Всякий раз при этом беглец получал на миг передышку. Прыгая
вдоль и поперек, носясь взад и вперед, они еще долго гонялись друг за другом. Тогойкин шел. Несколько раз ему попадались в снегу клочья рыжей шерсти. И он злорадно посмеивался.
Но догнала она все-таки бедного зайца и растерзала!.. Уже издали было видно, как она настигла его на редколесье. Позавтракала лежа, не торопясь, а остатки утащила в зубах, капая на ходу кровью. Тогойкин слышал, что лиса обычно недалеко утаскивает остатки своей добычи, и потому последовал за ней. И в самом деле— она остановилась неподалеку, сунула то, что осталось от бедняги зайца, поглубже в сугроб, среди груд валежника, и аккуратно пригладила снег хвостом. Тогойкин выдернул из-под снега две задние ножки. Это был серенький зайчонок последнего помета, слабый обитатель ерниковых зарослей...
Тогойкин сначал бросил находку, но тут же поднял и сунул ножки за пояс.«Прибежишь завтракать, а там пусто!» —посмеялся он про себя над лисицей. Такая матерая, а ведь с каким трудом нагнала беднягу, .такого маленького и слабенького! Значит, те, что посильнее, все-таки убегают от нее. Если бы ей удавалось словить всех зайцев, за которыми она гоняется, то их не стало бы на белом свете. Да и лисы бы тоже перевелись, ослабев и ожирев от чрезмерно легко добываемой пищи.
Тогойкин подбирал ягоды, выкинутые глухарями из-под снега и кидал их в рот. Вначале мерзлая ягода стучит о зубы, как камешек, потом оттаивает, во рту делается прохладно и сладко. Да, в тайге человек и зимой не погибнет с голоду...
«Ты, брат, говоришь о человеке, у которого есть ружье? Э, нет, дружище! Я говорю просто о выносливом человеке! Утащил запасы у лисицы? Что ж, можно и у лисицы. Я говорю о человеке умелом».
Все признаки сомнения, малейшую робость, попытки иронизировать над самим собой надо подавлять с самого начала. Стоит только подкравшимся слабостям взять верх—и человек погибнет... Все помыслы, все силы надо направить на розыск людей, на спасение тех, кто остался в тайге. А он еще чего-то рассуждает. Спорит с самим собой. Слабого, трусливого не спасет и ружье, оно
своей железной тяжестью придавит его. А настоящий мужественный человек голыми руками преодолеет все трудности и невзгоды.
«Вот как, дружище...» «Эй, вы, герои, не рыдайте!» — сказала Даша Сень-кина, мужественный человек, хрупкая девушка! А ведь они и на самом деле были недалеки от слез. Молодчина Даша!.. «И как это такого полюбила Лиза?» Это тоже она сказала. Ну и Даша! И наверно, тот, из Токко, которого полюбила она, хороший парень! Не полюбит нехорошего Дарья Дмитриевна Сенькина!.. Она настоящий человек, настоящий мужчина!.. Что-то у него не то получается: девушка — и вдруг мужчина. Погодите, погодите, он помнит чьи-то слова: «В настоящее время во всей Украине есть только один настоящий мужчина — Леся Украинка».
Тогойкин вышел к плавно изгибающейся долине с крутыми, обрывистыми склонами, густо поросшими белоталом, ивняком и березками. С намерением быть ей попутчиком, поскольку долина тоже шла пока на восток, Тогойкин двинулся по краю обрыва.
Вдруг над густой ивой посреди долины мелькнул продолговатый силуэт коршуна. Да это, оказывается, голова сохатого! Двигает своими ветвистыми рогами, прядает подвижными большими ушами и, словно о чем-то шепча, быстро шевелит толстыми и несуразными губами.
Лось — удивленно, а человек — любуясь им, стояли и глядели друг на друга. Лось поглядел-поглядел и тихо двинулся с места. И тогда показались стоявшие за ним лосиха и лосенок. Они испуганно ринулись в заросли тальника и исчезли. Огромный рогатый лось .сначала вроде бы неохотно, медленно отходил в сторону. Но, постепенно все убыстряя шаг, постукивая ветвистыми рогами по мерзлым веткам, поднимая снежную пыль, размашисто выбрасывая длинные ноги, помчался и он. Вскоре на отдаленной вершине на какой-то миг показались три бурые тени и исчезли.
«Вот бы ружье!» — опять подумал Николай и тут же рассмеялся. Если бы и было ружье, то все равно он так бы и стоял, очарованный красотой таежного вели-
В эту долину не проникал ветер, и травы к приходу зимы не успели пожелтеть и увянуть. Потому и Птицы и звери находят здесь приют и питание. Все тут вдоль и поперек изборождено следами разных, больших и малых ног. На толстых ветвях крупных старых ив сидят куропатки, похожие на большие комья снега. Если не заметишь их круглых, как черные бусины, глаз, спокойно пройдешь мимо. В тальниках слышен шум крыльев и свист разлетающихся рябчиков. На разные лады щебечут птицы, потревоженные появле-нием человека.
«Товарищ Тогойкин и сопровождающие его лица!» Ух ты, брат, как громко сказано! Но ведь правда все Крылатые его сопровождают.
О трудностях и неприятностях человек рассказывает лучше и охотнее, чем о радостях. Да и люди, пожалуй, с большим интересом слушают, если ты пожалуешься им: «Страдал я и мучился неимоверно, буквально валился с ног». И едва ли поверят, если скажешь: «Плавал я по беспредельному снежному морю, вдоволь налюбовался на зимнюю красоту родной тайги, не так уж и трудно было, почти все время радовался чему-то,—-словом, настроение было отличное!»
Настоящие мучения выпали на долю тех, кто остался там... День и ночь без сна и покоя две измученные девушки стараются облегчит!, страдания искалеченным людям.
Обычно молодые парни с излишней легкостью подшучивают над девушками: на что, мол, они способны? Нет, милые, лучше помалкивайте. Есть такой Николай Тогойкин, тоже бойкий парень, а порой и грубоватый, он вам может рассказать, как преклоняется он перед двумя самыми обыкновенными и самыми удивительными девушками—Катей и Дашей, как жалеет их, восхищаясь их терпением и мужеством. Это для них идет он по снегу на лыжах, раздвигая скованную морозом тайгу...
Николай подошел к взгорку, на который взбежали лоси. О, как легко, грациозно, свободно, упругой, пружинистой рысью, едва касаясь земли, умчались они! Вот бы сесть верхом на такого красавца... Почему шутка Васи Губина: «Приведи лося за рога» — показа-
лась такой неуместной? Ведь когда-нибудь всеми богатствами тайги будут распоряжаться разумные руки Человека.
Таежный лес внезапно расступился, и перед Тогой-киным раскинулось большое круглое озеро. За ним неширокая полоска молоденького лиственничного леса, а там — вон она, вершина лысой горы...
Тогойкин громко, с облегчением вздохнул. Говоря между нами и не хвастая, у тебя довольно точное чувство направления! Сколько отсюда до горы? Километра три. Ну, четыре... Ну, пусть будет четыре с половиной, с мелочами не стоит считаться!
Пойти быстрее, что ли? Или поберечь силы и маленько отдохнуть? Пообедать надо, товарищ Тогойкин! Но уже начинает смеркаться. Торопиться надо. На твое счастье, небо прояснилось, будет светлая, лунная ночь!..
Он быстро скинул с ног лыжи и осмотрел их. На одной треснул наружный слой у самого кончика, на изгибе. Там протянулась тоненькая белая черточка— это в трещину набился снег, И со второй нелады, кое-где с наружной стороны потрескалась кромка.
Что делать? Но ужас не успел завладеть Николаем, он вспомнил про запасную лыжу.Он добрел по глубокому снегу до сухого поваленного дерева и разжег костер. Подогрев кружку, выбил из нее масло и поставил кружку, уже набитую снегом, поближе к огню. Потом занялся заячьими ножками. Подержал их над огнем, содрал шкурку.
Тем временем пламя разгоревшегося костра с шумом рвалось и металось, разбрызгивая снопы искр. Тогойкин хотел выдернуть из огня кружку, но опрокинул ее. Взметнулось облако горячего пара. Он выкатил сучком пустую кружку, снова набил ее снегом, подгреб к краю костра горячих углей и принялся варить ужин.
Скоро, обжигая губы, он поедал заячьи ножки, запивая их бульоном.«Как хорошо, что не забыли даже соль положить!»— с благодарностью подумал он о своих друзьях.
И вдруг ветви деревьев зашевелились, закачались, и толстый слой снега, лежавший на них, превратился в пышную зелень. Тогойкин вздрогнул и, вскрикнув, очнулся. Он задремал с заячьей косточкой в зубах. В ужасе вскочил он на ноги.
Нет, этого нельзя, это смерть... Надо идти, скорее идти! Схватив кружку, словно отбирая ее у кого-то, он залпом выпил остатки уже успевшего остыть бульона и растер лицо снегом. Быстро прицепив к поясу кружку, он встал на лыжи, прикрепил их и широкими шагами устремился к озеру.
То, что он считал мысом, оказалось островом, густо поросшим лесом. Остров перерезала посередине чистенькая тропка. Он пошел по ней. Чем дальше он шел, тем удивительнее казался ему остров. Здесь уживались самые разные деревья — лиственница, ель, сосна, кедр, тополь, осина... Между деревьями ютились кусты красной и черной смородины, шиповник. В высоких зарослях вили гнезда птицы. Гнездование птиц в таком укромном месте, окруженном со всех сторон водой, в летнее время, конечно, вполне естественно. Но кто же насадил здесь деревья?
Он остановился на самой высокой точке острова, решив осмотреть все озеро.Пламя его костра целиком охватило поваленное дерево и ярко осветило опушку леса. Нигде по берегам озера не было следов пребывания человека. Никаких охотничьих примет, ни остова шалаша, нигде не торчал забитый рукою кол.
Вдруг он увидел, что у двух лиственниц, склонившихся друг к другу над водою, а сегодня над замерзшей гладью озера, сломаны и опалены огнем вершины. Тогойкин сначала было обрадовался, а потом застыл в недоумении. Пламя костра не могло подняться так высоко. А молния расщепила бы деревья до самого основания. От пала деревья подгорели бы снизу. Откуда же мог прилететь огонь, подпалить только эти две вершины и погаснуть?
Мучительно размышляя об этом, он спускался с острова...За озером начинался подъем с широкими террасами, похожими на огромные ступени.
«Откуда мог появится огонь, который спустился сверху на два дерева?» — назойливо вертелась в голове все та же мысль. А какое ему до всего этого дело? Ему других забот хватает! Гораздо интереснее думать о товарищах, оставшихся там. Что они сейчас делают? Еще хочется угадать, каким будет первый человек, которого Он встретит завтра утром, ну, пусть днем или вечером.
Неожиданно и ярко вспыхнула в его голове догадка в тот именно момент, когда он, казалось, забыл об огне. Скрещенные сухие вершины терлись, терлись одна о другую и в сухую ветреную летнюю погоду задымили и загорелись. Обгоревшие, они обломились и упали в воду. Обезглавленные лиственницы горели какое-то время, как свечи, и погасли. Так иногда и случаются без всякого участия человека лесные пожары, превращающие красоту и богатство леса в золу и прах...
Николай шел, твердо уверенный в правильности и несомненной пользе своей догадки, и был радостно удивлен, когда понял, что добрался до вершины горы. Собственно, это даже не гора, а пирамидальный холм на хребте водораздела.
Оказалось, что необъятная тайга-матушка отсюда стремительно катится вниз и кончается далеко-далёко. А за кромкой леса, насколько хватает глаз, раскинуты белые просторы полей или сенокосных угодий, перемежающихся островками лесов.
На конце длинного мыса, далеко вдавшегося в большое озеро, темнеет неубранная копна сена, или охотничий скрад, или большой куст тальника. До боли в глазах вглядывался Николай, но так и не смог определить, что это такое.
Вот досадно, что нет бинокля!.. А зачем вообще думать о вещах, которых нет. Но сворачивать туда и уточнять, что там такое, не время. И, будто обидевшись на кого-то, он оторвал взгляд от черной точки. Вдруг он встрепенулся и насторожился. Под тем самым местом, где он стоял, словно бы вынырнула бойкая речушка и, поворачиваясь то вправо, то влево, вроде бы играючи, стремительно сбежала по самой середине долины, как бы решив пренебречь зимним глубоким снегом. Николай так обрадовался этой речке, что ему
казалось, будто он видит подо льдом, как струится она своим прозрачным светлым потоком, мелькая камешками» перекатывающимися на чистом дне, и сверкая какими-то резвыми рыбками.
Почувствовались неуловимые признаки обжитых мест, почуялось теплое дыхание человека... Он не сумел бы объяснить словами, какие именно приметы за-» ставили его в это поверить. Он мог бы только сказать, что угадал это сердцем! А кто такое поймет? Разве что тот, кто тебя горячо любит. Была бы тут Лиза...
«Бинокль!.. Лиза!»—мысленно упрекнул он себя. Но ему было не до упреков, слишком его переполняла радость...— Посмотрим, куда ты меня приведешь! — громко выкрикнул Николай, и, не спуская глаз с каменистой речки, счастливый и решительный, он стремительно понесся вниз под гору.
Выкатилась ясная, полная луна, разливая вокруг белесый свет.Уныло начался первый вечер без Тогойкина.Собрались ужинать. Девушки дали Фокину сухарь с маслом, напоили Калмыкова теплым морсом, а все остальные молча поели какого-то подобия каши из листьев. Каждый думал о Тогойкине. Как-то он там один, в тайге? Однако никто и словом о нем не обмолвился.
Иван Васильевич Иванов понимал состояние людей, потому что и сам ни о чем другом не мог думать.До сих пор они держались благодаря тому, что с ними был Николай Тогойкин. И не только в том дело, что он заготовлял топливо для костра, приносил кипяток и раздобывал какие-то съедобные травы и ягоды. Ясно и понятно, как это важно. Но само присутствие этого здорового и общительного человека не давало людям сникнуть, потерять надежду на спасение.
А теперь люди будут все острее ощущать свое сиротство в этой укутанной снегом необъятной тайге. Так будет два первых дня. Потом, на третий день и на чет-
вертый, начнется ожидание, не менее тревожное в своей неопределенности.Если Коля вернется, не встретив людей, и будет еще в силах двигаться, он подкрепится остатками пищи, проспит ночь и снова уйдет, но уже в другом направлении. Опять волнения, опять ожидания. Надо беречь силы. Больше всего — душевные.
Как помочь людям? Ведь нельзя же допустить, чтобы хоть кто-нибудь оказался побежденным в борьбе с сомнениями. Будь он искусным рассказчиком, хорошим певцом... Ерунда! Никакой самый распрекрасный певец или рассказчик не в силах развлечь людей, заставить их забыть о чудовищной беде, которую им уготовил случай. И нарочитое веселье может только усилить печаль и вогнать в еще большее уныние. Конечно, все сейчас только и думают о Тогойкине. А начни разговор о нем — не обойдется без жалости по его адресу: идет, мол, один-одинешенек по дремучему лесу... Это недопустимо. Он — светлая надежда. Единственная. А надежда не может быть жалкой.
Но чем же все-таки помочь людям?А почему, собственно, он выделяет себя? Чем он лучше других? Нет, он себя не выделяет. Но именно он должен что-то придумать, чтобы разрядить обстановку. Он — партийный работник и обязан уметь ладить с людьми, он не может позволить им падать духом, он не смеет участвовать в этом унылом угасании надежды.
Пока человек в состоянии выразить другому свои мысли и чувства, пока он способен понимать мысль другого — они жив, он силен. Пусть каждый расскажет свою жизнь. Кому начинать? Ему? Нет, люди подумают, что он старается развлечь их. Пусть начнет самый старший — Семен Ильич Коловоротов. Нет, его, пожалуй, лучше оставить про запас, на завтра. Кроме того, может и не захотеть. — Вася!..
— А?
— Ты где родился?
— В Калининской области...
— Я так и думал.
— А вы разве бывали там, Иван Васильевич?
— И-и, милый, наверно, в Советском Союзе нет такого края, где я не побывал!
— А как вы угадали?
— Каждый человек несет в себе, пусть даже в малой степени, особенности своего родного края. Это выражается в говоре, внешнем облике, в манере держаться. Например, увидев Семена Ильича, я сразу подумал, что он сибиряк. А Попов — настоящий москвич.
— Да, я действительно москвич.
— У тебя, Вася, наверно, много братьев и сестер?
— Было много! Как это вы так здорово; Иван Васильевич!
— А как угадали, что я сибиряк? Все оживились.
— Я ведь родился в большом селе Лебедином, недалеко от городка Максатиха, — с готовностью начал Вася.—У нас там много лесопильных заводов. У меня три брата и три сестры. Да... Было три брата... Я самый младший. Родители мои ведь крестьяне, колхозники.
— Ну, раз крестьяне, значит, у них имеется младший сын. Ха-ха!.. Ну и рассказчик!
— Эдуард Леонтьевич!.. Не надо мешать!
— Да, крестьяне! Сколько я себя помню, Кеша и Ваня всегда жили отдельно. Кеша тоже был колхозником, а Ваня рабочим на лесозаводе... Дома жил только Тимоша, тракторист. Старшие сестры Лиза, Лида и Мотя... нет, Маша...
— Ха-ха-ха-ха! Позабыл, как звали сестру!
— Я не позабыл, ее и так и этак звали. А вообще-то я и правда ее почти не знаю. Она только раз приезжала на свадьбу Лизы и Лиды, когда я учился в четвертом классе.
— А сколько всего было свадеб у Лизы и Лиды?
— Эдуард Леонтьевич, прошу вас, перестаньте!
— Спасибо за совет, товарищ воспитатель1
— Пожалуйста!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34
вдоль и поперек, носясь взад и вперед, они еще долго гонялись друг за другом. Тогойкин шел. Несколько раз ему попадались в снегу клочья рыжей шерсти. И он злорадно посмеивался.
Но догнала она все-таки бедного зайца и растерзала!.. Уже издали было видно, как она настигла его на редколесье. Позавтракала лежа, не торопясь, а остатки утащила в зубах, капая на ходу кровью. Тогойкин слышал, что лиса обычно недалеко утаскивает остатки своей добычи, и потому последовал за ней. И в самом деле— она остановилась неподалеку, сунула то, что осталось от бедняги зайца, поглубже в сугроб, среди груд валежника, и аккуратно пригладила снег хвостом. Тогойкин выдернул из-под снега две задние ножки. Это был серенький зайчонок последнего помета, слабый обитатель ерниковых зарослей...
Тогойкин сначал бросил находку, но тут же поднял и сунул ножки за пояс.«Прибежишь завтракать, а там пусто!» —посмеялся он про себя над лисицей. Такая матерая, а ведь с каким трудом нагнала беднягу, .такого маленького и слабенького! Значит, те, что посильнее, все-таки убегают от нее. Если бы ей удавалось словить всех зайцев, за которыми она гоняется, то их не стало бы на белом свете. Да и лисы бы тоже перевелись, ослабев и ожирев от чрезмерно легко добываемой пищи.
Тогойкин подбирал ягоды, выкинутые глухарями из-под снега и кидал их в рот. Вначале мерзлая ягода стучит о зубы, как камешек, потом оттаивает, во рту делается прохладно и сладко. Да, в тайге человек и зимой не погибнет с голоду...
«Ты, брат, говоришь о человеке, у которого есть ружье? Э, нет, дружище! Я говорю просто о выносливом человеке! Утащил запасы у лисицы? Что ж, можно и у лисицы. Я говорю о человеке умелом».
Все признаки сомнения, малейшую робость, попытки иронизировать над самим собой надо подавлять с самого начала. Стоит только подкравшимся слабостям взять верх—и человек погибнет... Все помыслы, все силы надо направить на розыск людей, на спасение тех, кто остался в тайге. А он еще чего-то рассуждает. Спорит с самим собой. Слабого, трусливого не спасет и ружье, оно
своей железной тяжестью придавит его. А настоящий мужественный человек голыми руками преодолеет все трудности и невзгоды.
«Вот как, дружище...» «Эй, вы, герои, не рыдайте!» — сказала Даша Сень-кина, мужественный человек, хрупкая девушка! А ведь они и на самом деле были недалеки от слез. Молодчина Даша!.. «И как это такого полюбила Лиза?» Это тоже она сказала. Ну и Даша! И наверно, тот, из Токко, которого полюбила она, хороший парень! Не полюбит нехорошего Дарья Дмитриевна Сенькина!.. Она настоящий человек, настоящий мужчина!.. Что-то у него не то получается: девушка — и вдруг мужчина. Погодите, погодите, он помнит чьи-то слова: «В настоящее время во всей Украине есть только один настоящий мужчина — Леся Украинка».
Тогойкин вышел к плавно изгибающейся долине с крутыми, обрывистыми склонами, густо поросшими белоталом, ивняком и березками. С намерением быть ей попутчиком, поскольку долина тоже шла пока на восток, Тогойкин двинулся по краю обрыва.
Вдруг над густой ивой посреди долины мелькнул продолговатый силуэт коршуна. Да это, оказывается, голова сохатого! Двигает своими ветвистыми рогами, прядает подвижными большими ушами и, словно о чем-то шепча, быстро шевелит толстыми и несуразными губами.
Лось — удивленно, а человек — любуясь им, стояли и глядели друг на друга. Лось поглядел-поглядел и тихо двинулся с места. И тогда показались стоявшие за ним лосиха и лосенок. Они испуганно ринулись в заросли тальника и исчезли. Огромный рогатый лось .сначала вроде бы неохотно, медленно отходил в сторону. Но, постепенно все убыстряя шаг, постукивая ветвистыми рогами по мерзлым веткам, поднимая снежную пыль, размашисто выбрасывая длинные ноги, помчался и он. Вскоре на отдаленной вершине на какой-то миг показались три бурые тени и исчезли.
«Вот бы ружье!» — опять подумал Николай и тут же рассмеялся. Если бы и было ружье, то все равно он так бы и стоял, очарованный красотой таежного вели-
В эту долину не проникал ветер, и травы к приходу зимы не успели пожелтеть и увянуть. Потому и Птицы и звери находят здесь приют и питание. Все тут вдоль и поперек изборождено следами разных, больших и малых ног. На толстых ветвях крупных старых ив сидят куропатки, похожие на большие комья снега. Если не заметишь их круглых, как черные бусины, глаз, спокойно пройдешь мимо. В тальниках слышен шум крыльев и свист разлетающихся рябчиков. На разные лады щебечут птицы, потревоженные появле-нием человека.
«Товарищ Тогойкин и сопровождающие его лица!» Ух ты, брат, как громко сказано! Но ведь правда все Крылатые его сопровождают.
О трудностях и неприятностях человек рассказывает лучше и охотнее, чем о радостях. Да и люди, пожалуй, с большим интересом слушают, если ты пожалуешься им: «Страдал я и мучился неимоверно, буквально валился с ног». И едва ли поверят, если скажешь: «Плавал я по беспредельному снежному морю, вдоволь налюбовался на зимнюю красоту родной тайги, не так уж и трудно было, почти все время радовался чему-то,—-словом, настроение было отличное!»
Настоящие мучения выпали на долю тех, кто остался там... День и ночь без сна и покоя две измученные девушки стараются облегчит!, страдания искалеченным людям.
Обычно молодые парни с излишней легкостью подшучивают над девушками: на что, мол, они способны? Нет, милые, лучше помалкивайте. Есть такой Николай Тогойкин, тоже бойкий парень, а порой и грубоватый, он вам может рассказать, как преклоняется он перед двумя самыми обыкновенными и самыми удивительными девушками—Катей и Дашей, как жалеет их, восхищаясь их терпением и мужеством. Это для них идет он по снегу на лыжах, раздвигая скованную морозом тайгу...
Николай подошел к взгорку, на который взбежали лоси. О, как легко, грациозно, свободно, упругой, пружинистой рысью, едва касаясь земли, умчались они! Вот бы сесть верхом на такого красавца... Почему шутка Васи Губина: «Приведи лося за рога» — показа-
лась такой неуместной? Ведь когда-нибудь всеми богатствами тайги будут распоряжаться разумные руки Человека.
Таежный лес внезапно расступился, и перед Тогой-киным раскинулось большое круглое озеро. За ним неширокая полоска молоденького лиственничного леса, а там — вон она, вершина лысой горы...
Тогойкин громко, с облегчением вздохнул. Говоря между нами и не хвастая, у тебя довольно точное чувство направления! Сколько отсюда до горы? Километра три. Ну, четыре... Ну, пусть будет четыре с половиной, с мелочами не стоит считаться!
Пойти быстрее, что ли? Или поберечь силы и маленько отдохнуть? Пообедать надо, товарищ Тогойкин! Но уже начинает смеркаться. Торопиться надо. На твое счастье, небо прояснилось, будет светлая, лунная ночь!..
Он быстро скинул с ног лыжи и осмотрел их. На одной треснул наружный слой у самого кончика, на изгибе. Там протянулась тоненькая белая черточка— это в трещину набился снег, И со второй нелады, кое-где с наружной стороны потрескалась кромка.
Что делать? Но ужас не успел завладеть Николаем, он вспомнил про запасную лыжу.Он добрел по глубокому снегу до сухого поваленного дерева и разжег костер. Подогрев кружку, выбил из нее масло и поставил кружку, уже набитую снегом, поближе к огню. Потом занялся заячьими ножками. Подержал их над огнем, содрал шкурку.
Тем временем пламя разгоревшегося костра с шумом рвалось и металось, разбрызгивая снопы искр. Тогойкин хотел выдернуть из огня кружку, но опрокинул ее. Взметнулось облако горячего пара. Он выкатил сучком пустую кружку, снова набил ее снегом, подгреб к краю костра горячих углей и принялся варить ужин.
Скоро, обжигая губы, он поедал заячьи ножки, запивая их бульоном.«Как хорошо, что не забыли даже соль положить!»— с благодарностью подумал он о своих друзьях.
И вдруг ветви деревьев зашевелились, закачались, и толстый слой снега, лежавший на них, превратился в пышную зелень. Тогойкин вздрогнул и, вскрикнув, очнулся. Он задремал с заячьей косточкой в зубах. В ужасе вскочил он на ноги.
Нет, этого нельзя, это смерть... Надо идти, скорее идти! Схватив кружку, словно отбирая ее у кого-то, он залпом выпил остатки уже успевшего остыть бульона и растер лицо снегом. Быстро прицепив к поясу кружку, он встал на лыжи, прикрепил их и широкими шагами устремился к озеру.
То, что он считал мысом, оказалось островом, густо поросшим лесом. Остров перерезала посередине чистенькая тропка. Он пошел по ней. Чем дальше он шел, тем удивительнее казался ему остров. Здесь уживались самые разные деревья — лиственница, ель, сосна, кедр, тополь, осина... Между деревьями ютились кусты красной и черной смородины, шиповник. В высоких зарослях вили гнезда птицы. Гнездование птиц в таком укромном месте, окруженном со всех сторон водой, в летнее время, конечно, вполне естественно. Но кто же насадил здесь деревья?
Он остановился на самой высокой точке острова, решив осмотреть все озеро.Пламя его костра целиком охватило поваленное дерево и ярко осветило опушку леса. Нигде по берегам озера не было следов пребывания человека. Никаких охотничьих примет, ни остова шалаша, нигде не торчал забитый рукою кол.
Вдруг он увидел, что у двух лиственниц, склонившихся друг к другу над водою, а сегодня над замерзшей гладью озера, сломаны и опалены огнем вершины. Тогойкин сначала было обрадовался, а потом застыл в недоумении. Пламя костра не могло подняться так высоко. А молния расщепила бы деревья до самого основания. От пала деревья подгорели бы снизу. Откуда же мог прилететь огонь, подпалить только эти две вершины и погаснуть?
Мучительно размышляя об этом, он спускался с острова...За озером начинался подъем с широкими террасами, похожими на огромные ступени.
«Откуда мог появится огонь, который спустился сверху на два дерева?» — назойливо вертелась в голове все та же мысль. А какое ему до всего этого дело? Ему других забот хватает! Гораздо интереснее думать о товарищах, оставшихся там. Что они сейчас делают? Еще хочется угадать, каким будет первый человек, которого Он встретит завтра утром, ну, пусть днем или вечером.
Неожиданно и ярко вспыхнула в его голове догадка в тот именно момент, когда он, казалось, забыл об огне. Скрещенные сухие вершины терлись, терлись одна о другую и в сухую ветреную летнюю погоду задымили и загорелись. Обгоревшие, они обломились и упали в воду. Обезглавленные лиственницы горели какое-то время, как свечи, и погасли. Так иногда и случаются без всякого участия человека лесные пожары, превращающие красоту и богатство леса в золу и прах...
Николай шел, твердо уверенный в правильности и несомненной пользе своей догадки, и был радостно удивлен, когда понял, что добрался до вершины горы. Собственно, это даже не гора, а пирамидальный холм на хребте водораздела.
Оказалось, что необъятная тайга-матушка отсюда стремительно катится вниз и кончается далеко-далёко. А за кромкой леса, насколько хватает глаз, раскинуты белые просторы полей или сенокосных угодий, перемежающихся островками лесов.
На конце длинного мыса, далеко вдавшегося в большое озеро, темнеет неубранная копна сена, или охотничий скрад, или большой куст тальника. До боли в глазах вглядывался Николай, но так и не смог определить, что это такое.
Вот досадно, что нет бинокля!.. А зачем вообще думать о вещах, которых нет. Но сворачивать туда и уточнять, что там такое, не время. И, будто обидевшись на кого-то, он оторвал взгляд от черной точки. Вдруг он встрепенулся и насторожился. Под тем самым местом, где он стоял, словно бы вынырнула бойкая речушка и, поворачиваясь то вправо, то влево, вроде бы играючи, стремительно сбежала по самой середине долины, как бы решив пренебречь зимним глубоким снегом. Николай так обрадовался этой речке, что ему
казалось, будто он видит подо льдом, как струится она своим прозрачным светлым потоком, мелькая камешками» перекатывающимися на чистом дне, и сверкая какими-то резвыми рыбками.
Почувствовались неуловимые признаки обжитых мест, почуялось теплое дыхание человека... Он не сумел бы объяснить словами, какие именно приметы за-» ставили его в это поверить. Он мог бы только сказать, что угадал это сердцем! А кто такое поймет? Разве что тот, кто тебя горячо любит. Была бы тут Лиза...
«Бинокль!.. Лиза!»—мысленно упрекнул он себя. Но ему было не до упреков, слишком его переполняла радость...— Посмотрим, куда ты меня приведешь! — громко выкрикнул Николай, и, не спуская глаз с каменистой речки, счастливый и решительный, он стремительно понесся вниз под гору.
Выкатилась ясная, полная луна, разливая вокруг белесый свет.Уныло начался первый вечер без Тогойкина.Собрались ужинать. Девушки дали Фокину сухарь с маслом, напоили Калмыкова теплым морсом, а все остальные молча поели какого-то подобия каши из листьев. Каждый думал о Тогойкине. Как-то он там один, в тайге? Однако никто и словом о нем не обмолвился.
Иван Васильевич Иванов понимал состояние людей, потому что и сам ни о чем другом не мог думать.До сих пор они держались благодаря тому, что с ними был Николай Тогойкин. И не только в том дело, что он заготовлял топливо для костра, приносил кипяток и раздобывал какие-то съедобные травы и ягоды. Ясно и понятно, как это важно. Но само присутствие этого здорового и общительного человека не давало людям сникнуть, потерять надежду на спасение.
А теперь люди будут все острее ощущать свое сиротство в этой укутанной снегом необъятной тайге. Так будет два первых дня. Потом, на третий день и на чет-
вертый, начнется ожидание, не менее тревожное в своей неопределенности.Если Коля вернется, не встретив людей, и будет еще в силах двигаться, он подкрепится остатками пищи, проспит ночь и снова уйдет, но уже в другом направлении. Опять волнения, опять ожидания. Надо беречь силы. Больше всего — душевные.
Как помочь людям? Ведь нельзя же допустить, чтобы хоть кто-нибудь оказался побежденным в борьбе с сомнениями. Будь он искусным рассказчиком, хорошим певцом... Ерунда! Никакой самый распрекрасный певец или рассказчик не в силах развлечь людей, заставить их забыть о чудовищной беде, которую им уготовил случай. И нарочитое веселье может только усилить печаль и вогнать в еще большее уныние. Конечно, все сейчас только и думают о Тогойкине. А начни разговор о нем — не обойдется без жалости по его адресу: идет, мол, один-одинешенек по дремучему лесу... Это недопустимо. Он — светлая надежда. Единственная. А надежда не может быть жалкой.
Но чем же все-таки помочь людям?А почему, собственно, он выделяет себя? Чем он лучше других? Нет, он себя не выделяет. Но именно он должен что-то придумать, чтобы разрядить обстановку. Он — партийный работник и обязан уметь ладить с людьми, он не может позволить им падать духом, он не смеет участвовать в этом унылом угасании надежды.
Пока человек в состоянии выразить другому свои мысли и чувства, пока он способен понимать мысль другого — они жив, он силен. Пусть каждый расскажет свою жизнь. Кому начинать? Ему? Нет, люди подумают, что он старается развлечь их. Пусть начнет самый старший — Семен Ильич Коловоротов. Нет, его, пожалуй, лучше оставить про запас, на завтра. Кроме того, может и не захотеть. — Вася!..
— А?
— Ты где родился?
— В Калининской области...
— Я так и думал.
— А вы разве бывали там, Иван Васильевич?
— И-и, милый, наверно, в Советском Союзе нет такого края, где я не побывал!
— А как вы угадали?
— Каждый человек несет в себе, пусть даже в малой степени, особенности своего родного края. Это выражается в говоре, внешнем облике, в манере держаться. Например, увидев Семена Ильича, я сразу подумал, что он сибиряк. А Попов — настоящий москвич.
— Да, я действительно москвич.
— У тебя, Вася, наверно, много братьев и сестер?
— Было много! Как это вы так здорово; Иван Васильевич!
— А как угадали, что я сибиряк? Все оживились.
— Я ведь родился в большом селе Лебедином, недалеко от городка Максатиха, — с готовностью начал Вася.—У нас там много лесопильных заводов. У меня три брата и три сестры. Да... Было три брата... Я самый младший. Родители мои ведь крестьяне, колхозники.
— Ну, раз крестьяне, значит, у них имеется младший сын. Ха-ха!.. Ну и рассказчик!
— Эдуард Леонтьевич!.. Не надо мешать!
— Да, крестьяне! Сколько я себя помню, Кеша и Ваня всегда жили отдельно. Кеша тоже был колхозником, а Ваня рабочим на лесозаводе... Дома жил только Тимоша, тракторист. Старшие сестры Лиза, Лида и Мотя... нет, Маша...
— Ха-ха-ха-ха! Позабыл, как звали сестру!
— Я не позабыл, ее и так и этак звали. А вообще-то я и правда ее почти не знаю. Она только раз приезжала на свадьбу Лизы и Лиды, когда я учился в четвертом классе.
— А сколько всего было свадеб у Лизы и Лиды?
— Эдуард Леонтьевич, прошу вас, перестаньте!
— Спасибо за совет, товарищ воспитатель1
— Пожалуйста!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34