- Именем его! - отозвался слитный хор других голосов.
С головы Света сняли черную ленту, и он зажмурился - таким ярким показался
ему хлынувший в глаза свет.
- Во имя Семаргла!
- Именем его!
Когда глаза Света привыкли к нестерпимой иллюминации, оказалось, что
его привели в освещенный всего лишь десятком свечей зал торжеств.
Окна зала были задрапированы тяжелыми черными шторами. Свет стоял
в центре незамкнутого каре выстроившихся вокруг отцов и отроков-волшебников,
одетых в парадные балахоны. Десятки глаз смотрели на Света. А потом
откуда-то появился еще один незнакомец в одеянии мужа-волшебника и
воздел к небу руки.
- Мужи! Отроки! Братия! - возгласил он. - Мы собрались здесь в знаменательный
час! Сегодня воспитанник вашей школы Светозар Сморода прошел испытание
Додолой и присоединился к священному братству Колдовской Дружины!
И пусть он покудова еще мало осведомлен в колдовских науках, но отныне
он вступает в наши ряды. - Незнакомец повернулся к Свету: - Воспитанник
Сморода! Властью, данной мне Кудесником, я нарекаю вас нашим братом.
Ночь да не войдет в вашу душу, отрок-волшебник! Учитесь, овладевайте
силами Дневного волшебства. Запомните, как сегодня вы приняли за яркий
свет слабые огоньки свечей, и не поддавайтесь губительному влиянию
Додолы. Благослови вас Семаргл!
Из-за спины незнакомца выдвинулся пастырь:
- Во имя Семаргла!!!
- Именем его! - отозвался хор голосов.
Свет был ошарашен. Словно во сне, смотрел он, как к нему приближаются
два отрока и снимают с него серую пару воспитанника. А потом двое
отцов надевают на него темно-синее одеяние отрока, и до Света доходит
наконец, что это вовсе не сон.
- Да взлелеем в сердце своем Семаргла! - провозглашает пастырь. -
Да убьем в себе Додолу!
- Да взлелеем в сердце своем Семаргла! - повторяет хор мужских и юношеских
голосов.
И Свет, подобно эху, откликается:
- Да убьем в себе Додолу!

10. Взгляд в былое: Додола.
Додола была младшей и самой любимой дочерью Сварога. Так утверждали
старословенские былины.
Зачем Сварогу потребовалась такая дочь, былины не объясняли, но ведь
пути божьи неисповедимы...
Во всяком случае, Додола с самого своего рождения стремилась к тому,
к чему стремятся все женщины мира во время трех месяцев зеленца. Кроме
тех, кто решил посвятить себя колдовству...
Для начала она попыталась соблазнить своего отца. Однако ничего из
ее начинания не получилось - поскольку богу-породителю для осуществления
своих планов не требовалась женщина, то и соответствующего инструмента
у него не оказалось. Была ли наказана Додола за свои матримониальные
поползновения, неизвестно: былины ничего на этот счет не говорили.
Но вряд ли - ведь именно Сварог создал дочь постоянно озабоченной
своей женской природой. Стало быть, этим он преследовал какие-то собственные,
далеко идущие цели.
Однако, даже если наказание и состоялось, оно в намерениях Додолы
ничего не изменило. И когда у нее ничего не получилось с отцом, она
обратила свой божественный взор на собственных братьев. Былины рассказывали,
как для начала она сунулась к Дажьбогу. Но тем уже завладела Мокошь,
и богине судьбы совсем не улыбалось обзавестись соперницей - пусть
и в лице своей юной сестренки. И хотя в первую ночь, воспользовавшись
ротозейством старшей сестры, Додоле удалось-таки совратить Дажьбога,
развиться их отношениям Мокошь не позволила. Однако Дажьбог не подвел
Додолу, и плодом той распрекрасной ночи стало рождение Словена, от
коего, как известно, и пошли дажьбожьи внуки - словене.
Додола же после рождения первенца обратила внимание на одного из двоих
своих еще не связанных узами брака братьев - Семаргла. И не просто
обратила внимание... Она влюбилась в Семаргла напрочь, потеряв голову,
как могла влюбляться только одна Додола. Остальным-то богиням было
не до любви, они занимались массой других дел - следили, чтобы вовремя
явилась в Словению весна, чтобы все живое в свой срок ушло к Велесу,
в загробный мир. Да и мужей надо было держать в ежовых рукавицах -
чтобы те, лежебоки, не забывали выполнять обязанности, возложенные
на них Сварогом. Хотя вполне возможно, что и остальные богини спали
со своими мужьями каждую ночь. Просто отец создал их обычными, с нормальным
сексуальным циклом, и плоды этих ночей не могли быть неожиданными.
Додола же пребывала в зеленце все время... Впрочем, судя по всему,
бог-породитель для этого ее и создал. Ведь должен же кто-то из богов
думать о любви и деторождении...
А вот Семаргл о любви не думал. И жениться не собирался. Задетая его
невниманием Додола тут же возненавидела своего равнодушного братца
- ведь от любви до ненависти всего один шаг. Возможно, эта пылкая
ненависть и привлекла к ней внимание самого старшего сына Сварога
- Перуна, который до сей поры думал лишь о войне да охоте и плевал
на женские прелести. На прелести Додолы он плюнуть не смог. Или не
захотел. Во всяком случае, они сошлись, любвеобильная красавица Додола
и мужичина до мозга костей, злобный и агрессивный Перун. И родили
первого Рюрика. А потом начали рожать воинов. Ведь должен же кто-то
радовать Перуна кровавыми схватками, а кому его радовать как не собственным
детям. Но, видно, и в превратившейся со временем в благообразную матрону
Додоле по-прежнему жило юношеское увлечение. А может, даже Перун оказался
неспособным заполнить ненасытный Додолин колодец. Во всяком случае,
из года в год, из года в год, едва Перун уносился на очередную войну,
Додола тут же пыталась совратить Семаргла. И, по-видимому, от ее поползновений
круговая оборона этого женоненавистника начала давать трещины - во
всяком случае однажды Сварог, убоявшийся, что ревнивый Перун, прознав
о художествах своей женушки, убьет брата, пообещал Семарглу лишить
его божественной силы, если он не выдержит искушения. А когда Семаргл
пожаловался отцу на свою сексуальную озабоченность, тот пообещал ему
родить еще одну сестру. Но как видно забыл свое обещание. Или решил
испытать стойкость сына. Как бы то ни было, Семаргл и до сей поры
остается неженатым, зато научился обращать свое либидо в колдовскую
энергию. И когда родится будущая жена небесного покровителя чародеев,
земные чародеи умрут, превратившись в обычных смертных. И тогда же
рухнет цивилизация Земли.

11. Взгляд в былое: век 75, лето 79, цветень.
В первый раз Свет столкнулся с происками Додолы еще будучи отроком.
С тех пор прошло более двадцати лет, но он хорошо помнил, как все
случилось.
Опосля испытания Додолой отроков стали выпускать за стены школы, а
третье лето отрочества кандидатам в мужи стали выдавать карманные
деньки: Дружина полагала, что волшебник должен уметь считать копейку.
Такое умение открывало отроку еще один столп, на котором держится
мощь страны. И он начинал понимать, что жизнь основывается не только
на силе волшебников, но и на знаниях и энергии купцов. А от купцов
оставался всего один шаг до тех, кто производил богатства, коими торговали
купцы.
Получив от дьяка-бухгалтера положенную сумму, Свет бросил монетки
в выданный этим же дьяком кошелек и отправился в расположенную поблизости
от школы лавку. В лавке этой он бывал уже не раз, глазел на выставленные
на полках товары, пока купец, богатырского сложения мужичина с вострыми
глазами и метлообразной пшеничной бородищей, не грозил ему пудовым
кулаком:
- Неча, парнище, на товар пялиться, коли денег нет! Вот я тебе по
хребту-то!..
Много позже Свет стал понимать, что такая встреча оказывалась безденежным
воспитанникам по просьбе школьных пестунов - очередное напоминание
отрокам, чтобы берегли копейку.
Но в этот день Свет зашел в знакомую лавку с чувством собственного
достоинства, солидно и сдержанно, весьма удивленный той уверенностью,
которую ему вдруг дал кошелек с десятком металлических кружочков.
Он представлял себе, как степенно подойдет к прилавку, достанет из
кармана деньги, и бородатый купчина тут же изменит к "парнищу"
свое отношение.
Купчины за прилавком не оказалось. На Света взглянула светловолосая
девица, такая же востроглазая и крупная, как и бородач. По-видимому,
это была дочь купчины.
- Слушаю вас!
- Я... это... - Свет обежал взглядом полки и витрину, и тут глаза
его наткнулись на горку леденцов. - Мне бы конфет. К чаю.
Востроглазая смотрела на него с любопытством, и любопытство это Свету
не понравилось: ему показалось, что девица сомневается в его платежеспособности.
Он с достоинством вытащил из кармана кошелек:
- Вот!
Девица улыбнулась странной улыбкой. Не обращая внимания на горку леденцов,
вышла из-за прилавка и, открыв находившуюся в боковой стене дверь,
поманила Света перстом:
- Проходите сюда.
Сама она осталась стоять на пороге, и Свет, проходя мимо, поневоле
задел плечом содержимое ее объемистого лифа. Содержимое было одновременно
и твердым, и упругим. Как резиновый мяч.
По-видимому, это была кладовка. Во всяком случае, когда глаза Света
привыкли к полумраку, который не могло рассеять подслеповатое окошко
под потолком, забранное решеткой, вокруг обнаружились стеллажи, заставленные
коробками, бочонками и мешочками разных размеров. Несколько мешков
лежали прямо на полу. Конфеты в таких мешках храниться не могли.
Свет повернулся к девице, намереваясь задать удивленный вопрос, но
слова застряли у него в горле. Девица смотрела на потенциального покупателя
во все глаза. Потом она с шумом проглотила слюну, и до Света вдруг
дошло, что он интересует купеческую дочь совсем не как потенциальный
покупатель. Он произнес мысленное с-заклинание. Аура девицы проявилась,
засияла во всю мощь розовым светом, светом, выражающим дух Додолы.
- Зачем вам конфеты, сладенький? - сказала девица тонким вибрирующим
голосом и облизнула губы. Шагнула вперед и вдруг прижалась к Свету
всем своим жарким телом. - Ну же, не стойте истуканом!
Свет отпрянул. Тогда девица плюхнулась на ближайший мешок и, все так
же не сводя со Света широко открытых глаз, потянула кверху подол платья,
медленно и грациозно. Открылись полные икры, обтянутые ажурными аглицкими
чулками, потом круглые коленки. А потом подол поднялся над краем чулков,
сверкнули полоски молочно-белой кожи, пересеченные треугольными клинышками
голубых подвязок.
- Какой же вы несмелый, - едва слышно прошептала купеческая дочь.
И тут сзади распахнулась дверь. Свет обернулся. В проеме стоял бородатый
купчина. Девица взвизгнула, вскочила с мешка. Падающий подол прошуршал
по чулкам. Девица, закрыв руками лицо, кинулась к двери, наткнулась
на широкую грудь отца, отлетела в сторону. И тут купец захохотал.
Девица затряслась, слезы хлынули из ее глаз, персты затеребили рукав
отцовского кафтана.
- Папенька! Папенька, я ничего! Он ничего...
Купец продолжал хохотать. А отсмеявшись, прорычал:
- Экая вы дурища! Нашли кого соблазнять! Да в нем мужицкого-то нет
ничего! - Потом снова засмеялся, но уже не издевательски, по-доброму.
Хлопнул несильно по обтянутому ситцем круглому дочкиному заду. - Ладно,
вижу, созрели. Пора вам и парня подыскивать.
Купец освободил от своего могучего тела дверной проем, и, глядя с
доброй улыбкой вслед ускакавшей дочери, проговорил:
- Ну что, сударь волшебник, заглянули к дочке под подол? И как же
это она сумела вас сюда затащить?
Свет молчал: вопросы были риторическими. Купец подмигнул ему:
- Да уж!.. Если Додола бабу возьмет, баба горы свернет, не то что
мужика. Только... - Он поднял кверху указательный перст десницы. Совсем
как отец Ходыня. - Только взглядами бабу не накормишь. Впрочем, вам-то
все это ни к чему.
И когда выдал Свету полфунта леденцов, не взял ни копейки.
- Это вам премия, сударь волшебник. За то, что вы открыли мне истину.
Не сомневайтесь, уж теперь-то я о дочке позабочусь.
Вечером Свет рассказал о случившемся отцу Ходыне. Тот, как всегда,
внимательно выслушал, доброжелательно покивал:
- Вам ведь уже объясняли, почему люди делятся на мужчин и женщин,
не так ли?
Свет кивнул. Доброжелательность медленно стерлась с лица пестуна,
сменившись смесью презрения и негодования.
- И вот среди женщин распространилось поверье, будто бы ребенок от
волшебника сам рождается волшебником, и мать делает неубиваемой колдуньей.
Каких токмо глупостей не сочиняют дурные головы!.. И хотя раз за разом
женщинам приходится разочаровываться в своих надеждах, поверье не
исчезает. - Отец Ходыня возмущенно фыркнул. - Хотелось бы знать, кто
разносит по миру эту ерунду!
А много-много позже, уже будучи членом палаты чародеев, Свет узнал,
что смесь презрения и негодования на лице отца Ходыни была не более
чем лицемерной маской. Потому что поверье это распространялось самой
Дружиной. Дабы мужи-волшебники систематически, в течение все жизни,
проходили через то, что в школе называлось "испытанием Додолой".
И Свет не раз убеждался, что распространяемые слухи достаточно действенны.
Во всяком случае, женские прелести он видел нередко и с радостью убеждался,
что на него их притягательность не распространяется. А значит, он
сумел убить в себе Додолу окончательно.

12. Взгляд в былое: Репня.
Репня возненавидел мать Ясну не сразу. Поначалу все случившееся воспринималось
им, как нечто нереальное. Словно спишь себе и видишь очень хороший
сон. Потом вдруг он безо всякой причины переходит в кошмар, и ты очень-очень
хочешь проснуться, но будильник почему-то не звонит...
В конце концов будильник все же прозвонил. Будильником для Репни стал
перевод в школу лекарей, которая размещалась в том же приюте, что
и школа волшебников, но в других зданиях. Ученики двух школ друг с
другом не встречались, но мылись ученики-лекари в той же бане, что
и волшебники. И потому Репня каждую седмицу взбирался на тот же полок,
на котором они сиживали со Светом. И каждую седмицу он проходил мимо
той двери, за которой все и случилось. Хорошее, за которым началось
плохое... Не единой ночью, снова и снова пытался он представить ТО.
Как словно магнитом притягивало его ладони незнакомое женское тело,
как ласковы были руки матери Ясны, как странно было ощущение, когда
в его корень вошел дух Перуна, и мягкая плоть волшебным образом преобразилась
в полноценный ствол. И как ударило в голову, когда корень вошел во
что-то теплое и сырое, и как...
Последнее Репня ясно вспомнить не мог. Он понимал токмо одно: такое
бывает раз в жизни. И не раз, лежа в постели, мысленно звал мать Ясну.
Ведь он любил ее, любил так, как не любил никого.
Но она не пришла.
И тогда он ее возненавидел. Ведь она наверняка знала, что ее додолин
колодец, приняв в себя корень Репни, лишит воспитанника Семаргловой
Силы, и, наверное, должна была понимать, как плохо ему опосля этого
будет. Но даже и не подумала прийти, поинтересоваться его самочувствием,
узнать, чем ему можно помочь...
Так он объяснял свое состояние себе. Хотя в глубине души понимал,
что первое бы, что он сделал, - это разорвал на матери Ясне ее балахон,
чтобы выскочили из-под голубой ткани упругие круглые перси...
Учеба в школе лекарей была не легче, чем в школе волшебников. А Репня
вовсе не собирался оставаться неучем. Работал он со старанием, даже
с каким-то упоением. И потому труд и время постепенно притупили боль
потери. От былых чувств к матери Ясне осталась лишь глухая ненависть.
В школе лекарей учеников не держали взаперти, и уже скоро, гуляя по
городу, он повстречал шуструю, востроглазую служаночку с узкой талией
и круглым задом. Служаночка была себе на уме и быстро присушила юношеское
сердце. Да и сопротивляться не стала, когда однажды вечерком, в ее
комнатке, опосля осторожных поглаживаний и несмелых поцелуев гость
вдруг взялся расстегивать на хозяйкином платье пуговицы лифа. Лишь
шептала: "Миленький, миленький..." - покудова шепот не перешел
в сдавленный стон.
Вот тут Репня и обнаружил, что мать Ясна на белом свете не одна. Что
все додолины колодцы одинаковы. И что хорошенькую служаночку можно
любить ни сколь не хуже, чем неприступную волшебницу. И даже лучше
- опосля встреч с нею не бывает этой тупой боли, терзающей сердце.
Через много лет, давно уже расставшись с нею, он понял, как опытна
и умела была служаночка. Как осторожно, но упорно подвела она своего
любовника к желанию отшлепать даму сердца по голым ягодицам. Ему понравилось.
А уж про нее и говорить нечего: оргазм у служаночки был таким бурным,
какого он больше ввек ни у кого не встречал. Репня, обнаруживший вдруг,
что любовь с избиениями ничем не хуже любви с объятиями, в своей даме
души не чаял. Избивал он ее около двух лет и даже стал поговаривать
о том, что женится на ней, когда закончит школу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35