И эта простая мысль вдруг наполнил
а ее ужасом сострадания, и волна любви и жалости к малышу ударила, обдала ж
аром щеки.
Ц Лопоухонький… Ц прошептала она, Ц Лопо…
Младенец посмотрел на нее невидящим мутным взглядом, но Изабелла готова
была поклясться, что взгляд был вполне осмысленным.
Теперь, когда она купала его, держа его тельце на согнутой левой руке, он у
же не казался ей синевато-багровым. Тельце его стало розовым, и прикасат
ься к нему руками, губами, лицом доставляло Изабелле бесконечное удоволь
ствие.
В Нове в то время она была единственной покровительницей Ц комбинацией
матери, няньки, медицинской сестры и воспитательницы для ребятишек до тр
ех лет. Вскоре у нее появилась помощница, молчаливая медлительная девушк
а, которая сразу признала авторитет Изабеллы.
Как-то ее вызвал к себе в кабинет доктор Грейсон. Она бегом бежала к его ко
ттеджу и, добежав, остановилась, чтобы отдышаться. Сердце колотилось: то л
и от бега, то ли от страха Ц и не поймешь. Наконец она набрала побольше воз
духа и повернула ручку двери. Когда она вошла в комнату, он встал из-за сто
ла, усадил ее в кресло и попросил разрешения закурить. Изабелла только ки
внула головой. Если она не была бы религиозна и не боялась бы святотатств
а, она бы, наверное, считала доктора Грейсона не человеком, а богом, источн
иком благодати и страшных наказаний.
Ц Дорогая мисс Джервоне, Ц сказал доктор Грейсон с легкой улыбкой, Ц я
пригласил вас к себе, чтобы спросить, нравится ли вам у нас в Нове?
Ц О да, доктор Грейсон, Ц с жаром ответила Изабелла и хотела было поднят
ься Ц она и так сидела с трудом в присутствии доктора, Ц но он остановил
ее движением головы.
Ц Прекрасно, Ц сказал он. Ц Мне приятно это слышать, и я надеюсь, мы и впр
едь будем помогать друг другу. Вас уже инструктировали, чем отличается в
оспитание младенцев у нас. Вам говорили, что физическое развитие их не до
лжно отличаться от обычного, поэтому младенец с первых часов своего появ
ления на свет должен быть окружен самым лучшим уходом. С другой стороны, н
аши дети должны вырастать, зная лишь небольшое количество слов. Свое имя,
«иди», «возьми», «принеси», «сделай», «есть» Ц вот почти все, что им нужно.
Мы не будем обсуждать с вами, для чего это делается, но уверяю вас, что это в
их же интересах. Лопоухий-первый Ц ваш первый младенец здесь, и я уверен,
что вы будете выполнять обязанности его покровительницы с блеском. Я лиш
ь хотел вас еще раз предупредить, дорогая мисс Джервоне, что вы должны сле
дить за собой. Молодые женщины, особенно с таким добрым сердцем, как у вас,
могут решить, что с младенцем следует много разговаривать. Не забывайте
инструкции. Хорошо? Ц Доктор ожидающе посмотрел на Изабеллу.
Ц Да, доктор, Ц торопливо ответила она и снова попыталась встать.
Ц Чтобы вы лучше познакомились с нашим порядком, который мы называем За
коном, поскольку другого здесь нет, Ц доктор тонко улыбнулся, Ц хочу ва
с предупредить, что за серьезные нарушения Закона, к которым относится и
сознательное неправильное воспитание младенца, полагается встреча с м
уравьями.
Изабелла недоуменно посмотрела на доктора Грейсона. Глаза его стали нап
ряженными, кулаки непроизвольно сжались, а на губах играла слабая улыбка
. Даже голос его изменился, и в нем появились нотки мечтательности.
Ц По-португальски эти муравьи называются формига дефого. Огненные мур
авьи. Преступник со связанными конечностями и с кляпом во рту Ц я не любл
ю воплей Ц помещается в муравейник. Муравьи расправляются с незваным го
стем. Не сразу, конечно, но в этом-то весь смысл наказания.
Ц Они… Ц задохнулась от ужаса Изабелла, Ц они умирают?
Ц Увы, Ц кивнул доктор Грейсон, Ц один скелет без мяса жить не может. Но
тем, кто Закон не нарушает, Ц голос его снова стал учтивым, Ц бояться неч
его… Всего хорошего, мисс Джервоне.
Много ночей подряд после этого ей снились муравьи. Они шли на нее сплошно
й стеной, страшно щелкая огромными челюстями. Она пыталась бежать, но тел
о не повиновалось ей. Они всё приближались и приближались, и бесконечный
ужас наполнял ее. И когда сердце ее, казалось, вот-вот не выдержит, она прос
ыпалась. Все тело было покрыто холодной липкой испариной, и она долго леж
ала в темноте, медленно возвращаясь к действительности, радовалась, что
сон оказался лишь сном.
И все же она научила Лопо говорить. Она нарушила Закон и заслуживала встр
ечи с муравьями.
Она сама не знала, как это получилось. Она баюкала малыша, и ей казалось, чт
о она ничего не говорит. Но сотни и тысячи поколений матерей учили своих д
етей говорить. Они курлыкали, бормотали ласковые имена, слова, которые ст
оль же нелепы и неуклюжи для постороннего уха, как слова возлюбленных. Он
а смотрела на него Ц он уже ей улыбался Ц и, сама не замечая того, шептала:
Ц Лопо ты мой маленький, жизнь моя…
Когда он чуть подрос и стал произносить свои первые слова, она начала учи
ть его осторожности. Если где-нибудь невдалеке был человек, она показыва
ла на него малышу и зажимала ему ладонью рот. Сначала он не понимал, чего о
т него хотят. Он думал, что покровительница играет с ним, и покатывался со
смеху, но постепенно у него выработался рефлекс: как только он замечал че
ловека, он тут же замолкал.
Он был живее и развитее других слепков, даже более старших, и они инстинкт
ивно признавали его своим лидером, своим альфой. Но слепки его раздражал
и. Его раздражала их пассивность, их немногословность, почти полное отсу
тствие у них любопытства. Он не знал, что они ни в чем не виноваты. Ему казал
ось, что они просто ленивы. Он кричал на них, понукал ими. Они выполняли его
команды, но не больше. Иногда ему хотелось даже, чтобы они рассердились на
него, возразили, подняли на него руку. Но они были покорны. Он знал слова, ко
торых они не знали, и казался им иным, загадочным, непонятным, почти как лю
ди.
И лишь одно существо в стаде слепков не вызывало в нем презрения и раздра
жения. Ее звали Заика, хотя она почти не заикалась. У нее были большие свет
ло серые глаза, светло-русые вьющиеся волосы и тоненькая гибкая фигурка.
Она так же, как и другие ее сверстники и сверстницы, беспрекословно слуша
лась Лопо, но он никогда не кричал на нее. Когда он разговаривал с ней, а она
поднимала веки и ее длинные мохнатые ресницы становились похожи на щето
чки, он чувствовал, как им овладевает какое-то неясное томление, которому
он не знал названия и которое он не мог объяснить себе.
Однажды она споткнулась на бегу о высокий корень пашиубу и острые шипы п
оранили ей ногу. Он поднял ее на руки, прижал к себе и понес к покровительн
ице, чтобы та остановила Заике кровь и сделала перевязку.
Он нес ее, Заика тихо постанывала, и Лопо сам испытывал ее боль. Это было уд
ивительно. Ведь это не он, а она поранила себе ногу. Людей видно не было, и он
недоуменно спросил ее:
Ц Заика, а почему это Ц ты поранила ногу, а мне больно? Так же не бывает.
Она ничего не ответила, но ее маленькие ручки крепче сжали шею Лопо, и она
перестала стонать.
Покровительница нахмурилась, когда увидела их.
Ц Почему ты сердишься? Ц спросил Лопо. Ц Она же не виновата. Я сам видел,
как она упала.
Изабелла ничего не ответила. Да она и не могла ничего ответить, потому что
сама не понимала, почему при виде маленьких ручек Заики на шее Лопо сердц
е ее вдруг сжалось…
Но это было давно. Теперь же, когда Лопо было уже восемнадцать, а Заике шес
тнадцать, она примирилась с тем, что вынуждена была делить привязанность
юноши с девчонкой. Таков неизбежный и извечный ход вещей, и сопротивлять
ся бессмысленно.
И снова Изабелла поймала себя на том, что думает о Лопо так, как будто ниче
го не случилось, как будто доктор Салливан не сказал ей утром, что Лопоухн
й-первый намечен. На мгновение ее охватила безумная надежда: может быть, в
се это ей почудилось? Может быть, это был лишь тягостный сон, как когда-то с
ны о муравьях?
Но она знала, что это не сон. Она даже знала, почему доктор Салливан сказал
ей об этом с подчеркнутым безразличием. Он знал, что она испытывала к Лопо
чувство гораздо большей привязанности, чем к другим слепкам, вынянчанны
м ею. И он знал так же, как знала и она, что он не простил ей. Не простил отверг
нутых ухаживаний. Тонкогубый червь… Поэтому-то утром, хотя голос его зву
чал буднично и равнодушно, доктор Салливан не мог скрыть торжества:
Ц Да, знаете, а Лопо-то намечен. На полную… Говорят даже, что вы поедете за
клиентом.
Он старался не расплыться в торжествующе-злорадной улыбке, но это ему пл
охо удавалось, и его маленькие глазки так и лучились довольством человек
а, который смог принести дурную весть ближнему.
Она ничего не ответила. Если бы ее даже резали, она бы все равно ему ничего
не ответила.
Глава 9
Его память походила на испорченную патефонную пластинку. Снова и снова о
н сидел в вагоне моно, откинувшись на спинку кресла, и сквозь полуприкрыт
ые веки смотрел на проносившиеся мимо бесконечные ряды домиков. Каждый
раз, когда он ехал по монорельсу из университета домой в Хиллтоп или обра
тно в университет, вид десятков тысяч почти одинаковых домиков наполнял
его тоской. Людей было слишком много, и каждого в отдельности ожидала ано
нимность травинки, муравья, пчелы, человека. Да, ему повезло Ц он родился
в богатой семье. Но все равно анонимность подстерегала его, набрасывала
на него свои сети. Все было. Всего было много. И твое неповторимое «я», твои
потайные мысли, интимные переживания Ц все было тысячи и тысячи раз и ты
сячи и тысячи раз будет. Все суетно и страшно. И даже то, что владеет его воо
бражением, мелькает сейчас в головах у тысяч. Или уже мелькало. Или мелькн
ет.
И снова взгляд его падал на бесконечные ряды одинаковых кукольных домик
ов. И в каждом одинаковые кукольные люди. И все похожи. Все песчинки.
Потом, в рутине студенческой жизни, Оскар забывал об этих мыслях, и только
бесшумно разворачивающаяся панорама из окна моно снова приносила юнош
ескую печаль. Он пытался посмеиваться над собой. Вельтшмерц (мировая ско
рбь), говорил он себе, свойственна молодым людям. С возрастом она проходит
, и человек исправно совершает свой положенный ему на земле цикл: съедает
столько-то тонн, выпивает столько-то цистерн, просыпает столько-то лет и
благополучно умирает, чтобы освободить место другим, которые, в свою оче
редь, испытают вельтшмерц, вылечатся от юношеского недуга и начнут снова
ть по предназначенным им тропкам в человеческом муравейнике.
Нет, говорил Оскар себе каждый раз, когда садился в длинный обтекаемый ва
гон моно, это в последний раз, а то у него уже выработался условный рефлекс
. Но тащиться четыреста с лишним миль по шоссе было мучительно, а лететь бы
ло еще дольше.
Впрочем, мысли его текли на этот раз медленнее, чем обычно, потому что он н
е выспался накануне и сейчас то и дело задремывал на секундуЦ другую, чт
обы тут же снова приоткрыть глаза. С детства он не умел спать сидя.
Внезапно слегка вибрирующая тишина вагона взорвалась скрежетом и грох
отом. С чудовищно томящей медлительностью он начал клониться вперед, и п
упырышки на искусственной коже сиденья превратились в холмы и горы. И Ц
провал… И снова память стала прокручивать в замедленном повторе ленту п
роносившегося пейзажа, снова она разрывалась скрежетом и грохотом, и сно
ва с рвущей сердце медлительностью летел он вперед, со своего места. Лете
л в провал, в ничего, из которого снова, как в бесконечной детской присказк
е, возникал вагон моно…
Этого не может быть, вяло подумал он, человек не может жить много раз. Наве
рное, он умер. Но смерть Ц это чувства, выровненные до нуля, проглаженные
так, чтобы ни на йоту не отличаться друг от друга. Скорей всего, он жив. И вдр
уг он понял, почему память свернулась в бесконечное кольцо. Дальше было с
трашно, дальше была тупая боль, которая наполняла все его тело, а может быт
ь, и весь мир, потому что его тело было явно мало для такой сложной системы
болей. Все они, эти боли, большие и маленькие, были приглушенные, но вместе
они навалились на него отрядом изощренных инквизиторов.
И катастрофа получила в его сознании название: катастрофа. И стало слово.
И к этому слову-координате начали подплывать другие слова: ужас, боль, сме
рть, калека, больница.
Он начал ощущать свое полное тупой боли тело. Он лежал. Он уже каким-то обр
азом знал, что вскоре должен будет открыть глаза, но, пока можно было сопро
тивляться, этого делать не следовало. Пока глаза закрыты, была надежда, чт
о его мучает дурной сон, что скоро с легким шорохом моно начнет тормозить,
он вылезет, найдет такси Ц он не сообщил домой, что едет, Ц и через полчас
а окажется в старом родном доме на холме.
Но даже с закрытыми глазами он уже не верил в сон. И как только окончательн
о понял, что это не сон, боль стала острее, и он застонал. Он хотел было сброс
ить ноги с кровати, чтобы сесть одним рывком, не упираясь руками, но мышцы
были чужими, они не слушались его. Только болевой оркестр отметил его уси
лие мощным аккордом. Он снова застонал.
Ц Состояние, конечно, тяжелое, не будем скрывать от вас, Ц услышал он отк
уда-то издалека бесплотный голос, Ц но шансы есть…
Ц Шансы на что? Ц спросил другой голос, почему-то очень знакомый.
Ц На жизнь. Не больше…
«О чем они говорят?» Ц подумал Оскар. Наверное, о тяжело больном. И он тоже
болен. А может быть, это о нем?
Он поднимался теперь к сознанию с пугающей быстротой, словно был надутым
пузырем и жидкая боль упорно выталкивала его на поверхность. Ему не хоте
лось подниматься. Там было тяжелое состояние, там были только шансы. Но та
м был и знакомый голос. «Это отец», Ц подумал Оскар. Теперь он окончатель
но пришел в себя, но по-прежнему не открывал глаза. Нужно было дослушать, о
чем говорили люди около него.
Ц Что вы понимаете под словом «жизнь»? Ц глухо спросил отец.
Ц О, мистер Клевинджер, не будем заниматься философскими определениями
, особенно в такой час. У вашего сына раздроблена правая нога. Нужна ли буд
ет ампутация, пока я вам сказать не могу, но пользоваться он ею, безусловно
, не сможет. Вот рентгеновский снимок, смотрите: практически костяная каш
а. Очевидно, его ударило по ноге что-то тяжелое, скорее всего сорвавшееся
сиденье, когда произошла катастрофа. Повреждена и правая рука. Возможно,
ее удастся спасти, но полностью ее функции скорее всего не восстановятся
. Что касается повреждений внутренних органов…
«Священный Алгоритм, Ц пронеслось в голове у Оскара, Ц лучше бы удар бы
л чуточку посильнее…» Но в нем начала просыпаться естественная жажда жи
зни, потому что мысль эта не задержалась в сознании.
Ц Но пока нас больше всего беспокоят почки и печень. Сказать точно еще тр
удно, но повреждения, увы, есть. Так что, мистер Клевинджер, жизнь, в данном с
лучае, это не так уж мало. Ц В голосе врача послышалась профессиональная
обида человека, от которого профаны ждут гораздо больше, чем он может дат
ь.
Ц Скажите, доктор, самой непосредственной угрозы его жизни нет?
Ц Думаю, что нет. Мы сделали все, что нужно.
Ц Когда его можно будет забрать отсюда?
Ц О, мистер Клевинджер, пока бы я на вашем месте не задавал таких вопросо
в… Кто знает… Если все пойдет хорошо, месяца через три-четыре…
Ц Вы меня не поняли, доктор. Ц В голосе Клевинджера послышалась нетерпе
ливость человека, привыкшего, чтобы его понимали сразу. Ц Я имею в виду, к
огда его можно будет забрать сейчас, до лечения?
Доктор даже закашлялся от обиды.
Ц Вы нам не доверяете? Смею вас уверить…
Ц Я вам абсолютно доверяю, доктор. Просто я…
Ц Смею вас уверить, что условия в нашей больнице…
Ц Я просто хотел…
Ц Лучшие медицинские силы…
Ц …забрать сына.
После томительной паузы доктор спросил:
Ц В другую больницу?
Ц Н-нет, домой…
Ц Простите, мистер Клевинджер. Ц Голос доктора снова окреп, и в нем тепе
рь угадывалось торжество специалиста, поймавшего наконец профана на со
вершеннейшей глупости. Ц В таком состоянии ваш сын не может находиться
дома. Даже самый лучший уход дома не может заменить больницы. Так что это с
овершенно отпадает. Я понимаю ваши чувства и представляю ваши возможно
сти, но держать его дома было бы преступлением. Ваше право перевести его в
другую больницу, если вы нам не доверяете, пожалуйста, но не домой…
Оскару вдруг стало страшно. Зачем отец хочет его забрать? Доктор говорит
… Он не хочет двигаться. Держать его дома было бы преступлением… Слишком
часто отец настаивал на своем…
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19
а ее ужасом сострадания, и волна любви и жалости к малышу ударила, обдала ж
аром щеки.
Ц Лопоухонький… Ц прошептала она, Ц Лопо…
Младенец посмотрел на нее невидящим мутным взглядом, но Изабелла готова
была поклясться, что взгляд был вполне осмысленным.
Теперь, когда она купала его, держа его тельце на согнутой левой руке, он у
же не казался ей синевато-багровым. Тельце его стало розовым, и прикасат
ься к нему руками, губами, лицом доставляло Изабелле бесконечное удоволь
ствие.
В Нове в то время она была единственной покровительницей Ц комбинацией
матери, няньки, медицинской сестры и воспитательницы для ребятишек до тр
ех лет. Вскоре у нее появилась помощница, молчаливая медлительная девушк
а, которая сразу признала авторитет Изабеллы.
Как-то ее вызвал к себе в кабинет доктор Грейсон. Она бегом бежала к его ко
ттеджу и, добежав, остановилась, чтобы отдышаться. Сердце колотилось: то л
и от бега, то ли от страха Ц и не поймешь. Наконец она набрала побольше воз
духа и повернула ручку двери. Когда она вошла в комнату, он встал из-за сто
ла, усадил ее в кресло и попросил разрешения закурить. Изабелла только ки
внула головой. Если она не была бы религиозна и не боялась бы святотатств
а, она бы, наверное, считала доктора Грейсона не человеком, а богом, источн
иком благодати и страшных наказаний.
Ц Дорогая мисс Джервоне, Ц сказал доктор Грейсон с легкой улыбкой, Ц я
пригласил вас к себе, чтобы спросить, нравится ли вам у нас в Нове?
Ц О да, доктор Грейсон, Ц с жаром ответила Изабелла и хотела было поднят
ься Ц она и так сидела с трудом в присутствии доктора, Ц но он остановил
ее движением головы.
Ц Прекрасно, Ц сказал он. Ц Мне приятно это слышать, и я надеюсь, мы и впр
едь будем помогать друг другу. Вас уже инструктировали, чем отличается в
оспитание младенцев у нас. Вам говорили, что физическое развитие их не до
лжно отличаться от обычного, поэтому младенец с первых часов своего появ
ления на свет должен быть окружен самым лучшим уходом. С другой стороны, н
аши дети должны вырастать, зная лишь небольшое количество слов. Свое имя,
«иди», «возьми», «принеси», «сделай», «есть» Ц вот почти все, что им нужно.
Мы не будем обсуждать с вами, для чего это делается, но уверяю вас, что это в
их же интересах. Лопоухий-первый Ц ваш первый младенец здесь, и я уверен,
что вы будете выполнять обязанности его покровительницы с блеском. Я лиш
ь хотел вас еще раз предупредить, дорогая мисс Джервоне, что вы должны сле
дить за собой. Молодые женщины, особенно с таким добрым сердцем, как у вас,
могут решить, что с младенцем следует много разговаривать. Не забывайте
инструкции. Хорошо? Ц Доктор ожидающе посмотрел на Изабеллу.
Ц Да, доктор, Ц торопливо ответила она и снова попыталась встать.
Ц Чтобы вы лучше познакомились с нашим порядком, который мы называем За
коном, поскольку другого здесь нет, Ц доктор тонко улыбнулся, Ц хочу ва
с предупредить, что за серьезные нарушения Закона, к которым относится и
сознательное неправильное воспитание младенца, полагается встреча с м
уравьями.
Изабелла недоуменно посмотрела на доктора Грейсона. Глаза его стали нап
ряженными, кулаки непроизвольно сжались, а на губах играла слабая улыбка
. Даже голос его изменился, и в нем появились нотки мечтательности.
Ц По-португальски эти муравьи называются формига дефого. Огненные мур
авьи. Преступник со связанными конечностями и с кляпом во рту Ц я не любл
ю воплей Ц помещается в муравейник. Муравьи расправляются с незваным го
стем. Не сразу, конечно, но в этом-то весь смысл наказания.
Ц Они… Ц задохнулась от ужаса Изабелла, Ц они умирают?
Ц Увы, Ц кивнул доктор Грейсон, Ц один скелет без мяса жить не может. Но
тем, кто Закон не нарушает, Ц голос его снова стал учтивым, Ц бояться неч
его… Всего хорошего, мисс Джервоне.
Много ночей подряд после этого ей снились муравьи. Они шли на нее сплошно
й стеной, страшно щелкая огромными челюстями. Она пыталась бежать, но тел
о не повиновалось ей. Они всё приближались и приближались, и бесконечный
ужас наполнял ее. И когда сердце ее, казалось, вот-вот не выдержит, она прос
ыпалась. Все тело было покрыто холодной липкой испариной, и она долго леж
ала в темноте, медленно возвращаясь к действительности, радовалась, что
сон оказался лишь сном.
И все же она научила Лопо говорить. Она нарушила Закон и заслуживала встр
ечи с муравьями.
Она сама не знала, как это получилось. Она баюкала малыша, и ей казалось, чт
о она ничего не говорит. Но сотни и тысячи поколений матерей учили своих д
етей говорить. Они курлыкали, бормотали ласковые имена, слова, которые ст
оль же нелепы и неуклюжи для постороннего уха, как слова возлюбленных. Он
а смотрела на него Ц он уже ей улыбался Ц и, сама не замечая того, шептала:
Ц Лопо ты мой маленький, жизнь моя…
Когда он чуть подрос и стал произносить свои первые слова, она начала учи
ть его осторожности. Если где-нибудь невдалеке был человек, она показыва
ла на него малышу и зажимала ему ладонью рот. Сначала он не понимал, чего о
т него хотят. Он думал, что покровительница играет с ним, и покатывался со
смеху, но постепенно у него выработался рефлекс: как только он замечал че
ловека, он тут же замолкал.
Он был живее и развитее других слепков, даже более старших, и они инстинкт
ивно признавали его своим лидером, своим альфой. Но слепки его раздражал
и. Его раздражала их пассивность, их немногословность, почти полное отсу
тствие у них любопытства. Он не знал, что они ни в чем не виноваты. Ему казал
ось, что они просто ленивы. Он кричал на них, понукал ими. Они выполняли его
команды, но не больше. Иногда ему хотелось даже, чтобы они рассердились на
него, возразили, подняли на него руку. Но они были покорны. Он знал слова, ко
торых они не знали, и казался им иным, загадочным, непонятным, почти как лю
ди.
И лишь одно существо в стаде слепков не вызывало в нем презрения и раздра
жения. Ее звали Заика, хотя она почти не заикалась. У нее были большие свет
ло серые глаза, светло-русые вьющиеся волосы и тоненькая гибкая фигурка.
Она так же, как и другие ее сверстники и сверстницы, беспрекословно слуша
лась Лопо, но он никогда не кричал на нее. Когда он разговаривал с ней, а она
поднимала веки и ее длинные мохнатые ресницы становились похожи на щето
чки, он чувствовал, как им овладевает какое-то неясное томление, которому
он не знал названия и которое он не мог объяснить себе.
Однажды она споткнулась на бегу о высокий корень пашиубу и острые шипы п
оранили ей ногу. Он поднял ее на руки, прижал к себе и понес к покровительн
ице, чтобы та остановила Заике кровь и сделала перевязку.
Он нес ее, Заика тихо постанывала, и Лопо сам испытывал ее боль. Это было уд
ивительно. Ведь это не он, а она поранила себе ногу. Людей видно не было, и он
недоуменно спросил ее:
Ц Заика, а почему это Ц ты поранила ногу, а мне больно? Так же не бывает.
Она ничего не ответила, но ее маленькие ручки крепче сжали шею Лопо, и она
перестала стонать.
Покровительница нахмурилась, когда увидела их.
Ц Почему ты сердишься? Ц спросил Лопо. Ц Она же не виновата. Я сам видел,
как она упала.
Изабелла ничего не ответила. Да она и не могла ничего ответить, потому что
сама не понимала, почему при виде маленьких ручек Заики на шее Лопо сердц
е ее вдруг сжалось…
Но это было давно. Теперь же, когда Лопо было уже восемнадцать, а Заике шес
тнадцать, она примирилась с тем, что вынуждена была делить привязанность
юноши с девчонкой. Таков неизбежный и извечный ход вещей, и сопротивлять
ся бессмысленно.
И снова Изабелла поймала себя на том, что думает о Лопо так, как будто ниче
го не случилось, как будто доктор Салливан не сказал ей утром, что Лопоухн
й-первый намечен. На мгновение ее охватила безумная надежда: может быть, в
се это ей почудилось? Может быть, это был лишь тягостный сон, как когда-то с
ны о муравьях?
Но она знала, что это не сон. Она даже знала, почему доктор Салливан сказал
ей об этом с подчеркнутым безразличием. Он знал, что она испытывала к Лопо
чувство гораздо большей привязанности, чем к другим слепкам, вынянчанны
м ею. И он знал так же, как знала и она, что он не простил ей. Не простил отверг
нутых ухаживаний. Тонкогубый червь… Поэтому-то утром, хотя голос его зву
чал буднично и равнодушно, доктор Салливан не мог скрыть торжества:
Ц Да, знаете, а Лопо-то намечен. На полную… Говорят даже, что вы поедете за
клиентом.
Он старался не расплыться в торжествующе-злорадной улыбке, но это ему пл
охо удавалось, и его маленькие глазки так и лучились довольством человек
а, который смог принести дурную весть ближнему.
Она ничего не ответила. Если бы ее даже резали, она бы все равно ему ничего
не ответила.
Глава 9
Его память походила на испорченную патефонную пластинку. Снова и снова о
н сидел в вагоне моно, откинувшись на спинку кресла, и сквозь полуприкрыт
ые веки смотрел на проносившиеся мимо бесконечные ряды домиков. Каждый
раз, когда он ехал по монорельсу из университета домой в Хиллтоп или обра
тно в университет, вид десятков тысяч почти одинаковых домиков наполнял
его тоской. Людей было слишком много, и каждого в отдельности ожидала ано
нимность травинки, муравья, пчелы, человека. Да, ему повезло Ц он родился
в богатой семье. Но все равно анонимность подстерегала его, набрасывала
на него свои сети. Все было. Всего было много. И твое неповторимое «я», твои
потайные мысли, интимные переживания Ц все было тысячи и тысячи раз и ты
сячи и тысячи раз будет. Все суетно и страшно. И даже то, что владеет его воо
бражением, мелькает сейчас в головах у тысяч. Или уже мелькало. Или мелькн
ет.
И снова взгляд его падал на бесконечные ряды одинаковых кукольных домик
ов. И в каждом одинаковые кукольные люди. И все похожи. Все песчинки.
Потом, в рутине студенческой жизни, Оскар забывал об этих мыслях, и только
бесшумно разворачивающаяся панорама из окна моно снова приносила юнош
ескую печаль. Он пытался посмеиваться над собой. Вельтшмерц (мировая ско
рбь), говорил он себе, свойственна молодым людям. С возрастом она проходит
, и человек исправно совершает свой положенный ему на земле цикл: съедает
столько-то тонн, выпивает столько-то цистерн, просыпает столько-то лет и
благополучно умирает, чтобы освободить место другим, которые, в свою оче
редь, испытают вельтшмерц, вылечатся от юношеского недуга и начнут снова
ть по предназначенным им тропкам в человеческом муравейнике.
Нет, говорил Оскар себе каждый раз, когда садился в длинный обтекаемый ва
гон моно, это в последний раз, а то у него уже выработался условный рефлекс
. Но тащиться четыреста с лишним миль по шоссе было мучительно, а лететь бы
ло еще дольше.
Впрочем, мысли его текли на этот раз медленнее, чем обычно, потому что он н
е выспался накануне и сейчас то и дело задремывал на секундуЦ другую, чт
обы тут же снова приоткрыть глаза. С детства он не умел спать сидя.
Внезапно слегка вибрирующая тишина вагона взорвалась скрежетом и грох
отом. С чудовищно томящей медлительностью он начал клониться вперед, и п
упырышки на искусственной коже сиденья превратились в холмы и горы. И Ц
провал… И снова память стала прокручивать в замедленном повторе ленту п
роносившегося пейзажа, снова она разрывалась скрежетом и грохотом, и сно
ва с рвущей сердце медлительностью летел он вперед, со своего места. Лете
л в провал, в ничего, из которого снова, как в бесконечной детской присказк
е, возникал вагон моно…
Этого не может быть, вяло подумал он, человек не может жить много раз. Наве
рное, он умер. Но смерть Ц это чувства, выровненные до нуля, проглаженные
так, чтобы ни на йоту не отличаться друг от друга. Скорей всего, он жив. И вдр
уг он понял, почему память свернулась в бесконечное кольцо. Дальше было с
трашно, дальше была тупая боль, которая наполняла все его тело, а может быт
ь, и весь мир, потому что его тело было явно мало для такой сложной системы
болей. Все они, эти боли, большие и маленькие, были приглушенные, но вместе
они навалились на него отрядом изощренных инквизиторов.
И катастрофа получила в его сознании название: катастрофа. И стало слово.
И к этому слову-координате начали подплывать другие слова: ужас, боль, сме
рть, калека, больница.
Он начал ощущать свое полное тупой боли тело. Он лежал. Он уже каким-то обр
азом знал, что вскоре должен будет открыть глаза, но, пока можно было сопро
тивляться, этого делать не следовало. Пока глаза закрыты, была надежда, чт
о его мучает дурной сон, что скоро с легким шорохом моно начнет тормозить,
он вылезет, найдет такси Ц он не сообщил домой, что едет, Ц и через полчас
а окажется в старом родном доме на холме.
Но даже с закрытыми глазами он уже не верил в сон. И как только окончательн
о понял, что это не сон, боль стала острее, и он застонал. Он хотел было сброс
ить ноги с кровати, чтобы сесть одним рывком, не упираясь руками, но мышцы
были чужими, они не слушались его. Только болевой оркестр отметил его уси
лие мощным аккордом. Он снова застонал.
Ц Состояние, конечно, тяжелое, не будем скрывать от вас, Ц услышал он отк
уда-то издалека бесплотный голос, Ц но шансы есть…
Ц Шансы на что? Ц спросил другой голос, почему-то очень знакомый.
Ц На жизнь. Не больше…
«О чем они говорят?» Ц подумал Оскар. Наверное, о тяжело больном. И он тоже
болен. А может быть, это о нем?
Он поднимался теперь к сознанию с пугающей быстротой, словно был надутым
пузырем и жидкая боль упорно выталкивала его на поверхность. Ему не хоте
лось подниматься. Там было тяжелое состояние, там были только шансы. Но та
м был и знакомый голос. «Это отец», Ц подумал Оскар. Теперь он окончатель
но пришел в себя, но по-прежнему не открывал глаза. Нужно было дослушать, о
чем говорили люди около него.
Ц Что вы понимаете под словом «жизнь»? Ц глухо спросил отец.
Ц О, мистер Клевинджер, не будем заниматься философскими определениями
, особенно в такой час. У вашего сына раздроблена правая нога. Нужна ли буд
ет ампутация, пока я вам сказать не могу, но пользоваться он ею, безусловно
, не сможет. Вот рентгеновский снимок, смотрите: практически костяная каш
а. Очевидно, его ударило по ноге что-то тяжелое, скорее всего сорвавшееся
сиденье, когда произошла катастрофа. Повреждена и правая рука. Возможно,
ее удастся спасти, но полностью ее функции скорее всего не восстановятся
. Что касается повреждений внутренних органов…
«Священный Алгоритм, Ц пронеслось в голове у Оскара, Ц лучше бы удар бы
л чуточку посильнее…» Но в нем начала просыпаться естественная жажда жи
зни, потому что мысль эта не задержалась в сознании.
Ц Но пока нас больше всего беспокоят почки и печень. Сказать точно еще тр
удно, но повреждения, увы, есть. Так что, мистер Клевинджер, жизнь, в данном с
лучае, это не так уж мало. Ц В голосе врача послышалась профессиональная
обида человека, от которого профаны ждут гораздо больше, чем он может дат
ь.
Ц Скажите, доктор, самой непосредственной угрозы его жизни нет?
Ц Думаю, что нет. Мы сделали все, что нужно.
Ц Когда его можно будет забрать отсюда?
Ц О, мистер Клевинджер, пока бы я на вашем месте не задавал таких вопросо
в… Кто знает… Если все пойдет хорошо, месяца через три-четыре…
Ц Вы меня не поняли, доктор. Ц В голосе Клевинджера послышалась нетерпе
ливость человека, привыкшего, чтобы его понимали сразу. Ц Я имею в виду, к
огда его можно будет забрать сейчас, до лечения?
Доктор даже закашлялся от обиды.
Ц Вы нам не доверяете? Смею вас уверить…
Ц Я вам абсолютно доверяю, доктор. Просто я…
Ц Смею вас уверить, что условия в нашей больнице…
Ц Я просто хотел…
Ц Лучшие медицинские силы…
Ц …забрать сына.
После томительной паузы доктор спросил:
Ц В другую больницу?
Ц Н-нет, домой…
Ц Простите, мистер Клевинджер. Ц Голос доктора снова окреп, и в нем тепе
рь угадывалось торжество специалиста, поймавшего наконец профана на со
вершеннейшей глупости. Ц В таком состоянии ваш сын не может находиться
дома. Даже самый лучший уход дома не может заменить больницы. Так что это с
овершенно отпадает. Я понимаю ваши чувства и представляю ваши возможно
сти, но держать его дома было бы преступлением. Ваше право перевести его в
другую больницу, если вы нам не доверяете, пожалуйста, но не домой…
Оскару вдруг стало страшно. Зачем отец хочет его забрать? Доктор говорит
… Он не хочет двигаться. Держать его дома было бы преступлением… Слишком
часто отец настаивал на своем…
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19