Вода была прохладной, и тошнота отступила. Мне почудилось, что в
от-вот я пойму, почему боялся стакана… Стакан с тонисоком. Наваливающаяс
я сонливость. Лицо Клевинджера. «Думаю, что он еще жив, но вряд ли это надол
го».
На мгновение я испытал слепой ужас животного, попавшего в капкан. Я даже п
очувствовал, что вот-вот завою. Мышцы напряглись, сердце гулко застучало.
Мне хотелось вскочить, вырваться, бежать подальше от западни, от неизвес
тности, несшей в себе угрозу. Я с трудом взял себя в руки.
«Дин Дики, Ц сказал я себе мысленно, Ц самое страшное, что с тобой может с
лучиться Ц ты умрешь. Это, безусловно, неприятная процедура, но не бойся,
что у тебя не получится. Получалось же у других».
Я немного успокоился и начал собирать разбежавшееся стадо моих мыслей. П
осле, когда я окончательно приду в себя, надо будет погрузиться, а сейчас г
лавное Ц взять себя в руки.
Меня, очевидно, напоили сильным снотворным. Генри Клевинджер. Человек с з
агорелой кожей. Наполовину моложе своих шестидесяти семи лет. Брат по Пе
рвой Всеобщей… Или его протянутая кверху ладонью рука должна была лишь у
сыпить мою бдительность? Они действительно похитили Синтакиса. «Думаю, ч
то он еще жив, но вряд ли это надолго».
Я опустил ноги на пол и встал. Голова немного кружилась, и нижняя часть ске
лета все еще была сделана из ваты, но я уже мог держаться на ногах. Ни едино
го звука не проникало в комнату. Я осмотрел стены Ц они были покрыты толс
той мягкой изоляцией, поглощавшей шум. Но удивительнее всего было то, что
в комнате не было окна. Ни большого, ни маленького. Дверь была обшита такой
же изоляцией, что и стены, и я с трудом отыскал ее. Ручки на ней не было.
«Если ты очутишься в трудной ситуации, Ц говорил пактор Браун, Ц будь б
лагодарен судьбе, что она послала тебе интересную задачу».
Задача, конечно, была интересной. Слишком интересной. Я бы даже сказал Ц с
лишком увлекательной.
Я еще раз обошел комнату. Ни одного предмета, на котором можно было бы оста
новить внимание. Кровать, столик, унитаз. И все.
Во всем этом была некая нелепость. Продолжение безликой комнаты Синтаки
са. Убитого человека, которому уже безразлично, стоптаны ли у него каблук
и. Старика с молодым загорелым лицом. Неукротимой зевоты. Что за сурдокам
ера? Почему, зачем? А может быть, обивка вовсе не для того, чтобы поглощать з
вуки, а чтобы я не разбил себе о стены голову? Может быть, я сошел с ума? Да, но
отсутствие окна…
Должно быть, я не пришел в себя как следует, а может быть, снотворное все ещ
е бродило во мне, но мне вдруг снова захотелось лечь. И в это время погас св
ет. Темнота в комнате была какая-то особенная, редкостной плотности и гус
тоты. У меня было ощущение, что ее нужно разгребать руками, чтобы добратьс
я до кровати. Маленькими шажками, сомнамбулически вытянув руки, я шел к кр
овати, пока, наконец, не ощутил ее коленями. Я упал на нее и тут же заснул.
Я не знаю, сколько я проспал, но когда я открыл глаза, свет уже снова горел и
на столике стоял завтрак: яйца с беконом, стакан тонисока и огромная чашк
а кофе. Я почувствовал голод. И обрадовался. Первое привычное и нормально
е ощущение с момента провала в памяти. Интересно, сумасшедшие испытывают
чувство голода? Наверняка, Дин Дики, сказал я себе. То, что ты уплетаешь зав
трак Ц еще не основание для того, чтобы чувствовать себя нормальным. И вс
е-таки то, что я откусывал, жевал и глотал, уже как-то возвращало меня к мир
у более реальному.
Интересно, подумал я, как они убирают посуду и доставляют еду? И словно в о
твет послышалось легкое жужжание электромотора, столик около моей кров
ати дрогнул и стал опускаться. Как только он опустился, оттянутые вниз ст
ворки пола со щелчком встали на свое место.
Я не знал, сколько времени они продержали меня на снотворном, и от мысли, ч
то я мог провести без погружения несколько дней, мне стало не по себе. «Как
же, однако, я сразу не догадался?» Ц подумал я и провел ладонью по щекам. По
длине щетины можно было, я надеялся, определить, сколько дней я не брился.
Но кожа была гладкой, хотя и чуть-чуть непривычной на ощупь. Этого не могл
о быть. То, что прошли как минимум сутки, я готов был поручиться. Почему же н
а щеках нет щетины? Неужели меня побрили? Или намазали лицо дрянью, которо
й пользуются для сведения волос… Но для чего? Не для элегантности же, особ
енно в этом мягком беззвучном мешке… А может быть, именно для того, чтобы я
не мог ощущать течение времени при помощи бороды. Но для чего? Что за стра
нная цель?
Я начал медленно отключаться от внешнего мира Ц не слишком трудное дело
в этой дыре Ц и одновременно погружаться в гармонию. На этот раз я почти
сразу соизмерил себя с миром, найдя точку гармонии. Я ждал тока кармы, как
умирающий от жажды Ц влагу, и когда она пронизала меня, промыла, и каждая
клеточка моего тела заскрипела первозданной чистотой, я снова почувств
овал себя растворенным в нашей Первой Всеобщей Научной Церкви.
Во время этого погружения я не хотел заниматься ритуальными сомнениями,
ибо слишком жадно мой дух сегодня стремился слиться со Священным Алгори
тмом, чтобы сомнения могли возникнуть свободно и непринужденно. «Только
то сомнение конструктивно, Ц учил нас пактор Браун, Ц в котором ты не со
мневаешься».
Я прекратил погружение и медленно всплывал к поверхности реального быт
ия, когда снова послышалось легкое жужжание, щелкнули оттянутые вниз ств
орки люка, и в образовавшемся отверстии показался столик. Теперь на нем б
ыло больше блюд. Обед, должно быть, подумал я, хотя голода совершенно не ис
пытывал. Мне казалось, что с момента завтрака прошел час или полтора, не бо
льше. Но, с другой стороны, трудно сохранить ощущение времени, когда чувст
вам не на что опереться, не за что уцепиться, когда теряется всякая масшта
бность. Даже растения, помещенные в комнату с постоянным освещением, нач
инают страдать расстройством своих биологических часов.
Ужин тоже появился намного раньше, чем я его ожидал. Зато ночь Ц ночью я н
азывал период, когда лампочка была выключена Ц тянулась бесконечно. Я п
роснулся в густой темноте моей таинственной мягкой клетки и почувствов
ал, что больше не засну. «А что, Ц пришла мне в голову мысль, Ц если считат
ь все время себе пульс. Семьдесят ударов Ц минута. Четыре тысячи триста
Ц час. И на третьем часу сойти с ума…»
Теперь мне уже было ясно, что непосредственной угрозы для жизни не было. Е
сли человека хотят прикончить и для этого есть все необходимое, вряд ли е
го будут специально выдерживать в некоей сурдокамере.
«Но какой во всем этом смысл? Ц в тысячный раз спрашивал я себя. Ц Для тог
о, чтобы не дать мне возможности вести поиски Мортимера Синтакиса, у люде
й, которые его похитили, было множество возможностей. Начиная хотя бы с са
мой простой: Генри Клевинджер мог преспокойно отказываться от какого-ли
бо знакомства с Синтакисом…
Я крутился на кровати так и эдак, пытаясь снова заснуть, но сон бежал от ме
ня. Простыня и подушка раскалились, тело устало, и чем судорожнее я сжимал
веки, тем яснее мне становилось, что борьба бессмысленна. Похоже было, что
я уже не засну никогда.
Глава 6
В последующие дни Ц были это часы, дни или недели? Ц ничего не менялось. И
ногда обед следовал за завтраком почти сразу Ц так, во всяком случае, мне
казалось; иногда ужин отдалялся от обеда так, что я испытывал муки голода.
Иногда не успевал я закрыть глаза в беззвучном мраке моей клетки, как всп
ыхивал свет под потолком и начинался новый день. Иногда ночи тянулись бе
сконечно, и мне начинало казаться, что мрак будет всегда, что я уже давно н
е живу, что я умер. Все мои чувства Ц страх, отчаяние, ощущение нелепой без
надежности Ц стали какими-то вялыми, нечеткими, ослабленными. Странная
апатия охватывала меня. Иногда я ловил себя на том, что не сплю и не думаю. М
озг, полностью лишенный внешних раздражителей, пожирал сам себя.
Погружения, которые так поддерживали меня в первое время, становились вс
е более трудными, пока однажды я почувствовал, что больше не могу достичь
гармонии и карма больше не омывала меня.
Я не возносил молитвы, потому что можно вознести молитву, зная, что она буд
ет услышана Машиной, а кому я мог молиться здесь? Да и сама мысль о Первой В
сеобщей все реже приходила мне в голову. Чтобы верить, надо, как минимум, х
отеть верить, а мне уже ничего не хотелось.
Я ловил себя иногда на том, что без устали повторяю какое-нибудь слово, на
пример, «верить». И слышу только звуки. Бессмысленные звуки Слово умирал
о. В шелухе одежек смысла не оказывалось.
Я стал впадать в забытье, забывая где я и кто я. Я пробовал произносить сло
ва вслух. Я говорил: «Я Ц полицейский монах Дин Дики». Но звуки были стран
ными. Они почти ничего не значили. «По-ли-цей-ский» Ц звуки, шум. Как слово
«верить». И все. Что такое Дин Дики? Что это значит? Я отвечал себе: я. Но что т
акое «я»? Почему «я» Ц это я? Почему «он» Ц не я? Почему я не он, она, оно?
Во все более редкие минуты, когда я мог ясно мыслить, я понимал, что медлен
но схожу с ума, что рвутся одна за другой непрочные ниточки, которыми приш
ито наше «я» к телу и к миру. Я предвидел уже момент, когда с легким шорохом
лопнет последняя такая ниточка, и чудо из чудес, неповторимое чудо приро
ды под названием Дин Дики, перестанет существовать. Тело, которое будет ч
авкать и жрать, хныкать и храпеть, спать и испражняться, может быть, и оста
нется, но Дина Дики не будет. Тело будет оно. Не я. Оно. Не я. Я?
И самым страшным было то, что я этого больше почти не боялся. Не было мгнов
енной сосущей пустоты в груди, дуновения холодного ничего. Было тупое ра
внодушие уходящего сознания.
Но мне не было суждено сойти с ума. По крайней мере в тот раз. Как-то я просн
улся и привычно лежал, не раскрывая глаз, в полудремоте, как вдруг почувст
вовал, что что-то изменилось. Сквозь закрытые веки я угадывал давно забыт
ые ощущения яркого света. Сердце у меня забилось. Медленно, бесконечно ме
дленно, как картежник открывает последнюю карту, на которую поставлено в
се, я начал открывать глаза. Сначала маленькая щелочка, совсем крохотная
щелочка. Ну! И вдруг я почувствовал, что не могу приоткрыть глаза. Мне было
страшно. Я несколько раз глубоко вздохнул. Я почти забыл, что такое страшн
о, и теперь приходилось заново знакомиться с этим чувством.
Наконец я заставил себя открыть глаза. Я открыл их и тут же почувствовал о
струю резь. Но прежде, чем я зажмурился, я понял, что комната полна живым, тр
епещущим светом дня. Нет, сказал я себе, этого не может быть. Это уже послед
ние галлюцинации, судорожные спазмы памяти, выбрасывавшей из себя остат
ки прежних впечатлений, чтобы погрузиться в пучину. Бульканье последних
пузырьков из затонувшей лодки.
Я снова приоткрыл глаза. Я был уже в другой комнате Ц комнате с окном. Дол
жно быть, меня перенесли сюда во время сна. Окно было плотно закрыто занав
еской. Если бы не она, мои глаза, наверное, не выдержали бы.
Я лежал на кровати и думал, что удивительное все-таки существо человек. Во
т я сейчас медленно возвращаюсь к жизни, отходя на несколько шагов от про
пасти безумия, и не чувствую острой, взрывающей все радости, безудержног
о восторга живой ткани, которой даруют жизнь. Может быть, я так долго стоял
на краю обрыва, готовясь к падению, что частица моей души уже была там, в пр
опасти?
И все же я знал, что медленно отхожу от обрыва, потому что окно все больше з
авладевало моим сознанием. Кто бы ни были мои тюремщики, они решили не дат
ь мне погибнуть.
Откинуть рукой одеяло, опустить ноги на пол, сделать четыре или пять шаго
в к окну, протянуть руку и раздвинуть занавеску Ц что может быть проще? Но
поверьте, это было не просто.
И все-таки я решился. Глаза мои уже привыкли к свету и тем не менее я автома
тически зажмурился, протянув руку к занавеске и раздвигая ее. И хорошо сд
елал. Даже сквозь плотно сжатые веки я ощутил упругий удар света, почти не
выносимый в его силе толчок.
И снова бесконечно долго и боязливо я разжимал веки. И как только образов
алась микроскопическая щелочка, в нее разом хлынула необыкновенная син
ь, такая густая и такая яркая, что я забыл обо всем на свете и долго стоял, вп
итывая в себя эту живительную синеву неба, как во время подзарядки впиты
вает энергию севший аккумулятор.
За синевой я увидел зелень. Густо насыщенную зелень растительности. Я ещ
е не различал детали, но зелень потрясла меня прежде всего своей бурной з
еленостью, всей гаммой оттенков, от нежно-салатового до почти черного.
Я не верил своим глазам. Такого изобилия цвета быть не могло. Или я отвык о
т этого спектра в своей камере, или я попросту галлюцинировал.
Инстинктивно я открыл окно и тут же получил еще один удар по атрофировав
шимся чувствам. Наружный воздух окутал меня горячей и влажной волной, на
стоем неведомых запахов.
Теперь я уже мог различать какие-то детали. Окно второго этажа выходило н
а зеленую лужайку, окаймленную густым кустарником и неведомыми мне раст
ениями. Я не успел рассмотреть их, потому что на лужайке появилось нескол
ько человек. Я высунулся из окна и привлек, должно быть, их внимание, потом
у что они подошли поближе к зданию, задрали головы и молча уставились на м
еня. Они были одеты совершенно одинаково: в легкие куртки и шорты цвета ха
ки, и я не сразу определил, что двое из них были женщины Ц вернее, девочка л
ет пятнадцати и женщина постарше, и трое мужчин. Они стояли неподвижно, не
обмениваясь ни словом, и в этой неподвижности было нечто противоестеств
енное. Но самое удивительное было не это. Все трое мужчин, лет двадцати, тр
идцати и сорока, были как две капли воды похожи друг на друга. Я моргнул не
сколько раз. Двойники не исчезали. Они были фантастически похожи друг на
друга, невозможно похожи; похожи так, как походить нельзя, как не походят д
аже близнецы. Они просто не могли существовать. Неужели у меня снова начи
налась галлюцинация?
Ц Эй! Ц крикнул я им, и вся группка пугливо разбежалась, словно стайка де
тишек при виде какого-нибудь чудовища.
Это было чересчур жестоко. Только что у меня зародилась надежда, что я сум
ею остановиться в шаге от безумия, как снова перед глазами у меня встали х
имеры, еще одно порождение распадающегося сознания. Я закрыл лицо руками
и бросился на кровать. Я хотел бы заплакать, но не мог. Я прижал лицо к подуш
ке и вдруг услышал первый звук за долгое время Я вскочил. В проеме открыто
й двери стоял загорелый человек лет тридцати с небольшим и с легкой улыб
кой смотрел на меня.
Ц Позвольте вам представиться, мистер Дики. Меня зовут Джеймс Грейсон, н
о обычно большинство ко мне обращается просто «доктор».
Я вскочил с кровати, не в силах вымолвить ни слова. Все во мне одеревенело,
словно мне сделали анестезирующий укол. Я сдался. Я не мог больше ни радов
аться, ни печалиться, ни удивляться. Я просто смотрел на доктора Грейсона.
Ц Садитесь, мой друг, Ц ласково продолжал доктор, пристально глядя мне
в глаза. Ц Я понимаю, что вам нелегко возвращаться к нормальной жизни, но
все будет хорошо.
Он протянул руку и слегка коснулся пальцами моего лба. И от этого жеста, от
всего, что со мной произошло, со дна моей души поднялась горячая волна бла
годарности к этому человеку. Мне вдруг страстно захотелось схватить его
руку и прижаться к ней губами, смотреть и смотреть в его участливые карие
глаза. В его присутствии все мои недавние страхи безумия вдруг рассеялис
ь, потеряли реальность, унеслись назад, чтобы больше не возвращаться.
Ц Как вы себя чувствуете? Ц спросил доктор.
Ц О, теперь прекрасно! Ц с неожиданным для меня самого жаром ответил я и
почувствовал, что если бы я даже умирал сейчас, я бы все равно не захотел о
горчить этого человека.
Ц Надеюсь, вы простите меня за слегка покровительственный тон, Ц сказа
л доктор, Ц но все-таки я ведь старше вас. Ц Должно быть, он заметил мой не
доверчивы"! взгляд, потому что добавил: Ц И не на год или два. Я старше вас, м
истер Дики, на двадцать один год. На\т, если я не ошибаюсь, тридцать шесть, а
мне в мае исполнилось пятьдесят семь.
В обычное время я бы, скорей всего, рассмеялся. Если этому человеку пятьде
сят семь, мне вполне могло бы быть, скажем, сто пятьдесят. Или даже двести п
ятьдесят. Но, с другой стороны, я не мог и не хотел подвергать сомнению хот
ь одно слово доктора Грейсона.
Ц Я хотел бы, чтобы вы извинили меня за некоторое неудобство, что мы вам п
ричинили. Разумеется, пробыть в сурдокамере с ломаным ритмом почти месяц
…
«Почти месяц…» Ц эхом отозвалось у меня в голове.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19
от-вот я пойму, почему боялся стакана… Стакан с тонисоком. Наваливающаяс
я сонливость. Лицо Клевинджера. «Думаю, что он еще жив, но вряд ли это надол
го».
На мгновение я испытал слепой ужас животного, попавшего в капкан. Я даже п
очувствовал, что вот-вот завою. Мышцы напряглись, сердце гулко застучало.
Мне хотелось вскочить, вырваться, бежать подальше от западни, от неизвес
тности, несшей в себе угрозу. Я с трудом взял себя в руки.
«Дин Дики, Ц сказал я себе мысленно, Ц самое страшное, что с тобой может с
лучиться Ц ты умрешь. Это, безусловно, неприятная процедура, но не бойся,
что у тебя не получится. Получалось же у других».
Я немного успокоился и начал собирать разбежавшееся стадо моих мыслей. П
осле, когда я окончательно приду в себя, надо будет погрузиться, а сейчас г
лавное Ц взять себя в руки.
Меня, очевидно, напоили сильным снотворным. Генри Клевинджер. Человек с з
агорелой кожей. Наполовину моложе своих шестидесяти семи лет. Брат по Пе
рвой Всеобщей… Или его протянутая кверху ладонью рука должна была лишь у
сыпить мою бдительность? Они действительно похитили Синтакиса. «Думаю, ч
то он еще жив, но вряд ли это надолго».
Я опустил ноги на пол и встал. Голова немного кружилась, и нижняя часть ске
лета все еще была сделана из ваты, но я уже мог держаться на ногах. Ни едино
го звука не проникало в комнату. Я осмотрел стены Ц они были покрыты толс
той мягкой изоляцией, поглощавшей шум. Но удивительнее всего было то, что
в комнате не было окна. Ни большого, ни маленького. Дверь была обшита такой
же изоляцией, что и стены, и я с трудом отыскал ее. Ручки на ней не было.
«Если ты очутишься в трудной ситуации, Ц говорил пактор Браун, Ц будь б
лагодарен судьбе, что она послала тебе интересную задачу».
Задача, конечно, была интересной. Слишком интересной. Я бы даже сказал Ц с
лишком увлекательной.
Я еще раз обошел комнату. Ни одного предмета, на котором можно было бы оста
новить внимание. Кровать, столик, унитаз. И все.
Во всем этом была некая нелепость. Продолжение безликой комнаты Синтаки
са. Убитого человека, которому уже безразлично, стоптаны ли у него каблук
и. Старика с молодым загорелым лицом. Неукротимой зевоты. Что за сурдокам
ера? Почему, зачем? А может быть, обивка вовсе не для того, чтобы поглощать з
вуки, а чтобы я не разбил себе о стены голову? Может быть, я сошел с ума? Да, но
отсутствие окна…
Должно быть, я не пришел в себя как следует, а может быть, снотворное все ещ
е бродило во мне, но мне вдруг снова захотелось лечь. И в это время погас св
ет. Темнота в комнате была какая-то особенная, редкостной плотности и гус
тоты. У меня было ощущение, что ее нужно разгребать руками, чтобы добратьс
я до кровати. Маленькими шажками, сомнамбулически вытянув руки, я шел к кр
овати, пока, наконец, не ощутил ее коленями. Я упал на нее и тут же заснул.
Я не знаю, сколько я проспал, но когда я открыл глаза, свет уже снова горел и
на столике стоял завтрак: яйца с беконом, стакан тонисока и огромная чашк
а кофе. Я почувствовал голод. И обрадовался. Первое привычное и нормально
е ощущение с момента провала в памяти. Интересно, сумасшедшие испытывают
чувство голода? Наверняка, Дин Дики, сказал я себе. То, что ты уплетаешь зав
трак Ц еще не основание для того, чтобы чувствовать себя нормальным. И вс
е-таки то, что я откусывал, жевал и глотал, уже как-то возвращало меня к мир
у более реальному.
Интересно, подумал я, как они убирают посуду и доставляют еду? И словно в о
твет послышалось легкое жужжание электромотора, столик около моей кров
ати дрогнул и стал опускаться. Как только он опустился, оттянутые вниз ст
ворки пола со щелчком встали на свое место.
Я не знал, сколько времени они продержали меня на снотворном, и от мысли, ч
то я мог провести без погружения несколько дней, мне стало не по себе. «Как
же, однако, я сразу не догадался?» Ц подумал я и провел ладонью по щекам. По
длине щетины можно было, я надеялся, определить, сколько дней я не брился.
Но кожа была гладкой, хотя и чуть-чуть непривычной на ощупь. Этого не могл
о быть. То, что прошли как минимум сутки, я готов был поручиться. Почему же н
а щеках нет щетины? Неужели меня побрили? Или намазали лицо дрянью, которо
й пользуются для сведения волос… Но для чего? Не для элегантности же, особ
енно в этом мягком беззвучном мешке… А может быть, именно для того, чтобы я
не мог ощущать течение времени при помощи бороды. Но для чего? Что за стра
нная цель?
Я начал медленно отключаться от внешнего мира Ц не слишком трудное дело
в этой дыре Ц и одновременно погружаться в гармонию. На этот раз я почти
сразу соизмерил себя с миром, найдя точку гармонии. Я ждал тока кармы, как
умирающий от жажды Ц влагу, и когда она пронизала меня, промыла, и каждая
клеточка моего тела заскрипела первозданной чистотой, я снова почувств
овал себя растворенным в нашей Первой Всеобщей Научной Церкви.
Во время этого погружения я не хотел заниматься ритуальными сомнениями,
ибо слишком жадно мой дух сегодня стремился слиться со Священным Алгори
тмом, чтобы сомнения могли возникнуть свободно и непринужденно. «Только
то сомнение конструктивно, Ц учил нас пактор Браун, Ц в котором ты не со
мневаешься».
Я прекратил погружение и медленно всплывал к поверхности реального быт
ия, когда снова послышалось легкое жужжание, щелкнули оттянутые вниз ств
орки люка, и в образовавшемся отверстии показался столик. Теперь на нем б
ыло больше блюд. Обед, должно быть, подумал я, хотя голода совершенно не ис
пытывал. Мне казалось, что с момента завтрака прошел час или полтора, не бо
льше. Но, с другой стороны, трудно сохранить ощущение времени, когда чувст
вам не на что опереться, не за что уцепиться, когда теряется всякая масшта
бность. Даже растения, помещенные в комнату с постоянным освещением, нач
инают страдать расстройством своих биологических часов.
Ужин тоже появился намного раньше, чем я его ожидал. Зато ночь Ц ночью я н
азывал период, когда лампочка была выключена Ц тянулась бесконечно. Я п
роснулся в густой темноте моей таинственной мягкой клетки и почувствов
ал, что больше не засну. «А что, Ц пришла мне в голову мысль, Ц если считат
ь все время себе пульс. Семьдесят ударов Ц минута. Четыре тысячи триста
Ц час. И на третьем часу сойти с ума…»
Теперь мне уже было ясно, что непосредственной угрозы для жизни не было. Е
сли человека хотят прикончить и для этого есть все необходимое, вряд ли е
го будут специально выдерживать в некоей сурдокамере.
«Но какой во всем этом смысл? Ц в тысячный раз спрашивал я себя. Ц Для тог
о, чтобы не дать мне возможности вести поиски Мортимера Синтакиса, у люде
й, которые его похитили, было множество возможностей. Начиная хотя бы с са
мой простой: Генри Клевинджер мог преспокойно отказываться от какого-ли
бо знакомства с Синтакисом…
Я крутился на кровати так и эдак, пытаясь снова заснуть, но сон бежал от ме
ня. Простыня и подушка раскалились, тело устало, и чем судорожнее я сжимал
веки, тем яснее мне становилось, что борьба бессмысленна. Похоже было, что
я уже не засну никогда.
Глава 6
В последующие дни Ц были это часы, дни или недели? Ц ничего не менялось. И
ногда обед следовал за завтраком почти сразу Ц так, во всяком случае, мне
казалось; иногда ужин отдалялся от обеда так, что я испытывал муки голода.
Иногда не успевал я закрыть глаза в беззвучном мраке моей клетки, как всп
ыхивал свет под потолком и начинался новый день. Иногда ночи тянулись бе
сконечно, и мне начинало казаться, что мрак будет всегда, что я уже давно н
е живу, что я умер. Все мои чувства Ц страх, отчаяние, ощущение нелепой без
надежности Ц стали какими-то вялыми, нечеткими, ослабленными. Странная
апатия охватывала меня. Иногда я ловил себя на том, что не сплю и не думаю. М
озг, полностью лишенный внешних раздражителей, пожирал сам себя.
Погружения, которые так поддерживали меня в первое время, становились вс
е более трудными, пока однажды я почувствовал, что больше не могу достичь
гармонии и карма больше не омывала меня.
Я не возносил молитвы, потому что можно вознести молитву, зная, что она буд
ет услышана Машиной, а кому я мог молиться здесь? Да и сама мысль о Первой В
сеобщей все реже приходила мне в голову. Чтобы верить, надо, как минимум, х
отеть верить, а мне уже ничего не хотелось.
Я ловил себя иногда на том, что без устали повторяю какое-нибудь слово, на
пример, «верить». И слышу только звуки. Бессмысленные звуки Слово умирал
о. В шелухе одежек смысла не оказывалось.
Я стал впадать в забытье, забывая где я и кто я. Я пробовал произносить сло
ва вслух. Я говорил: «Я Ц полицейский монах Дин Дики». Но звуки были стран
ными. Они почти ничего не значили. «По-ли-цей-ский» Ц звуки, шум. Как слово
«верить». И все. Что такое Дин Дики? Что это значит? Я отвечал себе: я. Но что т
акое «я»? Почему «я» Ц это я? Почему «он» Ц не я? Почему я не он, она, оно?
Во все более редкие минуты, когда я мог ясно мыслить, я понимал, что медлен
но схожу с ума, что рвутся одна за другой непрочные ниточки, которыми приш
ито наше «я» к телу и к миру. Я предвидел уже момент, когда с легким шорохом
лопнет последняя такая ниточка, и чудо из чудес, неповторимое чудо приро
ды под названием Дин Дики, перестанет существовать. Тело, которое будет ч
авкать и жрать, хныкать и храпеть, спать и испражняться, может быть, и оста
нется, но Дина Дики не будет. Тело будет оно. Не я. Оно. Не я. Я?
И самым страшным было то, что я этого больше почти не боялся. Не было мгнов
енной сосущей пустоты в груди, дуновения холодного ничего. Было тупое ра
внодушие уходящего сознания.
Но мне не было суждено сойти с ума. По крайней мере в тот раз. Как-то я просн
улся и привычно лежал, не раскрывая глаз, в полудремоте, как вдруг почувст
вовал, что что-то изменилось. Сквозь закрытые веки я угадывал давно забыт
ые ощущения яркого света. Сердце у меня забилось. Медленно, бесконечно ме
дленно, как картежник открывает последнюю карту, на которую поставлено в
се, я начал открывать глаза. Сначала маленькая щелочка, совсем крохотная
щелочка. Ну! И вдруг я почувствовал, что не могу приоткрыть глаза. Мне было
страшно. Я несколько раз глубоко вздохнул. Я почти забыл, что такое страшн
о, и теперь приходилось заново знакомиться с этим чувством.
Наконец я заставил себя открыть глаза. Я открыл их и тут же почувствовал о
струю резь. Но прежде, чем я зажмурился, я понял, что комната полна живым, тр
епещущим светом дня. Нет, сказал я себе, этого не может быть. Это уже послед
ние галлюцинации, судорожные спазмы памяти, выбрасывавшей из себя остат
ки прежних впечатлений, чтобы погрузиться в пучину. Бульканье последних
пузырьков из затонувшей лодки.
Я снова приоткрыл глаза. Я был уже в другой комнате Ц комнате с окном. Дол
жно быть, меня перенесли сюда во время сна. Окно было плотно закрыто занав
еской. Если бы не она, мои глаза, наверное, не выдержали бы.
Я лежал на кровати и думал, что удивительное все-таки существо человек. Во
т я сейчас медленно возвращаюсь к жизни, отходя на несколько шагов от про
пасти безумия, и не чувствую острой, взрывающей все радости, безудержног
о восторга живой ткани, которой даруют жизнь. Может быть, я так долго стоял
на краю обрыва, готовясь к падению, что частица моей души уже была там, в пр
опасти?
И все же я знал, что медленно отхожу от обрыва, потому что окно все больше з
авладевало моим сознанием. Кто бы ни были мои тюремщики, они решили не дат
ь мне погибнуть.
Откинуть рукой одеяло, опустить ноги на пол, сделать четыре или пять шаго
в к окну, протянуть руку и раздвинуть занавеску Ц что может быть проще? Но
поверьте, это было не просто.
И все-таки я решился. Глаза мои уже привыкли к свету и тем не менее я автома
тически зажмурился, протянув руку к занавеске и раздвигая ее. И хорошо сд
елал. Даже сквозь плотно сжатые веки я ощутил упругий удар света, почти не
выносимый в его силе толчок.
И снова бесконечно долго и боязливо я разжимал веки. И как только образов
алась микроскопическая щелочка, в нее разом хлынула необыкновенная син
ь, такая густая и такая яркая, что я забыл обо всем на свете и долго стоял, вп
итывая в себя эту живительную синеву неба, как во время подзарядки впиты
вает энергию севший аккумулятор.
За синевой я увидел зелень. Густо насыщенную зелень растительности. Я ещ
е не различал детали, но зелень потрясла меня прежде всего своей бурной з
еленостью, всей гаммой оттенков, от нежно-салатового до почти черного.
Я не верил своим глазам. Такого изобилия цвета быть не могло. Или я отвык о
т этого спектра в своей камере, или я попросту галлюцинировал.
Инстинктивно я открыл окно и тут же получил еще один удар по атрофировав
шимся чувствам. Наружный воздух окутал меня горячей и влажной волной, на
стоем неведомых запахов.
Теперь я уже мог различать какие-то детали. Окно второго этажа выходило н
а зеленую лужайку, окаймленную густым кустарником и неведомыми мне раст
ениями. Я не успел рассмотреть их, потому что на лужайке появилось нескол
ько человек. Я высунулся из окна и привлек, должно быть, их внимание, потом
у что они подошли поближе к зданию, задрали головы и молча уставились на м
еня. Они были одеты совершенно одинаково: в легкие куртки и шорты цвета ха
ки, и я не сразу определил, что двое из них были женщины Ц вернее, девочка л
ет пятнадцати и женщина постарше, и трое мужчин. Они стояли неподвижно, не
обмениваясь ни словом, и в этой неподвижности было нечто противоестеств
енное. Но самое удивительное было не это. Все трое мужчин, лет двадцати, тр
идцати и сорока, были как две капли воды похожи друг на друга. Я моргнул не
сколько раз. Двойники не исчезали. Они были фантастически похожи друг на
друга, невозможно похожи; похожи так, как походить нельзя, как не походят д
аже близнецы. Они просто не могли существовать. Неужели у меня снова начи
налась галлюцинация?
Ц Эй! Ц крикнул я им, и вся группка пугливо разбежалась, словно стайка де
тишек при виде какого-нибудь чудовища.
Это было чересчур жестоко. Только что у меня зародилась надежда, что я сум
ею остановиться в шаге от безумия, как снова перед глазами у меня встали х
имеры, еще одно порождение распадающегося сознания. Я закрыл лицо руками
и бросился на кровать. Я хотел бы заплакать, но не мог. Я прижал лицо к подуш
ке и вдруг услышал первый звук за долгое время Я вскочил. В проеме открыто
й двери стоял загорелый человек лет тридцати с небольшим и с легкой улыб
кой смотрел на меня.
Ц Позвольте вам представиться, мистер Дики. Меня зовут Джеймс Грейсон, н
о обычно большинство ко мне обращается просто «доктор».
Я вскочил с кровати, не в силах вымолвить ни слова. Все во мне одеревенело,
словно мне сделали анестезирующий укол. Я сдался. Я не мог больше ни радов
аться, ни печалиться, ни удивляться. Я просто смотрел на доктора Грейсона.
Ц Садитесь, мой друг, Ц ласково продолжал доктор, пристально глядя мне
в глаза. Ц Я понимаю, что вам нелегко возвращаться к нормальной жизни, но
все будет хорошо.
Он протянул руку и слегка коснулся пальцами моего лба. И от этого жеста, от
всего, что со мной произошло, со дна моей души поднялась горячая волна бла
годарности к этому человеку. Мне вдруг страстно захотелось схватить его
руку и прижаться к ней губами, смотреть и смотреть в его участливые карие
глаза. В его присутствии все мои недавние страхи безумия вдруг рассеялис
ь, потеряли реальность, унеслись назад, чтобы больше не возвращаться.
Ц Как вы себя чувствуете? Ц спросил доктор.
Ц О, теперь прекрасно! Ц с неожиданным для меня самого жаром ответил я и
почувствовал, что если бы я даже умирал сейчас, я бы все равно не захотел о
горчить этого человека.
Ц Надеюсь, вы простите меня за слегка покровительственный тон, Ц сказа
л доктор, Ц но все-таки я ведь старше вас. Ц Должно быть, он заметил мой не
доверчивы"! взгляд, потому что добавил: Ц И не на год или два. Я старше вас, м
истер Дики, на двадцать один год. На\т, если я не ошибаюсь, тридцать шесть, а
мне в мае исполнилось пятьдесят семь.
В обычное время я бы, скорей всего, рассмеялся. Если этому человеку пятьде
сят семь, мне вполне могло бы быть, скажем, сто пятьдесят. Или даже двести п
ятьдесят. Но, с другой стороны, я не мог и не хотел подвергать сомнению хот
ь одно слово доктора Грейсона.
Ц Я хотел бы, чтобы вы извинили меня за некоторое неудобство, что мы вам п
ричинили. Разумеется, пробыть в сурдокамере с ломаным ритмом почти месяц
…
«Почти месяц…» Ц эхом отозвалось у меня в голове.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19