплотную к капонирам. Запущенные
двигатели не выключались. В облаке пыли и песка бойцы "Альфы" в срочном
порядке проводили на посадку Бабрака Кармаля, Анахиту, Ватанджара и Нура,
погрузили их вещи, забросили собственное снаряжение.
Самолет взлетел и стал резко набирать высоту. В салоне стала
ощущаться нехватка кислорода, пассажиров пригласил к себе в кабину
командир корабля.
Восемь бойцов группы "А", четверо афганцев, экипаж - в пилотской
стало тесно. Все молчали. Никто не знал и не мог ответить, почему так
спешно покинули Баграм. Ясно было одно: что-то не сложилось, сорвалось.
Куда летят Бабрак и другие изгнанники родины, суждено ли им вновь
когда-нибудь увидеть мудрые седые вершины Гиндукуша, редкие кишлаки,
словно стадо барашков, сбегающие в долину по темным отрогам, голубые,
тонкие, как вены ребенка, горные реки?..
За что Аллах так покарал их? Для того ли они готовили революцию,
сидели в тюрьмах, чтобы кровожадный Амин правил страной.
Почему Кармаль, один из создателей партии, правая рука "великого
учителя" Нура Тараки, как одинокий дервиш скитается по дорогам Европы. По
совету русских товарищей Бабрак записал на пленку обращение к народу. Там
были прекрасные слова: "После жестоких страданий и мучений наступил день
свободы и возрождения всех братских народов Афганистана. Сегодня разбита
машина пыток Амина и его приспешников - диких палачей, узурпаторов и
убийц..."
Нет, не наступил день свободы. И наступит ли? Кармаль смотрел вниз,
как уплывает под крылом Родина. Надолго ли? Возможно, навсегда. Его
Родина, его боль и жизнь. Смотрел и плакал.
Что же произошло 12-14 декабря в Кабуле? Почему опальные министры во
главе с Бабраком были срочно вывезены из Баграма? Единства в оценке тех
событий нет. Существует две версии. Приверженцы первой считают, будто
Амину стало известно о Бабраке и его соратниками потому созрела
необходимость их срочной эвакуации. Вторые уверены, что опасность возникла
из-за несостоявшейся военной операции, назначенной первоначально на эти
дни.
Вряд ли представляется возможным сегодня подтвердить или опровергнуть
первую версию: Амина давно нет в живых. Что же касается операции, то
таковая действительно готовилась.
...12 декабря майора КГБ Якова Федоровича Семенова, командира
подгруппы "Зенит", расквартированной в Кабуле, вызвал к себе генерал. То
был армейский генерал, десантник. На совещании присутствовали также
офицеры "мусульманского батальона".
Обсуждался ход операции, о которой Семенов имел весьма смутное
представление. Генерал, в задачу которого входила координация действий
"Зенита" и армейских подразделений, обратился к майору:
- Вашей группе предстоит выйти на объект. Время "Ч"". Майор не
удержался и, нарушив воинскую субординацию, перебил генерала.
- Какой объект, товарищ генерал? Теперь пришло время удивляться
генералу.
- Вы что, не знаете?
- Не знаю.
"Черт возьми, - подумал генерал, - опять нестыковка на границе
ведомств".
- Вот здесь, смотрите, - и он указал Семенову на карту Кабула, -
дворец...
- Ясно. А план его, силы, средства обороняющихся? Генерал ровным
счетом ничего не понимал. Советники из КГБ дневали и ночевали в этом
дворце, а в нужный момент их же майор ни хрена не знает. Однако генерал
сдержался. Майор тут был ни при чем.
- Ладно, - устало сказал генерал, - даю два часа вам, Семенов,
думайте, что можно сделать.
Совещание закончилось. Два часа - не ахти какой срок, но Яков
Федорович кое-что разведал: у противоборствующей стороны, как любят
выражаться тактики, две тысячи гвардейцев, II танков, причем два танка
закопаны по башню прямо у ворот. А что за воротами, одному Богу известно.
Но, надо думать, двор тоже не пуст.
У Семенова две "Шилки", шесть бронетранспортеров да 25 человек
личного состава.
По живой силе соотношение 1:100, по бронетехнике только безумец может
сравнивать: танк и БТР - все равно, что слон и моська.
Якову Федоровичу даже показалось, что они играют в детскую игру, и
все это несерьезно. Но когда истекли установленные два часа и поступила
команда: "По местам!", - майор, залезая в свой БТР, вдруг отчетливо понял:
история нас ничему не научила - опять противника "шапками закидаем".
В тот день историю, видимо, припомнил не только Семенов. Дали отбой.
Выступать предстояло лишь через сутки. Но Якову Федоровичу было не по
себе: пошел к генералу, попросился в город, чтобы получше рассмотреть
объект, который предстояло штурмовать. Генерал не возражал. Напомнил
только об осторожности. Ну уж об этом мог бы и не говорить армейский
командир майору госбезопасности, преподавателю спецкафедры Высшей школы
КГБ. Он сам учил осторожности и конспирации молодых офицеров.
Семенов, не теряя времени, переоделся - и в дорогу. "Покрутился" по
Кабулу, разведал подходы, подъезды. Потом оставил машину и пешком обошел
вокруг дворца. И еще раз убедился в мудрости старой армейской заповеди:
если есть хоть малейшая возможность провести рекогносцировку на местности,
где предстоит воевать, ее надо использовать.
В разведданных все было указано точно: и количество танков, как
зарытых в землю, так и стоявших на других позициях, и силы гвардейцев, но
данные эти касались только охраны дворца. А рядом с дворцом располагался
генеральный штаб афганской армии. О нем ни слова.
Генштаб - не министерство сельского хозяйства. Там сильная охрана,
средства ПВО, да и офицеры-генштабисты, наверняка, умеют держать в руках
оружие.
С этими тревожными мыслями и вернулся Семенов в Баграм, доложил
генералу. Тот выслушал майора хмуро и даже как-то обречено. Но в конце
спросил: "Ваше решение?"
Эх, кабы ему, майору Якову Семенову, решать, двинул бы он свои
"броники" от греха подальше. Только кто же послушается? Да и генерал,
чувствуется, в тупике: толи доложить боится, как оно есть на самом деле,
то ли в верхах его так же слушают, как он майора. Давит, наверное,
начальство из Москвы, а у генерала силенок-то
с гулькин нос. Даже если все подскрести - и "мусульманский батальон",
и "Зенит" до последнего человека, - перевес на той стороне огромный.
Интересно, кому нужен сей кровавый спектакль? Положить ребят у стен
дворца? Так это запросто, большого ума не надо.
Нет, Яков Федорович понимал: в таком спектакле не заинтересован
никто. И верно: операцию вновь отложили. "Зенит" перебрался в Кабул,
расположился неподалеку от "мусульманского батальона".
...Внизу, среди редких садов, возвышался дворец Дар-уль-аман, новая
резиденция Хафизуллы Амина. Он был виден без бинокля, мощный, с крепкими
стенами, опоясанный серпантином серой бетонки.
Теперь Семенов каждый день ездил на совещания в посольство.
Прорабатывались различные варианты взятия дворца.
От совещания к совещанию прибавлялось количество генералов. Прилетел
генерал Дроздов из Первого главного управления. Надвигались серьезные
события.
Набоков входил в автобус последним. Задержался на ступеньке, еще раз
оглянулся, Бояринова не было. Странно. За последний год, да что там год -
годы, он не припомнит случая, чтобы Григорий Иванович опоздал к служебному
автобусу, который каждое утро забирал их в условленном месте.
"Что-то случилось, - тревожно подумал Набоков, - не заболел ли?" Он
вспомнил недавние учения, двадцатикилометровый марш, который прошел Гриша
с одной из групп слушателей. Как-то не вязался вполне здоровый вид
полковника со словом "болезнь". Да и вчера они виделись. Бояринов был в
отличной форме.
Набоков облегченно вздохнул, лишь когда увидел в кабинете начальника
кафедры свет. Он поднялся на свой этаж, в преподавательскую. Дверь
бояриновского кабинета приоткрыта, и в проеме - Григорий Иванович. В
гражданке: на нем водолазка, поверх нее джемпер.
Увидев Набокова, улыбнулся приветливо, кивнул: заходи... - Что
случилось, Григорий Иванович?
- Ничего не случилось, Толя. Изменилась обстановка. Мне надо ехать
туда.
Набоков вопросительно смотрел, он все равно мало что понимал.
- Готовится серьезная операция. Я был вчера у начальника управления.
Он оторвал взгляд от разложенных на столе бумаг и виновато пожал
плечами:
- Боюсь, как бы там ребят зря не положили. А я все-таки кое-что в
этом петрю, верно, Анатолий Алексеевич?
Что мог ответить Набоков: верно. Только знать бы - какая операция.
Спрашивать не принято, раз не говорит. А может, и сам не знает.
- Мы с тобой, как в учебниках писали: "Налет - это внезапное,
согласованное нападение на неподвижный объект противника с целью... и
та-дэ и тэ-пэ..."Так? - А те, кто поехал готовить налет, они знают, с чем
его есть надо?
Набоков развел руками: наверное, знают...
Бояринов лишь горько усмехнулся:
- Дай Бог, Толя! Дай Бог...
Что имел в виду Григорий Иванович, теперь можно только гадать. Мало
ли он доверял тем, кто улетел готовить операцию, не был уверен в их опыте,
профессиональных знаниях или просто опасался за своих воспитанников? Ему,
конечно же, стали известны подробности не состоявшегося из-за слабой
подготовки штурма и он посчитал своим долгом на этот раз оказаться там.
Ведь за спиной Бояринова был не только опыт сотрудника КГБ, но опыт
партизанской и диверсионной работы. Прежде чем писать свою диссертацию о
тактике действий партизанских формирований, Гриша Бояринов изучал ее на
практике. Был ранен. Награжден орденом Боевого Красного Знамени.
Теперь, почти полтора десятка лет спустя, нет-нет да и возникнет спор
в кругу людей, знавших Григория Ивановича, - а мог ли он не поехать ?
Все-таки ему к тому времени было уже немало годков - пятьдесят семь, мог
бы и не ходить под пули. Все, кто поднимался с ним в атаку на штурм дворца
Амина по возрасту приходились в сыновья, а кое-кто и во внуки годился.
Нет, он не мог не пойти. И не только потому, что так хотело
начальство, только так и мог поступить фронтовик, педагог, полковник КГБ
Григорий Бояринов.
Помните, как плакал у него в кабинете отстраненный от поездки в
Афганистан офицер? Из сегодняшних будней нам странными могут показаться
слезы. Но так было. Считалось позором, когда сотрудника КГБ отстраняли от
выполнения спецзадания.
Мог ли Бояринов отстранить себя сам? Смешно даже подумать. ...В 10
утра собралась кафедра. Бояринов передал общее руководство своему
заместителю Владимиру Михайловичу Санькову. Накрыли стол, налили по сто
грамм, выпили - и в Чкаловское, к самолету.
Бояринов уехал, а преподаватели его кафедры - Набоков, Васюков,
Болотов остались, стояли, курили. Набоков и Болотов иногда перебрасывались
словом-другим, а Васюков угрюмо молчал. Потом взглянул на них, щурясь от
дыма.
- Что-то не понравился мне сегодня Гриша.
Набоков поймал себя на мысли, что согласен с Васюковым. Какая-то тень
лежала на лице Бояринова. Мог ли он знать тогда, что это тень смерти...
Утром 23 декабря генерал Бесчастнов ехал в расположение группы "А".
Шуршала быстрыми шинами "Волга". У светофоров теснились автомобили.
Переход заполнен людьми - москвичи спешили на работу.
Генерал прикрыл веки. Ломило в висках, сказывалась бессонная ночь.
Мысли, мысли, мысли... Может, он не все знал. Скорее всего. Но даже той
информации, которой владел, было достаточно, чтобы понять: на южных
границах всерьез запахло порохом. Впервые за долгие, долгие годы.
Руководство мог волновать Китай, Пакистан, Иран. Что угодно, только
не Афганистан. Эта азиатская страна десятилетиями не вызывала опасений.
Так привыкли думать политики, дипломаты, Генеральный штаб. Да и его,
Алексея Дмитриевича, ведомство - тоже. В общем, никакой головной боли. Так
было при шахе, при Дауде, и даже еще раньше, когда Эмманула-хан чуть не в
друзьях с Лениным ходил.
А теперь вот Амин. Еще полгода назад он клялся в верности и любви
Тараки. Как это он говорил? "Я могу потерять Афганистан, но никогда не
соглашусь с потерей моего любимого учителя и вождя". А любимый вождь
отвечал ученику: "Я и Хафизулла Амин близки, как ногти и пальцы".
И после этого люди Амина зверски задушили Тараки. Одно слово -
восток. После убийства Тараки КГБ перехватил американскую шифровку.
Бесчастнов прочел слова телеграммы: "Советы не в восторге, но осознают,
что сейчас им ничего не остается, как поддерживать амбициозного и
жестокого Амина".
Интересные ребята в ЦРУ. Амин живьем сбрасывает в ямы с хлорной
известью сторонников Тараки. Рассеивает, как пепел по ветру тысячи людей.
Просто так - загружает самолет и над Гиндукушем раскрывает рампу. Это у
него называется - "десант".
А Советам, значит, ничего не остается, как целовать Амина в заднее
место. И ждать. Чего собственно? Пока новоявленный азиатский фюрер
передушит полстраны, как он задушил своего дорогого учителя, или отдастся
за доллары американцам и те появятся у наших южных рубежей?
"Н-да, - подумал генерал, - замечательная перспектива".
Нуикрутойзавязалсяузелок. А развязывать, значит, его ребятам. Только вот
развязывать ли, скорее всего - разрубать мечом. Лес рубят - щепки летят.
Кабы только щепки... У машины его встречали заместители начальника группы
- майоры Ивон и Романов. Зайцев в госпитале. Ивон тоже не боец; на
десантной подготовке повредил ногу, едва ходит. Значит, Романов.
Признаться, он был рад, что жизнь сделала такой выбор. Михаил Михайлович в
группе с первых дней, сам ее формировал, подбирал людей. Офицеры ему
верят. И жена поймет, она тоже служит в комитете.
- Ну что, Романов, - вздохнул генерал, словно взваливая на себя воз,
- пришло время тяжких трудов.
Знал ли он, начальник управления, на что посылал людей? Тогда
казалось: знал. Теперь, по прошествии лет, ясно, что он только догадывался
о тяжких трудах. Эту догадку и тревогу, связанную с ней, пытался передать
майору. Ему, Михаилу Романову, первому командиру страшной девятилетней
войны, а через него и первым бойцам - первым инвалидам, первым героям.
Именно они откроют скорбный список погибших в Афганистане, и несчастные
жены, падая на крышки гробов, не в силах будут понять, во имя чего отдали
жизни их мужья.
Во имя Родины, скажут им. Так почему ж тогда Родина спешно зароет
тела погибших, не разрешив даже на гранитной плите выбить слова о месте их
гибели, почему назначит мизерную пенсию и забудет на десятилетие?.. Что с
тобой, Родина, если не дорожишь ты своими сыновьями?..
Их не забудут друзья. Они и утешат, помогут, поддержат. Но все это
будет потом. А пока "Михалыч", как его звали в группе, стоял перед
начальством.
- Понимаешь, - выдавил улыбку генерал, - командир сказал, только ты
сможешь выполнить задачу. Собирай людей. Поскольку дело государственной
важности, едут добровольцы, малосемейные, хорошо, если и вовсе неженатые.
Бесчастнов умолк, долго и как-то грустно, по-отцовски глядел на
майора.
- Лучшие из лучших, - продолжал он, - бойцы нужны, Романов. Там не
только вы, но и в вас стрелять будут. Понял меня?
- Так точно, товарищ генерал, - ответил четко, как положено по
уставу, майор.
Но ответ этот как-то не понравился Алексею Дмитриевичу. Сухостью, что
ли, своей, бесцветием. Ну да Бог с ним, с ответом, время готовить людей -
экипировку, оружие, боеприпасы. Достаточно одного слова генерала и все
закрутилось бы, завертелось и через часдругой группа "А" была бы готова к
бою.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31