Отцы-программисты, неужели же это я шпионил аз н
есчастным пареньком, которого одичавшая в здешнем аду простая женщина н
аучила словам и научила прятать глаза от людей? Мне было бесконечно стыд
но, но стыд не тяготил меня, он очищал меня, как поток кармы.
Я подумал, что лучшего времени для погружения у меня не будет никогда. Я не
сомневался, что теперь уже сумею погрузиться в гармонию быстро и карма о
тмоет меня от всей накопившейся во мне дряни.
Я закрыл глаза и начал расслабляться, так, чтобы волна мягкой теплоты под
нималась от самых кончиков больших пальцев ног. Мне не нужно было прилаг
ать для погружения какое-либо сознательное усилие. За тысячи погружений
оно стало для меня таким же естественным, как дыхание, ходьба.
Вот уже теплая волна расслабления, которую мы называем сбрасыванием бал
ласта, коснулась кончиков пальцев на ногах и плавно покатилась вверх, ос
тавляя за собой ничто. Еще минута, и наступит полное отрешение, я окунусь в
гулкую тишину, отыщу свое место в гармонии и окунусь в ток кармы. О, как я бу
ду купаться в ней, как буду подставлять ей каждую клеточку, каждый атом св
ой!
И вдруг вместе с тревожным сжатием сердца я почувствовал, что не могу отр
ешиться. Перед глазами у меня стояло лицо Лопо. Я вздохнул. Если в момент о
трешения сознание разрывается, значит, ты не готов к погружению. Это очен
ь опасное состояние. Пактор Браун говорил: «Погружение Ц духовная пища,
без которой нельзя обойтись. Но если уж ты начинаешь обходиться без нее, в
ряд ли ты скоро почувствуешь голод».
И все же в отличие от предыдущих дней, когда я тоже не мог погрузиться, сег
одня я не испытал шока. Не было почему-то ощущения потери. К своему удивле
нию, я почувствовал, что не потерял даже странного ощущения торжествующе
й легкости, которое испытал, выйдя из операционной.
Когда-то такое ощущение уже овладевало мною. Когда-то давно. Совсем давно
. Да, это было давно. Отец уже умер. Я остался совсем один. Мать не замечала м
еня. Она считала меня сыном отца, а отцу она Ц так мне казалось Ц не могла
простить нашей жалкой квартирки, где было так тяжело поддерживать симме
трию, долгих месяцев болезни, молящий и жалкий его взгляд, нищеты.
Я жил тогда практически на улице, и асфальтовый мир был единственным мир
ом, который я знал. Я знал, как пахнет разлагающийся на солнце мусор, как па
хнет рвота нарков, как пахнет облупившаяся штукатурка.
Был жаркий летний день. По двору и мостовой были разбросаны голубые озер
ца, но я знал, что это мираж. Воздух был густой, и смрад обладал физической п
лотностью. Я сидел у пожарной лестницы. Я был убит. Мне не хотелось жить. Я д
умал о том, что нужно схватиться за ржавое железо лестницы, подтянуться
Ц нижней ступеньки не было, Ц залезть повыше и броситься вниз. И всё. Мат
ь, наверное, и не заплачет, а Джои пожмет плечами. «Все-таки не заплатил»,
Ц скажет он и подмигнет неизвестно кому своим единственным и жестоким г
лазом. Я должен был ему семнадцать НД и знал, что во всем мире нет человека,
который мог бы дать мне эти семнадцать НД или спасти меня от Джои. Я уже в д
вадцатый раз бросался с лестницы вниз и ощущал на лице последний, страшн
ый ток воздуха, когда на голову мне вдруг опустилась рука.
«Ты чем-то расстроен?» Ц спросила рука.
Я не мог ответить. Я поднял глаза и увидел маленького человека в одежде па
ктора. Он улыбался мне, и рука его словно отняла у меня часть страха. Это бы
л пактор Браун, и я пошел за ним, как увязавшаяся собака. И когда я понял, что
он не гонит меня и мне не нужно будет возвращаться к одноглазому Джои, жду
щему свои семнадцать НД, я испытал чувство торжествующей легкости.
«Нет ничего слаще, Ц сказал мне потом пактор Браун, Ц чем чувство невып
олненного долга. Или неотданного».
Послышались быстрые шаги. Я открыл глаза. Генри Клевинджер, в отличие от м
еня, успел побриться и причесаться. Готов спорить, что и в день Страшного с
уда он явится чисто выбритым, тщательно одетым и нетерпеливым: «Меня, каж
ется, кто-то звал. Какой-то трубой. В чем дело? Я тороплюсь. Ах, Страшный суд?
Нельзя ли побыстрее?»
Ц В чем дело, вы не знаете? Ц спросил он меня.
Ц Садитесь, мистер Клевинджер. Во время нашего свидания у вас в доме, есл
и не ошибаюсь, вы тоже меня приглашали сесть. (На мгновение в его глазах пр
омелькнул испуг, но тут же исчез.) Садитесь, садитесь. Доктор Грейсон проси
л меня встретить вас, потому что все остальные заняты.
Ц В такое время… Ц пробормотал Клевинджер и посмотрел на часы, но я заме
тил, что он уже потерял долю своей самоуверенности. Ц Что же случилось? Ч
то-нибудь с Оскаром?
Ц Да. Ночью ему стало хуже. Что-то со второй почкой. Возникла опасность, и
операцию решили провести незамедлительно. Она уже идет.
Ц Как?! Ц подпрыгнул Генри Клевинджер, но подпрыгнул как-то респектабе
льно, элегантно. Я бы так не смог подпрыгнуть, если даже тренировался меся
ц.
Ц Очень просто.
Ц И…
Ц Пока я знаю столько же, сколько и вы.
«Отцы-программисты, Ц подумал я, Ц как же все-таки легко лгать. Наскольк
о труднее говорить правду. Впрочем, оно и понятно. Мать-природа позаботил
ась о том, чтобы все живое лгало друг другу. Все маскируется, прячется, скр
ывает свои намерения. Включая и гомо сапиенс. Может быть, он и стал сапиенс
только потому, что обманывал и лгал лучше бедных обезьян…»
Генри Клевинджер откинулся в кресле и искоса посмотрел на меня. Должно б
ыть, он решил, что обязан передо мной извиниться, потому что солидно откаш
лялся и сказал:
Ц Мистер Дики, я, разумеется, понимаю, что наше прошлое свидание у меня в д
оме было… Но вы должны понять… Дело касалось не только меня, но и доктора Г
рейсона и всего этого места. Ц Он сделал широкий жест рукой.
Ц Я прекрасно понимаю. Все это, право, пустяки. Меня усыпили, перевезли сю
да, месяц держали в камере без окна… Стоит ли говорить о таких мелочах?
Ц Мистер Дики, я обладаю кое-каким влиянием в Первой Всеобщей Научной Це
ркви, и я надеюсь, что смогу в будущем быть вам полезен… Было бы грустно, ес
ли бы вы не смогли подняться выше личной обиды. Поверьте мне, я вполне искр
енен с вами. Я не смог бы кривить душой в минуты, когда за стеной оперируют
моего сына…
Я посмотрел на Генри Клевинджера. Священный Алгоритм, сколько в нем было
уверенности в своей правоте, сколько благородства! «В минуты, когда за ст
еной оперируют моего сына». В минуты, когда за стеной лишают жизни челове
ческое существо, купленное им за деньги. И если на самом деле все не так, ме
ньше всего в этом виновен сам Клевинджер.
Удивительно все-таки эластична наша Первая Всеобщая, если в ее лоне прек
расно устраиваются Генри Клевинджеры… «Я обладаю кое-каким влиянием в П
ервой Всеобщей…» И ведь действительно, наверное, обладает…
И тут я сказал себе: хватит, Дин Дики. Ты все-таки забываешь, что человек, си
дящий перед тобой, потерял сына. Он не знает об этом сейчас, но он узнает…
Что бы ты почувствовал, если у тебя был сын и ты его потерял? Можешь ты пред
ставить себе боль такой утраты? Нет, наверное, не можешь. Ты ведь и помоном
стал для того, чтобы не иметь ничего, что можно было бы потерять… Да, но зат
о я растворился в Церкви… Растворился ли? В Церкви, в которой покупатель ч
ужих тел Генри Клевинджер обладает кое-каким влиянием?
Отцы-программисты, откуда у меня столько темных чувств, зачем я втираю в е
два затянувшиеся раны соль презрения и недоверия?
Дверь в коридор распахнулась, и двое в белых халатах выкатили из операци
онной каталку. На ней, прикрытое простыней, лежало тело.
Ц Это… Ц Клевинджер привстал в кресле, но тут же, наверное, понял, что он в
идит перед собой. Как завороженный он уставился на то место, где под прост
ыней должна была быть голова и где ничто не поднимало ткань.
Вслед за каталкой из операционной вышел Грейсон. Он стянул с себя шапочк
у и вытер ею лоб. Он был все-таки незаурядным актером Ц столько в жесте бы
ло спокойной усталости хирурга, который только что благополучно провел
трудную операцию.
Ц Ну как, доктор?
Ц Отлично, мистер Клевинджер. Я бы даже сказал, что у вашего сына тело еще
лучше, чем было. Недаром мы не даем нашим слепкам бездельничать и поддерж
иваем у них хорошую форму…
Ц Благодарю вас, доктор Грейсон, Ц с чувством сказал Клевинджер. Ц Вы с
пасли мне сына. Могу я взглянуть на него?
Ц Только с порога операционной и только секундочку…
Ц Я понимаю, я понимаю.
Мы все трое подошли к двери операционной, и доктор Грейсон распахнул ее. Н
а столе, укутанный простынями и повязками, спал Лопо. Но если бы я не знал, ч
то это Лопо, я бы вполне мог принять его и за Оскара Клевинджера.
Генри Клевинджер прерывисто вздохнул и протянул руку Грейсону.
Ц Доктор, я…
Ц Вы можете спокойно лететь домой хоть сегодня же. Когда Оскар сможет ве
рнуться, мы вам сообщим. Что касается денег…
Ц Я помню, доктор.
Ц Я в этом не сомневался.
Глава 18
Ц Как ты себя чувствуешь, Лопо?
Он неуверенно посмотрел на меня и хотел было тут же по привычке спрятать
глаза, но вспомнил, что я ему говорил.
Ц Я спал. Не хотел, а спал.
Теперь, когда я мог смотреть на него и он не отводил взгляда, я впервые уви
дел, какие у него были удивительные глаза Ц доверчивые и нетерпеливые. К
ак у ребенка.
Ц Так нужно было, Лопо. И давай договоримся: я буду называть тебя не Лопо, а
Оскаром.
Ц Оскаром?
Ц Да, Оскаром. Так звали твоего человека-брата. Он умер.
Ц Что значит «умер»? Ушел в Первый корпус? Почему я его не вижу тут? Мы ведь
в Первом корпусе?
Ц Да… Оскар, в Первом. Представь себе, что ты видишь птицу.
Ц Какую птицу?
Ц Все равно какую. Просто птицу.
Ц Просто птиц не бывает. Есть урубу, колибри, мараканы, байтаки…
Ц Ну хорошо. Ты байтака. В тебя выстрелили из ружья и попали. Что с тобой ст
анет?
Ц Я упаду на землю. А может быть, застряну в сучьях и меня будет трудно най
ти.
Ц Это понятно, дорогой… Оскар. Но ты будешь живой?
Ц Нет, конечно. Байтака не будет живой.
Ц Но ведь она не попала в Первый корпус?
Ц Нет. Байтака не слепок и не человек. Зачем ей в Первый корпус?
Я вздохнул. Я на мгновение представил себе, что мне со временем придется о
бъяснять ему, как функционирует биржа и что такое университет. Но Лопо Ц "
Оскар не вызывал у меня раздражения. В нем было, наверное, килограммов сем
ьдесят пять веса, и вряд ли я мог бы легко справиться с ним, но я испытывал ч
увство покровительства.
Ц Байтаке, конечно, не нужно в Первый корпус. Давай по-другому. Ты умеешь п
редставлять? Видеть в голове то, что глаза сейчас не видят? Ты можешь предс
тавить себе сейчас Заику?
Ц Могу. Ц Он улыбнулся удивительно нежной улыбкой. Ц Конечно, могу. Я вс
егда вижу ее, даже когда глаза ее не видят.
Ц Тогда представь, что мы идем по лесу. Нет, лучше представь, что мы плывем
по реке в лодке. Представляешь?
Ц Да.
Ц Ты слышал о таких злых рыбках пираньях, которые набрасываются на все, ч
то попадает в воду?
Ц Нет.
Ц Ну, поверь мне: такие рыбы есть. И вот я неосторожно перегнулся через бо
рт лодки и упал в воду. Плавать я не умею и сразу пошел ко дну…
Ц Нет, ты не пойдешь на дно, Ц твердо сказал Лопо-Оскар.
Ц Почему?
Ц Потому что я брошусь в воду и вытащу тебя. Я не хочу, чтобы тебя съели рыб
ы. Как я вернусь один, как я буду без тебя?
Ц О господи!
Ц Господи?
Ц Некоторые люди считают, что господь все знает, все видит и распоряжает
ся ими.
Ц Большой Доктор? Он Большой Доктор?
Ц Гм, дорогой мой, вряд ли стоит его называть доктором. Но давай не все ср
азу. Я упал в воду, и на меня набросились пираньи, кайманы. Я проломил голов
у о сук под водой. Ты видишь эту картину?
Ц Вижу. И мне очень жаль тебя.
Ц Я буду после этого живой? Ты сможешь со мной разговаривать? Ты сможешь
видеть меня глазами?
Ц Н-нет.
Ц А я перед этим ведь не ушел в Первый корпус.
Ц Это верно, но как ты не понимаешь… Ты попал в Первый корпус, когда упал в
воду и тебя разорвали пираньи.
Ц Но тело мое осталось ведь в воде, в желудках у пираньи, в пасти кайманов?
Ц Конечно. Но рыбы ведь не могли съесть твои слова. А у тебя много слов. Поч
ти все слова у людей, у слепков совсем мало слов. Поэтому все слова, которы
е остаются после человека, забирают в Первый корпус. Теперь ты понял?
Лопо-Оскар смотрел на меня со снисходительной добротой. Должно быть, он д
умал: вот сидит человек. У него, казалось бы, много слов, не то что у бедного
слепка. И он ничего не понимает.
Я улыбнулся и положил ему на голову руку. Я не большой дока по части ласки,
но мне этот жест почему-то всегда кажется необыкновенно интимным.
Лопо-Оскар замер на мгновение. Как зверек, который и боится чужого прикос
новения и смакует его.
Ц Ты смягчаешь мое сердце, Ц мягко сказал он. Ц Как покровительница. Он
а также кладет мне иногда руку на голову…
Мне вдруг стало стыдно за все те чувства, что я испытывал к бедной Изабелл
е Джервоне. Если мое сердце тянется к этому существу, что же должна была ис
пытывать немолодая, некрасивая, одинокая женщина, которая с риском для ж
изни научила его словам. Она любила его. Она убила Оскара Клевинджера, уби
ла себя и спасла тем самым Лопо. Какая мать могла сделать больше?
Ц Отдохни, Оскар, боюсь, что мы с тобой слишком много говорили.
Ц А ты уйдешь? Ц спросил он меня.
Ц Да.
Ц И выйдешь из Первого корпуса?
Ц Да.
Ц И увидишь Заику?
Ц Да.
Ц А я могу пойти с тобой?
Ц Нет, Оскар, ты должен остаться здесь.
Ц Да, Ц вздохнул он, Ц ты говоришь правильно. Из Первого корпуса никто н
е выходит. Знаешь что? Ц Его лицо вдруг озарилось улыбкой. Ц Может быть, м
не дадут твердую руку или ногу, называется про-тез, и тогда я смогу выйти и
увидеть Заику? Так ведь бывает.
Ц Нет, никто не заберет ни твоих ног, ни твоих рук, Оскар. Ты теперь не слеп
ок Лопо, ты человек Оскар. Ты обменялся с твоим больным человеком-братом.
Ц И я теперь не увижу Заику? И своего младшего брата Лопо-второго? И покро
вительницу? Тогда я не хочу быть человеком. Я хочу быть слепком. Я думал, чт
о в Первом корпусе отнимают и слова и те картинки, что живут в голове. А ты м
не оставляешь все. Я не могу так…
На второй день пришлось привести Заику. Когда она вошла в комнату и увиде
ла Лопо, она вся засветилась. Засветилась улыбкой и тут же печально прига
сила ее. Ее бедный маленький ум не мог ничего понять. Из глаз выкатилось не
сколько маленьких и удивительно ярких слезинок. Она замерла в двух шагах
от Лопо. Я чувствовал, как она колеблется. Она боялась протянуть руку, что
бы не спугнуть пригрезившегося ей Лопо. И хотела коснуться его.
Я почувствовал комок в горле. Старый сентиментальный дурак…
Лопо тихо позвал:
Ц Заика…
Она сделала еще полшажка к Лопо, а тот все стоял, не двигаясь с места. Почем
у? Может быть, он не хотел напугать ее? Может быть, он хотел, чтобы она переси
лила страх?
И словно в ответ на мои мысли он пробормотал:
Ц Не бойся.
Она вся сжалась, напряглась, зажмурилась и словно слепая неуверенно прот
янула вперед руку. И коснулась протянутой руки Лопо. И забыла обо всем. И о
н. Они нежно касались друг друга, снова и снова проводили ладонями по лица
м, по телу, заново создавая себе друг друга. Я никогда не думал, что два неле
пых слова, «Заика» и «Лопо», могут произноситься так по-разному. Они ухитр
ялись вложить в эти слова все, что чувствовали.
…Спустя примерно месяца полтора меня позвал к себе доктор Грейсон. Должн
о быть, он тоже почувствовал, что наши отношения после той ночи, когда Изаб
елла Джервоне убила Оскара Клевинджера, изменились. О нем можно было ска
зать что угодно, но он нюхом определял отношение людей к себе.
Я постучал и вошел в его кабинет. Он слегка приподнялся и кивнул мне. И вст
ать не встал, и сидеть не остался.
Ц Я слышал, Ц сказал он, Ц что дела у вас идут неплохо.
Я пожал плечами. Что я ему мог сказать, когда все здесь прослушивается нас
квозь? Я и так не сомневался, что он не раз слушал наши разговоры с Лопо.
Ц Вчера я разговаривал с Генри Клевинджером. Нежный отец соскучился по
сыночку. (Мне показалось, что Грейсон раздражен.) Я уже намекнул ему, что оп
ерация прошла не совсем гладко, что мы столкнулись с малопонятным случае
м частичной потери памяти, но состояние Оскара все время улучшается… Вот
. Ц Грейсон протянул мне несколько листков бумаги, скрепленных скрепко
й, и конверт. Ц Мне пришлось заплатить за это целую кучу денег. Здесь разл
ичные детали семейной жизни в доме Клевинджеров, имена приятелей и прият
ельниц Оскара, их привычки и, разумеется, фотографии.
Я даю вам неделю, чтобы вы с ним хорошенько все это проштудировали, а потом
вы вернетесь с юным Клевинджером в лоно любящей его семьи.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19
есчастным пареньком, которого одичавшая в здешнем аду простая женщина н
аучила словам и научила прятать глаза от людей? Мне было бесконечно стыд
но, но стыд не тяготил меня, он очищал меня, как поток кармы.
Я подумал, что лучшего времени для погружения у меня не будет никогда. Я не
сомневался, что теперь уже сумею погрузиться в гармонию быстро и карма о
тмоет меня от всей накопившейся во мне дряни.
Я закрыл глаза и начал расслабляться, так, чтобы волна мягкой теплоты под
нималась от самых кончиков больших пальцев ног. Мне не нужно было прилаг
ать для погружения какое-либо сознательное усилие. За тысячи погружений
оно стало для меня таким же естественным, как дыхание, ходьба.
Вот уже теплая волна расслабления, которую мы называем сбрасыванием бал
ласта, коснулась кончиков пальцев на ногах и плавно покатилась вверх, ос
тавляя за собой ничто. Еще минута, и наступит полное отрешение, я окунусь в
гулкую тишину, отыщу свое место в гармонии и окунусь в ток кармы. О, как я бу
ду купаться в ней, как буду подставлять ей каждую клеточку, каждый атом св
ой!
И вдруг вместе с тревожным сжатием сердца я почувствовал, что не могу отр
ешиться. Перед глазами у меня стояло лицо Лопо. Я вздохнул. Если в момент о
трешения сознание разрывается, значит, ты не готов к погружению. Это очен
ь опасное состояние. Пактор Браун говорил: «Погружение Ц духовная пища,
без которой нельзя обойтись. Но если уж ты начинаешь обходиться без нее, в
ряд ли ты скоро почувствуешь голод».
И все же в отличие от предыдущих дней, когда я тоже не мог погрузиться, сег
одня я не испытал шока. Не было почему-то ощущения потери. К своему удивле
нию, я почувствовал, что не потерял даже странного ощущения торжествующе
й легкости, которое испытал, выйдя из операционной.
Когда-то такое ощущение уже овладевало мною. Когда-то давно. Совсем давно
. Да, это было давно. Отец уже умер. Я остался совсем один. Мать не замечала м
еня. Она считала меня сыном отца, а отцу она Ц так мне казалось Ц не могла
простить нашей жалкой квартирки, где было так тяжело поддерживать симме
трию, долгих месяцев болезни, молящий и жалкий его взгляд, нищеты.
Я жил тогда практически на улице, и асфальтовый мир был единственным мир
ом, который я знал. Я знал, как пахнет разлагающийся на солнце мусор, как па
хнет рвота нарков, как пахнет облупившаяся штукатурка.
Был жаркий летний день. По двору и мостовой были разбросаны голубые озер
ца, но я знал, что это мираж. Воздух был густой, и смрад обладал физической п
лотностью. Я сидел у пожарной лестницы. Я был убит. Мне не хотелось жить. Я д
умал о том, что нужно схватиться за ржавое железо лестницы, подтянуться
Ц нижней ступеньки не было, Ц залезть повыше и броситься вниз. И всё. Мат
ь, наверное, и не заплачет, а Джои пожмет плечами. «Все-таки не заплатил»,
Ц скажет он и подмигнет неизвестно кому своим единственным и жестоким г
лазом. Я должен был ему семнадцать НД и знал, что во всем мире нет человека,
который мог бы дать мне эти семнадцать НД или спасти меня от Джои. Я уже в д
вадцатый раз бросался с лестницы вниз и ощущал на лице последний, страшн
ый ток воздуха, когда на голову мне вдруг опустилась рука.
«Ты чем-то расстроен?» Ц спросила рука.
Я не мог ответить. Я поднял глаза и увидел маленького человека в одежде па
ктора. Он улыбался мне, и рука его словно отняла у меня часть страха. Это бы
л пактор Браун, и я пошел за ним, как увязавшаяся собака. И когда я понял, что
он не гонит меня и мне не нужно будет возвращаться к одноглазому Джои, жду
щему свои семнадцать НД, я испытал чувство торжествующей легкости.
«Нет ничего слаще, Ц сказал мне потом пактор Браун, Ц чем чувство невып
олненного долга. Или неотданного».
Послышались быстрые шаги. Я открыл глаза. Генри Клевинджер, в отличие от м
еня, успел побриться и причесаться. Готов спорить, что и в день Страшного с
уда он явится чисто выбритым, тщательно одетым и нетерпеливым: «Меня, каж
ется, кто-то звал. Какой-то трубой. В чем дело? Я тороплюсь. Ах, Страшный суд?
Нельзя ли побыстрее?»
Ц В чем дело, вы не знаете? Ц спросил он меня.
Ц Садитесь, мистер Клевинджер. Во время нашего свидания у вас в доме, есл
и не ошибаюсь, вы тоже меня приглашали сесть. (На мгновение в его глазах пр
омелькнул испуг, но тут же исчез.) Садитесь, садитесь. Доктор Грейсон проси
л меня встретить вас, потому что все остальные заняты.
Ц В такое время… Ц пробормотал Клевинджер и посмотрел на часы, но я заме
тил, что он уже потерял долю своей самоуверенности. Ц Что же случилось? Ч
то-нибудь с Оскаром?
Ц Да. Ночью ему стало хуже. Что-то со второй почкой. Возникла опасность, и
операцию решили провести незамедлительно. Она уже идет.
Ц Как?! Ц подпрыгнул Генри Клевинджер, но подпрыгнул как-то респектабе
льно, элегантно. Я бы так не смог подпрыгнуть, если даже тренировался меся
ц.
Ц Очень просто.
Ц И…
Ц Пока я знаю столько же, сколько и вы.
«Отцы-программисты, Ц подумал я, Ц как же все-таки легко лгать. Наскольк
о труднее говорить правду. Впрочем, оно и понятно. Мать-природа позаботил
ась о том, чтобы все живое лгало друг другу. Все маскируется, прячется, скр
ывает свои намерения. Включая и гомо сапиенс. Может быть, он и стал сапиенс
только потому, что обманывал и лгал лучше бедных обезьян…»
Генри Клевинджер откинулся в кресле и искоса посмотрел на меня. Должно б
ыть, он решил, что обязан передо мной извиниться, потому что солидно откаш
лялся и сказал:
Ц Мистер Дики, я, разумеется, понимаю, что наше прошлое свидание у меня в д
оме было… Но вы должны понять… Дело касалось не только меня, но и доктора Г
рейсона и всего этого места. Ц Он сделал широкий жест рукой.
Ц Я прекрасно понимаю. Все это, право, пустяки. Меня усыпили, перевезли сю
да, месяц держали в камере без окна… Стоит ли говорить о таких мелочах?
Ц Мистер Дики, я обладаю кое-каким влиянием в Первой Всеобщей Научной Це
ркви, и я надеюсь, что смогу в будущем быть вам полезен… Было бы грустно, ес
ли бы вы не смогли подняться выше личной обиды. Поверьте мне, я вполне искр
енен с вами. Я не смог бы кривить душой в минуты, когда за стеной оперируют
моего сына…
Я посмотрел на Генри Клевинджера. Священный Алгоритм, сколько в нем было
уверенности в своей правоте, сколько благородства! «В минуты, когда за ст
еной оперируют моего сына». В минуты, когда за стеной лишают жизни челове
ческое существо, купленное им за деньги. И если на самом деле все не так, ме
ньше всего в этом виновен сам Клевинджер.
Удивительно все-таки эластична наша Первая Всеобщая, если в ее лоне прек
расно устраиваются Генри Клевинджеры… «Я обладаю кое-каким влиянием в П
ервой Всеобщей…» И ведь действительно, наверное, обладает…
И тут я сказал себе: хватит, Дин Дики. Ты все-таки забываешь, что человек, си
дящий перед тобой, потерял сына. Он не знает об этом сейчас, но он узнает…
Что бы ты почувствовал, если у тебя был сын и ты его потерял? Можешь ты пред
ставить себе боль такой утраты? Нет, наверное, не можешь. Ты ведь и помоном
стал для того, чтобы не иметь ничего, что можно было бы потерять… Да, но зат
о я растворился в Церкви… Растворился ли? В Церкви, в которой покупатель ч
ужих тел Генри Клевинджер обладает кое-каким влиянием?
Отцы-программисты, откуда у меня столько темных чувств, зачем я втираю в е
два затянувшиеся раны соль презрения и недоверия?
Дверь в коридор распахнулась, и двое в белых халатах выкатили из операци
онной каталку. На ней, прикрытое простыней, лежало тело.
Ц Это… Ц Клевинджер привстал в кресле, но тут же, наверное, понял, что он в
идит перед собой. Как завороженный он уставился на то место, где под прост
ыней должна была быть голова и где ничто не поднимало ткань.
Вслед за каталкой из операционной вышел Грейсон. Он стянул с себя шапочк
у и вытер ею лоб. Он был все-таки незаурядным актером Ц столько в жесте бы
ло спокойной усталости хирурга, который только что благополучно провел
трудную операцию.
Ц Ну как, доктор?
Ц Отлично, мистер Клевинджер. Я бы даже сказал, что у вашего сына тело еще
лучше, чем было. Недаром мы не даем нашим слепкам бездельничать и поддерж
иваем у них хорошую форму…
Ц Благодарю вас, доктор Грейсон, Ц с чувством сказал Клевинджер. Ц Вы с
пасли мне сына. Могу я взглянуть на него?
Ц Только с порога операционной и только секундочку…
Ц Я понимаю, я понимаю.
Мы все трое подошли к двери операционной, и доктор Грейсон распахнул ее. Н
а столе, укутанный простынями и повязками, спал Лопо. Но если бы я не знал, ч
то это Лопо, я бы вполне мог принять его и за Оскара Клевинджера.
Генри Клевинджер прерывисто вздохнул и протянул руку Грейсону.
Ц Доктор, я…
Ц Вы можете спокойно лететь домой хоть сегодня же. Когда Оскар сможет ве
рнуться, мы вам сообщим. Что касается денег…
Ц Я помню, доктор.
Ц Я в этом не сомневался.
Глава 18
Ц Как ты себя чувствуешь, Лопо?
Он неуверенно посмотрел на меня и хотел было тут же по привычке спрятать
глаза, но вспомнил, что я ему говорил.
Ц Я спал. Не хотел, а спал.
Теперь, когда я мог смотреть на него и он не отводил взгляда, я впервые уви
дел, какие у него были удивительные глаза Ц доверчивые и нетерпеливые. К
ак у ребенка.
Ц Так нужно было, Лопо. И давай договоримся: я буду называть тебя не Лопо, а
Оскаром.
Ц Оскаром?
Ц Да, Оскаром. Так звали твоего человека-брата. Он умер.
Ц Что значит «умер»? Ушел в Первый корпус? Почему я его не вижу тут? Мы ведь
в Первом корпусе?
Ц Да… Оскар, в Первом. Представь себе, что ты видишь птицу.
Ц Какую птицу?
Ц Все равно какую. Просто птицу.
Ц Просто птиц не бывает. Есть урубу, колибри, мараканы, байтаки…
Ц Ну хорошо. Ты байтака. В тебя выстрелили из ружья и попали. Что с тобой ст
анет?
Ц Я упаду на землю. А может быть, застряну в сучьях и меня будет трудно най
ти.
Ц Это понятно, дорогой… Оскар. Но ты будешь живой?
Ц Нет, конечно. Байтака не будет живой.
Ц Но ведь она не попала в Первый корпус?
Ц Нет. Байтака не слепок и не человек. Зачем ей в Первый корпус?
Я вздохнул. Я на мгновение представил себе, что мне со временем придется о
бъяснять ему, как функционирует биржа и что такое университет. Но Лопо Ц "
Оскар не вызывал у меня раздражения. В нем было, наверное, килограммов сем
ьдесят пять веса, и вряд ли я мог бы легко справиться с ним, но я испытывал ч
увство покровительства.
Ц Байтаке, конечно, не нужно в Первый корпус. Давай по-другому. Ты умеешь п
редставлять? Видеть в голове то, что глаза сейчас не видят? Ты можешь предс
тавить себе сейчас Заику?
Ц Могу. Ц Он улыбнулся удивительно нежной улыбкой. Ц Конечно, могу. Я вс
егда вижу ее, даже когда глаза ее не видят.
Ц Тогда представь, что мы идем по лесу. Нет, лучше представь, что мы плывем
по реке в лодке. Представляешь?
Ц Да.
Ц Ты слышал о таких злых рыбках пираньях, которые набрасываются на все, ч
то попадает в воду?
Ц Нет.
Ц Ну, поверь мне: такие рыбы есть. И вот я неосторожно перегнулся через бо
рт лодки и упал в воду. Плавать я не умею и сразу пошел ко дну…
Ц Нет, ты не пойдешь на дно, Ц твердо сказал Лопо-Оскар.
Ц Почему?
Ц Потому что я брошусь в воду и вытащу тебя. Я не хочу, чтобы тебя съели рыб
ы. Как я вернусь один, как я буду без тебя?
Ц О господи!
Ц Господи?
Ц Некоторые люди считают, что господь все знает, все видит и распоряжает
ся ими.
Ц Большой Доктор? Он Большой Доктор?
Ц Гм, дорогой мой, вряд ли стоит его называть доктором. Но давай не все ср
азу. Я упал в воду, и на меня набросились пираньи, кайманы. Я проломил голов
у о сук под водой. Ты видишь эту картину?
Ц Вижу. И мне очень жаль тебя.
Ц Я буду после этого живой? Ты сможешь со мной разговаривать? Ты сможешь
видеть меня глазами?
Ц Н-нет.
Ц А я перед этим ведь не ушел в Первый корпус.
Ц Это верно, но как ты не понимаешь… Ты попал в Первый корпус, когда упал в
воду и тебя разорвали пираньи.
Ц Но тело мое осталось ведь в воде, в желудках у пираньи, в пасти кайманов?
Ц Конечно. Но рыбы ведь не могли съесть твои слова. А у тебя много слов. Поч
ти все слова у людей, у слепков совсем мало слов. Поэтому все слова, которы
е остаются после человека, забирают в Первый корпус. Теперь ты понял?
Лопо-Оскар смотрел на меня со снисходительной добротой. Должно быть, он д
умал: вот сидит человек. У него, казалось бы, много слов, не то что у бедного
слепка. И он ничего не понимает.
Я улыбнулся и положил ему на голову руку. Я не большой дока по части ласки,
но мне этот жест почему-то всегда кажется необыкновенно интимным.
Лопо-Оскар замер на мгновение. Как зверек, который и боится чужого прикос
новения и смакует его.
Ц Ты смягчаешь мое сердце, Ц мягко сказал он. Ц Как покровительница. Он
а также кладет мне иногда руку на голову…
Мне вдруг стало стыдно за все те чувства, что я испытывал к бедной Изабелл
е Джервоне. Если мое сердце тянется к этому существу, что же должна была ис
пытывать немолодая, некрасивая, одинокая женщина, которая с риском для ж
изни научила его словам. Она любила его. Она убила Оскара Клевинджера, уби
ла себя и спасла тем самым Лопо. Какая мать могла сделать больше?
Ц Отдохни, Оскар, боюсь, что мы с тобой слишком много говорили.
Ц А ты уйдешь? Ц спросил он меня.
Ц Да.
Ц И выйдешь из Первого корпуса?
Ц Да.
Ц И увидишь Заику?
Ц Да.
Ц А я могу пойти с тобой?
Ц Нет, Оскар, ты должен остаться здесь.
Ц Да, Ц вздохнул он, Ц ты говоришь правильно. Из Первого корпуса никто н
е выходит. Знаешь что? Ц Его лицо вдруг озарилось улыбкой. Ц Может быть, м
не дадут твердую руку или ногу, называется про-тез, и тогда я смогу выйти и
увидеть Заику? Так ведь бывает.
Ц Нет, никто не заберет ни твоих ног, ни твоих рук, Оскар. Ты теперь не слеп
ок Лопо, ты человек Оскар. Ты обменялся с твоим больным человеком-братом.
Ц И я теперь не увижу Заику? И своего младшего брата Лопо-второго? И покро
вительницу? Тогда я не хочу быть человеком. Я хочу быть слепком. Я думал, чт
о в Первом корпусе отнимают и слова и те картинки, что живут в голове. А ты м
не оставляешь все. Я не могу так…
На второй день пришлось привести Заику. Когда она вошла в комнату и увиде
ла Лопо, она вся засветилась. Засветилась улыбкой и тут же печально прига
сила ее. Ее бедный маленький ум не мог ничего понять. Из глаз выкатилось не
сколько маленьких и удивительно ярких слезинок. Она замерла в двух шагах
от Лопо. Я чувствовал, как она колеблется. Она боялась протянуть руку, что
бы не спугнуть пригрезившегося ей Лопо. И хотела коснуться его.
Я почувствовал комок в горле. Старый сентиментальный дурак…
Лопо тихо позвал:
Ц Заика…
Она сделала еще полшажка к Лопо, а тот все стоял, не двигаясь с места. Почем
у? Может быть, он не хотел напугать ее? Может быть, он хотел, чтобы она переси
лила страх?
И словно в ответ на мои мысли он пробормотал:
Ц Не бойся.
Она вся сжалась, напряглась, зажмурилась и словно слепая неуверенно прот
янула вперед руку. И коснулась протянутой руки Лопо. И забыла обо всем. И о
н. Они нежно касались друг друга, снова и снова проводили ладонями по лица
м, по телу, заново создавая себе друг друга. Я никогда не думал, что два неле
пых слова, «Заика» и «Лопо», могут произноситься так по-разному. Они ухитр
ялись вложить в эти слова все, что чувствовали.
…Спустя примерно месяца полтора меня позвал к себе доктор Грейсон. Должн
о быть, он тоже почувствовал, что наши отношения после той ночи, когда Изаб
елла Джервоне убила Оскара Клевинджера, изменились. О нем можно было ска
зать что угодно, но он нюхом определял отношение людей к себе.
Я постучал и вошел в его кабинет. Он слегка приподнялся и кивнул мне. И вст
ать не встал, и сидеть не остался.
Ц Я слышал, Ц сказал он, Ц что дела у вас идут неплохо.
Я пожал плечами. Что я ему мог сказать, когда все здесь прослушивается нас
квозь? Я и так не сомневался, что он не раз слушал наши разговоры с Лопо.
Ц Вчера я разговаривал с Генри Клевинджером. Нежный отец соскучился по
сыночку. (Мне показалось, что Грейсон раздражен.) Я уже намекнул ему, что оп
ерация прошла не совсем гладко, что мы столкнулись с малопонятным случае
м частичной потери памяти, но состояние Оскара все время улучшается… Вот
. Ц Грейсон протянул мне несколько листков бумаги, скрепленных скрепко
й, и конверт. Ц Мне пришлось заплатить за это целую кучу денег. Здесь разл
ичные детали семейной жизни в доме Клевинджеров, имена приятелей и прият
ельниц Оскара, их привычки и, разумеется, фотографии.
Я даю вам неделю, чтобы вы с ним хорошенько все это проштудировали, а потом
вы вернетесь с юным Клевинджером в лоно любящей его семьи.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19