«Внимательность у них окончательно притупилась,— подумалось тогда Василию.— Все броско получается. А может, привыкли к такой броскости? Привычка привычкой, но кто за них будет перебирать уплотнители, если дорожная пыль начнет душить водителя, а в дождь — бросай руль и спасайся под стогом сена?..»
Вспыхнули сигналы «пятиминутки» — короткой паузы с остановкой конвейера. Василий подошел к девчатам, собрался было поговорить с ними о том, что его заботило, но они не дали ему и рта раскрыть. Снова разыграли пария. Начала Галя-черноглазка.
— Ой, Вася,—воскликнула она испуганно,—ты болен... Девчонки, ему очень плохо, зовите неотложку!..
— Бедненький,— подтвердила белокурая Галя,— еле на ногах стоит. Возьмите его под руки...
Высокие Кати стали с двух сторон.
— Где шприц, шприц где?! — засуетилась Рая. И вот ого» появилась перед Василием с наконечником от шланга для заливки радиаторов. Парень смущенно сделал шаг назад.
— Держать, держать его! — скомандовала Галя-черноглазка.— У него зрачки расширены...
— Девушки, я к вам по-серьезному...
— Мы тоже по-серьезному. Думаешь, только ты один тут серьезный. Вот сейчас проверим плотность швов на твоем, пиджаке, отрегулируем притирку дверок,—она показала на рот,— протрем фары с расширенными зрачками, подтянем вкладыши под твоей черепной коробкой, и, глядишь, на следующей пятиминутке появишься тут нормальным человеком. А так стыдно смотреть на тебя. Что в тебе нашла Ирина? Автомобиль с танковой башней на плечах...
Поднялся хохот. От зла Василий не знал, куда повер-уться: кажется, Смеялся весь цех. Не оглядываясь, он росился к выходу.
Девушки торжествовали победу. Вот и поговори с такими. «А может, все не так? Не слишком ли много ты думаешь о себе, ведь не один ты до боли в голове озабочен делами завода»,— спросил себя Василий, садясь за руль девятой машины, которую решил обкатать на восточном полигоне.
Восточный полигон построен по проекту и под личным наблюдением главного инженера завода Евгения Артемьева. Он будто нарочно, в назидание потомству собрал сюда все самые отвратительные для автомобилистов дорожные уродства — ухабы, канавы, рытвины, размытые взвозы, крутые каменистые повороты, перепаханные проселки, выбоины на асфальте — и заковал их в бетон, навечно, смотрите, мол, со временем этот полигон будет музеем былых автомобильных дорог. Мало того, тут же разместились три камеры «пыток» автомобилей: одна — морозильник с якутским, до пятидесяти градусов, морозом, другая — пыльник с горячими песками и въедливой пылью, какие можно встретить только среди ползучих барханов и в знойной степи черных земель, третья — водоструйка с имитацией вихревых ливней, какие бывают, кажется, только в индийских тропиках. Пока ведешь новенький автомобиль по всем закоулкам этого полигона, то представляется, будто побывал во всех концах света, в забытых богом уголках.
И все это нагорожено против легкового автомобиля, с комфортабельным салоном, с изящной облицовкой, ажурным кузовом из стекла и тонкого проката под полировкой нежных красок. Умышленная компрометация продукции завода или самонаказание придумал себе главный инженер таким сооружением. Ведь первая и вторая модели выпускаемых здесь автомобилей вымотали из него столько сил, что он не может считать чужими, они живут в нем и причиняют ему боль каждым сигналом из пунктов рекламации. Кто не помнит, как главный инженер неделями пропадал у наладчиков агрегатов изготовления деталей передней подвески. Ночами туда прибегал с чертежами и микрометром — сверял точность регулировки механизмов. А распределительный вал довел его до того, что прямо из цеха увезли в больницу — переутомление.
Василий Ярцев знал главного инженера еще до строительства этого полигона. Сравнительно молодой, лет со-
рока двух, специалист, ростом чуть ниже генерального директора. Тот высокий, сухой и на слова скуп, а этот гибкий и разговорчивый. Когда они стоят рядом, то можно подумать — волейболисты из одной команды: один мягко и точно подкидывает мяч над сеткой, другой короткими и резкими ударами завершает победный бросок.
На стажировке в Турине Василий Ярцев почти целый месяц возил главного инженера на разных машинах фирмы «Фиат» и рассмотрел его с разных позиций — издали и вблизи. Привлекательный человек. С энциклопедическими знаниями автомобильного дела. Итальянцы называли его «инженер-универсал», допытывались, кто его родители, где он получил образование, научился чисто говорить на итальянском языке. Искали в нем что-то общее с собой. Их еще трудно убедить, что в нашей стране способным людям все доступно независимо от способностей дедушек и бабушек.
Как-то Евгений Артемьев пригласил Василия Ярцева в электронно-вычислительный центр автоматических линий. Продолговатый зал. На одной стене закреплены па-нельные щиты с неисчислимым количеством мизерных лампочек, на другом — пульты управления с множеством кнопок, тумблеров и разных рубильников. К приходу русского инженера хозяева включили все схемы — морально устаревшие, новые, новейшие. Попробуй разберись и оцени, какая тебя не обманет, когда перед глазами мелькают светящиеся пунктиры, разбрасывая в разные стороны световую пыль, как Млечный Путь на небе, где, говорят, сам бог заблудился и покинул то царство с огорчением. Уйдешь отсюда и ты, русский инженер, со своим помощником без ясного понимания того, что тут происходит. Все мельтешит, ослепляет, искрится, хоть закрывай глаза и наугад показывай пальцем — вот это нам подойдет...
Нет, Евгений Артемьев попросил отключить одну схему, вторую и, когда на щитах остались только две пунктирные линии, стал следить за цифрами, которые выдавались счетными машинами на пульт управления ведущего инженера. Третью схему выключать не стали — она отражала действительное положение дел на работающих автоматических линиях.
— Вот эта схема заслуживает внимания,— сказал он по-русски Ярцеву.
Итальянцы обменялись короткими улыбками, не скрывая удивления. Евгений Артемьев тоже улыбнулся, ощупывая их искристым взглядом с прищуром: дескать, я тут не один, со .мной еще помощник, В конечном счете, качество работы автоматических линий и схем, которые мы выберем сегодня, будут оценивать они — водители автомобилей.
...После пробного пуска первой линии конвейера в ме-хано-сборочном корпусе приступили к сборке автомобилей. Все шло нормально. По установившейся в мировой практике традиции автостроителей — первые машины новых заводов красятся под цвет флага той страны или республики, где построен завод. В данном случае речь шла о цветах флага РСФСР. Обер-шеф-монтажник покрасочных агрегатов — специалист' из ФРГ — неожиданно выразил недоумение: почему не предупредили его заранее, что первые машины, собираемые из туринских деталей, следует покрывать эмалью двух цветов — красной и синей?
— А сколько лет вы преуспеваете в автомобильной промышленности? — спросил его главный инженер.
— Замена распылителей требует десять — двенадцать часов,— ответил тот,
— Два часа. Или вы признаетесь в несовершенство монтажа агрегатов. Пишите...
— О, нет, нет, это жестоко. Прошу три часа,— взмолился шеф-монтажник.
— Никакой жестокости,— поправил его главный инженер и тут же, развернув схему монтажа, объяснил, как и каким путем следует подключить распылители с красной и синей эмалью.— Для поправки потребуется всего полтора часа. Если вы не уложитесь в это время, мы сами сделаем за час.
Через два часа были покрашены три кузова синей, девять красной эмалью.
Так двенадцать первых автомобилей вышли из ворот завода развернутым флагом Российской Федерации. Тот момент Василий Ярцев не забудет до конца жизни: он есидел за рулем синей машины, что была поставлена справа в первой шеренге, и ему казалось: у него в руках не руль, а Древко знамени. Разве забудешь такое! При этом ему каждый раз видится улыбчивое и задумчивое лицо главного инженера, его карие глаза, взгляд то суровый, то мягкий. В нем будто два Артемьевых. Один — добрый, внимательный главный инженер, другой — тоже главный
инженер, но неуживчив с первым, потому непонятен своей загадочной суровостью.
Двойственность виделась Василию Ярцеву всякий раз, когда вел на восточный полигон автомобили, собранные из деталей и узлов родного крутоярского завода. И вдруг, после встречи с девушками-пересмешницами, забылись думы о суровости главного инженера. Обкатав восемь машин из авральной серии на треке, девятую повел на политой в зону «пыток». Теперь его привлекали водоструйная и пыльная камеры.
— Не жалей тальки, дай. сажную пыль,— сказал он. мотористу,—раскинув на спинке кресла свой чистый носовой платок, и подумал: «Наверное, девчатам будет не до смеха, если увидят сажу на платке».
И когда завыли, загудели моторы, когда, казалось, через стены, через стекла кузова начала просачиваться пыль, Ярцев от досады чертыхнулся: «Все-таки мелочный я человек. Девчат устыдить захотел».
Свистит резина колес на роликах камеры, наращивает обороты двигатель. Положено три минуты не сбрасывать газ и не давать сигнал «стоп», если в первую минуту пыль не забьет фильтры двигателя и не перехватит дыхание водителя. «Чихать» двигателю обычно приходится на последней минуте. На этот раз все получилось уже после того, как «пыльная буря» в камере утихомирилась. Василий, не глядя на платочек, повел машину в камеру ливней — под водоструйку не столько для проверки гидроизоляции кузова, сколько для того, чтобы помыть машину ,'и вернуть-ее на площадку чистой, будто она не была в пыльной камере.
Десятая машина так же не дала повода уличить девушек-пересмешниц в том, что они в минувшую ночь допустили огрехи в укладке уплотнителей. Лишь под ковриком передней кабины обозначилась влага. Огрех: лишний.допуск в прорези для рычага тормозной недали. Укладчик гидроизолятора не заметил этого. Там на установке рычагов работают парни...
Выборочная обкатка автомобилей, собранных после вынужденной остановки конвейера, закончилась.. Бригадир обкатчиков должен представить объективки руководству. Сейчас стало ясно, что качественный ритм не сбит. Но. надо ли, спешить с таким выводом к начальству? Может, получиться самообман, за который потом,. после потока рек-
ламаций по «ночной» серии, глаза некуда будет деть со стыда. Нет, не должно случиться такого. Хоть невероятно, но так. И не много ли ты, Василий Ярцев, берешь на себя, не понимая каких-то закономерностей времени? Ведь жизнь учит, убеждает тебя, наглядный урок ты получил и сегодня — нельзя верить только себе. Если не все, то большинство твоих заводчан такие же ревнивые к славе завода, как и ты. Однако попробуй уяснить, почему сегодня не веришь себе. В чем дело?
Перешагивая свежевымытые квадраты заводского паркета, Василий Ярцев забыл свою обиду на девушек. Благо в тот раз они не дали ему и рта раскрыть, будто угадали, зачем он к ним подходил, и разыграли. Пожалуй, и за это надо сказать им спасибо. Они с минуты на минуту должны появиться на своем участке: вторая смена уже у конвейера. Замедли шаг и дождешься. Но задерживаться нельзя — ждет начальник ОТК, и его, вероятно, не первый раз тормошит по телефону главный инженер. Ведь Евгению Артемьеву, в котором уживаются два главных инженера — мягкий и суровый,— тоже надо знать, чем закончилась утренняя пробежка автомобиля по полигону «пыток». Знать, если не для 'доброго настроения, то хотя бы для раздумий вместе с генеральным директором.
Ярцев не ошибся в своих догадках: главный инженер несколько раз звонил начальнику ОТК, а затем, как сказал его помощник, минут десять назад прибыл сюда вместе С главным механиком. Они сидели в кабинете начальника за приставным столиком, беседуя, как показалось Василию, на отвлеченную от вчерашних событий тему.
— Садись, отдохни, соберись с мыслями,— предложил главный инженер Ярцеву, будто знал, какие сомнения мучают испытателя.
Ярцев присел к угловому столику. А главный инженер продолжил фразу, которая была прервана минуту назад:
— ...они уходят от того, к чему мы идем. Можно подумать, научно-техническая революция для нас начало того пути, который уже пройден в Детройте и Турине. С этим можно было бы согласиться, если бы буреломный Октябрь семнадцатого года не избавил нас от того, что они считают главным стимулом развития — от конкуренции между предпринимателями, от права сильных душить слабых. Научно-техническая революция не застала их врасплох. Нет, наоборот, они готовились к ней, не жалели денег на
приобретение патентов, на содержание ученых, изобретав телей, конструкторов, но тот же Генри Форд собирается отказаться от конвейера. Почему? Конвейер слишком чувствительный механизм к капризам отдельных индивидуумов. Один сборщик может возмутить сотни соседей справа и слева. Опасное общение. Надо создавать технический микроклимат для каждого сборщика, сажать их в одиночные окопы, как это делали стратеги вермахта, когда стали бояться массового бегства своих вояк в тыл или сдачи в плен. На наш язык это переводится так: «Боюсь коллективного единодушия людей, они могут потребовать то, что взяли рабочие Петербурга и других промышленных центров России еще пятьдесят с лишним лет назад». Так кто же теперь хватается за хвост, а кто за голову?
- Но сдельщина ведь тоже, по-существу, оставляет рабочего в одиночном окопе, в микроклимате с личными интересами,— заметил седеющий начальник ОТК, поблескивая очками в сторону углового столика.
Василий привстал: пора докладывать. Главный инженер, плавным жестом руки остановив его, продолжил:
— Да, у сдельщины долгий век. Она досталась нам от далеких предшественников. Против нее еще Маркс выставил тезис — она вызывает ухудшение качества продукции, нарушение технологических режимов. Издавна говорят: «Время дороже денег». Гениальная догадка. Мы внедряем повременную оплату труда по самой строгой шкале. Время не подвергается девальвации. У него одно, постоянное измерение — от прошлого к будущему. И нынешняя научно-техническая революция в наших условиях приближает нас к тому, о чем мечтал автор «Капитала».
«Нет, пожалуй, не зря затеялся тут такой разговор»,— заметил про себя Ярцев, удивляясь тому, что главный инженер умеет отвлекаться на толкование вопросов, связанных с НТР, которая, как явствует из хода беседы, охватила все промышленные центры мира. Но в нашей стране она продолжает дело социальной революции, укрепляет в людях труда веру в успех коллективных усилий, потому конвейер отвечает духу нашего времени. Там же, где боятся сплочения рабочих, конвейер стал опасным явлением, его готовятся расчленить и тем самым вернуть рабочих на позиции, по крайней мере, полувековой давности.
Василию Ярцеву хотелось включиться в беседу. То, о чем тут говорили, помогло ему понять, почему все-таки
не обнаружена резкая разница в качестве сборки автомобилей, которые обкатывались вчера и сегодня?
В самом деле, строго регламентированный режим движения конвейера, как сказал начальник ОТК, не дает возможности сборщику делать резкие прыжки, чтобы опередить товарищей, не позволяет забывать о том, что ему положено делать. Но если он освоил свое дело и добросовестно выполняет его в положенное время — это и есть основные слагаемые технически обоснованной нормы труда. В ущерб качества ее дважды не перевыполнишь, не будет повода для погони за количеством без качества.
— Минутку,—прервал начальника ОТК главный инженер.— Послушаем, что скажет бригадир обкатчиков. Он, кажется, готовится опровергнуть наши доводы.
— Готовился,— сознался Василий Ярцев.— Готовился по всем статьям, но не собрал веских доводов.
— Мы в этом не сомневались.
— Однако,— Ярцев гулко передохнул,— непредвиденная остановка конвейера могла дать и непредвиденное количество огрехов.
— Могла,— согласился главный инженер. — Поэтому,— продолжал Ярцев,— я не хотел бежать к вам с криками «ура» после обкатки трех автомобилей.
И далее он рассказал о своих сомнениях. Признался, как его осмеяли девушки. Напомнил главному инженеру, как был ослеплен световой пылью трех схем вычислительного центра в Турине — вдруг выбор сделан ошибочно? Не утаил и своих прежних дум о полигоне «пыток», о суровости и мягкости, которые как-то уживаются в одном человеке — в главном инженере завода, но теперь готов сказать о нем иначе...
— Вот этого прошу не делать,— возразил Артемьев,— боюсь поспешной аттестации на знак качества, хоть готов заметить, что в Туринском вычислительном центре фирмы «Фиат» мы не выбирали, а отключали непригодные для нас схемы. Ошибки не могло быть. И конвейер остановился вчера по иной причине. Что касается «суровости» и «мягкости», то эти два Артемьевых обязывают главного инженера строго следить за собой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22
Вспыхнули сигналы «пятиминутки» — короткой паузы с остановкой конвейера. Василий подошел к девчатам, собрался было поговорить с ними о том, что его заботило, но они не дали ему и рта раскрыть. Снова разыграли пария. Начала Галя-черноглазка.
— Ой, Вася,—воскликнула она испуганно,—ты болен... Девчонки, ему очень плохо, зовите неотложку!..
— Бедненький,— подтвердила белокурая Галя,— еле на ногах стоит. Возьмите его под руки...
Высокие Кати стали с двух сторон.
— Где шприц, шприц где?! — засуетилась Рая. И вот ого» появилась перед Василием с наконечником от шланга для заливки радиаторов. Парень смущенно сделал шаг назад.
— Держать, держать его! — скомандовала Галя-черноглазка.— У него зрачки расширены...
— Девушки, я к вам по-серьезному...
— Мы тоже по-серьезному. Думаешь, только ты один тут серьезный. Вот сейчас проверим плотность швов на твоем, пиджаке, отрегулируем притирку дверок,—она показала на рот,— протрем фары с расширенными зрачками, подтянем вкладыши под твоей черепной коробкой, и, глядишь, на следующей пятиминутке появишься тут нормальным человеком. А так стыдно смотреть на тебя. Что в тебе нашла Ирина? Автомобиль с танковой башней на плечах...
Поднялся хохот. От зла Василий не знал, куда повер-уться: кажется, Смеялся весь цех. Не оглядываясь, он росился к выходу.
Девушки торжествовали победу. Вот и поговори с такими. «А может, все не так? Не слишком ли много ты думаешь о себе, ведь не один ты до боли в голове озабочен делами завода»,— спросил себя Василий, садясь за руль девятой машины, которую решил обкатать на восточном полигоне.
Восточный полигон построен по проекту и под личным наблюдением главного инженера завода Евгения Артемьева. Он будто нарочно, в назидание потомству собрал сюда все самые отвратительные для автомобилистов дорожные уродства — ухабы, канавы, рытвины, размытые взвозы, крутые каменистые повороты, перепаханные проселки, выбоины на асфальте — и заковал их в бетон, навечно, смотрите, мол, со временем этот полигон будет музеем былых автомобильных дорог. Мало того, тут же разместились три камеры «пыток» автомобилей: одна — морозильник с якутским, до пятидесяти градусов, морозом, другая — пыльник с горячими песками и въедливой пылью, какие можно встретить только среди ползучих барханов и в знойной степи черных земель, третья — водоструйка с имитацией вихревых ливней, какие бывают, кажется, только в индийских тропиках. Пока ведешь новенький автомобиль по всем закоулкам этого полигона, то представляется, будто побывал во всех концах света, в забытых богом уголках.
И все это нагорожено против легкового автомобиля, с комфортабельным салоном, с изящной облицовкой, ажурным кузовом из стекла и тонкого проката под полировкой нежных красок. Умышленная компрометация продукции завода или самонаказание придумал себе главный инженер таким сооружением. Ведь первая и вторая модели выпускаемых здесь автомобилей вымотали из него столько сил, что он не может считать чужими, они живут в нем и причиняют ему боль каждым сигналом из пунктов рекламации. Кто не помнит, как главный инженер неделями пропадал у наладчиков агрегатов изготовления деталей передней подвески. Ночами туда прибегал с чертежами и микрометром — сверял точность регулировки механизмов. А распределительный вал довел его до того, что прямо из цеха увезли в больницу — переутомление.
Василий Ярцев знал главного инженера еще до строительства этого полигона. Сравнительно молодой, лет со-
рока двух, специалист, ростом чуть ниже генерального директора. Тот высокий, сухой и на слова скуп, а этот гибкий и разговорчивый. Когда они стоят рядом, то можно подумать — волейболисты из одной команды: один мягко и точно подкидывает мяч над сеткой, другой короткими и резкими ударами завершает победный бросок.
На стажировке в Турине Василий Ярцев почти целый месяц возил главного инженера на разных машинах фирмы «Фиат» и рассмотрел его с разных позиций — издали и вблизи. Привлекательный человек. С энциклопедическими знаниями автомобильного дела. Итальянцы называли его «инженер-универсал», допытывались, кто его родители, где он получил образование, научился чисто говорить на итальянском языке. Искали в нем что-то общее с собой. Их еще трудно убедить, что в нашей стране способным людям все доступно независимо от способностей дедушек и бабушек.
Как-то Евгений Артемьев пригласил Василия Ярцева в электронно-вычислительный центр автоматических линий. Продолговатый зал. На одной стене закреплены па-нельные щиты с неисчислимым количеством мизерных лампочек, на другом — пульты управления с множеством кнопок, тумблеров и разных рубильников. К приходу русского инженера хозяева включили все схемы — морально устаревшие, новые, новейшие. Попробуй разберись и оцени, какая тебя не обманет, когда перед глазами мелькают светящиеся пунктиры, разбрасывая в разные стороны световую пыль, как Млечный Путь на небе, где, говорят, сам бог заблудился и покинул то царство с огорчением. Уйдешь отсюда и ты, русский инженер, со своим помощником без ясного понимания того, что тут происходит. Все мельтешит, ослепляет, искрится, хоть закрывай глаза и наугад показывай пальцем — вот это нам подойдет...
Нет, Евгений Артемьев попросил отключить одну схему, вторую и, когда на щитах остались только две пунктирные линии, стал следить за цифрами, которые выдавались счетными машинами на пульт управления ведущего инженера. Третью схему выключать не стали — она отражала действительное положение дел на работающих автоматических линиях.
— Вот эта схема заслуживает внимания,— сказал он по-русски Ярцеву.
Итальянцы обменялись короткими улыбками, не скрывая удивления. Евгений Артемьев тоже улыбнулся, ощупывая их искристым взглядом с прищуром: дескать, я тут не один, со .мной еще помощник, В конечном счете, качество работы автоматических линий и схем, которые мы выберем сегодня, будут оценивать они — водители автомобилей.
...После пробного пуска первой линии конвейера в ме-хано-сборочном корпусе приступили к сборке автомобилей. Все шло нормально. По установившейся в мировой практике традиции автостроителей — первые машины новых заводов красятся под цвет флага той страны или республики, где построен завод. В данном случае речь шла о цветах флага РСФСР. Обер-шеф-монтажник покрасочных агрегатов — специалист' из ФРГ — неожиданно выразил недоумение: почему не предупредили его заранее, что первые машины, собираемые из туринских деталей, следует покрывать эмалью двух цветов — красной и синей?
— А сколько лет вы преуспеваете в автомобильной промышленности? — спросил его главный инженер.
— Замена распылителей требует десять — двенадцать часов,— ответил тот,
— Два часа. Или вы признаетесь в несовершенство монтажа агрегатов. Пишите...
— О, нет, нет, это жестоко. Прошу три часа,— взмолился шеф-монтажник.
— Никакой жестокости,— поправил его главный инженер и тут же, развернув схему монтажа, объяснил, как и каким путем следует подключить распылители с красной и синей эмалью.— Для поправки потребуется всего полтора часа. Если вы не уложитесь в это время, мы сами сделаем за час.
Через два часа были покрашены три кузова синей, девять красной эмалью.
Так двенадцать первых автомобилей вышли из ворот завода развернутым флагом Российской Федерации. Тот момент Василий Ярцев не забудет до конца жизни: он есидел за рулем синей машины, что была поставлена справа в первой шеренге, и ему казалось: у него в руках не руль, а Древко знамени. Разве забудешь такое! При этом ему каждый раз видится улыбчивое и задумчивое лицо главного инженера, его карие глаза, взгляд то суровый, то мягкий. В нем будто два Артемьевых. Один — добрый, внимательный главный инженер, другой — тоже главный
инженер, но неуживчив с первым, потому непонятен своей загадочной суровостью.
Двойственность виделась Василию Ярцеву всякий раз, когда вел на восточный полигон автомобили, собранные из деталей и узлов родного крутоярского завода. И вдруг, после встречи с девушками-пересмешницами, забылись думы о суровости главного инженера. Обкатав восемь машин из авральной серии на треке, девятую повел на политой в зону «пыток». Теперь его привлекали водоструйная и пыльная камеры.
— Не жалей тальки, дай. сажную пыль,— сказал он. мотористу,—раскинув на спинке кресла свой чистый носовой платок, и подумал: «Наверное, девчатам будет не до смеха, если увидят сажу на платке».
И когда завыли, загудели моторы, когда, казалось, через стены, через стекла кузова начала просачиваться пыль, Ярцев от досады чертыхнулся: «Все-таки мелочный я человек. Девчат устыдить захотел».
Свистит резина колес на роликах камеры, наращивает обороты двигатель. Положено три минуты не сбрасывать газ и не давать сигнал «стоп», если в первую минуту пыль не забьет фильтры двигателя и не перехватит дыхание водителя. «Чихать» двигателю обычно приходится на последней минуте. На этот раз все получилось уже после того, как «пыльная буря» в камере утихомирилась. Василий, не глядя на платочек, повел машину в камеру ливней — под водоструйку не столько для проверки гидроизоляции кузова, сколько для того, чтобы помыть машину ,'и вернуть-ее на площадку чистой, будто она не была в пыльной камере.
Десятая машина так же не дала повода уличить девушек-пересмешниц в том, что они в минувшую ночь допустили огрехи в укладке уплотнителей. Лишь под ковриком передней кабины обозначилась влага. Огрех: лишний.допуск в прорези для рычага тормозной недали. Укладчик гидроизолятора не заметил этого. Там на установке рычагов работают парни...
Выборочная обкатка автомобилей, собранных после вынужденной остановки конвейера, закончилась.. Бригадир обкатчиков должен представить объективки руководству. Сейчас стало ясно, что качественный ритм не сбит. Но. надо ли, спешить с таким выводом к начальству? Может, получиться самообман, за который потом,. после потока рек-
ламаций по «ночной» серии, глаза некуда будет деть со стыда. Нет, не должно случиться такого. Хоть невероятно, но так. И не много ли ты, Василий Ярцев, берешь на себя, не понимая каких-то закономерностей времени? Ведь жизнь учит, убеждает тебя, наглядный урок ты получил и сегодня — нельзя верить только себе. Если не все, то большинство твоих заводчан такие же ревнивые к славе завода, как и ты. Однако попробуй уяснить, почему сегодня не веришь себе. В чем дело?
Перешагивая свежевымытые квадраты заводского паркета, Василий Ярцев забыл свою обиду на девушек. Благо в тот раз они не дали ему и рта раскрыть, будто угадали, зачем он к ним подходил, и разыграли. Пожалуй, и за это надо сказать им спасибо. Они с минуты на минуту должны появиться на своем участке: вторая смена уже у конвейера. Замедли шаг и дождешься. Но задерживаться нельзя — ждет начальник ОТК, и его, вероятно, не первый раз тормошит по телефону главный инженер. Ведь Евгению Артемьеву, в котором уживаются два главных инженера — мягкий и суровый,— тоже надо знать, чем закончилась утренняя пробежка автомобиля по полигону «пыток». Знать, если не для 'доброго настроения, то хотя бы для раздумий вместе с генеральным директором.
Ярцев не ошибся в своих догадках: главный инженер несколько раз звонил начальнику ОТК, а затем, как сказал его помощник, минут десять назад прибыл сюда вместе С главным механиком. Они сидели в кабинете начальника за приставным столиком, беседуя, как показалось Василию, на отвлеченную от вчерашних событий тему.
— Садись, отдохни, соберись с мыслями,— предложил главный инженер Ярцеву, будто знал, какие сомнения мучают испытателя.
Ярцев присел к угловому столику. А главный инженер продолжил фразу, которая была прервана минуту назад:
— ...они уходят от того, к чему мы идем. Можно подумать, научно-техническая революция для нас начало того пути, который уже пройден в Детройте и Турине. С этим можно было бы согласиться, если бы буреломный Октябрь семнадцатого года не избавил нас от того, что они считают главным стимулом развития — от конкуренции между предпринимателями, от права сильных душить слабых. Научно-техническая революция не застала их врасплох. Нет, наоборот, они готовились к ней, не жалели денег на
приобретение патентов, на содержание ученых, изобретав телей, конструкторов, но тот же Генри Форд собирается отказаться от конвейера. Почему? Конвейер слишком чувствительный механизм к капризам отдельных индивидуумов. Один сборщик может возмутить сотни соседей справа и слева. Опасное общение. Надо создавать технический микроклимат для каждого сборщика, сажать их в одиночные окопы, как это делали стратеги вермахта, когда стали бояться массового бегства своих вояк в тыл или сдачи в плен. На наш язык это переводится так: «Боюсь коллективного единодушия людей, они могут потребовать то, что взяли рабочие Петербурга и других промышленных центров России еще пятьдесят с лишним лет назад». Так кто же теперь хватается за хвост, а кто за голову?
- Но сдельщина ведь тоже, по-существу, оставляет рабочего в одиночном окопе, в микроклимате с личными интересами,— заметил седеющий начальник ОТК, поблескивая очками в сторону углового столика.
Василий привстал: пора докладывать. Главный инженер, плавным жестом руки остановив его, продолжил:
— Да, у сдельщины долгий век. Она досталась нам от далеких предшественников. Против нее еще Маркс выставил тезис — она вызывает ухудшение качества продукции, нарушение технологических режимов. Издавна говорят: «Время дороже денег». Гениальная догадка. Мы внедряем повременную оплату труда по самой строгой шкале. Время не подвергается девальвации. У него одно, постоянное измерение — от прошлого к будущему. И нынешняя научно-техническая революция в наших условиях приближает нас к тому, о чем мечтал автор «Капитала».
«Нет, пожалуй, не зря затеялся тут такой разговор»,— заметил про себя Ярцев, удивляясь тому, что главный инженер умеет отвлекаться на толкование вопросов, связанных с НТР, которая, как явствует из хода беседы, охватила все промышленные центры мира. Но в нашей стране она продолжает дело социальной революции, укрепляет в людях труда веру в успех коллективных усилий, потому конвейер отвечает духу нашего времени. Там же, где боятся сплочения рабочих, конвейер стал опасным явлением, его готовятся расчленить и тем самым вернуть рабочих на позиции, по крайней мере, полувековой давности.
Василию Ярцеву хотелось включиться в беседу. То, о чем тут говорили, помогло ему понять, почему все-таки
не обнаружена резкая разница в качестве сборки автомобилей, которые обкатывались вчера и сегодня?
В самом деле, строго регламентированный режим движения конвейера, как сказал начальник ОТК, не дает возможности сборщику делать резкие прыжки, чтобы опередить товарищей, не позволяет забывать о том, что ему положено делать. Но если он освоил свое дело и добросовестно выполняет его в положенное время — это и есть основные слагаемые технически обоснованной нормы труда. В ущерб качества ее дважды не перевыполнишь, не будет повода для погони за количеством без качества.
— Минутку,—прервал начальника ОТК главный инженер.— Послушаем, что скажет бригадир обкатчиков. Он, кажется, готовится опровергнуть наши доводы.
— Готовился,— сознался Василий Ярцев.— Готовился по всем статьям, но не собрал веских доводов.
— Мы в этом не сомневались.
— Однако,— Ярцев гулко передохнул,— непредвиденная остановка конвейера могла дать и непредвиденное количество огрехов.
— Могла,— согласился главный инженер. — Поэтому,— продолжал Ярцев,— я не хотел бежать к вам с криками «ура» после обкатки трех автомобилей.
И далее он рассказал о своих сомнениях. Признался, как его осмеяли девушки. Напомнил главному инженеру, как был ослеплен световой пылью трех схем вычислительного центра в Турине — вдруг выбор сделан ошибочно? Не утаил и своих прежних дум о полигоне «пыток», о суровости и мягкости, которые как-то уживаются в одном человеке — в главном инженере завода, но теперь готов сказать о нем иначе...
— Вот этого прошу не делать,— возразил Артемьев,— боюсь поспешной аттестации на знак качества, хоть готов заметить, что в Туринском вычислительном центре фирмы «Фиат» мы не выбирали, а отключали непригодные для нас схемы. Ошибки не могло быть. И конвейер остановился вчера по иной причине. Что касается «суровости» и «мягкости», то эти два Артемьевых обязывают главного инженера строго следить за собой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22