вон какую махину отгрохали, подходит срок рапортовать правительству о пуске з'авода на полную мощность, а стыковка отдельных агрегатов, купленных па валюту, кое-где еще не ладится».
— Спасибо за внимание,— сказал Федор Федорович, протягивая руку.
— Пожалуйста,— ответил секретарь горкома и тут же спохватился: — Куда?
— Рабочий день кончился, пора по домам...
— Та-ак, та-ак... Двинул под девятое ребро — и ходу... Не узнаю бывшего политработника. Или уже забылось, по какому графику строится его день?
— Нет, не забылось, но мне предписаны в такой час прогулки, дышать чистым воздухом велено,— схитрил Федор Федорович, видя, что секретарь горкома тянется к местному телефену. Сейчас будет связываться с каким-то крупным начальником, и стоит ли оставаться тут не-нуяшым свидетелем важных переговоров. Так и есть, говорит с генеральным директором автозавода, называет его по имени и отчеству, спрашивает сухо и требовательно:
— Что у вас случилось вчера вечером?
Тот, вероятно, ответил «ничего», и тогда последовал вопрос с упреком:
— Как ничего?.. А что было на заседании парткома?.. Прошу вместе с секретарем парткома .ко мне... Да, да, сейчас...
Федор Федорович попытался подсказать, что дело Василия Ярцева рассматривалось в парткоме управления строительства, а не в парткоме завода, однако пришлось промолчать, потому что сию же минуту состоялся такой же разговор с начальником управления строительства. И только теперь секретарь горкома взглянул на Федора Федоровича;
— Ну, раз предписана прогулка, не смею задерживать. Через часок прошу снова заглянуть ко мне.
Дорожка вела мимо молодых кленов с пожелтевшей листвой и уже голых тополей На ходу Федор Федорович зябко передергивал плечами. Знобит от волнения: нет в руках веских доказательств в защиту Ярцева, есть, только еще не доказанная и поэтому уязвимая со всех сторон убежденность: «Не лишний он в партии, не лишний..<»
В горком уже прошли генеральный директор с секретарем парткома, чуть позже — начальник управления строительства. Их машины е желтыми подфарниками замерли у подъезда, будто прислушиваются — по какому поводу вызвали сюда начальников в такое время, о чем пойдет с ними разговор?
Прошел час. К подъезду подкатила еще одна «Волга», Из нее вышли двое: высокий, стройный Сергей Викторович Шатунов, заместитель секретаря парткома строительного управления, и член парткома инженер Олег Викторович Жемчугов, еще сравнительно молодой, рано располневший человек. Вот они-то знают, за что исключили Ярцева из партии...
Федор Федорович вошел в приемную.
— Проходите, вас ждут,— приветливо встретила его секретарь.
В кабинете оказалось значительно больше людей, чем предполагал Федор Федорович: были приглашены некоторые сотрудники горкома. Секретарь горкома, окинув взглядом собравшихся, сказал что-то сидящему справа от него генеральному директору. Тот согласно кивнул толовой: дескать, ты тут верховодишь, нас отмолотил, теперь берись за этих.
Секретарь горкома и генеральный директор знают друг друга не первый год. Говорят, что во время войны
они работали вместе на заводе — один начальником цеха, другой учеником слесаря в том же цехе. Теперь бывший начальник цеха прислушивался к своему бывшему ученику, «слесаренку», который стал секретарем горкома.
Рядом с генеральным директором сидел начальник управления строительства. На его груди поблескивали значок депутата Верховного Совета и Золотая Звезда Героя Социалистического Труда. С ними обменялся взглядом секретарь горкома и, помолчав, сказал:
— Рассаживайтесь, товарищи, послушаем сначала партком строительного управления.
— Заместителя секретаря парткома,— уточнил виноватым голосом начальник управления строительства.
— Ну что ж, товарищ Шатунов, вы готовы?
— Готовы,— четко ответил тот,— со мной еще член парткома Жемчугов. Но мы не знаем, в каком аспекте докладывать, что вас больше интересует?
— Не интересует, а волнует,— поправил Шатунова секретарь горкома.— Вот сейчас генеральный директор вместе с секретарем парткома, затем начальник управления строительства делились думами о практике партийной работы с молодыми коммунистами, а вы, заместитель секретаря парткома, говорят, здорово разбираетесь в марках бетона. С бетона и начинайте, если не поняли, зачем вас сюда пригласили... Дело Ярцева, нас интересует. Так, Федор Федорович, или не так?
Шатунов поискал глазами, кого это секретарь горкома назвал по имени и отчеству. Не заметив, что рядом с ним поднялся и снова сел комендант молодежного общежития, ответил с нескрываемым раздражением:
— С какой поры стало зазорным для партийного работника заниматься технологией, в том числе и марками бетона?
— С той,— быстро подсек его секретарь горкома,— когда партийные работники начинают подменять собой хозяйственников и специалистов;
— Значит, можно мириться с тем, что специалисты будут продолжать втирать нам очки, а мы... хлопать глазами.
— Вы уже прохлопали: нет сейчас таких инженеров, которых вы можете уличить в неграмотности. Не уводите нас в дебри придуманных сложностей... Мы просим
рассказать: за что исключен из партии Василий Ярцев? Где он сейчас, что е ним?
Шатунов недоуменно развел руками, резко сказал:
— Не знаю. У нас нет нянек, чтобы следить за ним. Более проницательным оказался Олег Викторович
Жемчугов, который приступил к изложению персонального дела Ярцева. Говорил он спокойно, без лишних жестов. В руках у него была папка. Из нее он извлекал лист за листом и, с разрешения присутствующих, зачитывал строчку за строчкой, комментируя их. Отдельные факты и примеры Жемчугов оценивал довольно объективно и, казалось, не сгущал красок. Федор Федорович, слушая его, уже стал сомневаться: может, в самом деле, Ярцеву еще просто рано носить высокое звание коммуниста? Логика суждений докладчика вела именно к этому. Но вот секретарь горкома попросил Жемчугова повторить один пункт из его выводов о дерзких выпадах Ярцева против установок партии.
— В чем конкретно они выразились?
— Он, Ярцев, безответственно и без контроля за логикой своего мышления утверждает...— Жемчугов вынул из папки очередной лист.— Вот запись его выступления на заседании совета по управлению производством. Цитирую: «Зачем обманываем себя, что мы ударники коммунистического труда? Какой же это коммунистический труд, если каждый из нас получает за него больше, чем другие, гоним количество, не думая о качестве? Запарываем технику ради лишнего червонца в свой карман. Собираемся объявить завод заводом коммунистического труда. Коллективный обман государства...» — Жемчугов выжидающе помолчал, но возгласов возмущения не последовало.
— Дерзкий парень, ничего не скажешь,— заметил секретарь горкома и спросил: — А вы, товарищ Жемчугов, думали о том, как ответить этому молодому коммунисту? Ведь он не согласен с тем, что его называют ударником коммунистического труда.
— Разумеется, думал,— ответил Жемчугов,— но Ярцев, побывав в Турине, привез сюда вирусы недоверия к нашей действительности. Трудный он человек, тяжело с ним разговаривать, дерзит...
— Вы нашли легкий ход против такой трудности: предложили исключить его из партии?
Поднялся Шатунов. Поднялся быстро, решительно. У него, как видно, был в запасе весомый козырь против Ярцева.
— Вы забыли решение вышестоящих партийных инстанций о борьбе с летунами с одного производства на другое. Ярцев не только сам ушел из автоколонны нашего управления, но и увел за собой целую группу шоферов, своих дружков с сомнительной репутацией.
— Значит, вы исполняете это решение обкома задним числом? Коммунист уже ушел на другое предприятие, и вы выставляете этот документ как щит против попыток уличить вас в отсутствии воспитательной работы с Ярцевым?..
После такого замечания секретаря горкома Федор Федорович считал, что дело Ярцева будет возвращено в партком строительного управления на пересмотр, однако присутствующий здесь председатель партийной комиссии горкома, пожилой, с большим стажем партийной работы коммунист, взял из рук Жемчугова папку — «Персональное дело В. В. Ярцева» — и, полистав несколько страниц, сказал:
— Бумаги оформлены обстоятельно. Обвинений много: «дебошир», «скандалист», «аварийщик», «идеологически не выдержан»... А формулировка об исключении довольно странная: «считать Ярцева В. В. выбывшим из партии согласно Уставу». Исключили по Уставу, не указав параграфа.
— Указывать номера параграфов? Это же формализм,— возмутился Шатунов.
— Посмотрим,— замедленно произнося слог за слогом, ответил ему председатель партийной комиссии и заключил: — Прошу поручить партийной комиссии рассмотреть персональное дело Ярцева и результаты доложить на бюро горкома.
Секретарь горкома согласился с ним.
— Подключите к работе по этому делу Федора Федоровича Ковалева.
— Нельзя, не имеем права,— резко возразил председатель партийной комиссии.— Ковалев давал Ярцеву рекомендацию в партию. Быть может, мы самого Ковалева будем привлекать к ответственности — кого он рекомендовал?..
Прошло немного времени, и в папку «Персональное дело В. В. Ярцева» легла одна тетрадь, затем вторая, третья... В них назревал ответ на вопрос, который волновал Федора Федоровича: кому он дал рекомендацию в партию? Когда партийная комиссия стала докладывать свои выводы на бюро горкома, в руках председателя было уже девять таких тетрадей...
Около последнего вагона скорого поезда Москва — Куйбышев, остановившегося на станции Сызрань, сгрудились любопытные. Все смотрели на лобастого парня в тесной для него гимнастерке без ремня. Ремень с массивной пряжкой он накручивал вокруг ладони, поглядывая себе под ноги, где валялись похожие на спелые апельсины поджаренные пончики. Чуть поодаль, у подножки вагона, поблескивала струнами разбитая гитара. Пончики собирала девушка в белом колпачке — лоточница вокзального буфета..
— Заступник нашелся,.. Без тебя справилась бы,— ворчала она на парня в гимнастерке.— Вон их сколько было. Без глаз могли оставить.
—| Зря пугаешь,— хмуро ответил парень.
— А что, струной чиркнули бы, потом ищи свищи... Ведь напролом шёл.
- Глаза оставили, а срок получит,— уточнил проводник таким тоном, что думалось, теперь все зависит от негр. Он стоял в дверях тамбура, закрыв собой выход из вагона.
— За что? — спросила его лоточница. —За, фулигднство. Стекло разбито, без свидетелев доказуемо. Вот какая камешока. в служебке стекло вынесла. Насмерть мог ухлопать. Придись в висок или в темя...
Проводник для. пущей убедительности приложил камень к виску.
— Под локоть он того гитариста подтолкнул, камень и влетел к тебе в служебку,— возразила лоточница, еще раз окинув взглядом, стоящего перед ней парня.
— Ишь ты, заступница нашлась. Кому же мне теперь взыск предъявлять?
Проводник и слушать не хотел, что камень, который он показывал как вещественное доказательство,—- окно-то разбито! — был нацелен в голову парня.
Подошел сержант милиции.
— В чем дело? — спросил он, обращаясь к проводнику.
— Вот этот спелый фрукт драку затеял с какими-то ребятами.
— Кто свидетель?
— Продавщица с пончиками тут была.
— Я, Сергей... прости, товарищ сержант, разглядеть ничего не успела. Когда он брызнул одному, я запнулась, и пончики рассыпались. Видела, что тех было пятеро. Он еще раз отмахнулся...
— Отмахнулся или брызнул? — милиционер посмотрел на ремень с пряжкой в ладони парня.
— Говорю, отмахнулся,— повторила лоточница и, помолчав, принялась уговаривать сержанта:
— Не вставляй меня, Сережа, в свидетели. Некогда мне, я ничего не видела.
— Пройдемте,— сказал сержант парно,— а ремень пока мне отдайте.
-Вот еще каменюку возьми... А манатки его Снять?
— Потом, как вагон отцепят.
Василий недоуменно посмотрел на лоточницу. Чего она испугалась? Ведь у нее же деньги хотели отнять! Он понял вдруг, что дело могло обернуться весьма круто, если учесть, что вещественных доказательств своей правоты у него не было.
Ребята, с которыми он ехал на строительство автозавода, пытались убедить дежурного по отделению лейтенанта милиции в том, что произошло какое-то недоразумение. Но это не возымело никакого действия. И лишь после того, как проводник ваувнэ приволок в отделение сундук Ярцева, тяжелый, в железных обручах, и сказал, что в нём наверняка свинчатка, чтобы вооружить драчунов на стройке, друзья заулыбались.
- Сейчас вскроем и отыщем при свидетелях, - сказал лейтенант.
Из кабинета начальника отделения вышел хмурый, чем-то взволнованный мужчина лет сорока пяти, в шляпе, на плечах выцветшая армейская плащ-накидка.
— Вот уполномоченный штаба стройки...— представил его лейтенант.— Булан Буланыч, хотите посмотреть, какие гостинцы везут вам на стройку в сундуках?
— За тем и пришел,— ответил Булан Буланыч.
Еще в ЦК комсомола ребятам сказали, что вагон будет встречать в Сызрани некий Булан Буланыч — расторопный, добрый и внимательный человек. Однако сейчас он взглянул на Ярцева с такой подозрительностью, что никто не посмел представиться ему, как было велено.
Вскрыли сундук. Ярцев кивнул проводнику, дескать, смотрите, какая тут «свинчатка для вооружения драчунов». Все удивленно переглянулись, увидев в сундуке, разделенном на две равные части березовой плашкой, аккуратно сложенные инструменты разного назначения. На плашке множество отверстий, выемок и кармашков для отверток, шурупов, болтиков различных калибров, пластинок столярного клея, флакончиков с лаком и политурой, каких-то замысловатых сверл и державок к ним с блестящими головками. На крышке ящика гнездились не менее интересные и, вероятно, очень нужные инструменты столяра-краснодеревщика.
Рубанки, полотна ножовок с фигурными ручками для них, дюжина стамесок и долот, лобзик, коловорот, молотки трех калибров, хомуты, рулетка — в одной половине ящика. В другой — теснились торцовые, рожковые и накидные ключи, отвертки, развертки, дрель, паяльник, сверла по металлу, приспособление для газовой резки и сварки металла, аптечка автомобилиста, набор ниппелей и золотников — все, что необходимо шоферу для ремонта машины.
До окончания десятилетки Василий Ярцев собирался стать столяром. Понимать красоту изделий из древесины учил его отец, известный в Гатчине краснодеревщик, который вместе с другими мастерами восстанавливал и обновлял убранство Павловского дворца, оскверненного гитлеровцами в дни блокады Ленинграда. Сын во всем помогал отцу, и теперь, после его смерти, как богатое наследство, хранил отцовский инструмент и оснастку к инкрустации.
Но с годами у Василия появилась и вторая любовь — автомобиль. За год до призыва в армию Ярцев по предписанию военкомата окончил курсы шоферов и восемь меся-
цев работал на грузовой «летучке» ремонтной автобазы. Регулировка клапанов, замена деталей подвески, рихтовка помятых крыльев — все, вплоть до переборки двигателей, поручал ему механик «летучки». Поэтому сразу же после прибытия в батальон обслуживания главного штаба его, как шофера, умеющего ремонтировать машины, зачислили в отделение ремонтников. Сундук с отцовскими инструментами, которые он взял с собой, стал пополняться оснасткой автомобилиста.
Родственники из Гатчины будто почуяли, что Василий изменяет ремеслу отца, и все чаще и чаще слали письма. Мать писала, что ей трудно жить в доме без сына: крышу надо подремонтировать — стропила подгнивают, отцовский комод рассохся — подкрепить бы его в шпунтах надобно; с деньгами перебои получаются, а соседи ищут мебельщиков за любую плату; в Гатчине открывается новая столярная мастерская, там ждут потомственного краснодеревщика, уже приходили несколько раз, спрашивали, когда вернется из армии сын...
Сестра тоже писала о новой мастерской, о реставрационных работах в музее — в царских опочивальнях Павловского дворца. Она знает толк в этом деле: окончила школу художников-реставраторов по дереву. И в конце каждого письма как бы между делом сообщала, что ее подруга, девушка из соседнего поселка, умница, мастерица-вышивальщица будто давным-давно знает столяра Василия Ярцева...
Служба подходила к концу. Василий собрался ехать в Гатчину, разрешив тем самым конфликт между столяром и автомобилистом в пользу первого. Но в этот момент стало известно, что строительство автомобильного завода на Крутояре объявляется ударной комсомольской стройкой, и с колебаниями — туда или сюда? — было покончено. Василий Ярцев попросил комсорга батальона включить его в список на получение путевки ЦК комсомола на стройку автозавода.
Вместе с ним в список включили еще десять однокашников.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22
— Спасибо за внимание,— сказал Федор Федорович, протягивая руку.
— Пожалуйста,— ответил секретарь горкома и тут же спохватился: — Куда?
— Рабочий день кончился, пора по домам...
— Та-ак, та-ак... Двинул под девятое ребро — и ходу... Не узнаю бывшего политработника. Или уже забылось, по какому графику строится его день?
— Нет, не забылось, но мне предписаны в такой час прогулки, дышать чистым воздухом велено,— схитрил Федор Федорович, видя, что секретарь горкома тянется к местному телефену. Сейчас будет связываться с каким-то крупным начальником, и стоит ли оставаться тут не-нуяшым свидетелем важных переговоров. Так и есть, говорит с генеральным директором автозавода, называет его по имени и отчеству, спрашивает сухо и требовательно:
— Что у вас случилось вчера вечером?
Тот, вероятно, ответил «ничего», и тогда последовал вопрос с упреком:
— Как ничего?.. А что было на заседании парткома?.. Прошу вместе с секретарем парткома .ко мне... Да, да, сейчас...
Федор Федорович попытался подсказать, что дело Василия Ярцева рассматривалось в парткоме управления строительства, а не в парткоме завода, однако пришлось промолчать, потому что сию же минуту состоялся такой же разговор с начальником управления строительства. И только теперь секретарь горкома взглянул на Федора Федоровича;
— Ну, раз предписана прогулка, не смею задерживать. Через часок прошу снова заглянуть ко мне.
Дорожка вела мимо молодых кленов с пожелтевшей листвой и уже голых тополей На ходу Федор Федорович зябко передергивал плечами. Знобит от волнения: нет в руках веских доказательств в защиту Ярцева, есть, только еще не доказанная и поэтому уязвимая со всех сторон убежденность: «Не лишний он в партии, не лишний..<»
В горком уже прошли генеральный директор с секретарем парткома, чуть позже — начальник управления строительства. Их машины е желтыми подфарниками замерли у подъезда, будто прислушиваются — по какому поводу вызвали сюда начальников в такое время, о чем пойдет с ними разговор?
Прошел час. К подъезду подкатила еще одна «Волга», Из нее вышли двое: высокий, стройный Сергей Викторович Шатунов, заместитель секретаря парткома строительного управления, и член парткома инженер Олег Викторович Жемчугов, еще сравнительно молодой, рано располневший человек. Вот они-то знают, за что исключили Ярцева из партии...
Федор Федорович вошел в приемную.
— Проходите, вас ждут,— приветливо встретила его секретарь.
В кабинете оказалось значительно больше людей, чем предполагал Федор Федорович: были приглашены некоторые сотрудники горкома. Секретарь горкома, окинув взглядом собравшихся, сказал что-то сидящему справа от него генеральному директору. Тот согласно кивнул толовой: дескать, ты тут верховодишь, нас отмолотил, теперь берись за этих.
Секретарь горкома и генеральный директор знают друг друга не первый год. Говорят, что во время войны
они работали вместе на заводе — один начальником цеха, другой учеником слесаря в том же цехе. Теперь бывший начальник цеха прислушивался к своему бывшему ученику, «слесаренку», который стал секретарем горкома.
Рядом с генеральным директором сидел начальник управления строительства. На его груди поблескивали значок депутата Верховного Совета и Золотая Звезда Героя Социалистического Труда. С ними обменялся взглядом секретарь горкома и, помолчав, сказал:
— Рассаживайтесь, товарищи, послушаем сначала партком строительного управления.
— Заместителя секретаря парткома,— уточнил виноватым голосом начальник управления строительства.
— Ну что ж, товарищ Шатунов, вы готовы?
— Готовы,— четко ответил тот,— со мной еще член парткома Жемчугов. Но мы не знаем, в каком аспекте докладывать, что вас больше интересует?
— Не интересует, а волнует,— поправил Шатунова секретарь горкома.— Вот сейчас генеральный директор вместе с секретарем парткома, затем начальник управления строительства делились думами о практике партийной работы с молодыми коммунистами, а вы, заместитель секретаря парткома, говорят, здорово разбираетесь в марках бетона. С бетона и начинайте, если не поняли, зачем вас сюда пригласили... Дело Ярцева, нас интересует. Так, Федор Федорович, или не так?
Шатунов поискал глазами, кого это секретарь горкома назвал по имени и отчеству. Не заметив, что рядом с ним поднялся и снова сел комендант молодежного общежития, ответил с нескрываемым раздражением:
— С какой поры стало зазорным для партийного работника заниматься технологией, в том числе и марками бетона?
— С той,— быстро подсек его секретарь горкома,— когда партийные работники начинают подменять собой хозяйственников и специалистов;
— Значит, можно мириться с тем, что специалисты будут продолжать втирать нам очки, а мы... хлопать глазами.
— Вы уже прохлопали: нет сейчас таких инженеров, которых вы можете уличить в неграмотности. Не уводите нас в дебри придуманных сложностей... Мы просим
рассказать: за что исключен из партии Василий Ярцев? Где он сейчас, что е ним?
Шатунов недоуменно развел руками, резко сказал:
— Не знаю. У нас нет нянек, чтобы следить за ним. Более проницательным оказался Олег Викторович
Жемчугов, который приступил к изложению персонального дела Ярцева. Говорил он спокойно, без лишних жестов. В руках у него была папка. Из нее он извлекал лист за листом и, с разрешения присутствующих, зачитывал строчку за строчкой, комментируя их. Отдельные факты и примеры Жемчугов оценивал довольно объективно и, казалось, не сгущал красок. Федор Федорович, слушая его, уже стал сомневаться: может, в самом деле, Ярцеву еще просто рано носить высокое звание коммуниста? Логика суждений докладчика вела именно к этому. Но вот секретарь горкома попросил Жемчугова повторить один пункт из его выводов о дерзких выпадах Ярцева против установок партии.
— В чем конкретно они выразились?
— Он, Ярцев, безответственно и без контроля за логикой своего мышления утверждает...— Жемчугов вынул из папки очередной лист.— Вот запись его выступления на заседании совета по управлению производством. Цитирую: «Зачем обманываем себя, что мы ударники коммунистического труда? Какой же это коммунистический труд, если каждый из нас получает за него больше, чем другие, гоним количество, не думая о качестве? Запарываем технику ради лишнего червонца в свой карман. Собираемся объявить завод заводом коммунистического труда. Коллективный обман государства...» — Жемчугов выжидающе помолчал, но возгласов возмущения не последовало.
— Дерзкий парень, ничего не скажешь,— заметил секретарь горкома и спросил: — А вы, товарищ Жемчугов, думали о том, как ответить этому молодому коммунисту? Ведь он не согласен с тем, что его называют ударником коммунистического труда.
— Разумеется, думал,— ответил Жемчугов,— но Ярцев, побывав в Турине, привез сюда вирусы недоверия к нашей действительности. Трудный он человек, тяжело с ним разговаривать, дерзит...
— Вы нашли легкий ход против такой трудности: предложили исключить его из партии?
Поднялся Шатунов. Поднялся быстро, решительно. У него, как видно, был в запасе весомый козырь против Ярцева.
— Вы забыли решение вышестоящих партийных инстанций о борьбе с летунами с одного производства на другое. Ярцев не только сам ушел из автоколонны нашего управления, но и увел за собой целую группу шоферов, своих дружков с сомнительной репутацией.
— Значит, вы исполняете это решение обкома задним числом? Коммунист уже ушел на другое предприятие, и вы выставляете этот документ как щит против попыток уличить вас в отсутствии воспитательной работы с Ярцевым?..
После такого замечания секретаря горкома Федор Федорович считал, что дело Ярцева будет возвращено в партком строительного управления на пересмотр, однако присутствующий здесь председатель партийной комиссии горкома, пожилой, с большим стажем партийной работы коммунист, взял из рук Жемчугова папку — «Персональное дело В. В. Ярцева» — и, полистав несколько страниц, сказал:
— Бумаги оформлены обстоятельно. Обвинений много: «дебошир», «скандалист», «аварийщик», «идеологически не выдержан»... А формулировка об исключении довольно странная: «считать Ярцева В. В. выбывшим из партии согласно Уставу». Исключили по Уставу, не указав параграфа.
— Указывать номера параграфов? Это же формализм,— возмутился Шатунов.
— Посмотрим,— замедленно произнося слог за слогом, ответил ему председатель партийной комиссии и заключил: — Прошу поручить партийной комиссии рассмотреть персональное дело Ярцева и результаты доложить на бюро горкома.
Секретарь горкома согласился с ним.
— Подключите к работе по этому делу Федора Федоровича Ковалева.
— Нельзя, не имеем права,— резко возразил председатель партийной комиссии.— Ковалев давал Ярцеву рекомендацию в партию. Быть может, мы самого Ковалева будем привлекать к ответственности — кого он рекомендовал?..
Прошло немного времени, и в папку «Персональное дело В. В. Ярцева» легла одна тетрадь, затем вторая, третья... В них назревал ответ на вопрос, который волновал Федора Федоровича: кому он дал рекомендацию в партию? Когда партийная комиссия стала докладывать свои выводы на бюро горкома, в руках председателя было уже девять таких тетрадей...
Около последнего вагона скорого поезда Москва — Куйбышев, остановившегося на станции Сызрань, сгрудились любопытные. Все смотрели на лобастого парня в тесной для него гимнастерке без ремня. Ремень с массивной пряжкой он накручивал вокруг ладони, поглядывая себе под ноги, где валялись похожие на спелые апельсины поджаренные пончики. Чуть поодаль, у подножки вагона, поблескивала струнами разбитая гитара. Пончики собирала девушка в белом колпачке — лоточница вокзального буфета..
— Заступник нашелся,.. Без тебя справилась бы,— ворчала она на парня в гимнастерке.— Вон их сколько было. Без глаз могли оставить.
—| Зря пугаешь,— хмуро ответил парень.
— А что, струной чиркнули бы, потом ищи свищи... Ведь напролом шёл.
- Глаза оставили, а срок получит,— уточнил проводник таким тоном, что думалось, теперь все зависит от негр. Он стоял в дверях тамбура, закрыв собой выход из вагона.
— За что? — спросила его лоточница. —За, фулигднство. Стекло разбито, без свидетелев доказуемо. Вот какая камешока. в служебке стекло вынесла. Насмерть мог ухлопать. Придись в висок или в темя...
Проводник для. пущей убедительности приложил камень к виску.
— Под локоть он того гитариста подтолкнул, камень и влетел к тебе в служебку,— возразила лоточница, еще раз окинув взглядом, стоящего перед ней парня.
— Ишь ты, заступница нашлась. Кому же мне теперь взыск предъявлять?
Проводник и слушать не хотел, что камень, который он показывал как вещественное доказательство,—- окно-то разбито! — был нацелен в голову парня.
Подошел сержант милиции.
— В чем дело? — спросил он, обращаясь к проводнику.
— Вот этот спелый фрукт драку затеял с какими-то ребятами.
— Кто свидетель?
— Продавщица с пончиками тут была.
— Я, Сергей... прости, товарищ сержант, разглядеть ничего не успела. Когда он брызнул одному, я запнулась, и пончики рассыпались. Видела, что тех было пятеро. Он еще раз отмахнулся...
— Отмахнулся или брызнул? — милиционер посмотрел на ремень с пряжкой в ладони парня.
— Говорю, отмахнулся,— повторила лоточница и, помолчав, принялась уговаривать сержанта:
— Не вставляй меня, Сережа, в свидетели. Некогда мне, я ничего не видела.
— Пройдемте,— сказал сержант парно,— а ремень пока мне отдайте.
-Вот еще каменюку возьми... А манатки его Снять?
— Потом, как вагон отцепят.
Василий недоуменно посмотрел на лоточницу. Чего она испугалась? Ведь у нее же деньги хотели отнять! Он понял вдруг, что дело могло обернуться весьма круто, если учесть, что вещественных доказательств своей правоты у него не было.
Ребята, с которыми он ехал на строительство автозавода, пытались убедить дежурного по отделению лейтенанта милиции в том, что произошло какое-то недоразумение. Но это не возымело никакого действия. И лишь после того, как проводник ваувнэ приволок в отделение сундук Ярцева, тяжелый, в железных обручах, и сказал, что в нём наверняка свинчатка, чтобы вооружить драчунов на стройке, друзья заулыбались.
- Сейчас вскроем и отыщем при свидетелях, - сказал лейтенант.
Из кабинета начальника отделения вышел хмурый, чем-то взволнованный мужчина лет сорока пяти, в шляпе, на плечах выцветшая армейская плащ-накидка.
— Вот уполномоченный штаба стройки...— представил его лейтенант.— Булан Буланыч, хотите посмотреть, какие гостинцы везут вам на стройку в сундуках?
— За тем и пришел,— ответил Булан Буланыч.
Еще в ЦК комсомола ребятам сказали, что вагон будет встречать в Сызрани некий Булан Буланыч — расторопный, добрый и внимательный человек. Однако сейчас он взглянул на Ярцева с такой подозрительностью, что никто не посмел представиться ему, как было велено.
Вскрыли сундук. Ярцев кивнул проводнику, дескать, смотрите, какая тут «свинчатка для вооружения драчунов». Все удивленно переглянулись, увидев в сундуке, разделенном на две равные части березовой плашкой, аккуратно сложенные инструменты разного назначения. На плашке множество отверстий, выемок и кармашков для отверток, шурупов, болтиков различных калибров, пластинок столярного клея, флакончиков с лаком и политурой, каких-то замысловатых сверл и державок к ним с блестящими головками. На крышке ящика гнездились не менее интересные и, вероятно, очень нужные инструменты столяра-краснодеревщика.
Рубанки, полотна ножовок с фигурными ручками для них, дюжина стамесок и долот, лобзик, коловорот, молотки трех калибров, хомуты, рулетка — в одной половине ящика. В другой — теснились торцовые, рожковые и накидные ключи, отвертки, развертки, дрель, паяльник, сверла по металлу, приспособление для газовой резки и сварки металла, аптечка автомобилиста, набор ниппелей и золотников — все, что необходимо шоферу для ремонта машины.
До окончания десятилетки Василий Ярцев собирался стать столяром. Понимать красоту изделий из древесины учил его отец, известный в Гатчине краснодеревщик, который вместе с другими мастерами восстанавливал и обновлял убранство Павловского дворца, оскверненного гитлеровцами в дни блокады Ленинграда. Сын во всем помогал отцу, и теперь, после его смерти, как богатое наследство, хранил отцовский инструмент и оснастку к инкрустации.
Но с годами у Василия появилась и вторая любовь — автомобиль. За год до призыва в армию Ярцев по предписанию военкомата окончил курсы шоферов и восемь меся-
цев работал на грузовой «летучке» ремонтной автобазы. Регулировка клапанов, замена деталей подвески, рихтовка помятых крыльев — все, вплоть до переборки двигателей, поручал ему механик «летучки». Поэтому сразу же после прибытия в батальон обслуживания главного штаба его, как шофера, умеющего ремонтировать машины, зачислили в отделение ремонтников. Сундук с отцовскими инструментами, которые он взял с собой, стал пополняться оснасткой автомобилиста.
Родственники из Гатчины будто почуяли, что Василий изменяет ремеслу отца, и все чаще и чаще слали письма. Мать писала, что ей трудно жить в доме без сына: крышу надо подремонтировать — стропила подгнивают, отцовский комод рассохся — подкрепить бы его в шпунтах надобно; с деньгами перебои получаются, а соседи ищут мебельщиков за любую плату; в Гатчине открывается новая столярная мастерская, там ждут потомственного краснодеревщика, уже приходили несколько раз, спрашивали, когда вернется из армии сын...
Сестра тоже писала о новой мастерской, о реставрационных работах в музее — в царских опочивальнях Павловского дворца. Она знает толк в этом деле: окончила школу художников-реставраторов по дереву. И в конце каждого письма как бы между делом сообщала, что ее подруга, девушка из соседнего поселка, умница, мастерица-вышивальщица будто давным-давно знает столяра Василия Ярцева...
Служба подходила к концу. Василий собрался ехать в Гатчину, разрешив тем самым конфликт между столяром и автомобилистом в пользу первого. Но в этот момент стало известно, что строительство автомобильного завода на Крутояре объявляется ударной комсомольской стройкой, и с колебаниями — туда или сюда? — было покончено. Василий Ярцев попросил комсорга батальона включить его в список на получение путевки ЦК комсомола на стройку автозавода.
Вместе с ним в список включили еще десять однокашников.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22