Каждая секунда протягивалась в бесконечность, и в этой бесконечности сердце набухало болью и работало как бы вхолостую, без крови, и клапана перетирались друг о друга. И собаке казалось: если это состояние не кончится, она взбесится. И тогда она начинала рыдать в конуре. Выходила старуха и что-то говорила, но Радда не слышала ее сквозь отчаянье. Потом возвращался хозяин, и сердце сразу наполнялось горячей кровью и все успокаивалось внутри.
Адам любил свою собаку, но в присутствии Инны он стеснялся и даже боялся это обнаружить. Он испытывал к Инне то же самое, что Радда к нему. В отсутствие Инны он слышал в себе тот же самый душевный голод и так же трудно его переносил. Инна понимала это и догадывалась, что если она скажет: "Адам!" - и бросит палку в кусты, он тут же помчится со всех ног, путаясь в ногах, и принесет ей эту палку в зубах, и, приподняв лицо, будет ждать, что ему дадут кусочек сахару или погладят по щеке.
Инна наслаждалась своей властью и временами была почти счастлива, но все же что-то ей мешало. Если бы понять - что именно. И однажды поняла.
Это было в полдень.
Они вышли в поле, похожее на степь, покрытое шелковым ковылем. Радде что-то показалось подозрительным, и она осторожно вошла в ковыль.
- Мышь, - предположил Адам. - Или крот.
Он крикнул какой-то охотничий термин. Радда вся напряглась и забеспокоилась.
- Челноком идет, - сказал Адам, будто Инна что-то в этом понимала.
Собака красиво стелилась по полю. Отсюда было не видно ее бельмастого глаза, высокая трава скрывала дряблый живот. Была видна только узкая породистая морда, темно-коричневая спина и вдохновенный ход гончей собаки.
Адам с любовью и родительской гордостью смотрел на Радду и приглашал глазами Инну разделить его любовь и гордость. И сам в это время был похож на студента, и очки поблескивали на солнце.
- Как молодая, - сказал Адам. И в этот момент Инна отчетливо поняла, что ей мешало. КАК. Собака, шла КАК молодая, но она была старая. И то, что случилось у нее с Адамом, - КАК любовь. И даже с официальным предложением и ситцевыми стенами. Но это - не любовь. Это желание любви, выдаваемое за любовь. И тот человек, которого она любила, всплыл перед глазами так явственно, будто стоял возле крайней березы. Их отношения последнее время были похожи на боксерский матч - кто кому сильнее врежет. С той разницей, что в боксе сохраняются правила игры, а они без правил, в запрещенные места. И сейчас, уехав в санаторий и присмотрев себе Адама, врезала она. Так, чтоб не встал. Но он встал и стоял возле крайней березы, усмехаясь, вытирая кровь с зубов.
А собака все шла над шелковым ковылем.
А Адам весь светился, щурясь.
А Инна стояла - побежденная и глухая от навалившейся пустоты. И все это происходило средь бела дня под радостным полуденным солнцем. И где-то улепетывала от собаки несчастная мышь. Или крот.
Срок Инны заканчивался на неделю раньше, чем у Адама. Но Адам тоже решил прервать отпуск и вернуться в Москву. У него была тысяча дел: разводиться, расписываться, размениваться, разговаривать с начальством.
Предстоящий развод несколько тормозил его продвижение по престижной лестнице. Но престижная лестница в его новой системе ценностей не стоила ничего. Полторы копейки. Престиж - это то, что думают о тебе другие люди. А какая разница, что подумают, сидя у себя дома, Кравцов или Селезнев.
Служебные удостоверения, ордена, погоны, бриллианты, деньги - это то, что человек снимает с себя на ночь и кладет на стол или вешает на стул в том случае, если это китель. А все, что можно снять и положить отдельно от себя, не имело больше для Адама никакого значения. Имело значение только то, с чем он ложился спать: здоровье, спокойная совесть и душевное равновесие. И женщина. А точнее - Любовь. А еще точнее - это дети. Много детей: трое, четверо, пятеро - сколько бог даст. Он будет водить их в зоопарк, показывать носорога и покупать мороженое. Он построит им дом на зеленой траве, чтобы на участке стояли сосны и росла земляника. Он будет в жаркую погоду ходить босиком по душным сосновым иголкам и спокойно, счастливо стареть. Старость - это тоже большой кусок жизни, и в нем есть свои преимущества, тем более что молодость и зрелость у Адама счастливыми не были, и он все время ждал перемен. В молодости они с женой очень долго снимали углы, потом комнаты. Адам привык считать себя временным жильцом, и это ощущение временности невольно ассоциировалось со Светланой.
В Воркуте (Адам ездил туда в командировку) он встречал многих людей, которые приехали заполярный круг, чтобы заработать деньги на лучшую жизнь, а потом вернуться на материк и начать эту лучшую жизнь. Они жили в полярной ночи, зевали от авитаминоза, жмурились от полярных ветров и были по-своему счастливы, однако считали эту жизнь черновым вариантом. Так проходили десять, двадцать и даже тридцать лет. А потом они возвращались на материк и скоро умирали, потому что менять климат после определенного возраста уже нельзя. Организм не может адаптироваться.
Адам решил для себя не ждать больше ни одного дня, уехать на свой материк, обтянуть спальню ситцем и зачать детей, пока не стар. Нет и пятидесяти. Говорят, в этом возрасте создаются самые удачные дети. Еще ни одного гения не произошло от молодого отца.
Поднимаясь по лестнице, Адам мечтал, чтобы Светланы не оказалось дома. Он не представлял себе, как скажет ей о том, что уходит. Это все равно что подойти к родному человеку и, глядя в глаза, сунуть под ребра нож, как истопник из деревни Манино. И при этом приговаривать: "Ну вот... все... уже не больно. Видишь? А ты боялась..."
Светлана оказалась дома, но у нее сидела подруга Райка. А при постороннем человеке говорить было неудобно. Да и невозможно. Адам ненавидел эту вымогательницу Райку, она вымогала из Светланы все, что ей удавалось, с искусством опытной попрошайки. Адам даже усвоил ее систему: сначала Райка начинала жаловаться на свою жизнь и приводила такие убедительные доводы, что ее становилось жаль. Потом начинала извиняться за предстоящую просьбу, и извинялась так тщательно, что хотелось тут же все для нее сделать. Потом уже шла сама просьба, просьба ложилась на подготовленную почву, и эта дуреха Светлана готова была тут же стащить с себя последнюю рубаху, и если надо - вместе с кожей. Может, и кожа пригодится для пересадки.
- У тебя нет пятидесяти рублей? - шепотом спросила Светлана, оглядываясь на комнату.
- Сначала надо сказать "здравствуй", - посоветовал Адам и подумал при этом, что вот он бросит Светлану, и эта Райка растащит ее по частям, унесет руки и ноги.
Заставит сбрить волосы себе на парик и поселит в квартире своих родственников, а Светлану заставит жить в уборной, мыть руки в унитазе.
- Здравствуй, - Светлана осветилась лицом и прижала к себе морду Радды.
Радда постояла, заряжаясь от хозяйки теплом и любовью, а потом тихо пошла на свое место и легла на тюфяк.
Она устала от дороги.
- Пятьдесят рублей, - напомнила Светлана.
- Есть, - сказал Адам. - Но я не дам.
- Тише... - Светлана сделала испуганные глаза.
Адам вошел в комнату. Райка сидела среди подушек.
Светлана купила в универмаге штук десять подушек и пошила на них синив вельветовые чехлы. На вельвет липли собачьи волосы, которые не брал пылесос, и надо было снимать каждую волосинку отдельно. Каждый раз, когда Светлана пыталась навести уют, это оборачивалось в свою противоположность.
- Вадим, ты прекрасно выглядишь! - искренне восхитилась Райка, вскинув на него крупные наглые глаза.
- Ты тоже, - сказал Вадим, чтобы быть вежливым.
Райка сидела в платье с низким декольте. Она всегда носила низкие декольте, видимо, ей сказали, что у нее красивые шея и грудь. Может быть, когда-то это было действительно красиво, но сейчас Райке шел сорок девятый год, и эти сорок девять лет были заметны всем, кроме нее самой. На вопрос: "Сколько тебе лет?" - она отвечала: "Уже тридцать семь", - и при этом надевала выражение, которое она усвоила в детском саду, - выражение счастливого, незамутненного детства. И такой же голос - под девочку, едва начавшую говорить. И Вадиму всегда хотелось ее спросить: "Девочка, ты не хочешь пи-пи?"
- У него нет денег, - виновато сказала Светлана.
- Есть, - возразил Адам. - Но они мне нужны.
- Я сейчас у соседей попрошу, - смутилась Светлана и пошла из комнаты. Она шла, странно ступая, будто ее ноги были закованы в колодки.
- Что у тебя с ногами? - спросил Адам.
- Она мои туфли разнашивает, - ответила Райка. - Я купила, а они мне малы.
- Так ей они тем более малы. У нее же нога больше.
- Потому она и разнашивает.
Адам решил не продолжать разговор. Они с Райкой существовали каждый на своей колокольне и не понимали друг друга. Адам думал о Светлане, а Райка - о туфлях.
- Как у тебя настроение? - участливо спросила Райка.
Адам глянул на нее, и ему показалось, что, если он пожалуется на настроение, Райка тут же предложит его исправить. По отношению к Светлане она была не только вымогательница, но и предательница. Светлана совершенно не разбиралась в людях, вернее, изо всех людей она предпочитала тех, с кем бы можно было делиться собой и они бы в этом нуждались. Но дружба - процесс двусторонний. Светлана мирилась с односторонностью и, сталкиваясь со злом, только удивлялась и недоумевала. Как Радда. У них были одинаковые характеры.
- У меня все в порядке, - сказал Адам, глядя на свои руки, чтобы не смотреть на Райку. - А ты как?
- Я? Банкрот.
- То есть?
- Ждала у моря погоды и осталась у разбитого корыта.
- Почему?
- Потому что я всегда искала звезд. А их нет.
То есть "звезды" при ближайшем рассмотрении оказались обычными пьющими мужиками, но с фанабериями и дурным характером.
- Тебе сейчас сколько лет? - спросил Вадим.
- Тридцать семь уже. - Райка всхлопнула ресницами, и уголки ее губ летуче вспорхнули вверх.
Вошла Светлана и тут же села, не в силах стоять на ногах. Ее ступни вспухли и наплывали на туфли подушками. От всего ее облика исходило изнурение.
- Голодает, - сказала Райка. - Идиотка.
- Ты голодаешь? - спросил Адам.
Светлана начиталась переводной литературы о пользе голодания и время от времени приносила своему организму реальную пользу.
- Сегодня на соках, - ответила Светлана.
- Она уже четыре дня на соках, - уточнила Райка. - Потом четыре дня будет пить зеленый чай с медом. Потом четыре дня есть протертую пищу. А потом ты отвезешь ее в крематорий.
- Вот деньги, - Светлана протянула деньги одной бумажкой.
- Я через неделю отдам, - пообещала Райка.
- Не думай об этом. В крайнем случае я отдам, а ты мне, когда сможешь.
Адам поднялся и пошел на кухню. Светлана вышла следом.
- Сними туфли! - приказал он.
- Почему?
- Потому что тебе больно! Потому что у тебя будет гангрена!
- Это неудобно. Она уйдет, тогда я сниму.
- Я сейчас сам сниму и дам ей туфлей по морде.
- Но что же делать? Они ей малы...
- Пусть отнесет в растяжку, в обувную мастерскую.
- Да. Но там наливают воду, и обувь портится.
Светлана тоже стояла на Райкиной колокольне и думала не о своих ногах, а о ее туфлях. Адам смотрел на жену. Она исхудала, и ее глаза светились одухотворенным фанатическим блеском. Лицо она намазала кремом, смешанным с облепиховым маслом, от этого оно было желтым, как у больной.
Адам сел перед ней на корточки и с трудом стащил туфли, они были малы размера на три.
- Прекрати голодать, - попросил Адам.
- Жаль прерывать. Столько мучилась. Только четыре дня осталось.
"Через четыре дня и скажу, - подумал Адам. - А то она просто не выдержит". Решив это, он успокоился, и даже Райка перестала казаться такой зловещей фигурой. Просто несчастная баба со своими приспособлениями.
Адам вернулся в комнату и сказал Райке:
- В каждом проигрыше есть доля выигрыша. И наоборот.
- Ты о чем? - не поняла Райка.
- О разбитом корыте. Может быть, оно было гнилое, это корыто. Тридцать семь лет - еще не вечер.
Райка усмехнулась.
Адам сел на диван в вельветовые подушки. Райка и Светлана стали чирикать какие-то светские сплетни, хотя им правильнее было бы чирикать о внуках. Сплетни Адама не интересовали. Он прикрыл глаза и, как в воду, ухнул в воспоминания.
...Они вернулись после суда. Инна сказала: не уходи... и стала его целовать, целовать, целовать будто сошла сума, - каждый палец, каждый ноготь, каждый сустав, и он не мог ее остановить, и ему казалось, что он попал под бешеную летнюю грозу, когда земля смешивается с небом...
Адам сидел, прикрыв глаза. Сердце его сильно стучало, а под ребрами, как брошенная собака, выла тоска.
- Я пойду погуляю с Раддой.
Он взял собаку и пошел звонить в телефон-автомат.
Радда неуклюже полезла в телефонную будку, но Адам ее не пустил, отпихнул ногой и плотно прикрыл дверь. Он хотел быть наедине с Инной.
Заныли гудки. Потом он услышал ее голос.
- Это я, - сказал Адам, волнуясь. - Ну, как ты?
- Противно в городе, - сказала Инна.
- В городе очень противно. Я к тебе сейчас приеду. Но я не один.
- А с кем? - удивилась Инна.
- С собакой.
- Не надо.
- Почему?
- Она линяет.
Подошел человек и сильно постучал монетой по стеклу.
- Я тебе перезвоню, - пообещал Адам. Он не мог говорить с Инной, когда ему мешали. Не мог раздваиваться, должен был принадлежать только ей.
Адам вышел из телефонной будки... Радды не было. "Придет, - подумал он, - куда денется..." Он стоял и ждал, пока поговорит тот, с монетой. Потом подошла женщина. Он переждал и ее, невольно прислушиваясь к разговору. Женщина кричала, что ее муж совершенно не выходит на улицу, гуляет на балконе пятнадцать минут в день. А если выходит из дома - только за водкой, а прогулка сама по себе для него невыносима и вообще невыносимо состояние здоровья. Здоровье он воспринимает как болезнь.
Радда не появлялась. Адам забеспокоился и пошел домой. Дома ее тоже не было. Он снова спустился вниз и пошел к автомату, надеясь, что Радда стоит там и ждет.
Но возле автомата ее не было.
Адам пошел дворами, приглядываясь к собакам-одиночкам и собачьим компаниям. Вышел на площадь. Их дом стоял неподалеку от вокзала. Адам подумал вдруг, что ее могли украсть приезжие и увезти на поезде. С тем, чтобы охотиться. Шотландские сеттеры - это лучшие охотничьи собаки и на птичьем рынке стоят сто рублей. Он пересек площадь и пошел к пригородным электричкам. Ходил вдоль поездов, толкаясь в толпе, и громко звал: "Радда!
Радда!" - и все на него оборачивались.
Потом он снова пересек площадь, вернулся к автомату и стоял на меньше двух часов. Несколько раз он порывался уйти и уже уходил, но снова возвращался и стоял, как столб. Часы на вокзале показывали уже одиннадцать вечера.
Адам вошел в будку, набрал номер Инны и сказал:
- У меня пропала собака.
- Тогда приезжай, - сказала Инна.
- Не могу.
- Почему?
- У меня пропала собака.
Они замолчали, и это молчание было исполнено взаимного непонимания. Адам подумал вдруг, что его колокольня, наверное, самая неудобная и прошита сквозняками, потому что никто не хочет лезть на нее вместе с ним.
Вадим проснулся среди ночи, будто кто-то тронул его за плечо. Он выбыл из сна и явственно понял: собаку украли. Кто-то поманил ее, она пошла, потому что еще ни разу за все свои шестнадцать лет не встречалась со злом и даже не представляла, что оно есть на свете. Вадим купил ее недельным щенком, они со Светланой любили ее как дочку. Радда питалась их добротой, любовью и не представляла, что есть другая пища. Они никогда не бросали Радду, никому не доверяли, и если кто-то один уезжал в отпуск или в командировку, то другой оставался с собакой. А сейчас она на несколько минут осталась на улице одна, и ее украли. Ее позвали, она пошла. Вадим представил себе, что будет, когда вор увидит, что она старая и почти слепая. Что он сделает с ней? Выгонит? Или убьет? Хорошо, если убьет. А если выгонит? Вадим представил себе свою собаку - слепую и больную, с хроническим заболеванием почек. Он делал ей уколы антибиотиков, и она сама подходила к нему и подставляла ногу под иглу. Вадим представил себе растерянность и недоумение Радды, если ее будут бить. Именно недоумение, потому что она не знала, что это такое.
Вадим резко сел на постели. Он увидел, что Светлана тоже сидит.
- Как это могло случиться? - Она протянула к нему руки, плача, будто желая получить ответ прямо в ладошки.
- Как?
"Я вас предал - вот как, - подумал Вадим. - И ее. И тебя".
- Может быть, завтра вернется, - сказал он. - Просто заблудилась.
Ребенок орал, надрывался, а семнадцатилетняя Пескарева преспокойно отправилась в туалет.
- О! Мамаша называется, - осудила Инна. - Ребенок орет, а ей хоть бы что...
- Не привыкла еще, - сказала Ираида. - Сама еще ребенок. Ей в куклы играть.
На посту зазвонил телефон. Ираида сняла трубку, послушала и сказала:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71
Адам любил свою собаку, но в присутствии Инны он стеснялся и даже боялся это обнаружить. Он испытывал к Инне то же самое, что Радда к нему. В отсутствие Инны он слышал в себе тот же самый душевный голод и так же трудно его переносил. Инна понимала это и догадывалась, что если она скажет: "Адам!" - и бросит палку в кусты, он тут же помчится со всех ног, путаясь в ногах, и принесет ей эту палку в зубах, и, приподняв лицо, будет ждать, что ему дадут кусочек сахару или погладят по щеке.
Инна наслаждалась своей властью и временами была почти счастлива, но все же что-то ей мешало. Если бы понять - что именно. И однажды поняла.
Это было в полдень.
Они вышли в поле, похожее на степь, покрытое шелковым ковылем. Радде что-то показалось подозрительным, и она осторожно вошла в ковыль.
- Мышь, - предположил Адам. - Или крот.
Он крикнул какой-то охотничий термин. Радда вся напряглась и забеспокоилась.
- Челноком идет, - сказал Адам, будто Инна что-то в этом понимала.
Собака красиво стелилась по полю. Отсюда было не видно ее бельмастого глаза, высокая трава скрывала дряблый живот. Была видна только узкая породистая морда, темно-коричневая спина и вдохновенный ход гончей собаки.
Адам с любовью и родительской гордостью смотрел на Радду и приглашал глазами Инну разделить его любовь и гордость. И сам в это время был похож на студента, и очки поблескивали на солнце.
- Как молодая, - сказал Адам. И в этот момент Инна отчетливо поняла, что ей мешало. КАК. Собака, шла КАК молодая, но она была старая. И то, что случилось у нее с Адамом, - КАК любовь. И даже с официальным предложением и ситцевыми стенами. Но это - не любовь. Это желание любви, выдаваемое за любовь. И тот человек, которого она любила, всплыл перед глазами так явственно, будто стоял возле крайней березы. Их отношения последнее время были похожи на боксерский матч - кто кому сильнее врежет. С той разницей, что в боксе сохраняются правила игры, а они без правил, в запрещенные места. И сейчас, уехав в санаторий и присмотрев себе Адама, врезала она. Так, чтоб не встал. Но он встал и стоял возле крайней березы, усмехаясь, вытирая кровь с зубов.
А собака все шла над шелковым ковылем.
А Адам весь светился, щурясь.
А Инна стояла - побежденная и глухая от навалившейся пустоты. И все это происходило средь бела дня под радостным полуденным солнцем. И где-то улепетывала от собаки несчастная мышь. Или крот.
Срок Инны заканчивался на неделю раньше, чем у Адама. Но Адам тоже решил прервать отпуск и вернуться в Москву. У него была тысяча дел: разводиться, расписываться, размениваться, разговаривать с начальством.
Предстоящий развод несколько тормозил его продвижение по престижной лестнице. Но престижная лестница в его новой системе ценностей не стоила ничего. Полторы копейки. Престиж - это то, что думают о тебе другие люди. А какая разница, что подумают, сидя у себя дома, Кравцов или Селезнев.
Служебные удостоверения, ордена, погоны, бриллианты, деньги - это то, что человек снимает с себя на ночь и кладет на стол или вешает на стул в том случае, если это китель. А все, что можно снять и положить отдельно от себя, не имело больше для Адама никакого значения. Имело значение только то, с чем он ложился спать: здоровье, спокойная совесть и душевное равновесие. И женщина. А точнее - Любовь. А еще точнее - это дети. Много детей: трое, четверо, пятеро - сколько бог даст. Он будет водить их в зоопарк, показывать носорога и покупать мороженое. Он построит им дом на зеленой траве, чтобы на участке стояли сосны и росла земляника. Он будет в жаркую погоду ходить босиком по душным сосновым иголкам и спокойно, счастливо стареть. Старость - это тоже большой кусок жизни, и в нем есть свои преимущества, тем более что молодость и зрелость у Адама счастливыми не были, и он все время ждал перемен. В молодости они с женой очень долго снимали углы, потом комнаты. Адам привык считать себя временным жильцом, и это ощущение временности невольно ассоциировалось со Светланой.
В Воркуте (Адам ездил туда в командировку) он встречал многих людей, которые приехали заполярный круг, чтобы заработать деньги на лучшую жизнь, а потом вернуться на материк и начать эту лучшую жизнь. Они жили в полярной ночи, зевали от авитаминоза, жмурились от полярных ветров и были по-своему счастливы, однако считали эту жизнь черновым вариантом. Так проходили десять, двадцать и даже тридцать лет. А потом они возвращались на материк и скоро умирали, потому что менять климат после определенного возраста уже нельзя. Организм не может адаптироваться.
Адам решил для себя не ждать больше ни одного дня, уехать на свой материк, обтянуть спальню ситцем и зачать детей, пока не стар. Нет и пятидесяти. Говорят, в этом возрасте создаются самые удачные дети. Еще ни одного гения не произошло от молодого отца.
Поднимаясь по лестнице, Адам мечтал, чтобы Светланы не оказалось дома. Он не представлял себе, как скажет ей о том, что уходит. Это все равно что подойти к родному человеку и, глядя в глаза, сунуть под ребра нож, как истопник из деревни Манино. И при этом приговаривать: "Ну вот... все... уже не больно. Видишь? А ты боялась..."
Светлана оказалась дома, но у нее сидела подруга Райка. А при постороннем человеке говорить было неудобно. Да и невозможно. Адам ненавидел эту вымогательницу Райку, она вымогала из Светланы все, что ей удавалось, с искусством опытной попрошайки. Адам даже усвоил ее систему: сначала Райка начинала жаловаться на свою жизнь и приводила такие убедительные доводы, что ее становилось жаль. Потом начинала извиняться за предстоящую просьбу, и извинялась так тщательно, что хотелось тут же все для нее сделать. Потом уже шла сама просьба, просьба ложилась на подготовленную почву, и эта дуреха Светлана готова была тут же стащить с себя последнюю рубаху, и если надо - вместе с кожей. Может, и кожа пригодится для пересадки.
- У тебя нет пятидесяти рублей? - шепотом спросила Светлана, оглядываясь на комнату.
- Сначала надо сказать "здравствуй", - посоветовал Адам и подумал при этом, что вот он бросит Светлану, и эта Райка растащит ее по частям, унесет руки и ноги.
Заставит сбрить волосы себе на парик и поселит в квартире своих родственников, а Светлану заставит жить в уборной, мыть руки в унитазе.
- Здравствуй, - Светлана осветилась лицом и прижала к себе морду Радды.
Радда постояла, заряжаясь от хозяйки теплом и любовью, а потом тихо пошла на свое место и легла на тюфяк.
Она устала от дороги.
- Пятьдесят рублей, - напомнила Светлана.
- Есть, - сказал Адам. - Но я не дам.
- Тише... - Светлана сделала испуганные глаза.
Адам вошел в комнату. Райка сидела среди подушек.
Светлана купила в универмаге штук десять подушек и пошила на них синив вельветовые чехлы. На вельвет липли собачьи волосы, которые не брал пылесос, и надо было снимать каждую волосинку отдельно. Каждый раз, когда Светлана пыталась навести уют, это оборачивалось в свою противоположность.
- Вадим, ты прекрасно выглядишь! - искренне восхитилась Райка, вскинув на него крупные наглые глаза.
- Ты тоже, - сказал Вадим, чтобы быть вежливым.
Райка сидела в платье с низким декольте. Она всегда носила низкие декольте, видимо, ей сказали, что у нее красивые шея и грудь. Может быть, когда-то это было действительно красиво, но сейчас Райке шел сорок девятый год, и эти сорок девять лет были заметны всем, кроме нее самой. На вопрос: "Сколько тебе лет?" - она отвечала: "Уже тридцать семь", - и при этом надевала выражение, которое она усвоила в детском саду, - выражение счастливого, незамутненного детства. И такой же голос - под девочку, едва начавшую говорить. И Вадиму всегда хотелось ее спросить: "Девочка, ты не хочешь пи-пи?"
- У него нет денег, - виновато сказала Светлана.
- Есть, - возразил Адам. - Но они мне нужны.
- Я сейчас у соседей попрошу, - смутилась Светлана и пошла из комнаты. Она шла, странно ступая, будто ее ноги были закованы в колодки.
- Что у тебя с ногами? - спросил Адам.
- Она мои туфли разнашивает, - ответила Райка. - Я купила, а они мне малы.
- Так ей они тем более малы. У нее же нога больше.
- Потому она и разнашивает.
Адам решил не продолжать разговор. Они с Райкой существовали каждый на своей колокольне и не понимали друг друга. Адам думал о Светлане, а Райка - о туфлях.
- Как у тебя настроение? - участливо спросила Райка.
Адам глянул на нее, и ему показалось, что, если он пожалуется на настроение, Райка тут же предложит его исправить. По отношению к Светлане она была не только вымогательница, но и предательница. Светлана совершенно не разбиралась в людях, вернее, изо всех людей она предпочитала тех, с кем бы можно было делиться собой и они бы в этом нуждались. Но дружба - процесс двусторонний. Светлана мирилась с односторонностью и, сталкиваясь со злом, только удивлялась и недоумевала. Как Радда. У них были одинаковые характеры.
- У меня все в порядке, - сказал Адам, глядя на свои руки, чтобы не смотреть на Райку. - А ты как?
- Я? Банкрот.
- То есть?
- Ждала у моря погоды и осталась у разбитого корыта.
- Почему?
- Потому что я всегда искала звезд. А их нет.
То есть "звезды" при ближайшем рассмотрении оказались обычными пьющими мужиками, но с фанабериями и дурным характером.
- Тебе сейчас сколько лет? - спросил Вадим.
- Тридцать семь уже. - Райка всхлопнула ресницами, и уголки ее губ летуче вспорхнули вверх.
Вошла Светлана и тут же села, не в силах стоять на ногах. Ее ступни вспухли и наплывали на туфли подушками. От всего ее облика исходило изнурение.
- Голодает, - сказала Райка. - Идиотка.
- Ты голодаешь? - спросил Адам.
Светлана начиталась переводной литературы о пользе голодания и время от времени приносила своему организму реальную пользу.
- Сегодня на соках, - ответила Светлана.
- Она уже четыре дня на соках, - уточнила Райка. - Потом четыре дня будет пить зеленый чай с медом. Потом четыре дня есть протертую пищу. А потом ты отвезешь ее в крематорий.
- Вот деньги, - Светлана протянула деньги одной бумажкой.
- Я через неделю отдам, - пообещала Райка.
- Не думай об этом. В крайнем случае я отдам, а ты мне, когда сможешь.
Адам поднялся и пошел на кухню. Светлана вышла следом.
- Сними туфли! - приказал он.
- Почему?
- Потому что тебе больно! Потому что у тебя будет гангрена!
- Это неудобно. Она уйдет, тогда я сниму.
- Я сейчас сам сниму и дам ей туфлей по морде.
- Но что же делать? Они ей малы...
- Пусть отнесет в растяжку, в обувную мастерскую.
- Да. Но там наливают воду, и обувь портится.
Светлана тоже стояла на Райкиной колокольне и думала не о своих ногах, а о ее туфлях. Адам смотрел на жену. Она исхудала, и ее глаза светились одухотворенным фанатическим блеском. Лицо она намазала кремом, смешанным с облепиховым маслом, от этого оно было желтым, как у больной.
Адам сел перед ней на корточки и с трудом стащил туфли, они были малы размера на три.
- Прекрати голодать, - попросил Адам.
- Жаль прерывать. Столько мучилась. Только четыре дня осталось.
"Через четыре дня и скажу, - подумал Адам. - А то она просто не выдержит". Решив это, он успокоился, и даже Райка перестала казаться такой зловещей фигурой. Просто несчастная баба со своими приспособлениями.
Адам вернулся в комнату и сказал Райке:
- В каждом проигрыше есть доля выигрыша. И наоборот.
- Ты о чем? - не поняла Райка.
- О разбитом корыте. Может быть, оно было гнилое, это корыто. Тридцать семь лет - еще не вечер.
Райка усмехнулась.
Адам сел на диван в вельветовые подушки. Райка и Светлана стали чирикать какие-то светские сплетни, хотя им правильнее было бы чирикать о внуках. Сплетни Адама не интересовали. Он прикрыл глаза и, как в воду, ухнул в воспоминания.
...Они вернулись после суда. Инна сказала: не уходи... и стала его целовать, целовать, целовать будто сошла сума, - каждый палец, каждый ноготь, каждый сустав, и он не мог ее остановить, и ему казалось, что он попал под бешеную летнюю грозу, когда земля смешивается с небом...
Адам сидел, прикрыв глаза. Сердце его сильно стучало, а под ребрами, как брошенная собака, выла тоска.
- Я пойду погуляю с Раддой.
Он взял собаку и пошел звонить в телефон-автомат.
Радда неуклюже полезла в телефонную будку, но Адам ее не пустил, отпихнул ногой и плотно прикрыл дверь. Он хотел быть наедине с Инной.
Заныли гудки. Потом он услышал ее голос.
- Это я, - сказал Адам, волнуясь. - Ну, как ты?
- Противно в городе, - сказала Инна.
- В городе очень противно. Я к тебе сейчас приеду. Но я не один.
- А с кем? - удивилась Инна.
- С собакой.
- Не надо.
- Почему?
- Она линяет.
Подошел человек и сильно постучал монетой по стеклу.
- Я тебе перезвоню, - пообещал Адам. Он не мог говорить с Инной, когда ему мешали. Не мог раздваиваться, должен был принадлежать только ей.
Адам вышел из телефонной будки... Радды не было. "Придет, - подумал он, - куда денется..." Он стоял и ждал, пока поговорит тот, с монетой. Потом подошла женщина. Он переждал и ее, невольно прислушиваясь к разговору. Женщина кричала, что ее муж совершенно не выходит на улицу, гуляет на балконе пятнадцать минут в день. А если выходит из дома - только за водкой, а прогулка сама по себе для него невыносима и вообще невыносимо состояние здоровья. Здоровье он воспринимает как болезнь.
Радда не появлялась. Адам забеспокоился и пошел домой. Дома ее тоже не было. Он снова спустился вниз и пошел к автомату, надеясь, что Радда стоит там и ждет.
Но возле автомата ее не было.
Адам пошел дворами, приглядываясь к собакам-одиночкам и собачьим компаниям. Вышел на площадь. Их дом стоял неподалеку от вокзала. Адам подумал вдруг, что ее могли украсть приезжие и увезти на поезде. С тем, чтобы охотиться. Шотландские сеттеры - это лучшие охотничьи собаки и на птичьем рынке стоят сто рублей. Он пересек площадь и пошел к пригородным электричкам. Ходил вдоль поездов, толкаясь в толпе, и громко звал: "Радда!
Радда!" - и все на него оборачивались.
Потом он снова пересек площадь, вернулся к автомату и стоял на меньше двух часов. Несколько раз он порывался уйти и уже уходил, но снова возвращался и стоял, как столб. Часы на вокзале показывали уже одиннадцать вечера.
Адам вошел в будку, набрал номер Инны и сказал:
- У меня пропала собака.
- Тогда приезжай, - сказала Инна.
- Не могу.
- Почему?
- У меня пропала собака.
Они замолчали, и это молчание было исполнено взаимного непонимания. Адам подумал вдруг, что его колокольня, наверное, самая неудобная и прошита сквозняками, потому что никто не хочет лезть на нее вместе с ним.
Вадим проснулся среди ночи, будто кто-то тронул его за плечо. Он выбыл из сна и явственно понял: собаку украли. Кто-то поманил ее, она пошла, потому что еще ни разу за все свои шестнадцать лет не встречалась со злом и даже не представляла, что оно есть на свете. Вадим купил ее недельным щенком, они со Светланой любили ее как дочку. Радда питалась их добротой, любовью и не представляла, что есть другая пища. Они никогда не бросали Радду, никому не доверяли, и если кто-то один уезжал в отпуск или в командировку, то другой оставался с собакой. А сейчас она на несколько минут осталась на улице одна, и ее украли. Ее позвали, она пошла. Вадим представил себе, что будет, когда вор увидит, что она старая и почти слепая. Что он сделает с ней? Выгонит? Или убьет? Хорошо, если убьет. А если выгонит? Вадим представил себе свою собаку - слепую и больную, с хроническим заболеванием почек. Он делал ей уколы антибиотиков, и она сама подходила к нему и подставляла ногу под иглу. Вадим представил себе растерянность и недоумение Радды, если ее будут бить. Именно недоумение, потому что она не знала, что это такое.
Вадим резко сел на постели. Он увидел, что Светлана тоже сидит.
- Как это могло случиться? - Она протянула к нему руки, плача, будто желая получить ответ прямо в ладошки.
- Как?
"Я вас предал - вот как, - подумал Вадим. - И ее. И тебя".
- Может быть, завтра вернется, - сказал он. - Просто заблудилась.
Ребенок орал, надрывался, а семнадцатилетняя Пескарева преспокойно отправилась в туалет.
- О! Мамаша называется, - осудила Инна. - Ребенок орет, а ей хоть бы что...
- Не привыкла еще, - сказала Ираида. - Сама еще ребенок. Ей в куклы играть.
На посту зазвонил телефон. Ираида сняла трубку, послушала и сказала:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71