К собственной личной свободе.
Где она репетировала и с кем, Никитин не спрашивал, потому что, если бы заинтересовался, мог узнать нечто такое, что она скрывала. А если узнать то, что скрывала жена, - пришлось бы совершать серию поступков: объясняться, разводиться, искать другую жену, потом рассказывать ей все про себя с самого начала. А под конец выяснится, что новая жена с талантами, их надо будет открывать или зарывать. А Никитину ничего не хотелось ни открывать, ни зарывать. Ему было 32 года, и он привык к своим привычкам.
Сегодня Никитин лег спать рано и уже смотрел какойто интересный сон, когда вернулась жена. Она ничего не сказала, как обычно, даже не разделась, а как была - в пальто и сапогах, с накрашенными глазами - прошла в комнату, села возле Никитина и заплакала.
Потом опустилась на колени, положила свое соленое лицо на лицо Никитина. Эта привычка осталась у них с молодости.
- Ну что? - спросил он.
- Я уронила мячик, - проговорила жена.
Никитин понимал, что она плачет не из-за мячика, а по другой причине.
- Могу я уронить мячик? - плакала жена. - Имею право?
- Не имеешь. Люди платят за то, чтобы ты ловила мячики. А если не умеешь - не выходи на сцену.
- Но у меня девять предметов.
- Хоть сто.
Жена перестала плакать, пошла смывать глаза. Она долго ходила по квартире, тукая пятками, потом долго шуршала одеждой, снимая одно и надевая другое. Наконец легла в постель, обжигая Никитина холодными ногами.
- Боря... - позвала жена.
- Чего тебе?
- Ты редкий, замечательный человек...
Она была благодарна Никитину за то, что не лез в ее жизнь и ни о чем не спрашивал. За то, что ей было куда вернуться и было кому поплакаться.
Рабочий день начинался в девять часов, а в половине десятого в кабинет к Никитину пришел Шлепа с очередным предложением.
- Вот! - гордо сказал он и положил на стол эскиз. На эскизе была изображена комната с синими стенами и белыми углами.
- Что это? - не понял Никитин.
- Цех, в котором будут делать мясорубки.
- А почему белые углы?
- Чтобы в них не плевали и не бросали окурки. Это психологически невозможно плюнуть в белый угол. Я не прав?
Никитин подумал, что Шлепа прав: плевать в темный угол психологически легче.
- Где ты работаешь? - в свою очередь спросил Никитин.
- В бюро технической эстетики, - не задумываясь, ответил Шлепа.
Они с Никитиным действительно работали в бюро технической эстетики, которое получало заказы от предприятий и выполняло их в срок.
- Какую форму мы должны сейчас разрабатывать? - снова спросил Никитин.
- Мясорубку, - не задумываясь, ответил Шлепа.
Бюро действительно получило заказ на разработку формы мясорубки. Срок давно прошел, а формы не было. Директор завода упрекал заведующего бюро, заведующий бюро кричал на Никитина, Никитин материл Шлепянова, то есть Шлепу. Шлепянов, в свою очередь, никого не упрекал: в его обязанности входило творчески мыслить.
Поразмыслив творчески, Шлепа решил, что мясорубка, помимо своей основной задачи молоть мясо, должна нести дополнительную смысловую нагрузку, и предложил "одухотворенный вариант" мясорубки. Корпус он предложил решить в виде самолета, впереди устанавливался пропеллер. Домохозяйка возле такой мясорубки должна была ощутить себя пилотом, который отправляется в полет.
"Одухотворенный вариант" не прошел, потому что на пропеллер накручивалось мясо.
Шлепа предложил следующий "иронический" вариант: корпус в виде коровы, а ручка в виде хвоста. Перемалывая мясо, домохозяйка будет думать, что она накручивает корове хвост, и это отвлечет ее от прозы кухни.
"Ироническая мясорубка" тоже не прошла. Заведующий бюро Саруханян считал, что у мясорубки не должно быть дополнительных сверхзадач, кроме ее основной задачи - перемалывать мясо. Мясорубка должна быть красивой и удобной, а самолет и корова - элементы промышленности и сельского хозяйства - здесь абсолютно ни при чем. И домохозяйка-пилот тоже ни при чем.
Шлепа возражал Саруханяну, что мясорубка - это именно сочетание промышленности с сельским хозяйством, выраженное в лаконичной форме. А что касается домохозяйки, то она тоже человек, а человек - это главный предмет исследования в искусстве.
Тогда Саруханян рассказывал Шлепе анекдот про Христа и про апостолов, которые шли по воде. Саруханян, как Христос, советовал своему апостолу Шлепянову не выпендриваться, а идти по камешкам, как все.
Шлепа обещал подумать и на другой день приносил Никитину очередной вариант мясорубки. Сегодня он принес цех с белыми углами.
- А какое это имеет отношение к мясорубке? - спросил Никитин.
- Самое прямое. Если люди будут делать мясорубку в помещении с чистыми углами, они совершенно иначе ее сделают. Я не прав?
Никитин подумал, что Шлепа прав, потому что он сам, например, не мог сосредоточиться, если в кабинете было не убрано. Но поддержать Шлепу значит выслушать от Саруханяна анекдот про апостолов, а Никитин терпеть не мог старых анекдотов. И вообще он не любил ходить по начальству стеснялся своего длинного асимметричного носа и, когда разговаривал, глядел в пол. Саруханян тоже не смотрел на Никитина. Он ничего не стеснялся, просто ему было неинтересно. Если бы Никитин и Саруханян встретились в нерабочее время где-нибудь на Бородинской панораме или в Музее восточных культур, они просто не узнали бы один другого, потому что никогда толком не видели друг друга в лицо.
- Я не прав? - переспросил Шлепа.
Никитин снова промолчал, испытывая противоречия, как в переулке. Сказать Шлепе "нет" - тот на него обидится, и тогда настанет такая тоска, что жить неохота. А если Саруханян скажет "нет", Шлепа обидится на Саруханяна, а тот даже не заметит, потому что его друзья и соседи работают в разных местах. Шлепа не имеет к ним никакого отношения.
- Иди к нему со своими углами, - решил Никитин.
- А ты? - наивно спросил Шлепа, не подозревая о противоречиях.
- Это же твои углы, а не мои.
Шлепа взял эскиз и пошел к Саруханяну, а Никитин принялся тщательно прибирать свой стол. Он не мог работать, если на столе был беспорядок.
Никитин успел только сложить в стакан карандаши, когда вернулся Шлепа.
- Ну? - поинтересовался Никитин, составляя карандаши острием вверх.
- Выгнал, - коротко сказал Шлепа.
- Из кабинета или вообще?
- Из кабинета и вообще.
Никитин молчал. Он ожидал, что это когда-нибудь произойдет, но не ожидал, что это случится сегодня.
- Слушай... - растерянно проговорил Никитин, - а ты не можешь по камешкам... как все?
Шлепа подумал, глядя перед собой, потом покачал головой.
- Нет, - сказал он, - не могу.
В воскресенье Никитин взял дочь Наташу, которая жила у тещи, и поехал с ней в зоопарк. Они каждое воскресенье проводили вместе и рассказывали друг другу о прожитой неделе. Никитин сообщал о своих делах, а Наташа о своих, и когда она говорила или задавала вопросы, то забегала вперед и смотрела на Никитина снизу вверх его собственными глазами. У них были совершенно одинаковые глаза - зеленые, как крыжовины, в светлых ресницах.
- Что это у тебя? - спросил Никитин, дотрагиваясь пальцами до ее щеки. Возле уха на щеке была бледная сыпь.
- Диатез, - объяснила Наташа. - Меня бабушка яйцами перекармливает.
- А ты не ешь.
- Из яйца целый цыпленок получается с клювом и перьями, значит, в нем много витаминов. А витамины необходимы растущему организму.
Никитин слушал Наташу и думал о том, что, видимо постарел. Вот весна, вот солнце, вот дикие звери - все это должно восприниматься как чудо. А он воспринимал иначе: ну весна, ну солнце, ну дикие звери. Ну и что?
- Кто это? - спросила Наташа, глядя на Никитине снизу вверх.
- Гималайский медведь.
- А откуда ты знаешь, что он гималайский?
- Написано.
- А ты мог бы его погладить?
- Зачем?
- Ни за чем. Просто так.
Никитин подумал: а мог бы он действительно ни за чем, просто так войти в клетку и погладить гималайского медведя? С одной стороны, это поступок совершенно бессмысленный, а с другой стороны, - в нем вызов человеческим привычкам. Никитин мог бы вернуться домой и сказать жене: ты там с каким-то ничтожеством репетируешь, а я действительно настоящий мужик, гималайского медведя погладил. Мог бы пройти мимо хулиганов не высокомерно, как раньше, а спокойно. Пройти - и все.
- Трус! - крикнет вдогонку Шлепа.
- Можешь думать, что хочешь, - ответит Никитин.
И ему действительно будет безразлично, что подумают о нем друзья, соседи и сослуживцы, потому что сам Никитин будет знать себе истинную цену.
Медведь лежал черный, огромный, безразличный, положив как собака морду на лапы и, по всей вероятности, скучал. Никитин подумал, что здесь, в клетке, медведь утратил всю свою медвежью индивидуальность и все ему было безразлично, даже собственные привычки.
- Можешь? - допытывалась Наташа.
- Сейчас, - сказал Никитин. - Подожди меня здесь, я быстро поглажу и вернусь.
Клетка оказалась незапертой, а просто задвинутой на тяжелую железную щеколду. Когда Никитин отодвинул щеколду и вошел, медведь не обернулся и, казалось, не обратил на это никакого внимания.
Шерсть у медведя была черная, слипшаяся, возле брюха висела сосульками. Никитин с отвращением дотянулся до высокой медвежьей холки и заторопился обратно. Медведь быстро поднялся с пола, обошел Никитина и лег возле двери. Никитин, в свою очередь, хотел обойти медведя, но тот поднял морду и посмотрел на него мелкими замороженными глазками. Медведь не утратил свою медвежью индивидуальность. Никитин понял это, во рту у него сделалось сухо, а пульс застучал в висках с такой силой, что казалось, будто уродовал лицо.
- Наташа! - позвал Никитин.
Дочь, радостная, подбежала к клетке.
- Поди позови кого-нибудь. Я не могу выйти.
- Тебе уже надоело? - разочарованно спросила Наташа.
- Позови...
Наташа побежала куда-то, а через несколько минут вернулась и привела сторожа зоопарка в ватнике и в кепке.
- Никитин, - представился Никитин и протянул сквозь прутья руку с вытянутыми пальцами.
- Пьяный, что ли? - брезгливо поинтересовался сторож.
- Нет.
- Поспорил?
- Нет, не спорил.
- А зачем влез?
- Просто так.
- Вот и сиди теперь. Гималайский медведь никого не выпускает.
- Почему?
- У него такая манера.
Сторож имел дело с хищниками и знал манеру каждого. Не верить ему не имело никакого смысла.
- А что же теперь делать? - упавшим голосом спросил Никитин.
- Убить.
- Кого? - испугался Никитин.
- Это уж я не знаю. Медведь уникальный, а таких, как ты, полный зоопарк.
Сторож не учитывал ни конкретного состояния Никитина, ни его принципов относительно свободы личности.
- Позови кого-нибудь из начальства, - попросил Никитин.
- Зачем? - Сторож не любил ходить по начальству. Может быть, стеснялся своего ватника и кепки.
- Посоветоваться, - сказал Никитин.
- А что начальство? Оно вместо тебя в клетку не полезет Ты теперь с медведем советуйся Нам его заграничное государство подарило. Убить медведя - значит идти на конфликт. Из-за тебя никто на конфликт не пойдет.
Сторож повернулся и зашагал от клетки. В его обязанности входило кормить зверей, следить, чтобы люди не совали в клетки острые предметы, а решать конфликты на уровне внешней политики в его обязанности не входило Это было не его дело, а сторож не в свои дела не вмешивался.
Перед клеткой тем временем собрался народ. Медведь привык, что на него смотрят, привык быть на виду и не обращал на это никакого внимания. А Никитин нервничал и удивлялся человеческой бестактности, хотя с позиций свободы личности все было правильно. Хочешь остановиться - можешь остановиться. Хочешь посмотреть - можешь посмотреть.
В центре толпы стояла Наташа и давала интервью. Она объясняла, что медведь гималайский, а человек - ее папа. Папа у нее - художник, мама жонглер, а сама она живет у бабушки и учится в третьем классе.
- Наташа! - окликнул Никитин. - Иди домой...
- А можно, я еще здесь побуду? - Она, как и мать, любила успех и внимание к себе зрителей.
- Хватит, - запретил Никитин, - иди домой.
- А куда? К маме или к бабушке?
Никитин подумал, что жены дома нет, и сказал:
- Иди к бабушке.
Вечером пришел сторож и просунул медведю плоский ящик с сырым обветренным мясом. Потом достал из кармана табличку и повесил ее на клетку.
- Что это? - спросил Никитин.
- Твои данные.
- Зачем? - смутился Никитин.
- Завтра посетитель повалит, интересоваться начнет.
- А вы что написали?
- А тебе не все равно?
Никитину было далеко не безразлично, что о нем пишут, но он не решался пререкаться со сторожем.
- Трудно работать с хищниками? - заискивающе спросил Никитин, чтобы задержать сторожа вопросом. Он боялся оставаться один.
- Если обращаться по-человечески, то не трудно.
- А если не по-человечески? - Никитин уточнял свои перспективы
- Сожрет
- А меня медведь не сожрет?
- Не должен. Он сытый.
Сторож ушел. Никитин и гималайский медведь остались вдвоем. Медведь лежал по-прежнему, уложив морду на лапы и, казалось, не замечал Никитина.
На дощатом полу темнели клочки сена, валялся круглый бублик. Никитин хотел есть, но боялся пошевелиться.
Он сидел в углу, страдая от холода и от неопределенности своего положения: с одной стороны, медведь действительно уникальный, а таких, как Никитин, действительно полный зоопарк. Медведь имеет познавательное значение и укрепляет дружбу между народами, а Никитин никакого значения не имеет Он руководит Шлепой, а это занятие бесполезное, потому что Шлепа неуправляем. Что касается жены, то жена его отсутствия не заметит. Так что получалось, заменить Никитина легко, а заменить медведя сложно.
Никитин незаметно заснул и продолжал мерзнуть во сне, а потом ему стало вдруг тепло и даже душно. Проснувшись, он увидел, что лежит посреди клетки, прижавшись к гималайскому медведю. Должно быть, перебрался к нему ночью от страха и от холода.
Первым посетителем зоопарка была жена Никитина.
Она явилась задолго до открытия, перелезла через ограду и теперь бегала от одной клетки к другой - разыскивала мужа.
Никитин увидел ее раньше, чем она его, и отметил, что незамужний образ жизни наложил на нее свой отпечаток.
Жена имела совершенно незамужний девический вид.
Она подбежала к клетке и придвинула лицо к прутьям.
Глаза у нее были яркие, а губы бледные - она их не красила. Губы были бледные, большие и нежные. Никитин с удивлением смотрел на лицо жены и находил в нем черты дочери.
- Господи! - оторопело проговорила жена, оглядывая клетку. - Никаких удобств!
- Смотря что принимать за удобства, - неопределенно сказал Никитин.
- Идем домой! Что бы ни было, ты должен ночевать дома.
- А тебе не все равно, где я буду ночевать? По-моему, для тебя это самый удобный вариант.
- Хочешь, я рожу второго ребенка, заберу Наташу от матери и пойду работать в ясли? Я буду зарабатывать на хлеб, присматривать за детьми, и мы начнем новую жизнь?
- Жена заплакала, прикусив губу, неотрывно глядя на Никитина. - Я не знала, что ты переживаешь. Я думала - тебе все равно. А раз ты протестуешь, значит, ты меня любишь. Значит, все можно поправить... Почему ты молчишь?
- А что я должен говорить? У меня ведь нет репетиций.
Я не жонглер.
- Ты должен меня понять, мне хотелось внимания, поклонения. Жизнь уходит.
- У тебя было достаточно внимания - каждый вечер зрительный зал.
- А мне не нужен зал. Мне нужен один человек, который мог бы умереть за меня. Я не думала, что ты можешь умереть за меня. А больше мне ничего не надо.
Я все брошу, и мы начнем новую жизнь.
- Тебя в ясли не возьмут.
- Почему? - растерялась жена.
- Потому что ты окончила цирковое училище, а не дошкольно-педагогическое. У тебя другая специальность.
- Что это за специальность? - пренебрежительно сказала жена. - Подкидывать мячики на воздух, а потом ловить обратно. Какой смысл?
- Редкий вид работы...
- А какой в нем смысл?
Никитин с удивлением отметил, что у жены свои сомнения.
- Ну... а какой смысл в альпинизме? Люди сначала лезут на гору, а потом спускаются обратно.
- Тоже никакого смысла, - сказала жена. - Искусственная цель и искусственные трудности. Мне уже надоело все искусственное. Я устала. Я не хочу больше жонглировать, я хочу жить.
Жена снова заплакала.
Гималайский медведь приподнял морду и внимательно посмотрел на Никитина, на жену, потом снова на Никитина. Никитин отчего-то смутился и сказал жене:
- Ну ладно, ты иди...
- Я первая пойду, - согласилась жена. - Я куплю проигрыватель с пластинками, и у нас будет полный дом музыки.
Она пошла от клетки - сначала медленно, потом побежала. Жена бежала, сунув руки в карманы, перебирая длинными тонковатыми ногами в белых чулках, и походила на свою выросшую дочь.
Никитин смотрел ей вслед и думал о том, что ничего не знает о жене, и это представилось, как спасение, ибо чего не знаешь, того нет.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71
Где она репетировала и с кем, Никитин не спрашивал, потому что, если бы заинтересовался, мог узнать нечто такое, что она скрывала. А если узнать то, что скрывала жена, - пришлось бы совершать серию поступков: объясняться, разводиться, искать другую жену, потом рассказывать ей все про себя с самого начала. А под конец выяснится, что новая жена с талантами, их надо будет открывать или зарывать. А Никитину ничего не хотелось ни открывать, ни зарывать. Ему было 32 года, и он привык к своим привычкам.
Сегодня Никитин лег спать рано и уже смотрел какойто интересный сон, когда вернулась жена. Она ничего не сказала, как обычно, даже не разделась, а как была - в пальто и сапогах, с накрашенными глазами - прошла в комнату, села возле Никитина и заплакала.
Потом опустилась на колени, положила свое соленое лицо на лицо Никитина. Эта привычка осталась у них с молодости.
- Ну что? - спросил он.
- Я уронила мячик, - проговорила жена.
Никитин понимал, что она плачет не из-за мячика, а по другой причине.
- Могу я уронить мячик? - плакала жена. - Имею право?
- Не имеешь. Люди платят за то, чтобы ты ловила мячики. А если не умеешь - не выходи на сцену.
- Но у меня девять предметов.
- Хоть сто.
Жена перестала плакать, пошла смывать глаза. Она долго ходила по квартире, тукая пятками, потом долго шуршала одеждой, снимая одно и надевая другое. Наконец легла в постель, обжигая Никитина холодными ногами.
- Боря... - позвала жена.
- Чего тебе?
- Ты редкий, замечательный человек...
Она была благодарна Никитину за то, что не лез в ее жизнь и ни о чем не спрашивал. За то, что ей было куда вернуться и было кому поплакаться.
Рабочий день начинался в девять часов, а в половине десятого в кабинет к Никитину пришел Шлепа с очередным предложением.
- Вот! - гордо сказал он и положил на стол эскиз. На эскизе была изображена комната с синими стенами и белыми углами.
- Что это? - не понял Никитин.
- Цех, в котором будут делать мясорубки.
- А почему белые углы?
- Чтобы в них не плевали и не бросали окурки. Это психологически невозможно плюнуть в белый угол. Я не прав?
Никитин подумал, что Шлепа прав: плевать в темный угол психологически легче.
- Где ты работаешь? - в свою очередь спросил Никитин.
- В бюро технической эстетики, - не задумываясь, ответил Шлепа.
Они с Никитиным действительно работали в бюро технической эстетики, которое получало заказы от предприятий и выполняло их в срок.
- Какую форму мы должны сейчас разрабатывать? - снова спросил Никитин.
- Мясорубку, - не задумываясь, ответил Шлепа.
Бюро действительно получило заказ на разработку формы мясорубки. Срок давно прошел, а формы не было. Директор завода упрекал заведующего бюро, заведующий бюро кричал на Никитина, Никитин материл Шлепянова, то есть Шлепу. Шлепянов, в свою очередь, никого не упрекал: в его обязанности входило творчески мыслить.
Поразмыслив творчески, Шлепа решил, что мясорубка, помимо своей основной задачи молоть мясо, должна нести дополнительную смысловую нагрузку, и предложил "одухотворенный вариант" мясорубки. Корпус он предложил решить в виде самолета, впереди устанавливался пропеллер. Домохозяйка возле такой мясорубки должна была ощутить себя пилотом, который отправляется в полет.
"Одухотворенный вариант" не прошел, потому что на пропеллер накручивалось мясо.
Шлепа предложил следующий "иронический" вариант: корпус в виде коровы, а ручка в виде хвоста. Перемалывая мясо, домохозяйка будет думать, что она накручивает корове хвост, и это отвлечет ее от прозы кухни.
"Ироническая мясорубка" тоже не прошла. Заведующий бюро Саруханян считал, что у мясорубки не должно быть дополнительных сверхзадач, кроме ее основной задачи - перемалывать мясо. Мясорубка должна быть красивой и удобной, а самолет и корова - элементы промышленности и сельского хозяйства - здесь абсолютно ни при чем. И домохозяйка-пилот тоже ни при чем.
Шлепа возражал Саруханяну, что мясорубка - это именно сочетание промышленности с сельским хозяйством, выраженное в лаконичной форме. А что касается домохозяйки, то она тоже человек, а человек - это главный предмет исследования в искусстве.
Тогда Саруханян рассказывал Шлепе анекдот про Христа и про апостолов, которые шли по воде. Саруханян, как Христос, советовал своему апостолу Шлепянову не выпендриваться, а идти по камешкам, как все.
Шлепа обещал подумать и на другой день приносил Никитину очередной вариант мясорубки. Сегодня он принес цех с белыми углами.
- А какое это имеет отношение к мясорубке? - спросил Никитин.
- Самое прямое. Если люди будут делать мясорубку в помещении с чистыми углами, они совершенно иначе ее сделают. Я не прав?
Никитин подумал, что Шлепа прав, потому что он сам, например, не мог сосредоточиться, если в кабинете было не убрано. Но поддержать Шлепу значит выслушать от Саруханяна анекдот про апостолов, а Никитин терпеть не мог старых анекдотов. И вообще он не любил ходить по начальству стеснялся своего длинного асимметричного носа и, когда разговаривал, глядел в пол. Саруханян тоже не смотрел на Никитина. Он ничего не стеснялся, просто ему было неинтересно. Если бы Никитин и Саруханян встретились в нерабочее время где-нибудь на Бородинской панораме или в Музее восточных культур, они просто не узнали бы один другого, потому что никогда толком не видели друг друга в лицо.
- Я не прав? - переспросил Шлепа.
Никитин снова промолчал, испытывая противоречия, как в переулке. Сказать Шлепе "нет" - тот на него обидится, и тогда настанет такая тоска, что жить неохота. А если Саруханян скажет "нет", Шлепа обидится на Саруханяна, а тот даже не заметит, потому что его друзья и соседи работают в разных местах. Шлепа не имеет к ним никакого отношения.
- Иди к нему со своими углами, - решил Никитин.
- А ты? - наивно спросил Шлепа, не подозревая о противоречиях.
- Это же твои углы, а не мои.
Шлепа взял эскиз и пошел к Саруханяну, а Никитин принялся тщательно прибирать свой стол. Он не мог работать, если на столе был беспорядок.
Никитин успел только сложить в стакан карандаши, когда вернулся Шлепа.
- Ну? - поинтересовался Никитин, составляя карандаши острием вверх.
- Выгнал, - коротко сказал Шлепа.
- Из кабинета или вообще?
- Из кабинета и вообще.
Никитин молчал. Он ожидал, что это когда-нибудь произойдет, но не ожидал, что это случится сегодня.
- Слушай... - растерянно проговорил Никитин, - а ты не можешь по камешкам... как все?
Шлепа подумал, глядя перед собой, потом покачал головой.
- Нет, - сказал он, - не могу.
В воскресенье Никитин взял дочь Наташу, которая жила у тещи, и поехал с ней в зоопарк. Они каждое воскресенье проводили вместе и рассказывали друг другу о прожитой неделе. Никитин сообщал о своих делах, а Наташа о своих, и когда она говорила или задавала вопросы, то забегала вперед и смотрела на Никитина снизу вверх его собственными глазами. У них были совершенно одинаковые глаза - зеленые, как крыжовины, в светлых ресницах.
- Что это у тебя? - спросил Никитин, дотрагиваясь пальцами до ее щеки. Возле уха на щеке была бледная сыпь.
- Диатез, - объяснила Наташа. - Меня бабушка яйцами перекармливает.
- А ты не ешь.
- Из яйца целый цыпленок получается с клювом и перьями, значит, в нем много витаминов. А витамины необходимы растущему организму.
Никитин слушал Наташу и думал о том, что, видимо постарел. Вот весна, вот солнце, вот дикие звери - все это должно восприниматься как чудо. А он воспринимал иначе: ну весна, ну солнце, ну дикие звери. Ну и что?
- Кто это? - спросила Наташа, глядя на Никитине снизу вверх.
- Гималайский медведь.
- А откуда ты знаешь, что он гималайский?
- Написано.
- А ты мог бы его погладить?
- Зачем?
- Ни за чем. Просто так.
Никитин подумал: а мог бы он действительно ни за чем, просто так войти в клетку и погладить гималайского медведя? С одной стороны, это поступок совершенно бессмысленный, а с другой стороны, - в нем вызов человеческим привычкам. Никитин мог бы вернуться домой и сказать жене: ты там с каким-то ничтожеством репетируешь, а я действительно настоящий мужик, гималайского медведя погладил. Мог бы пройти мимо хулиганов не высокомерно, как раньше, а спокойно. Пройти - и все.
- Трус! - крикнет вдогонку Шлепа.
- Можешь думать, что хочешь, - ответит Никитин.
И ему действительно будет безразлично, что подумают о нем друзья, соседи и сослуживцы, потому что сам Никитин будет знать себе истинную цену.
Медведь лежал черный, огромный, безразличный, положив как собака морду на лапы и, по всей вероятности, скучал. Никитин подумал, что здесь, в клетке, медведь утратил всю свою медвежью индивидуальность и все ему было безразлично, даже собственные привычки.
- Можешь? - допытывалась Наташа.
- Сейчас, - сказал Никитин. - Подожди меня здесь, я быстро поглажу и вернусь.
Клетка оказалась незапертой, а просто задвинутой на тяжелую железную щеколду. Когда Никитин отодвинул щеколду и вошел, медведь не обернулся и, казалось, не обратил на это никакого внимания.
Шерсть у медведя была черная, слипшаяся, возле брюха висела сосульками. Никитин с отвращением дотянулся до высокой медвежьей холки и заторопился обратно. Медведь быстро поднялся с пола, обошел Никитина и лег возле двери. Никитин, в свою очередь, хотел обойти медведя, но тот поднял морду и посмотрел на него мелкими замороженными глазками. Медведь не утратил свою медвежью индивидуальность. Никитин понял это, во рту у него сделалось сухо, а пульс застучал в висках с такой силой, что казалось, будто уродовал лицо.
- Наташа! - позвал Никитин.
Дочь, радостная, подбежала к клетке.
- Поди позови кого-нибудь. Я не могу выйти.
- Тебе уже надоело? - разочарованно спросила Наташа.
- Позови...
Наташа побежала куда-то, а через несколько минут вернулась и привела сторожа зоопарка в ватнике и в кепке.
- Никитин, - представился Никитин и протянул сквозь прутья руку с вытянутыми пальцами.
- Пьяный, что ли? - брезгливо поинтересовался сторож.
- Нет.
- Поспорил?
- Нет, не спорил.
- А зачем влез?
- Просто так.
- Вот и сиди теперь. Гималайский медведь никого не выпускает.
- Почему?
- У него такая манера.
Сторож имел дело с хищниками и знал манеру каждого. Не верить ему не имело никакого смысла.
- А что же теперь делать? - упавшим голосом спросил Никитин.
- Убить.
- Кого? - испугался Никитин.
- Это уж я не знаю. Медведь уникальный, а таких, как ты, полный зоопарк.
Сторож не учитывал ни конкретного состояния Никитина, ни его принципов относительно свободы личности.
- Позови кого-нибудь из начальства, - попросил Никитин.
- Зачем? - Сторож не любил ходить по начальству. Может быть, стеснялся своего ватника и кепки.
- Посоветоваться, - сказал Никитин.
- А что начальство? Оно вместо тебя в клетку не полезет Ты теперь с медведем советуйся Нам его заграничное государство подарило. Убить медведя - значит идти на конфликт. Из-за тебя никто на конфликт не пойдет.
Сторож повернулся и зашагал от клетки. В его обязанности входило кормить зверей, следить, чтобы люди не совали в клетки острые предметы, а решать конфликты на уровне внешней политики в его обязанности не входило Это было не его дело, а сторож не в свои дела не вмешивался.
Перед клеткой тем временем собрался народ. Медведь привык, что на него смотрят, привык быть на виду и не обращал на это никакого внимания. А Никитин нервничал и удивлялся человеческой бестактности, хотя с позиций свободы личности все было правильно. Хочешь остановиться - можешь остановиться. Хочешь посмотреть - можешь посмотреть.
В центре толпы стояла Наташа и давала интервью. Она объясняла, что медведь гималайский, а человек - ее папа. Папа у нее - художник, мама жонглер, а сама она живет у бабушки и учится в третьем классе.
- Наташа! - окликнул Никитин. - Иди домой...
- А можно, я еще здесь побуду? - Она, как и мать, любила успех и внимание к себе зрителей.
- Хватит, - запретил Никитин, - иди домой.
- А куда? К маме или к бабушке?
Никитин подумал, что жены дома нет, и сказал:
- Иди к бабушке.
Вечером пришел сторож и просунул медведю плоский ящик с сырым обветренным мясом. Потом достал из кармана табличку и повесил ее на клетку.
- Что это? - спросил Никитин.
- Твои данные.
- Зачем? - смутился Никитин.
- Завтра посетитель повалит, интересоваться начнет.
- А вы что написали?
- А тебе не все равно?
Никитину было далеко не безразлично, что о нем пишут, но он не решался пререкаться со сторожем.
- Трудно работать с хищниками? - заискивающе спросил Никитин, чтобы задержать сторожа вопросом. Он боялся оставаться один.
- Если обращаться по-человечески, то не трудно.
- А если не по-человечески? - Никитин уточнял свои перспективы
- Сожрет
- А меня медведь не сожрет?
- Не должен. Он сытый.
Сторож ушел. Никитин и гималайский медведь остались вдвоем. Медведь лежал по-прежнему, уложив морду на лапы и, казалось, не замечал Никитина.
На дощатом полу темнели клочки сена, валялся круглый бублик. Никитин хотел есть, но боялся пошевелиться.
Он сидел в углу, страдая от холода и от неопределенности своего положения: с одной стороны, медведь действительно уникальный, а таких, как Никитин, действительно полный зоопарк. Медведь имеет познавательное значение и укрепляет дружбу между народами, а Никитин никакого значения не имеет Он руководит Шлепой, а это занятие бесполезное, потому что Шлепа неуправляем. Что касается жены, то жена его отсутствия не заметит. Так что получалось, заменить Никитина легко, а заменить медведя сложно.
Никитин незаметно заснул и продолжал мерзнуть во сне, а потом ему стало вдруг тепло и даже душно. Проснувшись, он увидел, что лежит посреди клетки, прижавшись к гималайскому медведю. Должно быть, перебрался к нему ночью от страха и от холода.
Первым посетителем зоопарка была жена Никитина.
Она явилась задолго до открытия, перелезла через ограду и теперь бегала от одной клетки к другой - разыскивала мужа.
Никитин увидел ее раньше, чем она его, и отметил, что незамужний образ жизни наложил на нее свой отпечаток.
Жена имела совершенно незамужний девический вид.
Она подбежала к клетке и придвинула лицо к прутьям.
Глаза у нее были яркие, а губы бледные - она их не красила. Губы были бледные, большие и нежные. Никитин с удивлением смотрел на лицо жены и находил в нем черты дочери.
- Господи! - оторопело проговорила жена, оглядывая клетку. - Никаких удобств!
- Смотря что принимать за удобства, - неопределенно сказал Никитин.
- Идем домой! Что бы ни было, ты должен ночевать дома.
- А тебе не все равно, где я буду ночевать? По-моему, для тебя это самый удобный вариант.
- Хочешь, я рожу второго ребенка, заберу Наташу от матери и пойду работать в ясли? Я буду зарабатывать на хлеб, присматривать за детьми, и мы начнем новую жизнь?
- Жена заплакала, прикусив губу, неотрывно глядя на Никитина. - Я не знала, что ты переживаешь. Я думала - тебе все равно. А раз ты протестуешь, значит, ты меня любишь. Значит, все можно поправить... Почему ты молчишь?
- А что я должен говорить? У меня ведь нет репетиций.
Я не жонглер.
- Ты должен меня понять, мне хотелось внимания, поклонения. Жизнь уходит.
- У тебя было достаточно внимания - каждый вечер зрительный зал.
- А мне не нужен зал. Мне нужен один человек, который мог бы умереть за меня. Я не думала, что ты можешь умереть за меня. А больше мне ничего не надо.
Я все брошу, и мы начнем новую жизнь.
- Тебя в ясли не возьмут.
- Почему? - растерялась жена.
- Потому что ты окончила цирковое училище, а не дошкольно-педагогическое. У тебя другая специальность.
- Что это за специальность? - пренебрежительно сказала жена. - Подкидывать мячики на воздух, а потом ловить обратно. Какой смысл?
- Редкий вид работы...
- А какой в нем смысл?
Никитин с удивлением отметил, что у жены свои сомнения.
- Ну... а какой смысл в альпинизме? Люди сначала лезут на гору, а потом спускаются обратно.
- Тоже никакого смысла, - сказала жена. - Искусственная цель и искусственные трудности. Мне уже надоело все искусственное. Я устала. Я не хочу больше жонглировать, я хочу жить.
Жена снова заплакала.
Гималайский медведь приподнял морду и внимательно посмотрел на Никитина, на жену, потом снова на Никитина. Никитин отчего-то смутился и сказал жене:
- Ну ладно, ты иди...
- Я первая пойду, - согласилась жена. - Я куплю проигрыватель с пластинками, и у нас будет полный дом музыки.
Она пошла от клетки - сначала медленно, потом побежала. Жена бежала, сунув руки в карманы, перебирая длинными тонковатыми ногами в белых чулках, и походила на свою выросшую дочь.
Никитин смотрел ей вслед и думал о том, что ничего не знает о жене, и это представилось, как спасение, ибо чего не знаешь, того нет.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71