Увидьте разницу: жить сознательно -- значит жить
открыто, не скрывая, не подыгрывая. Быть чутким, бдительным --
значит быть уязвимым, и принимать все, что бы ни происходило. Вы
принимаете это, и вы никогда не идете на компромисс, вы никогда
ни на что не покупаетесь, отбрасывая свою осознанность. Даже
если это приводит к тому, что вы остаетесь абсолютно один, вы
примите одиночество, но вы будете сознательно чутки, будете
осознанны, пробуждены. Только с этой бдительности, чуткости
начинается настоящая религия, настоящая религиозность.
Я расскажу вам одну историю. Давным-давно случилось править
королю, который был еще и астрологом. Он очень основательно
интересовался изучением звезд. Однажды он установил, что
употреблять в пищу урожай наступившего года будет опасно, и его
обуяла паника. Всякий, кто съест что-либо из этого урожая,
немедленно сойдет с ума. Король очень растерялся. Он вызвал
премьер-министра, своего советника и консультанта, и рассказал
ему, что непременно ожидает их в будущем: "Звезды говорят очень
определенно, и, из-за сочетания космических лучей, урожай этого
года будет ядовит. Такое случается крайне редко, раз в тысячи
лет, но оно случится в этом году, и любой, кто поест от урожая
этого года, сойдет с ума". И он спросил своего советника: "Что
же нам делать?"
"Запастись на каждого из урожая прошлого года уже невозможно, --
ответил премьер-министр, -- но одно можно сделать. Вы и я, мы
оба можем прожить на остатках прошлогоднего урожая. Их можно
изъять, реквизировать. Это не проблема, нам с вами этого
хватит".
"Так не пойдет. -- возразил король. -- Если все мои подданные,
весь мой народ сойдет с ума -- женщины, святые и мудрецы, слуги,
все мои люди, даже дети -- то мне незачем отличаться от них. Это
было бы несправедливо -- спастись нам с тобой; так дело не
пойдет. Я уж лучше сойду с ума вместе со всеми остальными. Но у
меня есть другое предложение. Я наложу на твою лоб печать
безумия, а ты отметишь так же мое чело".
"И чем это кому-нибудь поможет?" -- удивился премьер-министр.
Король объяснил: "Я слышал, что это один из древних ключей
мудрости, так давай его испробуем. После того, как все сойдут с
ума, после того, как мы с тобой сойдем с ума, когда бы я ни
взглянул на твой лоб, я буду вспоминать, что я безумен. И когда
бы ты ни посмотрел на мою голову, вспомни, что ты сумасшедший".
Премьер министр был все еще озадачен; он спросил: "Но что это
даст?"
"Я слышал от мудрых людей, -- сказал король, -- что, если ты
сможешь вспомнить, что ты сумасшедший, то ты уже не безумен".
Безумец не может помнить, что он безумец. И невежественный
человек не может помнить, что он невежественен. Человек, который
видит сон, не может вспомнить, что он видит сон. Если в вашем
сне вы становитесь бдительны, сознательны и понимаете, что вы
видите сон, то сон прекращается, вы сразу же просыпаетесь. Если
вы осознаете свое невежество, то оно пропадает. Невежественные
люди всегда верят в то, что они мудры, а безумные люди уверены,
что они единственные, кто психически нормален. Когда кто-то
становится действительно мудр, он приходит к этому через
признание своего невежества. Поэтому король сказал: "Так мы и
поступим".
Я не знаю, что было дальше, на этом история заканчивается, но
она, несомненно, наполнена глубоким смыслом.
Когда безумен весь мир, то спасти может лишь чуткость,
бдительность -- и ничто другое. Попытка оградить себя от мира,
отправляясь в Гималаи, мало чем поможет. Когда безумны все, вы
тоже станете безумны, ибо вы -- часть и кусочек каждого; это
всеобще, органично всеобще.
Как вы можете отделить себя? Как вы можете отправиться в
Гималаи? Глубоко внутри вы все равно остаетесь частью целого.
Даже живя в Гималаях, вы будете помнить своих друзей. Они будут
стучаться в ваши сны, вы будете думать о них, вы захотите
узнать, что они думают о вас -- вы остаетесь соединены.
Вы не можете покинуть этот мир. Вне этого мира нет никаких
пространств, мир -- это один континент. Никто не может быть
островом -- острова глубоко внизу соединяются с континентом. Вы
можете чисто внешне считать, что вы отделены, но отделиться
никто не может.
Тот король действительно был мудр. Он сказал: "Все это не
поможет, я не намерен быть посторонним, я буду частицей моего
народа, я принадлежу к нему, и вот что я сделаю. Я постараюсь
помнить, что я безумен, потому что, лишь когда забываешь о своем
безумии, то действительно сходишь с ума. Вот что нужно делать".
Где бы вы ни были, напоминайте себе, что вы _есть_; это
сознание того, что вы есть, должно стать непрерывным. Не ваше
имя, не ваши каста, национальность, это пустое, абсолютно
бесполезное. Просто помните это: "Я есть". Это обязательно нужно
помнить. Это то, что индусы называют самопамятью, что Будда
назвал правильной памятью, что Гурджиев именовал
самопамятованием, что Кришнамурти зовет осознанностью,
пробужденностью.
Самая существенная часть медитации заключается в том, чтобы
помнить это: "Я есть". Гуляя, сидя, принимая пищу, разговаривая,
помните это: "Я есть". Никогда не забывайте этого. Это будет
трудно, очень тяжело. Вначале вы будете продолжать забывать;
будут лишь отдельные моменты, когда вы будете чувствовать себя
освещенным, потом это чувство будет утрачиваться. Но не
расстраивайтесь; даже отдельные мгновения -- это уже много.
Продолжайте, и когда бы вам ни удавалось вспомнить снова, снова
ухватите нить. Когда вы забываете, не волнуйтесь -- вспомните
вновь, опять уловите нить -- и постепенно промежутки станут
уменьшаться, перерывы начнут выпадать, и возникнет
непрерывность.
А когда ваше сознание ни становится непрерывным, потребность в
уме отпадает. Тогда планирование отсутствует, тогда вы
действуете, исходя их вашего сознания, а не из вашего ума. Тогда
нет нужды ни в каких извинениях, нет нужды ни в каких
объяснениях. Тогда вы есть то, что вы есть, вам нечего скрывать.
Вы становитесь самим собой. Ничего больше вы сделать не в силах.
Вы только и можете, что быть в состоянии сознательного
вспоминания. Через это вспоминание, эту память, приходит
подлинная религия, приходит подлинная мораль.
Величайшая вежливость
свободна от всякой формальности.
Если вы не формальны, то тогда нет чужих, нет посторонних. Идете
вы по рынку или по заполненной толпой улице, чужих нет, все
вокруг -- друзья. И не только друзья, в действительности каждый
-- это просто ваше продолжение. А тогда формальность,
официальность ни к чему. Если я наступаю на свою собственную
ногу -- что весьма непросто -- я не стану извиняться, я не скажу
себе: "Здесь столько народу!" Когда я наступаю вам на ногу, я
наступаю на ногу себе.
Полностью пробудившийся человек знает, что сознание едино, жизнь
едина, суть, основа -- одна; все сущее едино, цельно, оно
неразделимо. Цветущее вон там дерево -- это я в иной форме,
камень, лежащий там на земле, -- тоже я в другой форме. В целом
все творение, все существование становится органичным единением
-- органичным, сквозь него протекает жизнь, а не механическое
функционирование. Механическое единение -- это другое: оно
мертво.
Автомобиль -- это механическое единение, в нем нет жизни, и
поэтому вы можете заменить одну часть другой. Все части, все
детали можно заменить. Но есть ли способ заменить человека? Это
невозможно. Когда человек умирает, исчезает уникальный феномен;
исчезает полностью, вы не можете его заменить. Когда умирает
ваша жена или ваш муж, то как, кем вы их замените? Вы можете
обзавестись другой женой, но это будет другая жена, а не такая
же взамен первой. И воспоминание о первой всегда будет с вами;
первую вам не забыть, она всегда будет подле вас. Она может
стать тенью, но даже тени любви весьма реальны, важны для нас.
Вы не можете заменить человека, нет способов это сделать. Если
это механическое единение, то жены -- это заменимые части, вы
можете даже иметь запасных жен. Вы можете хранить их у себя в
кладовке и, когда бы ни умерла ваша жена, вы сможете ее
заменить!
Это и происходит на Западе. Там начали мыслить на языке
механизма. Теперь говорят, что ничто не является проблемой --
если одна жена умирает, вы заводите другую... Таким образом,
женитьба на Западе -- это механическое единение, благодаря чему
возможен развод. Восток отрицает развод, потому что женитьба --
это единение органичное. Как вы можете заменить живого человека?
Его никогда не будет вновь, если тот человек исчез в
завершающем, окончательном таинстве.
Жизнь -- это органичное единение. Вы не можете заменить
растение, поскольку каждое растение уникально, вы не сможете
найти другое точно такое же, это невозможно. Жизнь обладает
свойством уникальности. Даже маленький камешек уникален -- вы
можете обойти весь мир в поисках такого же, но отыскать его вы
не в силах. Чем вы можете его замените? В этом отличие
органичного единения от механического. Механическое единение
состоит из частей; части заменимы, они не уникальны. Органичное
единение состоит их целого, а не из частей. Части на самом деле
-- не части, они не отделимы от целого -- они едины с ним, они
уникальны, их нельзя заменить.
Когда вы становитесь чутки к внутреннему свету вашей глубинной
сути, внезапно вы начинаете ощущать себя не островом, но --
обширным континентом, бескрайним континентом. Не существует
границ, отделяющих вас от него. Все границы фальшивы, они --
плод воображения. Все эти границы -- в вашем уме; существование,
реальность -- безграничны.
Тогда кто же может быть посторонним, кто же может быть чужим?
Когда вы наступаете на кого-нибудь, это тоже вы, вы наступили на
свою собственную ногу. Не нужно извинений, не нужно объяснений.
Никого больше нет, вы один. И тогда жизнь ваша становится
настоящей, подлинной, спонтанной; тогда она не формальна, тогда
вы не ограничены никакими рамками. Вы пришли к познанию
окончательного, высшего закона. Никаких правил больше не нужно.
Вы сами стали законом -- теперь незачем помнить правила.
Величайшая вежливость
свободна от всякой формальности.
Наблюдали вы за вежливыми людьми? Трудно найти людей более
эгоистичных, чем они. Присмотритесь к вежливому человеку, к
одному тому, как он стоит, как он разговаривает, как он
выглядит, ходит; ему удалось добиться того, чтобы внешне все
выглядело вежливо и прилично, но внутри правит эгоизм.
Посмотрите на так называемых "скромных людей". Они твердят, что
они -- никто, но, когда они говорят это, загляните им в глаза --
там вы обнаружите притязающее эго. Это очень хитрое эго, потому
что, когда вы утверждаете: "Я кто-то", -- то все будут против
вас, и всякий будет пытаться поставить вас на место. Если вы
говорите: "Я никто", -- то все на вашей стороне, никто не станет
вам препятствовать.
Вежливые люди очень хитры, умны. Они знают, что сказать, что
сделать, и благодаря этому им удается эксплуатировать вас. Если
заявить: "Я кто-то", -- то в любом человеке это вызывает чувство
протеста. Так возникает конфликт, потому что каждый понимает,
что сказавший это -- эгоист. И эксплуатировать людей потом будет
нелегко, поскольку все настроены против вас. Но если вы
говорите: "Я никто, я лишь пыль под вашими ногами", -- тогда
двери открываются, и вы можете эксплуатировать. Весь этикет,
культура, воспитанность, все правила хорошего тона -- это
разновидность искусной хитрости, а сами вы занимаетесь
эксплуатацией.
Величайшая вежливость
свободна от всякой формальности.
Как-то раз Конфуцию довелось придти повидать Лао Цзы, мастера
Чжуан Цзы. А Конфуций был воплощением официальной вежливости. Он
был величайшим формалистом в мире, мир никогда не знал такого
великого формалиста. Он целиком состоял из манер, официальности,
культурности и этикета. И он явился повидать Чжуан Цзы, свою
полную противоположность.
Конфуций был очень стар, Лао Цзы был менее стар. Формальность,
вежливость заключалась в том, что, когда Конфуций вошел, Лао Цзы
должен был бы встать, чтобы встретить его. Но тот остался
сидеть. Конфуций не мог поверить, что такой великий мастер,
известный по всей стране своею скромностью, может быть столь
невежлив. Он даже не сдержался, чтобы не упомянуть об этом.
"Это нехорошо, -- сразу же воскликнул он. -- Я старше тебя".
Лао Цзы громко расхохотался и возразил: "Никого нет старше меня.
Я существовал еще до появления всего. Конфуций, мы одного
возраста, все в мире одного и того же возраста. Мы существуем
вечно, так что не таскай ты это бремя преклонного возраста,
садись".
Конфуций намеревался задать несколько вопросов. "Как должен
поступать религиозный человек?" -- спросил он.
"Когда появляется "как", религии больше нет, -- ответил Лао Цзы.
-- "Как" -- это не вопрос для религиозного человека. Это "как"
указывает не на то, что ты религиозен, но на то, что ты хочешь
выглядеть религиозным -- вот почему ты спрашиваешь "как".
Спрашивает ли влюбленный, как ему любить? Он любит! И в самом
деле, лишь спустя какое-то время понимаешь, что влюблен. Бывает
и так, что лишь уже когда любовь ушла, человек осознает, что он
любил. Любящий просто любит. Так получается. Это случается, а не
делается".
Что бы Конфуций ни спрашивал, Лао Цзы и на это отвечал так же, и
Конфуция обуяло сильнейшее беспокойство: "Этот человек опасен!"
Когда он возвратился, ученики спросили его: "Ну и как, что за
человек этот Лао Цзы?"
"Не подходите к нему, -- сказал Конфуций. -- Вы, может, и видели
опасных змей, но ничто не идет в сравнение с этим человеком. Вы,
возможно, и слышали о свирепых львах, так они ничто перед ним.
Этот человек похож на дракона, который разгуливает по земле,
может плавать в море, может отправиться на самый край неба -- он
очень опасен. Он не для нас, маленьких людей, мы слишком малы.
Он опасен, безграничен, как бездна. Не подходите к нему, а то у
вас закружится голова и вы можете сорваться в нее. Даже я ощутил
головокружение. И я так и не смог понять, что он говорил, он за
пределами понимания".
Да, если вы попытаетесь понять его формально, то Лао Цзы не
останется ничего другого, как быть за пределами понимания; в
противном же случае он прост. Но для Конфуция он оказался
трудным, почти невозможным для понимания, потому что тот
воспринимает мир через форму, а Лао Цзы не имеет ни формы, ни
формальности. Безымянный, бесформенный, он живет в
бесконечности.
Величайшая вежливость
свободна от всякой формальности.
Лао Цзы сидит, Конфуций ожидает, что тот поднимется... Кто из
них действительно вежлив? Уверенность Конфуция в том, что Лао
Цзы встанет и приветствует и примет его, поскольку Конфуций
старше, -- это всего лишь проявление эгоизма. Теперь эгоизм
принял форму возраста, старшинства.
Но Конфуций не способен был заглянуть в глаза Лао Цзы, а Лао Цзы
был прав. "Мы одного возраста, -- говорил он. -- В
действительности мы -- это одно и тоже. Та же самая жизнь, что
протекает в тебе, протекает и во мне. Ты не превыше меня, я не
превыше тебя. Вопроса о том, кто выше, а кто ниже, просто не
существует, так же как не существует и вопроса о том, кто из нас
старше. Нет такой проблемы, мы едины".
Если бы Конфуций мог взглянуть в глаза Лао Цзы, то он увидел бы,
что глаза те были божественны. Но человек, чьи собственные глаза
заполнены законами, правилами, уставами, формальностями --
практически слеп, он не может видеть.
Безукоризненное поведение не отягощено заботами.
Вы ведете себя хорошо, разумно, потому что на вас лежат
обязанности. Вы поступаете правильно, обдуманно, потому что у
вас масса забот.
Совсем недавно ко мне пришел человек. "Я хотел бы вырваться из
всего этого, -- сказал он, -- я хотел бы стать саньясином, но у
меня семья; дети мои учатся в колледже, и на мне лежит огромная
ответственность за них".
Он обременен. У него есть обязанности, которые надо выполнять,
но любви у него нет. Обязанность -- это забота, бремя; она
мыслится в терминах того, что должно быть сделано, потому что
этого от вас ожидают, потому что: "Что же скажут люди, если я
брошу?" Кто думает о том, что скажут люди? Эго. Отсюда: "Что
скажут люди? Сперва позвольте мне исполнить мои обязанности".
Я никогда никому не советую ничего бросать, я никогда никому не
советую ни от чего отрекаться, но я настаиваю на том, что не
стоит поддерживать отношения по обязанности -- потому что тогда
все отношения безобразны. Поддерживать отношения стоит из любви.
Тогда этот человек не сказал бы: "На мне лежат обязанности,
которые надо исполнять". Он сказал бы: "Я не могу придти прямо
сейчас. У меня подрастают детишки, я люблю их, и я счастлив,
трудясь для них".
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40