- Что вы все: бутылка да бутылка... Вы что, без бутылки жить не можете?
Свидетельница замолчала, уставилась на судью. Челюсть у нее слегка отвисла, а глазки стали круглые и удивленные, как у медведика. Она не понимала его неудовольствия, а судья не понимал, чего она не понимает.
Повисла пауза.
- Рассказывайте дальше, - махнул рукой судья.
- Ну вот. А потом он забежал на кухню, взял нож. А дальше я не видела. Потом захожу к нему в комнату, а он под кроватью сидит...
Судья развернул тряпку и достал нож, который лежал тут же на столе как вещественное доказательство. Нож был громадный, с черной пластмассовой ручкой.
Зал замер.
- Да... - судья покачал головой. - С таким тесаком только на кабана ходить.
И преступление выпрямилось во весь рост.
"Ромашке" дали одиннадцать лет строгого режима. Он выслушал приговор с кривой усмешкой.
Судья испытывал к "Ромашке" брезгливое пренебрежение. А женщины-заседатели смотрели на него со сложным выражением. Они знали, что стоит за словом "строгий режим", и смотрели на него как бы через это знание. А "Ромашка" не знал, и ему предстоял путь, о котором он даже не догадывался.
Суд кончился.
"Ромашку" посадили в машину и увезли. Все разбрелись с отягощенными душами.
Инна и Адам пошли в санаторий.
Дорога лежала через поле.
Солнце скатилось к горизонту, было огромное, объемнокруглое, уставшее. Инна подумала, что днем солнце бывает цвета пламени, а вечером цвета тлеющих углей. Значит, и солнце устает к концу дня, как человек к концу жизни.
Вдоль дороги покачивались цветы и травы: клевер, метелки, кашка, и каждая травинка была нужна. Например, коровам и пчелам. Для молока и меда. Все необходимо и связано в круговороте природы. И волки нужны - как санитары леса, и мыши нужны - корм для мелких хищников. А для чего нужны эти две молодые жизни - Коли и Васи? Один - уже в земле. Другой хоть и жив, но тоже погиб, и если нет "иной жизни", о чем тоскливо беспокоилась клоунеса, значит, они пропали безвозвратно и навсегда. А ведь зачем-то родились и жили. Могли бы давать тепло - ведь они истопники.
Кто всем этим распоряжается? И почему "он" или "оно" ТАК распорядилось...
Вошли в лес. Стало сумеречно и прохладно.
Инна остановилась и посмотрела на Адама. В ее глазах стояла затравленность.
- Мне страшно, - сказала она. - Я боюсь...
Ему захотелось обнять ее, но он не смел. Инна сама шагнула к нему и уткнулась лицом в его лицо. От него изумительно ничем не пахло, как ничем не пахнет морозное утро или ствол дерева.
Инна положила руки ему на плечи и прижала к себе, будто объединяя его и себя в общую молекулу. Что такое водород или кислород? Газ. Эфемерность. Ничто. А вместе - это уже молекула воды. Качественно новое соединение.
Инне хотелось перейти в качественно новое соединение, чтобы не было так неустойчиво в этом мире под уставшим солнцем.
Адам обнял ее руками, ставшими вдруг сильными. Они стояли среди деревьев, ошеломленные близостью и однородностью. Кровь билась в них гулко и одинаково. И вдруг совсем неожиданно и некстати в ее сознании всплыло лицо того, которого она любила. Он смотрел на нее, усмехаясь презрительно и самолюбиво, как бы говорил: "Эх, ты..." - "Так тебе и надо", мысленно ответила ему Инна и закрыла глаза.
- Адам... - тихо позвала Инна.
Он не отозвался.
- Адам!
Он, не просыпаясь, застонал от нежности. Нежность стояла у самого горла.
- Я не могу заснуть. Я не умею спать вдвоем.
- А?
Адам открыл глаза. В комнате было уже светло. Тень от рамы крестом лежала на стене.
- Ты иди... Иди к себе, - попросила Инна.
Он не мог встать. Но не мог и ослушаться. Она сказала: иди. Значит, надо идти.
Адам поднялся, стал натягивать на себя новый костюм, который был ему неудобен. Инна наблюдала сквозь полуприкрытые ресницы. Из окна лился серый свет, Адам казался весь дымчато-серебристо-серый. У него были красивые руки и движения, и по тому, как он застегивал пуговицы на рубашке, просматривалось, что когда-то он был маленький и его любила мама. Инна улыбнулась и поплыла в сон. Сквозь сон слышала, как хлопнула одна дверь, потом другая. Ощутила свободу, которую любила так же, как жизнь, и, засыпая, улыбнулась свободе. Провела ладонью по плечу, с удивлением отмечая, что и ладонь и плечо - не прежние, а другие. Раньше она не замечала своего тела, оно имело как бы рабочее значение: ноги - ходить, руки работать. Но оказывается, все это, вплоть до каждой реснички, может существовать как отдельные живые существа и необходимо не только тебе. Гораздо больше, чем тебе, это необходимо другому человеку. Инна заснула с уверенностью, что она - всесильна и прекрасна. Ощутила себя нормально, ибо это и есть норма - слышать себя всесильной и прекрасной. А все остальное - отклонение от нормы.
Птицы молчали, значит, солнце еще не встало. Облака бежали быстро, были перистые и низкие.
Цвела сирень. Гроздья даже по виду были тугие и прохладные. Адам посмотрел на небо, его глаза наполнились слезами. Он заплакал по жене. Ему бесконечно жаль стало свою Светлану Алексеевну, с которой прожил двадцать лет и которая была порядочным человеком. Это очень ценно само по себе - иметь дело с порядочным человеком, но, как оказалось, в определенной ситуации это не имело ровно никакого значения. Он понимал, что должен уйти от нее, а значит, нанести ей реальное зло.
Адам пошел по аллее к своему корпусу. Деревья тянулись к небу, ели сплошные, а березы - ажурные. Одна береза лежала поваленная, с выкорчеванными корнями. Корни переплелись, как головы звероящера. У одной головы болел зуб и корень-рука подпирал корень-щеку. "Инна", - подумал Адам.
Пробежал ежик. Он комочком перекатился через дорогу и нырнул в высокую траву. "Инна", - подумал Адам.
Все живое и неживое слилось у него в единственное понятие: Инна.
Облака бежали, бежали, бежали... Адам остановился, вбирая глазами небо и землю, испытывая гордый человеческий настрой души, какого он не испытывал никогда прежде. Он был как никогда счастлив и как никогда несчастен.
На завтрак Инна пришла позже обычного. Адам ждал ее за столом.
Она волновалась - как они встретятся, что скажут друг другу. Тот человек, которого она любила, умел сделать вид, что ничего не случилось. И так у него это ловко выходило, что Инна и сама, помниться, усомнилась. И засматривала в его безмятежное лицо.
Инна подходила к столу - прямая и независимая, на всякий случай, если понадобится независимость. Адам поднялся ей навстречу. Они стояли друг против друга и смотрели, молча - глаза в глаза, и это продолжалось долго, почти бесконечно. Со стороны было похоже, будто они глядят на спор: кто дольше?
Кто-то очень умный, кажется даже царь Соломон, сказал о любви: тайна сия велика есть. Тайна - это то, чего не знаешь. Когда-то вода тоже была тайной, а теперь вода - это две молекулы водорода и одна кислорода. Так и любовь. Сейчас это тайна. А когда-нибудь выяснится: валентность души одного человека точно совпадает с валентностью другого и две души образуют качественно новую духовную молекулу.
Адам и Инна стояли и не могли снять глаз друг с друга, и сердце стучало, потому что шла цепная реакция, объединяющая души в Любовь.
- Панкратов! К телефону! - крикнула уборщица тренированным горлом.
- Это меня, - сказал Адам.
- Кто? - испугалась Инна. Ей показалось, он сейчас уйдет и никогда не вернется, и душа снова останется неприкаянной, как детдомовское дитя.
- Не знаю.
- Панкратов! - снова гаркнула уборщица.
- Я сейчас, - пообещал он и пошел.
Инна села на стул и опустила глаза в тарелку.
- Можно я у вас спрошу? - обратилась клоунеса. Она не начала сразу с вопроса, который хотела задать, а как бы деликатно постучалась в Инну.
Инна подняла глаза.
- Мне сегодня снилось, будто меня кусала кошка.
- Больно? - спросила Инна.
- Ужасно. Она сцепила зубы на моей руке, и я просто не знала, что мне делать. Я боялась, что она мне выкусит кусок.
- Надо было зажать ей нос, - предложил завязавший алкоголик.
- Зачем?
- Ей нечем стало бы дышать, и она разжала бы зубы.
- Я не догадалась, - клоунеса подняла брови.
- Между прочим, я тоже ужасно боюсь кошек, - сказала жена алкоголика. - Вот я иду мимо них и никогда не знаю, что у них на уме.
Вернулся Адам. Он сел за стол и начал есть.
- Это очень хороший сон, - сказала Инна. Она сказала то, что клоунеса хотела от нее услышать.
Людям совершенно не обязательно заранее знать плохую правду. Плохая правда придет сама и о себе заявит. Людям надо подкармливать надежду.
Клоунеса радостно закивала, поверила, что кусающая кошка - вестник прекрасных перемен.
- Жена? - тихо спросила Инна.
Он кивнул.
- Ты уезжаешь?
Он кивнул.
- Навсегда?
- На полдня. Туда и обратно.
Адам поднял глаза на Инну, и она увидела в них, что цепная реакция его души уже совершилась и никакие звонки не в состоянии ее расщепить. Инна хотела улыбнуться, но сморщилась. Она устала.
- Жена уезжает в командировку. Некуда девать собаку. Она попросила, чтобы я ее забрал.
- А как ее зовут? - спросила Инна.
- Кого? Жену?
- Собаку.
- Радда... Она вез время радовалась. Мы ее так назвали.
- Глупая, что ли?
- Почему глупая?
- А почему все время радовалась?
- Оттого что умная. Для радости найти причины гораздо сложнее, чем для печали. Люди любят себя, поэтому им все время что-то для себя не хватает. И они страдают. А собаки любят хозяев и постоянно радуются своей любви.
- Я тебя провожу, - сказала Инна.
- Проводишь и встретишь.
Адам вернулся к вечеру и повел Инну в деревню Манино - ту самую, где шел суд.
Держать собаку в санатории категорически запретили. Адам договорился со старушкой из крайнего дома, и она за пустяковую цену сдала Радде пустую конуру. Радда без хозяина остаться не пожелала, она так взвыла, что пришлось Адаму поселиться у той же старушки. Он решил, что будет кормиться в санатории, а жить в деревне.
- А какой она породы? - спросила Инна.
- Шотландский сеттер.
Инна в породах не разбиралась и не представляла себе, как выглядит шотландский сеттер, однако оба этих слова ей понравились. За словом "шотландский" стояло нечто еще более иностранное, чем "английский". За этим словом брезжили молчаливые блондины в коротких клетчатых юбках.
Дорога шла через овраг. На дне оврага стучал по камешкам ручей. Через него лежали деревянные мостки с деревянными перилами. " Как в Шотландии", - подумала Инна, хотя овраг с ручейком и мостиком мог быть в любой части света. Кроме Африки. А может, и в Африке.
- А она красивая? - спросила Инна.
- Она очень красивая, - с убеждением сказал Адам. - Она тебе понравится. Она не может не понравиться.
Он открыл калитку, сбросив с нее веревочную петлю, и вошел во двор. Большая тяжелая собака, улыбаясь всей пастью и размахивая хвостом, устремилась навстречу. Она подняла к Инне морду с выражением: "Ну, что будем делать? Я согласна на все", и Инна увидела, что ее правый глаз затянут плотным сплошным бельмом и напоминает крутое яйцо. Вокруг смеющейся пасти - седая щетина, а розовый живот болтается как тряпка...
- Она старая? - догадалась Инна.
- Ага, - беспечно сказал Адам. - Ей шестнадцать лет.
- А сколько живут собаки?
- Пятнадцать.
- Значит, ей сто десять лет? - спросила Инна. - Она у тебя долгожитель?
Адам тихо, счастливо улыбался, поскольку присутствовал при встрече самых родных и необходимых ему существ.
Из дома вышла старуха и высыпала в траву собачий ужин: остатки каши и размолоченный хлеб. Радда обнюхала и с недоумением поглядела на хозяина.
- Ешь, - приказал Адам. - Ты не дома.
Радда стала послушно есть, и такая покорность была почему-то неприятна Инне. Она поняла, что старая собака будет жрать все, абсолютно все, без исключения, если хозяин прикажет: ешь.
Радда покончила с ужином и угодливо обнюхала каждую травинку, проверяя, не осталось ли чего, и посмотрела на Адама, ожидая похвалы.
- Пошли погуляем, - предложил Адам.
Вышли на дорогу. Собака побежала впереди. Инна обратила внимание, что она не останавливается для малой нужды, как все собаки, а продолжает идти на чуть согнутых и чуть раскоряченных ногах, не прерывая своего занятия. Видимо, ей было жалко тратить на это время. Собака знакомилась со всем, что встречалось ей на дороге: обрывки газет, деревенские собаки, редкие прохожие. Подбегая к людям, она прежде всего обнюхивала конец живота, отчего люди конфузились, смущенно взглядывали на Адама и Инну, и у Инны было такое чувство, будто она участвует в чем-то малопристойном.
- Радда! Фу! - прикрикивал Адам низковатым скрипучим голосом. В раздражении его голос как бы терял соки и становился необаятельным. И можно было себе представить, каков он в раздражении.
- Пойдем на речку, - попросила Инна.
Адам открыл дверцы машины. Радда тут же привычным движением вскочила на переднее сиденье.
- А ну убирайся! - приказал Адам, но Радда и ухом не повела. Ей хотелось быть как можно ближе к хозяину, и она умела не слышать то, что ей не хотелось слышать.
- Ее надо вымыть, - заметила 14нна тускло.
- Разве? - удивился Адам, отмечая тусклость ее голоса и теряясь.
- А ты не чувствуешь?
Дорога к реке и река были прежними, но Инна не могла пробиться к прежней радости. Ей что-то мешало, но что именно - она не могла определить.
Радде не мешало ничего. Выскочив из машины на берег, она пришла в неописуемый восторг. Она разогналась и влетела в воду, поплавала там по-собачьи, приподняв нос над водой, потом выскочила на берег, сильно стряхнулась, и брызги веером полетели на Инну, и в каждой капле отражались все семь цветов светового спектра.
- Убери ее, - тихо и определенно попросила Инна.
Убрать собаку, а самому остаться возле Инны было практически невозможно. Собаку можно было убрать только вместе с собой.
Адам разделся, взял собаку за ошейник и пошел вместе с ней в воду. Инна сидела на берегу, насупившись, и наблюдала, как он выдавил на ладонь полтюбика шампуня и стал мыть собаку. Инна подумала, что этими же руками он обнимет ее вечером, и насупилась еще больше. Освободившись от хозяина, собака выскочила на берег, опрокинулась на спину и стала кататься по земле, как бы назло: дескать, ты меня мыл, а я сейчас запачкаюсь.
- Фу! - сказал Адам, выходя.
Инна не поняла - почему "фу", посмотрела внимательнее и увидела, что собака катается по засохшим коровьим лепешкам.
- Убери ее - снова потребовала Инна.
- Она что, тебе мешает? - заподозрил Адам.
Инна внимательно посмотрела на Адама и вдруг увидела, что они похожи со своей собакой: та же седая желтизна, то же выражение естественности на длинном лице. И то же упрямство. Чем бы их желания ни были продиктованы, пусть даже самыми благородными намерениями, но они всегда делали так, как хотели, - и Радда, и Адам. Эта собачья преданность была прежде всего преданностью себе.
- Да, - сказала Инна. - Мешает.
- Тогда как же мы будем жить?
- Где? - не поняла Инна.
- В Москве. У тебя. Я же не смогу ее бросить. Я должен буду взять ее с собой.
- Кого? - растерялась Инна.
- Собаку, кого же еще...
Это было официальное предложение. И все остальное теперь зависело только от нее. Значит, не зря она приехала в санаторий и так дорого заплатила за путевку и за подарок той тете, которая эту путевку доставала.
- Ты еще сам не переехал, - растерянно сказала Инна. - А уже собаку свою тащишь...
Решено было, что стены прихожей они обошьют деревом, а спальню обтянут ситцем, и тогда спальня будет походить на шкатулку. А гостиную они оклеят нормальными обоями, но изнаночной стороной. И гостиная будет белая. Она видела такую гостиную в доме у иностранцев. Книжных полок решили не покупать, а сделать стеллажи из настоящих кирпичей и настоящих досок. На кирпичи положить доски и укрепить, чтобы не рассыпались. Такое она видела в иностранном журнале. Было решено - никаких гарнитуров, никакого мещанства. Основной принцип - рукоделье, то есть дело рук, а значит, и творчества.
Еще было решено, что вить гнездо они начнут после того, как Адам разведется с женой и официально распишется с Инной. Можно было бы принять другой план: сначала съехаться и обивать спальню ситцем, а потом уже разводиться и расписываться. Но Инна боялась, что, если согласится на этот план, Адам начнет тянуть с разводом и, в конце концов, захочет сохранить обеих женщин, как это сделал тот человек, которого она любила. Потому что в каждой женщине есть то, чего нет в другой.
Срок пребывания в санатории подходил к концу. Они каждый день гуляли втроем: Адам, Инна и Радда, и каждый раз выбирали новые маршруты, чтобы разнообразить впечатления. Адам в угоду Инне орал на собаку, но собака не обижалась. Для нее было главное, чтобы хозяин находился рядом. Когда он уходил и оставлял собаку одну, в ней образовывалось чувство, похожее на голод, стой разницей, что голод она могла терпеть, а этот, душевный, голод - нет.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71