— Вася!
— Семен Ильич!
Вася рванулся по направлению к кабине, но остановился. Старик Коловоротов! До чего же спокойный у него голос! И дверца кабины открыта настежь. Надо успокоиться, нельзя показывать свое волнение.
— Зайди сюда, Вася!
Вася поглубже надвинул шапку, отдышался и пошел.
— Вон сколько здесь всякого металла, а мы мучились...— Семен Ильич сидел в углу и звякал железками.— Пойдем! Завтра придем засветло! А сейчас я за тобой.
— Пойдем, Семен Ильич.
Вася взял старика под руку, проводил его до самолета и вернулся к костру. Подложил сучьев, постоял.
Нет, с Тогойкиным что-то случилось...
Вася сорвался с места, добежал до кабины и вскочил на крыло. И чего он так боялся! Вот ведь когда не трусишь, и нож хорошо режет, и работа идет на лад!
Трудился он довольно долго, вырезал большую заготовку и начал прочерчивать и прорезать борозду для новой. Тут послышались шаги. Вася сполз с крыла и побежал навстречу шагам.
Парни столкнулись друг с другом.
— Ты пришел, Коля?
— Пришел.
Вместе подошли к крылу, и Вася вручил другу вырезанную полоску.
— Молодец! Я могу завтра идти.
— Куда? Ах, да...— Вася чуть было не сказал: «Не ходи, без тебя здесь плохо...» — Да, хорошо... Почему ты так долго?
— А я сперва ставил петли на куропаток. А потом...
— Петли? Из чего?
— Из волос девчат.
— Что-о?.. Ах, понимаю!— В душе у Васи шевельнулась обида. Говорит: «Из волос девчат»... Зачем так шутить, товарищ секретарь!.. А впрочем, почему и не пошутить, пусть даже и не очень кстати.
Вася усмехнулся, пожал своими костлявыми плечами еще не возмужавшего человека и спросил:
— А где же куропатки?
— Погоди, друг! На охоте не так все скоро... А потом собирал ягоды.
— Ягоды?
— Да, и еще рвал листья хрена, собирал олений мох. Я уже все отдал.
— Пойдем!
На этот раз парни не поняли друг друга. То, что Вася заторопился к своим, Тогойкин расценил так, что ему не
терпится посмотреть добычу. А на самом деле Вася заторопился, почувствовав, что разговор не получается. Да и как он мог получиться, когда Николай явно подтрунивал над ним. И петли он, видите ли, ставил из девичьих волос, и ягоды из-под снега выкапывал... Решил посмеяться над тем, что Вася не знает местных условий. Смеяться, конечно, лучше, чем унывать, но и огорчать друг друга тоже не следует.
Увидев, что Коловоротов возится у костра, Тогойкин свернул к нему, а Вася вошел в самолет.
Лыжи уже здесь, стоят у входа. У людей оживленный вид. Оба капитана и Попов лежат с кружками на груди, что-то достают оттуда и кладут в рот. Девушки склонились над Калмыковым и кормят его.
— Вася, это тебе!—Даша подошла к нему и насыпала полную горсть дробно застучавших мерзлых ягод.
Лесные ягоды! Вася был поражен. Он взял одну в рот и зажмурился от удовольствия. Какая сладкая и холодная!
Значит, Николай сказал правду. А как петли, хрен? Спросить у девушек насчет петель он из деликатности не решился. Съел ягоды и пошел к костру.
— А вдруг и попадет что-нибудь!—говорил Коловоротов, помешивая палочкой какое-то шипящее и булькающее на огне варево.— Калмыкова бы напоили супом...
— Поглядим!—Тогойкин ломал ногой палки и откладывал их в сторону.— Я делаю лопаточки для каши,— сказал он, обернувшись к подошедшему Васе.— А ягоды попробовал? Под снегом и сейчас много всякой пищи! Ягоды, хрен, олений мох, где-то, наверно, еще есть шиповник, красная смородина, боярышник...
— По берегам речек и озер, под глыбами обвальных льдов наверняка лежит мерзлая мелкая рыбешка... Да и в твои петли, может, еще попадет что-нибудь.
— Может!
— Коля! Ты, оказывается, правда...— смущенно протянул Вася.
— Не люблю врать, дорогой мой друг! Уселся я, значит, на кочку, чтобы петли сделать. Дашины черные волосы до того выделяются на снегу, просто даже отливают синим. А Катины почти сливаются со снегом. Сме-
шал я их вместе. Насучил с десяток петель и расставил вот так, вот так...
Когда он рассказывал, показывая жестами, как и что он делал, выходило все очень просто и ясно, Вася глядел на друга с любовью и восторгом.
— Каша готова, пойдем, ребятки!
Фокин отказался от каши:
— Нет, спасибо! Не для моего это желудка. Вместо этого дайте мне немножко, совсем немножко сухариков.
Медленно оглядев негодующих в душе людей, Иванов глухо сказал:
— Дайте... Ему и Калмыкову.— И по обыкновению звонким голосом добавил:—Ну, живее за кашу!
У каши из листьев хрена, сдобренной маслом, оказался весьма аппетитный запах, хотя и несколько горьковатый вкус.
— Теперь вы, ребята, поспите,— сказал Иванов.— Поберегите силы для всех нас. Ваше здоровье — отныне казенное богатство. Вы, как говорится, казенные клячи! Поймите это!
— Не попытаться ли мне все-таки завтра пойти?— завел свое Тогойкин.
— Дай-ка сюда! — Попов протянул руку к лыжам. Тогойкин схватил одну лыжу и подал ему.— Нет, другую!—-Попов взял вторую лыжу, протер ее ладонью, поднес поближе к глазам, поцарапал ногтем, постучал указательным пальцем и тихо проговорил:—Так и есть. Мне сразу не понравилось, что в этом месте прилип снег.
Тогойкин взял лыжу и разглядел между двумя отверстиями для ремня извилистую, тонкую, как нитка, трещину.
— Новую сделаем.
— Да! Но только деревянную!
— Самая надежная будет из лиственницы,— послышался из темного угла спокойный голос Коловоротова.
Так прошел пятый день. Тогойкин долго лежал без сна. Вася заснул сразу, но спал беспокойно, часто ворочался, стонал, перекладывал с места на место
больную руку. Видимо, боль в руке не отпускала его даже во сне. Фокин громко храпел. Коловоротов набирал полную грудь воздуха и с шумом выпускал его. Иванов и Попов лежали тихо, так что нельзя было понять, спят они или нет. Дону ниш сидели, прислонившись друг к другу. Порой они заменяли угасающий жирник новым и снова прижимались друг к другу. Бедняжки, когда же они спят? Может быть, они успевают немного соснуть днем, по очереди, конечно, а может быть, довольствуются тем, что так вот сидя дремлют!
А лыжи все-таки действительно очень непрочные. Ведь как он осторожно шел. Там, где попадались кочки, да и в лесу тоже Тогойкин нес их в руках. Да, на таких далеко не уйдешь...
Нехорошо получилось, что он не выказал радости, узнав об идее Попона использовать обломки железа как клинья. Догадайся они об этом раньше, теперь бы, пожалуй, у них были лыжи. За это дело надо взяться с самого утра. Они,— нет, он очень уж медлителен... Наверное, еще о чем-нибудь забыли.
Он лежал вот так, раздумывая, и вдруг к нему тихо обратился Иванов:
— Спи, спи, Коля.
Девушки приподнялись и поглядели по сторонам.
— Там, говорят, много железа для клиньев. Серебряные лыжи, видно, не подойдут.
— Да, не подойдут, Иван Васильевич.
— Тс-с!—девушки повернулись к Николаю.
— А сейчас давай спать,— прошептал Иванов.—Будем слушаться наших хозяек... У Тиховарова был складной нож...
— Ну да!..— вырвалось у Тогойкина, и он даже сел.— Как это было бы здорово!
Вдруг около него очутилась Даша и с негодованием зашептала:
— Не спишь, так дай хоть людям спокойно поспать!
— Ладно!
Тогойкин лег. Даша отошла. Воцарилась глубокая тишина.
Иванов, притворившись спящим, мерно посапывал, но вдруг чихнул. Попов подавил короткий смешок, а Тогойкин, чтобы не рассмеяться, уткнулся лицом в бок Васе и... заснул.
Проспал он недолго. Но проснулся со свежей головой, ощущая во всем теле бодрость.
Девушки, видно, уснули. Тогойкин осторожно поднялся, взял лыжи и тихо вышел. Только он встал на лыжи, как позади послышался встревоженный шепот Даши:
— Николай! Никуда не ходи! У тебя лыжа сломана.
— Знаю,— ответил он не оборачиваясь, чтоб не показать свое удивление.
— Ну, берегись!
— Не каркай!
Торопливо делая скользящие шаги, он устремился во мрак. Каким бы хорошим врачом была Даша! А чем она плоха на комсомольской работе? Да на любой работе такие люди хороши. Какой она по сути своей: прекрасный человек! Только некоторые молодые люди почему-то стесняются быть учтивыми, приветливыми. «Ну, берегись!» Надо же так сказать! А ведь сказала она это, жалеючи его всем сердцем: сломается-де лыжа — замучаешься... А он тоже хорош! Сразу ощетинился: «Не каркай!» Будто отсох бы у него язык, скажи он: «Дашенька, не бойся, милая, я скоро вернусь».
Дойдя до края снежной равнины, Николай снял лыжи, а когда миновал неширокую полосу кустарника, снова заскользил по узенькому, словно лесная тропинка, чистому ложу замерзшего ручья. Но скоро он опять снял лыжи, воткнул их торчком в снег и, пробираясь между тоненькими березками и тальником, вышел к высоким кочкам, сплошь заросшим журавлиным
горошком. Свежие следы куропаток испещрили здесь снег вдоль и поперек.Тогойкин хотел снять иней с первой петли, но раздумал, решив сначала осмотреть все остальные петли. Пусто. Точнр, пусто!.. Видимо, и вернется он с пустыми руками... Вторая, третья, четвертая петли так и стоят, как он их насторожил. Пятую куропатка втоптала в снег, а сама ушла на своих коротких мохнатых ножках. А вон их сколько обошло стороной, прямо-таки тракт протоптали.
Тогойкин волновался все больше, боясь и впрямь вернуться без добычи. То и дело спотыкаясь, он брел по глубокому снегу. Десятой петли на месте не оказалось, ее сволокло под густые заросли длинной осоки:. Он выдернул ее вместе с комком примерзшего снега... Ба, да это вовсе и не снег, а куропатка!.. Николай схватил ее обеими руками, сунул за пазуху и протолкал поглубже к рукаву, словно боясь, что она вырвется. Довольный, он похлопал ладонью по вздувшейся одежде и только после этого немного успокоился.
Под одиннадцатой, последней петлей прошел громадный горностай-самец.Пока он приглядывался к его следам, из рощицы, что на берегу ручья, взвилось ввысь с десяток куропаток. Тогойкин завертелся, засуетился, перенес туда с прежнего места четыре петли и насторожил их на тропках, проложенных только что улетевшими птицами. С других петель стряхнул иней, поправил и обновил насторожку.
На востоке, где пурпуром полыхала заря, блеснули остроконечные светлые лучи.Спотыкаясь об мерзлые кочки и чуть не падая, Тогойкин нашел лыжи, встал на них, закрепил и двинулся в обратный путь. Вдыхая полной грудью холодный утренний воздух, он громко запел.
Певцом он был никудышным. И сейчас, конечно, переврал мелодию да и слова известной в этих краях песни о лыжах тоже. Но очень уж вольно, сильно и молодо несутся звуки песни по зубчатым вершинам таежных лесов, подхватываются эхом и возвращаются украшенными дальними и ближними отзвуками. Уку-
тавшись пушистым снежным покровом, задумчиво слушает песню дремучая тайга.Тогойкин пел, забыв обо всем на свете, и опомнился, когда его правая нога зацепилась за что-то. И тут он в ужасе увидел, что конец лыжи повернулся в сторону. Сгоряча он вытащил ногу из крепления, чтобы рукой поправить, поставить на место отогнувшийся конец. Чуда не произошло, у него в руках оказались две половинки.
Еще хорошо, что это случилось на обратном пути, что он успел пройти довольно большое расстояние. Сунув целую лыжу под мышку, он побрел по глубокому снегу. Каким же утомительным и медленным оказалось это пешее хождение!
Долго он добирался до своего табора.Костер почти совсем затух. Только кое-где проглядывали красные угольки. Тогойкин веточкой сгреб их вместе и начал раздувать. Взвилось живое пламя, как ухо встревоженного жеребенка. Подложив в огонь сучьев, он пошел к самолету.
Обе девушки явно ему обрадовались, хотя и выразили это по-разному. Якутка, насупившись, отвернулась, а русская глядела на него во все глаза и застенчиво улыбалась.
— Лыжа-то сломалась? — печально спросил Попов.
— Сломалась...
— Жалко потерянного дня.
— На, выпей чаю! — сказала Даша, протягивая ему кружку и несколько сухариков. Опустив глаза, она с досадой, тихо добавила: — И чем только ты сыт бываешь! Шляешься неизвестно где...
Давно, много лет назад, когда он поздно возвращался домой, усталый и изнуренный после рыбалки или из леса, где с ребятами гонялся за бурундуками, мама ему говорила точно так же. Чувствуя себя виноватым, Тогойкин пил воду из кружки и громко хрустел сухарями.
— Итак, твои лыжные забавы на этом прекратились,— сказал Фокин глухим голосом, не то спрашивая, не то сообщая о своем открытии. Он глядел на Николая с явным злорадством.
— Ага, прекратились...
— Эй! — неожиданно воскликнул Иванов, дотоле лежавший словно в глубоком сне.— Вот опять мы все нападаем на единственно полноценного человека! Ну, сломалась лыжа. Значит, была непрочной! Спасибо, что недалеко это случилось! Надо сделать новые, прочные. Коля! Семен Ильич с Васей ушли туда.
— Хорошо, Иван Васильевич! — Тогойкин вытащил из-за пазухи белоснежную куропатку, бережно положил ее на пол и вышел, слыша за собой изумленные возгласы.
Когда Тогойкин уже подходил к кабине самолета, растворилась настежь дверца и оттуда выпрыгнул Вася.
— Коля! Вот радость-то!.. Бритва нашлась! Я хочу споим показать.
Осторожно взяв у Васи из руки опасную бритву И сложив ее, Тогойкин сказал:
— Я куропатку принес,
— Да что ты! Где она? — Вася попробовал прощупать ее под одеждой Николая.
— Там...
— Хочу поглядеть! — И Вася убежал.
Тогойкин залез в кабину. Семен Ильич, держа под мышкой полевую сумку, силился подняться, но ему это не удавалось.
— Пришел, Коли?
— Пришел! Принес куропатку. Одну...
— Да ну? Смотри-ка ты! А мы тут собрали разное железо. И нашли вот сумку. В ней оказалась бритва.
— Я взял ее у Васи.
— Правильно сделал, уж очень бурный этот парень! Коловоротов вынул из сумки толстую тетрадь в клеенчатом переплете, раскрыл ее и подал Николаю. Страницы были покрыты ровными рядами четко написанных красным и синим карандашами строчек.
— «Дневник»,— прочел Тогойкин и зажмурился словно от яркого света.
— Давай обратно!
Николай поспешно закрыл тетрадь и протянул ее Семену Ильичу.
Коловоротов сунул тетрадь в сумку и вытащил оттуда книжку в желтом переплете.
— «Максим Горький. Рассказы»,—прочел Тогойкин и выхватил у Коловоротова книжку.— Когда я уйду, вам Катя будет читать. Она замечательно читает...
Он протянул книгу старику, и из нее выпала фотография.
Красивая молодая женщина с открытым взглядом ясных глаз и гладко зачесанными волосами, собранными в узел на затылке, держит на коленях девочку. Рядом, положив ей на плечо руку, стоит мальчик. Наверно, уже школьник. Личико у него удлиненное, в точности как у Тиховарова. Он очень напряжен,— видимо, силится не рассмеяться. «Любимый папа, живем мы хорошо, ты за нас не беспокойся. Апрель, 1941 год. Смоленск» — было написано на обороте стремительным, энергичным почерком.
— Ну как, друзья? — влетел к ним Вася.
— Тише!—прошептал Семен Ильич и указал на карточку.
Вася опустился на колени и, не сводя глаз с фотографии, заговорил:
— Однажды он показал мне. Помню, еще сказал тогда: «Надюша, наверно, уже бегает...» И еще сказал, что и мне надо заводить семью... И похлопал меня по плечу. А потом... А теперь... — Вася умолк. Слезы сдавили ему горло.
Все разом повернулись в сторону погибших и помолчали, опустив головы.
Сначала Тогойкин не обратил внимания, а просто скользнул взглядом по обломку фанеры, что торчал среди беспорядочно наваленной груды металла, кусков картона, линолеума. Затем взглянул еще раз. Откуда же взялась тут фанера? Будь дощечка побольше, можно бы на ней резать хрен... Ставить жирник... Сделать лоточек для воробьев... Сидеть на ней у костра...
— Сегодня у нас удачный день, ребятки! — как всегда, спокойно заговорил старый партизан.— Бритва, куропатка, железные клинья... Вставайте, давайте работать!
Вася и Коля сразу почувствовали себя свободнее, словно только и ждали этих спокойно сказанных слов. Появилась необходимость двигаться, говорить, дейст-
вовать. Тогойкин встал на четвереньки, сунул руку под груду железа и вытащил обломок фанеры. Большими пальцами он согнул, затем сразу отпустил фанеру, и она с глуховатым звуком тотчас распрямилась.
— Фанера,— небрежно бросил Вася.
— Давай-ка сюда!—Семен Ильич взял ее из рук Тогойкина, посмотрел, сгладил железкой задоринки, срезал торчащие занозы по краям излома. Снова посмотрел, повертел, погладил и даже понюхал.
Прочная и упругая, даже очень! А какая она, интересно, сплошная или кусками?
Лежа на полу, Тогойкин отогнул линолеум. Под ним оказался широкий лист фанеры. Николай лежал какое-то время, внимательно разглядывая ее, потом резко повернулся.
— Вот бы лыжи-то...
— Так она ж прямая!
— Погоди! Это ничего! Надо очистить кабину! — часто останавливаясь из-за одышки, сказал Коловоротов. Зоркий взгляд старика, конечно, приметил, как оба парня скосили глаза в сторону погибших, и потому он поторопился объяснить: — Да я ведь только про железо и всякое прочее... — Он повертел обломок фанеры, который держал в руках.— Коля, ты это покажи Попову и капитану.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34