А за оленями, что пасутся у речки Бабочки, ушел, как выяснилось, Прокопий Титов.
Люди стали расходиться.,
— А я в район!—выпалил Джергеев, про которого все забыли.— До каких это пор ты будешь тут командовать по собственному произволу?
— Правильно! — удивительно охотно согласился Тимофей.— Ты скачи в район, Егор Сергеевич! А мы с товарищем Тогойкиным напишем подробную докладную.
— Ты подожди действовать, пока я не привезу указаний. Не разбрасывайся людьми и живым транспортом колхоза!
— Нет, так не пойдет.
— Решил выслужиться? Смотри, сломаешь последнюю ногу в погоне за славой!
— Что-о?
— Ведь ты даже на войне не добыл славы.
Глаза Тимофея загорелись недобрым огнем, мускулы на щеках напряглись, голова несколько раз дернулась, и он процедил сквозь зубы только одно слово:
— Ду-ур-ра-ак!
— Вы слышали, товарищи? Я это так не оставлю! Меня оскорбили!
— А разве не ты его оскорбил! — внезапно заорал возмущенный Тогойкин и, шагнув к Джергееву, остановился.— Разве не ты его первым оскорбил за то, что он проявил заботу о погибающих людях?
— Раз так, то я...— Джергеев встряхнул кудрями и одновременно косматой шапкой, которую он держал в протянутой вперед руке, словно бы защищаясь от кого-то, и широкими, журавлиными шагами вышел из избы.
— Постой, а письмо!—крикнул ему вдогонку Тимофей.— Э, да ладно, пусть уходит...— сказал он, обернувшись к Тогойкину.— Все-таки даст знать. А то у: нас. телефон позавчера онемел. Ну ладно, я —в больницу. Узнаю, сама ли поедет наша старушка или пошлет молодого фельдшера. А на обратном пути зайду в правление. Ты пока отдохни.
Тогойкин бросился к пальто.
— Нет, и я пойду!
— Куда?
— Как куда? Съезжу с тобой в больницу, а потом к своим!
— Ты так решил? Пожалуй, ты прав... Майя!
Пока Тимофей шептался о чем-то с женой, Тогойкин вышел и остановился около Басыкыя, с хрустом жевавшего душистое зеленое сено. Скоро, опираясь на костыли, широкими прыжками подошел Тимофей Титов.
Когда они приехали в больницу, стоявшую на отшибе от поселка, их просили немного подождать в коридоре, пока не освободится врач. Но вот из какой-то палаты вышла худенькая старая женщина с коротко стриженными седыми волосами. У нее были такие резкие и сильные движения, что казалось, вот-вот слетит пенсне с носа.
— Здравствуйте!
Она уже обо всем знала и решила ехать сама. Она хотела после обхода больных пойти в правление и повидаться с человеком, прибывшим с разбившегося самолета. Надо же знать, в каком состоянии люди, чтобы взять с собой все необходимое. Узнав, что Тогойкин и есть тот человек, она сорвала с носа пенсне, закинула голову, потому что была мала ростом, и, выкатив свои синие близорукие глаза, с интересом разглядывала Николая. Всю свою суровость и грубоватые жесты, казалось, сорвала она вместе с пенсне.
— Как, вы оттуда? — спросила она, слегка постукивая своим пенсне по груди Тогойкина.
— На лыжах приехал.
— На лыжах? А по-моему, на лыЖах не ездят, а ходят. Ну ладно! Садитесь, Тимофей Иванович.
— Нет, я постою.
Она подергала Титова за рукав шинели и заставила его сесть на скамейку, а сама, то складывая руки на груди, то закладывая их за спину, ходила вокруг Тогойкина и расспрашивала его об оставшихся в тайге.
— Вот ка-а-кой вы па-а-рень! «На лыжах приехал»! — Старуха молодо и весело засмеялась и покачала головой. Затем быстро обернулась к Титову: — Тимофей Иванович, на перевязку!
Но он не пошел, пообещав непременно прийти вечером.
— Ладно...— Она кинула пенсне на нос и, сразу став строгой и суровой, быстро зашагала по коридору.
Титов и Тогойкин поехали в правление.
— Анна Алексеевна чудеснейший человек! — сказал председатель.— К нам она приехала минувшей осенью.
Представь, тоже воевала. Потом болела. И вот теперь в нашей больнице хозяйничает. Замечательный хирург. Я принес в себе от фашистов довольно много железа. Три осколка она вытащила, еще штук шесть осталось. Но они меня не тревожат. А вот нога раздурилась. Открылась рана. Анна Алексеевна говорит — надо еще подкоротить. Не знаю, сколько раз еще придется ее укорачивать, чтобы она наконец перестала меня мучить. Если б зажил этот проклятый обрубок, я бы сделал протез, научился бы ходить с палочкой и сразу стал бы просто хромым человеком... Днем вот забываюсь в этой сумятице, а ночью...— Титов так и не договорил, что ночью, подумав, видимо, что все это неинтересно его спутнику, раз он все время молчит.
А Тогойкин молчал потому, что был слишком взволнован и не знал, как выразить свое сочувствие, свою симпатию этому прекрасному, мужественному человеку. Подумать только — у него нет времени даже на то, чтоб перевязать открывшуюся рану. И про такого человека негодяй Джергеев посмел сказать, что он даже на войне не добыл славы! Но, может быть, Джергеев сам добыл там славу? Нет, конечно, тогда бы он не стал оскорблять безногого солдата. Это просто изворотливый тип, привыкший краснобайствовать и жить за чужой счет.
— Стой! — натянув вожжи, громко закричал Тимофей.—Огонньор!.. Огонньор!..—Но семенивший по боковой дорожке сухонький старичок даже не обернулся.— Эх, не услышал! И видеть стал плохо, и на уши слабоват. Разве только поймать его.
Тогойкин выскочил из саней и нагнал старика.
— Ой-ох! — Старик, резко оборачиваясь, зацепил одной ногой за другую и упал бы, если б Тогойкин не подхватил его.— А ну-ка, парень, не видел ты сына Охочего Ивана? — спросил старик неожиданно звонким голосом.
— Спроси, что там у него?— крикнул с саней Тимофей.
— Тимофея-председателя, говорю, не видел? По телефону звонили из района. В бегах за ним совсем запарился. Когда надо, ни одного пучеглазого нет рядом.
— Тимофей вон там!—Тогойкин схватил старика и где на руках, где волоком дотащил до саней.
Оказалось, что линию уже починили работники райсвязи. Но то ли они не известили правление, то ли дали знать, да кто-то забыл сказать об этом председателю.
Сменяя друг друга, крутили ручку телефона, до хрипоты кричали в трубку и наконец связались все-таки с секретарем райкома. Титов коротко рассказал, что от товарищей, потерпевших аварию, пришел Тогойкин, кроме того, сообщил о тех мерах, которые предпринял колхоз для скорейшего спасения людей.
— Сегодня утром,— сказал он, уже кончая разговор,— в райцентр поехал Джергеев. Зачем?.. Да чтобы поскорее сообщить вам новость... Так мы же не знали, что линия уже восстановлена... Да, выходит, напрасно поехал... Тогойкин здесь... Нет, видно, он не склонен отдыхать... Не сказал бы, чтоб очень изнурен... Ну, передаю трубку...
Маркин, которого Тогойкин знал больше понаслышке, приветствовал его прерывающимся от волнения голосом. Он расспросил Николая о состоянии оставшихся в тайге людей, поинтересовался и его самочувствием.
— Ты отдохни.
— Спасибо, товарищ Маркин!
— А мы сейчас переговорим с городом, маленько посовещаемся и помчимся к вам в колхоз. До свидания!
— До свидания!
Титов и Тогойкин собрались ехать. Николай завезет председателя домой, а сам поедет к Ивану Дмитриевичу.
— А почему, Тимофей Иванович, ты не сказал, что Джергеев поехал жаловаться? — спросил Тогойкин, садясь в сани.
— Да не станет он теперь жаловаться! Если бы они не одобрили наши действия, тогда бы он жаловался...
— А как же ты терпишь такого человека?
— А что он мне! Когда-то в молодости он был недолгое время председателем сельсовета. С тех пор и считает, что нет в наших краях равного ему. Нас он ни во что не ставит: дураки, мол,— и все, сами лезут, сами за все берутся, когда можно спихнуть на других.
Зато оратор — хоть куда. Ты ведь слышал, как он шпарил про войну...
— А сам-то он был на войне?
— Э, нет... Говорят, у него туберкулез.
— А чем это он все время трещит во рту?
— Это он недавно ездил в город и вставил себе челюсть. Когда рассердится, выталкивает ее языком и стучит об остатки своих зубов. Думает, наверно, что вид у него от этого более грозный.
Остановив Басыкыя у ворот, Тогойкин стал прощаться.
— Да ну, зайдем. Возьмешь немножко продуктов. Отсюда ведь не скоро тронутся обозы. До их приезда накормишь своих товарищей.
У Тогойкина перехватило дыхание. Он широко развел руки, чтобы обнять Титова, затем протянул руку вперед, собираясь горячо поблагодарить его, но не сделав ни того, ни другого, отскочил к узенькой калитке и распахнул ее настежь.
— Пожалуйста, Тимофей Иванович!
Как только они вошли, хозяйка дома Майя выдернула из-под стола старый рюкзак и вытащила из него сначала мешочек, туго набитый мукой, потом с десяток кусков мяса, два кружка мороженого молока, несколько кусочков масла.
— Выскочила я на улицу, оставила ребенка у кирсановских, а Фекла Никитина уже шла в школу. Я тут такой крик подняла!—Майя захохотала...— «Да ты так до смерти человека напугаешь!»—сказала Фекла и, конечно, вернулась домой. Самого Луки Лукича не было. И муку, и масло — все послала Фекла. Она еще хотела дать мяса, но мяса и молока и у нас достаточно!..
— Ну вот и все! — проговорил Тимофей, с трудом сдерживая радость и подскакивая вплотную к столу.
Супруги обменялись взглядами и оба посмотрели на Тогойкина.
А Николай, с удовольствием наблюдая за ними, так и стоял у двери.
Как удивительно может измениться человек! Да еще так быстро! Ведь когда он сюда пришел, Майя показалась ему женщиной медлительной, не очень приветливой, болезненной. А сейчас лицо ее светилось улыбкой,
голос звучал ласково и нежно, и выглядела она молодой женщиной с гибкими и мягкими движениями.
— Николай! — обратился к нему Тимофей, словно к давнему другу.—Все это ты возьмешь с собой. Накормишь людей горячим супом и кашей с маслом.
— Соль!—вместо «спасибо» громко выкрикнул Тогойкин и, отскочив от двери, наткнулся на стол.— Соли у нас нет. А масла... масла целый бочонок!..
Титовы глядели на него с явным недоумением.
Сбивчиво рассказывая, откуда у них так много масла, Тогойкин сначала сунул в рюкзак мешочек с мукой, аккуратно уложил примерно половину мяса, а все остальное отодвинул.
— Молоко возьми, друг.
— Нет!
Тимофей вырвал у него рюкзак и сложил в него все мясо.
— Говорю тебе, что суп полезнее всего, суп их спасет! Ну что ты за человек!.. Майя, соли!
Не обращая внимания на возражения Николая, Майя поставила на стол одновременно и чай и суп. Тогойкин, держа на коленях шапку и обжигая рот, похлебал немного супу, поднялся, торопливо пожал хозяевам руки, схватил рюкзак и выскочил из дому.
В молодом лесочке еще около поселка ему навстречу попался старик Титов. Пришлось остановиться.
— Ну что, едешь, сынок?
— Еду! — ответил Тогойкин, раздосадованный тем, что пришлось задержаться.
— Сани хороши! Только парочку пришлось маленько подтянуть.
— Ладно,—сказал Тогойкин, не совсем еще понимая, о каких санях рассказывает ему старик, и тронул коня.
— Погоди-ка, Николай...— По склоненной набок голове, по взгляду, выражавшему просьбу, по взволнованному голосу было понятно, что старик решился на важный для него и откровенный разговор. Тогойкину стало как-то не по себе. Он молчал, не сводя глаз со старика.— Николай, сыночек, ты скажи мне все, как оно было, по правде... Мы ведь на оленях все равно там проедем под самой Крутой...
Он стоял и ждал, готовый обидеться, если Николай
сболтнул в расчете на то, что старик никогда не сможет проверить его, или искренне, всем сердцем, обрадоваться, если все рассказанное было правдой. Взгляд старого Титова выражал одновременно и суровое требование и горячую просьбу: если ты солгал, лучше сознайся и избавь старика от горькой обиды, а себя от черного позора.
— Правда! — просто сказал Тогойкин.—Все правда. Зачем бы я стал тебе врать...
— Так, сынок, пусть будет так... А ну, Басыкый!.. Въезжая в лес, Николай оглянулся. Старик все еще стоял посреди дороги, глядя ему вслед.
Когда Басыкый возвращался домой, можно было забыть про вожжи, он и так не сбавлял хода, шел равномерной путевой рысью. А Тогойкин обдумывал и вспоминал весь свой сегодняшний день. Честно говоря, не за что ему было себя хвалить, зато было много такого, что заслуживало порицания. Нелепо он себя вел. Не умеет он разговаривать с людьми!
Когда он буквально падал в сонном бреду, добрые люди уложили его и дали возможность чуточку соснуть. Но вместо того чтобы поблагодарить их, он разозлился, не пытаясь скрыть свою обиду. Хотя именно этот короткий отдых и дал ему облегчение. А как он вел себя, когда старик начал расспрашивать, где стряслась беда?, Подумать страшно, что было бы, если бы старик не расспрашивал. Он добрался бы до правления и бормотал бы: «Мы находимся на краю широкой визины». Но сколько таких широких низин в тайге! Хоть ты перечисли все ручьи и речушки, рощи и озера вокруг той самой низины, не нашли бы ее люди, сроду там не бывавшие.
Нет, лучше об этом не думать. Дрожь начинает пробирать. Чтобы отвлечься, он стал оглядывать долину. Кругом лежал чистый, искрящийся снег. Солнце играло по обеим сторонам дороги световыми вспышками, и казалось, что они перемигиваются. В выбоинах и впадинах
свет мерк, а на холмиках снова вспыхивал. Белые лошади из табунов, жирующих между косматыми ивами, почти сливались со снегом. Правда, если приглядеться, их отличал слегка желтоватый оттенок. В стороне среди темных ив замелькала стая белых куропаток. Тогойкин немного успокоился и, устроившись поудобнее, тронул вожжи. Басыкый согласно кивнул головой и помчался резвее.
Вместо того чтобы злиться на старика, едва удостаивая его ответом, Николаю бы самому следовало его по-настоящему расспросить. Ведь Тимофею обо всем рассказал старик, а остальным Тимофей. А сам он сидел разинув рот и слушал.
Старая женщина-врач, которая ему с первого взгляда не понравилась, оказалась прекрасным человеком. А вот если бы навстречу ему вышла молоденькая да накрашенная, он бы, наверно, пришел в восторг, даже не успев и словом с ней перемолвиться.
Ну уж, тут он явно перебрал. Перегибать палку тоже ни к чему, как бы там ни полезна была самокритика! Однако, увидав человека, не следует спешить с оценкой его характера, товарищ Тогойкин, секретарь райкомола!..
А разговор с Маркиным! Разве нельзя было заключить из его слов, что он ценит Джергеева ничуть не меньше Титова? Даже сравнивать проходимца Джергеева с Титовым оскорбительно для последнего. Но ему ли мимоходом давать характеристики? Для этого есть здешний райком, местные организации. Нет, так может думать не коммунист, а просто обыватель, который озабочен только собственным благополучием.
И все-таки влезать в их дела с Джергеевым он не должен. Вовсе он не знает, как относится к нему Маркин. Ничего нельзя было заключить из его разговора с Тимофеем по телефону. Но то, что он, Тогойкин, был с Тимофеем по меньшей мере неучтив, это, к сожалению, заключить весьма легко. Не успел переступить порог и потребовал сейчас же бежать в правление, полагая, что все немедленно уладится, как только он поднимет крик и шум вроде Джергеева.
Но и этого мало. Когда все уладилось как нельзя лучше, он не попросил для своих товарищей каких-нибудь продуктов, ему напомнил об этом Тимофей. Он обо всем на свете забыл, он хотел только поскорее вернуться к своим. Конечно же он несказанно благодарен и председателю и его жене, а рюкзак с едой вроде бы взял у них из любезности, не поблагодарив толком. Отчего это он так странно себя ведет, ведь не безумный же он человек, а, кажется, вполне нормальный?
И все это оттого, что он привык замечать в других недостатки и утратил способность видеть чужие достоинства. Хорош комсомольский вожак,— привык наставлять, указывать, поправлять, а говорить людям спасибо за их доброту и внимание разучился! Как он покажется теперь им на глаза?
И вдруг над холмом, возле которого были раскиданы бревна очередного дома Джергеева, заколыхались ветвистые рога оленей, запряженных в нарты.
Играя раскидистыми рогами, дыша клубами пара, мелькая темными голяшками, олени быстро мчались навстречу Тогойкину, прямо с ходу свернули в сторону и остановились на снежной целине. Откуда-то из середины стада выскочил Прокопий, высоко держа в руке тонкую палку — хорей:
— Ты зачем вернулся?
— Отсюда пойду в тайгу.
— А где отец?
— Решили, что он поведет людей.
— Он?
— Да. Те края знает только он. — Ох ты!..
Олени сжались и присели, чтобы сделать прыжок вперед, но Прокопий что-то пронзительно крикнул, выдернул из саней лыжи и сунул их Тогойкину.
— Пойдешь на этих. Ружье, продукты и все остальное возьмешь у моей Акулины. Гей! — Прокопий едва закинул ногу на нарты, как олени резко рванулись вперед и потонули в облаке снежной пыли.
С этого момента мрачное настроение покинуло Тогойкина.
— «Ружье, продукты и все остальное...»—с удовольствием повторил он вслух.
До чего чист и бескорыстен этот прекрасный парень! Тогойкин соскочил с саней и, не отпуская вожжи, взбежал на пригорок.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34
Люди стали расходиться.,
— А я в район!—выпалил Джергеев, про которого все забыли.— До каких это пор ты будешь тут командовать по собственному произволу?
— Правильно! — удивительно охотно согласился Тимофей.— Ты скачи в район, Егор Сергеевич! А мы с товарищем Тогойкиным напишем подробную докладную.
— Ты подожди действовать, пока я не привезу указаний. Не разбрасывайся людьми и живым транспортом колхоза!
— Нет, так не пойдет.
— Решил выслужиться? Смотри, сломаешь последнюю ногу в погоне за славой!
— Что-о?
— Ведь ты даже на войне не добыл славы.
Глаза Тимофея загорелись недобрым огнем, мускулы на щеках напряглись, голова несколько раз дернулась, и он процедил сквозь зубы только одно слово:
— Ду-ур-ра-ак!
— Вы слышали, товарищи? Я это так не оставлю! Меня оскорбили!
— А разве не ты его оскорбил! — внезапно заорал возмущенный Тогойкин и, шагнув к Джергееву, остановился.— Разве не ты его первым оскорбил за то, что он проявил заботу о погибающих людях?
— Раз так, то я...— Джергеев встряхнул кудрями и одновременно косматой шапкой, которую он держал в протянутой вперед руке, словно бы защищаясь от кого-то, и широкими, журавлиными шагами вышел из избы.
— Постой, а письмо!—крикнул ему вдогонку Тимофей.— Э, да ладно, пусть уходит...— сказал он, обернувшись к Тогойкину.— Все-таки даст знать. А то у: нас. телефон позавчера онемел. Ну ладно, я —в больницу. Узнаю, сама ли поедет наша старушка или пошлет молодого фельдшера. А на обратном пути зайду в правление. Ты пока отдохни.
Тогойкин бросился к пальто.
— Нет, и я пойду!
— Куда?
— Как куда? Съезжу с тобой в больницу, а потом к своим!
— Ты так решил? Пожалуй, ты прав... Майя!
Пока Тимофей шептался о чем-то с женой, Тогойкин вышел и остановился около Басыкыя, с хрустом жевавшего душистое зеленое сено. Скоро, опираясь на костыли, широкими прыжками подошел Тимофей Титов.
Когда они приехали в больницу, стоявшую на отшибе от поселка, их просили немного подождать в коридоре, пока не освободится врач. Но вот из какой-то палаты вышла худенькая старая женщина с коротко стриженными седыми волосами. У нее были такие резкие и сильные движения, что казалось, вот-вот слетит пенсне с носа.
— Здравствуйте!
Она уже обо всем знала и решила ехать сама. Она хотела после обхода больных пойти в правление и повидаться с человеком, прибывшим с разбившегося самолета. Надо же знать, в каком состоянии люди, чтобы взять с собой все необходимое. Узнав, что Тогойкин и есть тот человек, она сорвала с носа пенсне, закинула голову, потому что была мала ростом, и, выкатив свои синие близорукие глаза, с интересом разглядывала Николая. Всю свою суровость и грубоватые жесты, казалось, сорвала она вместе с пенсне.
— Как, вы оттуда? — спросила она, слегка постукивая своим пенсне по груди Тогойкина.
— На лыжах приехал.
— На лыжах? А по-моему, на лыЖах не ездят, а ходят. Ну ладно! Садитесь, Тимофей Иванович.
— Нет, я постою.
Она подергала Титова за рукав шинели и заставила его сесть на скамейку, а сама, то складывая руки на груди, то закладывая их за спину, ходила вокруг Тогойкина и расспрашивала его об оставшихся в тайге.
— Вот ка-а-кой вы па-а-рень! «На лыжах приехал»! — Старуха молодо и весело засмеялась и покачала головой. Затем быстро обернулась к Титову: — Тимофей Иванович, на перевязку!
Но он не пошел, пообещав непременно прийти вечером.
— Ладно...— Она кинула пенсне на нос и, сразу став строгой и суровой, быстро зашагала по коридору.
Титов и Тогойкин поехали в правление.
— Анна Алексеевна чудеснейший человек! — сказал председатель.— К нам она приехала минувшей осенью.
Представь, тоже воевала. Потом болела. И вот теперь в нашей больнице хозяйничает. Замечательный хирург. Я принес в себе от фашистов довольно много железа. Три осколка она вытащила, еще штук шесть осталось. Но они меня не тревожат. А вот нога раздурилась. Открылась рана. Анна Алексеевна говорит — надо еще подкоротить. Не знаю, сколько раз еще придется ее укорачивать, чтобы она наконец перестала меня мучить. Если б зажил этот проклятый обрубок, я бы сделал протез, научился бы ходить с палочкой и сразу стал бы просто хромым человеком... Днем вот забываюсь в этой сумятице, а ночью...— Титов так и не договорил, что ночью, подумав, видимо, что все это неинтересно его спутнику, раз он все время молчит.
А Тогойкин молчал потому, что был слишком взволнован и не знал, как выразить свое сочувствие, свою симпатию этому прекрасному, мужественному человеку. Подумать только — у него нет времени даже на то, чтоб перевязать открывшуюся рану. И про такого человека негодяй Джергеев посмел сказать, что он даже на войне не добыл славы! Но, может быть, Джергеев сам добыл там славу? Нет, конечно, тогда бы он не стал оскорблять безногого солдата. Это просто изворотливый тип, привыкший краснобайствовать и жить за чужой счет.
— Стой! — натянув вожжи, громко закричал Тимофей.—Огонньор!.. Огонньор!..—Но семенивший по боковой дорожке сухонький старичок даже не обернулся.— Эх, не услышал! И видеть стал плохо, и на уши слабоват. Разве только поймать его.
Тогойкин выскочил из саней и нагнал старика.
— Ой-ох! — Старик, резко оборачиваясь, зацепил одной ногой за другую и упал бы, если б Тогойкин не подхватил его.— А ну-ка, парень, не видел ты сына Охочего Ивана? — спросил старик неожиданно звонким голосом.
— Спроси, что там у него?— крикнул с саней Тимофей.
— Тимофея-председателя, говорю, не видел? По телефону звонили из района. В бегах за ним совсем запарился. Когда надо, ни одного пучеглазого нет рядом.
— Тимофей вон там!—Тогойкин схватил старика и где на руках, где волоком дотащил до саней.
Оказалось, что линию уже починили работники райсвязи. Но то ли они не известили правление, то ли дали знать, да кто-то забыл сказать об этом председателю.
Сменяя друг друга, крутили ручку телефона, до хрипоты кричали в трубку и наконец связались все-таки с секретарем райкома. Титов коротко рассказал, что от товарищей, потерпевших аварию, пришел Тогойкин, кроме того, сообщил о тех мерах, которые предпринял колхоз для скорейшего спасения людей.
— Сегодня утром,— сказал он, уже кончая разговор,— в райцентр поехал Джергеев. Зачем?.. Да чтобы поскорее сообщить вам новость... Так мы же не знали, что линия уже восстановлена... Да, выходит, напрасно поехал... Тогойкин здесь... Нет, видно, он не склонен отдыхать... Не сказал бы, чтоб очень изнурен... Ну, передаю трубку...
Маркин, которого Тогойкин знал больше понаслышке, приветствовал его прерывающимся от волнения голосом. Он расспросил Николая о состоянии оставшихся в тайге людей, поинтересовался и его самочувствием.
— Ты отдохни.
— Спасибо, товарищ Маркин!
— А мы сейчас переговорим с городом, маленько посовещаемся и помчимся к вам в колхоз. До свидания!
— До свидания!
Титов и Тогойкин собрались ехать. Николай завезет председателя домой, а сам поедет к Ивану Дмитриевичу.
— А почему, Тимофей Иванович, ты не сказал, что Джергеев поехал жаловаться? — спросил Тогойкин, садясь в сани.
— Да не станет он теперь жаловаться! Если бы они не одобрили наши действия, тогда бы он жаловался...
— А как же ты терпишь такого человека?
— А что он мне! Когда-то в молодости он был недолгое время председателем сельсовета. С тех пор и считает, что нет в наших краях равного ему. Нас он ни во что не ставит: дураки, мол,— и все, сами лезут, сами за все берутся, когда можно спихнуть на других.
Зато оратор — хоть куда. Ты ведь слышал, как он шпарил про войну...
— А сам-то он был на войне?
— Э, нет... Говорят, у него туберкулез.
— А чем это он все время трещит во рту?
— Это он недавно ездил в город и вставил себе челюсть. Когда рассердится, выталкивает ее языком и стучит об остатки своих зубов. Думает, наверно, что вид у него от этого более грозный.
Остановив Басыкыя у ворот, Тогойкин стал прощаться.
— Да ну, зайдем. Возьмешь немножко продуктов. Отсюда ведь не скоро тронутся обозы. До их приезда накормишь своих товарищей.
У Тогойкина перехватило дыхание. Он широко развел руки, чтобы обнять Титова, затем протянул руку вперед, собираясь горячо поблагодарить его, но не сделав ни того, ни другого, отскочил к узенькой калитке и распахнул ее настежь.
— Пожалуйста, Тимофей Иванович!
Как только они вошли, хозяйка дома Майя выдернула из-под стола старый рюкзак и вытащила из него сначала мешочек, туго набитый мукой, потом с десяток кусков мяса, два кружка мороженого молока, несколько кусочков масла.
— Выскочила я на улицу, оставила ребенка у кирсановских, а Фекла Никитина уже шла в школу. Я тут такой крик подняла!—Майя захохотала...— «Да ты так до смерти человека напугаешь!»—сказала Фекла и, конечно, вернулась домой. Самого Луки Лукича не было. И муку, и масло — все послала Фекла. Она еще хотела дать мяса, но мяса и молока и у нас достаточно!..
— Ну вот и все! — проговорил Тимофей, с трудом сдерживая радость и подскакивая вплотную к столу.
Супруги обменялись взглядами и оба посмотрели на Тогойкина.
А Николай, с удовольствием наблюдая за ними, так и стоял у двери.
Как удивительно может измениться человек! Да еще так быстро! Ведь когда он сюда пришел, Майя показалась ему женщиной медлительной, не очень приветливой, болезненной. А сейчас лицо ее светилось улыбкой,
голос звучал ласково и нежно, и выглядела она молодой женщиной с гибкими и мягкими движениями.
— Николай! — обратился к нему Тимофей, словно к давнему другу.—Все это ты возьмешь с собой. Накормишь людей горячим супом и кашей с маслом.
— Соль!—вместо «спасибо» громко выкрикнул Тогойкин и, отскочив от двери, наткнулся на стол.— Соли у нас нет. А масла... масла целый бочонок!..
Титовы глядели на него с явным недоумением.
Сбивчиво рассказывая, откуда у них так много масла, Тогойкин сначала сунул в рюкзак мешочек с мукой, аккуратно уложил примерно половину мяса, а все остальное отодвинул.
— Молоко возьми, друг.
— Нет!
Тимофей вырвал у него рюкзак и сложил в него все мясо.
— Говорю тебе, что суп полезнее всего, суп их спасет! Ну что ты за человек!.. Майя, соли!
Не обращая внимания на возражения Николая, Майя поставила на стол одновременно и чай и суп. Тогойкин, держа на коленях шапку и обжигая рот, похлебал немного супу, поднялся, торопливо пожал хозяевам руки, схватил рюкзак и выскочил из дому.
В молодом лесочке еще около поселка ему навстречу попался старик Титов. Пришлось остановиться.
— Ну что, едешь, сынок?
— Еду! — ответил Тогойкин, раздосадованный тем, что пришлось задержаться.
— Сани хороши! Только парочку пришлось маленько подтянуть.
— Ладно,—сказал Тогойкин, не совсем еще понимая, о каких санях рассказывает ему старик, и тронул коня.
— Погоди-ка, Николай...— По склоненной набок голове, по взгляду, выражавшему просьбу, по взволнованному голосу было понятно, что старик решился на важный для него и откровенный разговор. Тогойкину стало как-то не по себе. Он молчал, не сводя глаз со старика.— Николай, сыночек, ты скажи мне все, как оно было, по правде... Мы ведь на оленях все равно там проедем под самой Крутой...
Он стоял и ждал, готовый обидеться, если Николай
сболтнул в расчете на то, что старик никогда не сможет проверить его, или искренне, всем сердцем, обрадоваться, если все рассказанное было правдой. Взгляд старого Титова выражал одновременно и суровое требование и горячую просьбу: если ты солгал, лучше сознайся и избавь старика от горькой обиды, а себя от черного позора.
— Правда! — просто сказал Тогойкин.—Все правда. Зачем бы я стал тебе врать...
— Так, сынок, пусть будет так... А ну, Басыкый!.. Въезжая в лес, Николай оглянулся. Старик все еще стоял посреди дороги, глядя ему вслед.
Когда Басыкый возвращался домой, можно было забыть про вожжи, он и так не сбавлял хода, шел равномерной путевой рысью. А Тогойкин обдумывал и вспоминал весь свой сегодняшний день. Честно говоря, не за что ему было себя хвалить, зато было много такого, что заслуживало порицания. Нелепо он себя вел. Не умеет он разговаривать с людьми!
Когда он буквально падал в сонном бреду, добрые люди уложили его и дали возможность чуточку соснуть. Но вместо того чтобы поблагодарить их, он разозлился, не пытаясь скрыть свою обиду. Хотя именно этот короткий отдых и дал ему облегчение. А как он вел себя, когда старик начал расспрашивать, где стряслась беда?, Подумать страшно, что было бы, если бы старик не расспрашивал. Он добрался бы до правления и бормотал бы: «Мы находимся на краю широкой визины». Но сколько таких широких низин в тайге! Хоть ты перечисли все ручьи и речушки, рощи и озера вокруг той самой низины, не нашли бы ее люди, сроду там не бывавшие.
Нет, лучше об этом не думать. Дрожь начинает пробирать. Чтобы отвлечься, он стал оглядывать долину. Кругом лежал чистый, искрящийся снег. Солнце играло по обеим сторонам дороги световыми вспышками, и казалось, что они перемигиваются. В выбоинах и впадинах
свет мерк, а на холмиках снова вспыхивал. Белые лошади из табунов, жирующих между косматыми ивами, почти сливались со снегом. Правда, если приглядеться, их отличал слегка желтоватый оттенок. В стороне среди темных ив замелькала стая белых куропаток. Тогойкин немного успокоился и, устроившись поудобнее, тронул вожжи. Басыкый согласно кивнул головой и помчался резвее.
Вместо того чтобы злиться на старика, едва удостаивая его ответом, Николаю бы самому следовало его по-настоящему расспросить. Ведь Тимофею обо всем рассказал старик, а остальным Тимофей. А сам он сидел разинув рот и слушал.
Старая женщина-врач, которая ему с первого взгляда не понравилась, оказалась прекрасным человеком. А вот если бы навстречу ему вышла молоденькая да накрашенная, он бы, наверно, пришел в восторг, даже не успев и словом с ней перемолвиться.
Ну уж, тут он явно перебрал. Перегибать палку тоже ни к чему, как бы там ни полезна была самокритика! Однако, увидав человека, не следует спешить с оценкой его характера, товарищ Тогойкин, секретарь райкомола!..
А разговор с Маркиным! Разве нельзя было заключить из его слов, что он ценит Джергеева ничуть не меньше Титова? Даже сравнивать проходимца Джергеева с Титовым оскорбительно для последнего. Но ему ли мимоходом давать характеристики? Для этого есть здешний райком, местные организации. Нет, так может думать не коммунист, а просто обыватель, который озабочен только собственным благополучием.
И все-таки влезать в их дела с Джергеевым он не должен. Вовсе он не знает, как относится к нему Маркин. Ничего нельзя было заключить из его разговора с Тимофеем по телефону. Но то, что он, Тогойкин, был с Тимофеем по меньшей мере неучтив, это, к сожалению, заключить весьма легко. Не успел переступить порог и потребовал сейчас же бежать в правление, полагая, что все немедленно уладится, как только он поднимет крик и шум вроде Джергеева.
Но и этого мало. Когда все уладилось как нельзя лучше, он не попросил для своих товарищей каких-нибудь продуктов, ему напомнил об этом Тимофей. Он обо всем на свете забыл, он хотел только поскорее вернуться к своим. Конечно же он несказанно благодарен и председателю и его жене, а рюкзак с едой вроде бы взял у них из любезности, не поблагодарив толком. Отчего это он так странно себя ведет, ведь не безумный же он человек, а, кажется, вполне нормальный?
И все это оттого, что он привык замечать в других недостатки и утратил способность видеть чужие достоинства. Хорош комсомольский вожак,— привык наставлять, указывать, поправлять, а говорить людям спасибо за их доброту и внимание разучился! Как он покажется теперь им на глаза?
И вдруг над холмом, возле которого были раскиданы бревна очередного дома Джергеева, заколыхались ветвистые рога оленей, запряженных в нарты.
Играя раскидистыми рогами, дыша клубами пара, мелькая темными голяшками, олени быстро мчались навстречу Тогойкину, прямо с ходу свернули в сторону и остановились на снежной целине. Откуда-то из середины стада выскочил Прокопий, высоко держа в руке тонкую палку — хорей:
— Ты зачем вернулся?
— Отсюда пойду в тайгу.
— А где отец?
— Решили, что он поведет людей.
— Он?
— Да. Те края знает только он. — Ох ты!..
Олени сжались и присели, чтобы сделать прыжок вперед, но Прокопий что-то пронзительно крикнул, выдернул из саней лыжи и сунул их Тогойкину.
— Пойдешь на этих. Ружье, продукты и все остальное возьмешь у моей Акулины. Гей! — Прокопий едва закинул ногу на нарты, как олени резко рванулись вперед и потонули в облаке снежной пыли.
С этого момента мрачное настроение покинуло Тогойкина.
— «Ружье, продукты и все остальное...»—с удовольствием повторил он вслух.
До чего чист и бескорыстен этот прекрасный парень! Тогойкин соскочил с саней и, не отпуская вожжи, взбежал на пригорок.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34