в этот час шел футбольный матч на первенство завода двух ведущих команд.
Примчался гонец — немедленно явиться в партком. Но разве можно бросить свисток в самый разгар игры?! Наконец приехал сам секретарь парткома. Приехал к финальному свистку и сию же минуту посадил Григория Павловича в свою машину.
— Разрешите переодеться? — Не разрешаю. Приехал завотделом обкома, хочет познакомиться с нашими профсоюзными деятелями. Первым представлю твою персону, прямо вот так, в трусах и в майке. Пусть посмотрит на тебя в натуральном виде.
— Остановитесь, иначе выпрыгну из машины.
— Воздержись. Костюм и туфли ждут тебя за стенкой моего кабинета. Там и приведешь себя в порядок, архаровец...
Слово «архаровец» было произнесено с ироническим оттенком в голосе, чему улыбнулся или даже обрадовался шофер: гроза прошла, все обойдется без строгих выводов.
Конечно, секретарь парткома был вправе возмущаться, пока не видел, сколько заводской молодежи собралось на стадионе. И вообще, его вроде устраивала хватка председателя профкома в работе с массами. Теперь бы еще с таким же задором развернуть движение профсоюзных сил за качество, за честь своего завода...
И вот первый шаг — постоянно действующее производственное совещание. Первый блин комом. Так было сказано в конце заседания. Один из членов парткома прислал даже записку: «Не принимать никаких решений, надо некоторые вопросы, всплывшие здесь, обсудить на парткоме». Дескать, допущены какие-то серьезные ошибки. Однако решение было принято, из которого явствовало, что «выступления участников о необходимости массового движения общественных контролеров за качество заслуживает одобрения и поддержки». Это окончательно возмутило товарища, подавшего такую записку. Во взглядах окруживших его людей можно было прочитать упрек: зачем приняли такое решение, от него пахнет подменой партийно-хозяйственного руководства профсоюзными директивами; заскок, политический заскок. И сию же минуту шарахнулись в сторону от председателя профкома, как от прокаженного.
Разумеется, не завтра, так послезавтра партком обсудит итоги совещания. Наверняка будет дана сгущенная окраска выступлению Василия Ярцева, который устроил спектакль с демонстрацией бракованных изделий. Перебрал он и со своими подсчетами предполагаемых аварий, нагнал страху на водителей-испытателей, оставил не битым главный «козырь» автомобильных королей Запада...
Вероятно, такая неосмотрительность Ярцева настроила людей на перебранку. Из этого, конечно, можно сделать всякие выводы, вплоть до политической несостоятельности и ораторов и организаторов такого заседания.
Так будет докладывать парткому автор записки. Как ему ответить?
А зачем, собственно, ломать голову для поиска ответов. Шла магнитофонная запись выступлений. Включить ту же речь Ярцева, затем спросить:
— Разве Ярцев и его друзья не имели права говорить о том, что их беспокоит? Где же, кроме производственного совещания, они могли заставить покраснеть некоторых начальников за такие вещи, которые были показаны на совещании? И вся недолга...
Досадно лишь за соседей по жилому дому, а также за некоторых товарищей из управления производством. Подбрасывали, подбрасывали вверх и вдруг сразу руки по швам — падай на булыжник. Не угодил чем-то или по взгляду влиятельного товарища поняли — пусть падает, раз слишком много на себя берет.
Послушав еще несколько минут шум и плеск ночных волн перед Крутояром и ощутив ногами еле уловимую дрожь берега, Григорий Павлович не спеша зашагал домой.
Огни в домах давно погашены. Не светятся окна и в собственной квартире: жена уже закончила проверять ученические тетради и, вероятно, видит сладкий сон. Сладкий ли? Муж на глазах стареть начал — седина на висках обозначилась. Рановато, всего лишь тридцать пять.
Светятся окна на втором этаже молодежного общежития. Как раз там, где живет со своими друзьями Василий Ярцев. Похоже, обсуждают ход совещания, небось волнуются. Пожалуй, следует зайти, успокоить, хотя у самого в душе зреет тревога...
Зашел и удивился. Двери и окна всех комнат настежь. Коридор, кухня — все забито народом, слушают магнитофонную запись сегодняшнего совещания. Это Волкорезов параллельно с клубным магнитофоном сделал запись на узкую пленку портативного магнитофона для себя и сейчас демонстрирует, чего стоит отцовский подарок ко дню рождения. Магнитофон чуткий, звучание чистое, ясное. Все слушают внимательно. Идет уже конец совещания. Принимается решение, которое, кажется, не следовало принимать...
Интересно, что же скажет по сему поводу Федор Федорович? Комендант общежития сидит на председательском месте. Это, вероятно, по его инициативе собрались тут жильцы. Слушает внимательно и поглядывает на Ярцева. Тот пристроился на подоконнике, неузнаваем. Глаза посветлели, привычной хмурости как не бывало, чувствуется, легко ему стало дышать и думать. Вроде разрядился он сегодня от дум, отягощавших его, разрядился прицельно и доволен. Не рано ли?
Запись кончилась, и Федор Федорович попросил Вол-корезова отодвинуться в сторону:
— Уступи место председателю профкома... Прошу, Григорий Павлович, сесть рядом со мной. В ногах правды нет.
— А может, наоборот, правду стоя выслушивают.
— Правда не приказ, ее обдумывают, поэтому, как видишь, все сидят, хоть на корточках, но сидят.
Пришлось присесть.
Помолчав, Федор Федорович спросил:
— Может, Григория Павловича послушаем?
— Меня вы, как вижу, слушали в записи на магнитофоне. Добавить пока нечего.
— Ну, что ж,— сказал Федор Федорович,— хоть завтра воскресенье, однако ночь дана для сна. Пора закругляться.
Никто не шелохнулся. Знали, Федор Федорович внимательно следит за событиями на заводе, думы жильцов этого дома стали его думами, скажет, обязательно скажет, что его волнует сейчас.
И он сказал:
— В дни штурма Познанской крепости, было это в феврале сорок пятого, ко мне подошел разведчик Евгений Горчаков. На голове немецкая каска, на плечах польский жупан, сапоги черт знает чьи, только звездочки в глазах нашенские искрятся. Подошел и говорит, что минувшую ночь побывал в цитадели. Не взять нам этот форт лобовым ударом, напрасно тратим снаряды и людей под огонь подставляем. Есть другой выход...
И он предложил раздать всем гвардейцам схему разведанных им лазов внутри фортов. Пусть каждый подумает и внесет предложение такое, чтоб сам мог выполнить... Не все сразу поняли замысел разведчика. Некоторые командиры рот и один комбат высказали сомнение: расползутся люди, как управлять такими распыленными силами? Привыкли видеть свои подразделения собранными в кулак и попросту чуть-чуть не верили подчиненным,
побаивались оставлять их без присмотра. Дошло это до командующего армией. Тот посмотрел на схему и сказал: в каждом солдате живет стратег, одобряю. И тысячи умов приступили к поиску И выполнению разумных предложений.
Через три дня, это было двадцать третье февраля сорок пятого, Москва салютовала в честь войск, взявших Познанскую крепость, которая во всех военных документах той поры оценивалась как неприступная.
Вот так. А теперь по своим койкам, прижмите «небитый козырь» головой к подушке. И спать, спать...
В воскресенье состоялось открытие лодочной станции. Председатель профкома пришел сюда, как на работу, но вместе с женой. Среди прогулочных лодок и яхт закачалась на волпах плавучая база туристов с оркестром. Вальс парусников на воде — одно заглядение. Театр под голубым куполом неба. Сцена на водной глади залива, зритель на солнечном косогоре в сосновом бору. Слева от лодочного причала песчаная коса — купайся, загорай, детвора! Справа беседки, ларьки, тенты — дышите чистым до звона воздухом, забавляйтесь прохладительными напитками, отдыхайте. Здесь нередко проводит выходные дни генеральный директор. Сегодня его нет. Не пришел сюда почему-то и секретарь парткома, не видно и вчерашних «друзей» по совещанию. Неужели их так больно задели выступления бойких ребят? Послушали бы они мнение Федора Федоровича. Какой салют Москвы он грохнул в честь мудрости солдатской!.. А вдруг эти товарищи уже готовят обоснованное заключение к заседанию парткома?.. Забыть, забыть о них, когда перед глазами земные, человеческие радости отдыха. На миру у любой тревоги бег короток. Садись, жена, в лодку, и махнем на веслах до горизонта...
Вернулись домой не так поздно. Можно было еще порезвиться с мячом в кругу волейболистов, да нора ко сну. Пока жена готовила ужин, Григорий Павлович прилег на диван и уснул. Вдруг зазвонил телефон. Пришлось подняться. В трубке голос генерального директора:
— Беспокою по делу, Григорий Павлович.
— Слушаю.
— Сижу над проектом приказа по итогам вчерашнего производственного совещания... Нет, нет, правильно решили: производственное совещание должно быть постоянно действующим. Его рекомендации мы будем оформлять в наших приказах. Какие, на твой взгляд, важные пункты вчерашнего совещания надо вынести на первый план?.. Алло, алло! Кто нас прервал? Кто там дует в
трубку?..
— Я и дую и думаю. Немного растерялся. Мне, вероятно, придется писать объяснение.
— Какое объяснение?.. А-а-а... Понял, понял, могу поручиться: никто письменного объяснения требовать не будет. Ярцев этот говорил резонно. Кто может отрицать, что у нас не хватает рабочих рук? Некоторые наши товарищи, не вдумываясь, спешат приписать ему и еще кое-кому всякие перегибы и прогибы...
— Откуда вы это знаете?
— Вот только что секретарь парткома и еще некоторые товарищи закончили слушать магнитофонную запись. Внимательно, очень внимательно слушали... Этот парень критиковал нас крепко, но по-деловому...
— Я тоже так думал, но колебался...
— Григорий Павлович... Наш автомобиль должен отличаться по качеству, без этих привычных «но»!..
— Разрешите, я сейчас буду у вас.
— Не разрешаю: уже ночь, пора отдыхать. Позвонил, чтоб сказать тебе спасибо и уведомить: первый пункт приказа, согласно рекомендации производственного совещания, будет выглядеть примерно так... Впрочем, ты завтра сам посмотришь. Спокойной ночи.
Степной ветер, пахнущий весенней прелью, ласково подталкивал Володю Волкорезова то в грудь, то в спину. Он будто пытался закружить туриста, возвращающегося в город по извилистой тропе вдоль кромки моря, голубые клыки которого врезались так глубоко в степь, что кажется, именно здесь Волга собирается ухватиться за край
степного небосклона. И если не хочешь обмануться, обходи каждый клык, не жалей ног: обрывистые кручи так и так приведут к Крутояру. Впереди еще целый день отдыха, можно не спешить.
Володя ночевал на берегу Сусканского залива. Тот залив образовался в долине речки Сускан. В момент перекрытия Волга метнула туда свои воды через узкую горловину междугорья, однако расширить владения больше, чем было запланировано гидростроителями, не смогла. Сила волн гаснет в горловине, потому залив обрел постоянные границы. Не зря же говорят, тихую воду, без волн, можно тыном запрудить.
Спалось там, на Сускане, тревожно, вероятно потому, что после заводского шума тишина залива обострила слух...
Где-то далеко всплескивали весла, звенели девичьи голоса. Звенели и катились по водной глади, как серебряные монетки, высыпанные на стекло. Выйди из палатки, посмотри на воду, прислушайся. Тебе, холостяк, звенит самая бойкая хохотушка. Звенит призывно и пугливо, даже боязно за нее, вдруг вывернется из лодки и захлебнется. Какой уж тут сон...
В селах каждая девушка, вроде рыбки в стеклянном аквариуме, привлекательна и пуглива. Привлекательна естественной красотой, пуглива строгостью к себе — видна со всех сторон, вон сколько глаз следят за ее честью. Правда, последнее время и в селах стало много модниц в коротких юбках, но это всего лишь наивное подражательство городским. Модничают перед многолюдием — вот мы какие, не отстаем даже от кинозвезд! — а про себя думают об одном: выйти замуж с чистой совестью, как наказывала мать, чтоб муж не упрекал и верил тебе, как себе, до глубокой старости. От этого в деревне не уйдешь. Материнские глаза во всех окнах, на всех улицах и проулках.
Думы, думы... Малых деревень становится все меньше и меньше. Они начали таять после того, как сократили карликовые школы. Деревня без школы, что колодец без воды, не напиться, не освежиться. Вот и пошли отселяться родители туда, где учатся дети, к родникам знаний, в крупные села. Ведь все живут ради поколений и хотят видеть их рост своими глазами. Может быть, потом будут жалеть, что дети стали неслухами, поучают отцов
и матерей, но что поделаешь, листопад с ветром не спорит.
В туристских походах по глухим местам Володя насмотрелся на буйный рост бурьянов в бывших огородах малых деревень и другого объяснения такому явлению не может найти.
Свои думы по этому поводу он высказал как-то отцу. Тот выслушал и, будто забыв, что он известный в стране ученый, от которого ждут вразумительных ответов на многие вопросы, выдвинутые изменениями в жизни села, сказал:
— Дурью мучаешься: знаю, зачем бродишь по глухим закоулкам. Невесту на кладбищах не ищут. Пора за ум браться. Мне не важно, откуда приведешь жену, лишь бы чиста была и внучат рожала...
Володя еще до призыва в армию держал на примете девушку из Владимирской деревни Заозерки, однако теперь той деревеньки не стало, а девушка затерялась в районном селе, попала в сети многолюдна и, кажется, завяла до цветения. Серебрянка. О ней нельзя было не тосковать. Голос напевный, глаза улыбчивые притягательны, движения мягкие. Дала слово ждать до возвращения из армии, хранить верность. Строга была, даже ни разу не обняла.
— Потом,— говорила она,—потом, когда поженимся...
И не обняла... Отец знал эту историю, однако сейчас разговор с ним заводился в другом плане, без задней мысли, но он, как всегда, опережает думы собеседника и тем обрезает путь к доверительному обмену мнениями. Строгий и, разумеется, дальновидный старик верит только своему уму или ему просто трудно убедить себя, что его сын, как он говорит, неуч, тоже научился читать книги из жизни по первоисточникам — не зря же столько исколесил на своих двоих с рюкзаком на загорбке,— пусть понимает и отцовскую мудрость даже по форме разговора.
Думать никто не учит, думы сами собой приходят в голову, было бы понимание. И Володя стал понимать отца раньше, чем тот предполагал. Еще семь лет назад, в день двухлетия со дня смерти, матери, отец сказал:
— Строй, сын, свою жизнь, как разум подсказывает навязывать тебе свою волю не буду.
Этим он хотел подготовить разговор о женщине, с которой встречался на службе, ходил с ней в театр и не решался привести в дом, но Володя опередил его:
— Я тоже не буду тебе мешать. Женись. Говорят, молодые дамы добавляют старикам прыткости к финишу....
Отец, как в рот воды набрал, ничего больше не сказал. Посидели, помолчали и разошлись. Через несколько дней в особняке появилась молодая красивая Виктория Павловна. Отец объявил ее хозяйкой дома, и она быстро вошла в эту роль. Шофер личной машины больше выполнял ее команды, чем самого академика; садовник забыл о фруктовых деревьях и занимался только цветами. Перед научным сотрудником Станиславом Павловичем, который все чаще и чаще стал появляться в библиотеке академика, она поставила задачу:
— Провести полную инвентаризацию всех материальных ценностей по страховой ведомости — нельзя жить беззаботно.
В тот день, когда ей стало известно, что Володя получает аттестат зрелости, она пошла в школу вместо отца, томная и строго внимательная к друзьям сына академика. А утром вложила в его аттестат предъявительский чек на тысячу рублей для «подготовки» в избранный институт.
Володя не спешил искать своего счастья в приемных комиссиях институтов. Оп все лето отдыхал в дальних и ближних окрестностях Москвы с друзьями-туристами. Затем махнул в Атлантику с экспедицией научно-исследовательского института рыбной промышленности, подручным дизелиста. Больше года набирался строгой мудрости атлантов, затем его призвали в армию; оттуда вместе с однокашниками приехал на стройку автомобильного завода.
Предъявительский чек так и лежит в аттестате. Как-никак тысяча рублей дана для поступления в институт, только в какой — еще пе решил. Прежде всего надо установить призвание. Хотя за эти семь лет заботливая «дама», успевшая стать фактически и юридически хозяйкой дома академика Волкорезова, присылала и программы, и добытые по знакомству билеты приемных экзаменов в институты разного профиля, но Володя не спешил: без призвания любой профиль мозги клинит. Она же не раз
намекала, что в солдаты и в рабочие идут те парни, которые провалились, не попали в институты — «дебилы». Слово «дебилы» дежурит на ее языке каждый раз, хотя речь идет попросту о трудягах.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22
Примчался гонец — немедленно явиться в партком. Но разве можно бросить свисток в самый разгар игры?! Наконец приехал сам секретарь парткома. Приехал к финальному свистку и сию же минуту посадил Григория Павловича в свою машину.
— Разрешите переодеться? — Не разрешаю. Приехал завотделом обкома, хочет познакомиться с нашими профсоюзными деятелями. Первым представлю твою персону, прямо вот так, в трусах и в майке. Пусть посмотрит на тебя в натуральном виде.
— Остановитесь, иначе выпрыгну из машины.
— Воздержись. Костюм и туфли ждут тебя за стенкой моего кабинета. Там и приведешь себя в порядок, архаровец...
Слово «архаровец» было произнесено с ироническим оттенком в голосе, чему улыбнулся или даже обрадовался шофер: гроза прошла, все обойдется без строгих выводов.
Конечно, секретарь парткома был вправе возмущаться, пока не видел, сколько заводской молодежи собралось на стадионе. И вообще, его вроде устраивала хватка председателя профкома в работе с массами. Теперь бы еще с таким же задором развернуть движение профсоюзных сил за качество, за честь своего завода...
И вот первый шаг — постоянно действующее производственное совещание. Первый блин комом. Так было сказано в конце заседания. Один из членов парткома прислал даже записку: «Не принимать никаких решений, надо некоторые вопросы, всплывшие здесь, обсудить на парткоме». Дескать, допущены какие-то серьезные ошибки. Однако решение было принято, из которого явствовало, что «выступления участников о необходимости массового движения общественных контролеров за качество заслуживает одобрения и поддержки». Это окончательно возмутило товарища, подавшего такую записку. Во взглядах окруживших его людей можно было прочитать упрек: зачем приняли такое решение, от него пахнет подменой партийно-хозяйственного руководства профсоюзными директивами; заскок, политический заскок. И сию же минуту шарахнулись в сторону от председателя профкома, как от прокаженного.
Разумеется, не завтра, так послезавтра партком обсудит итоги совещания. Наверняка будет дана сгущенная окраска выступлению Василия Ярцева, который устроил спектакль с демонстрацией бракованных изделий. Перебрал он и со своими подсчетами предполагаемых аварий, нагнал страху на водителей-испытателей, оставил не битым главный «козырь» автомобильных королей Запада...
Вероятно, такая неосмотрительность Ярцева настроила людей на перебранку. Из этого, конечно, можно сделать всякие выводы, вплоть до политической несостоятельности и ораторов и организаторов такого заседания.
Так будет докладывать парткому автор записки. Как ему ответить?
А зачем, собственно, ломать голову для поиска ответов. Шла магнитофонная запись выступлений. Включить ту же речь Ярцева, затем спросить:
— Разве Ярцев и его друзья не имели права говорить о том, что их беспокоит? Где же, кроме производственного совещания, они могли заставить покраснеть некоторых начальников за такие вещи, которые были показаны на совещании? И вся недолга...
Досадно лишь за соседей по жилому дому, а также за некоторых товарищей из управления производством. Подбрасывали, подбрасывали вверх и вдруг сразу руки по швам — падай на булыжник. Не угодил чем-то или по взгляду влиятельного товарища поняли — пусть падает, раз слишком много на себя берет.
Послушав еще несколько минут шум и плеск ночных волн перед Крутояром и ощутив ногами еле уловимую дрожь берега, Григорий Павлович не спеша зашагал домой.
Огни в домах давно погашены. Не светятся окна и в собственной квартире: жена уже закончила проверять ученические тетради и, вероятно, видит сладкий сон. Сладкий ли? Муж на глазах стареть начал — седина на висках обозначилась. Рановато, всего лишь тридцать пять.
Светятся окна на втором этаже молодежного общежития. Как раз там, где живет со своими друзьями Василий Ярцев. Похоже, обсуждают ход совещания, небось волнуются. Пожалуй, следует зайти, успокоить, хотя у самого в душе зреет тревога...
Зашел и удивился. Двери и окна всех комнат настежь. Коридор, кухня — все забито народом, слушают магнитофонную запись сегодняшнего совещания. Это Волкорезов параллельно с клубным магнитофоном сделал запись на узкую пленку портативного магнитофона для себя и сейчас демонстрирует, чего стоит отцовский подарок ко дню рождения. Магнитофон чуткий, звучание чистое, ясное. Все слушают внимательно. Идет уже конец совещания. Принимается решение, которое, кажется, не следовало принимать...
Интересно, что же скажет по сему поводу Федор Федорович? Комендант общежития сидит на председательском месте. Это, вероятно, по его инициативе собрались тут жильцы. Слушает внимательно и поглядывает на Ярцева. Тот пристроился на подоконнике, неузнаваем. Глаза посветлели, привычной хмурости как не бывало, чувствуется, легко ему стало дышать и думать. Вроде разрядился он сегодня от дум, отягощавших его, разрядился прицельно и доволен. Не рано ли?
Запись кончилась, и Федор Федорович попросил Вол-корезова отодвинуться в сторону:
— Уступи место председателю профкома... Прошу, Григорий Павлович, сесть рядом со мной. В ногах правды нет.
— А может, наоборот, правду стоя выслушивают.
— Правда не приказ, ее обдумывают, поэтому, как видишь, все сидят, хоть на корточках, но сидят.
Пришлось присесть.
Помолчав, Федор Федорович спросил:
— Может, Григория Павловича послушаем?
— Меня вы, как вижу, слушали в записи на магнитофоне. Добавить пока нечего.
— Ну, что ж,— сказал Федор Федорович,— хоть завтра воскресенье, однако ночь дана для сна. Пора закругляться.
Никто не шелохнулся. Знали, Федор Федорович внимательно следит за событиями на заводе, думы жильцов этого дома стали его думами, скажет, обязательно скажет, что его волнует сейчас.
И он сказал:
— В дни штурма Познанской крепости, было это в феврале сорок пятого, ко мне подошел разведчик Евгений Горчаков. На голове немецкая каска, на плечах польский жупан, сапоги черт знает чьи, только звездочки в глазах нашенские искрятся. Подошел и говорит, что минувшую ночь побывал в цитадели. Не взять нам этот форт лобовым ударом, напрасно тратим снаряды и людей под огонь подставляем. Есть другой выход...
И он предложил раздать всем гвардейцам схему разведанных им лазов внутри фортов. Пусть каждый подумает и внесет предложение такое, чтоб сам мог выполнить... Не все сразу поняли замысел разведчика. Некоторые командиры рот и один комбат высказали сомнение: расползутся люди, как управлять такими распыленными силами? Привыкли видеть свои подразделения собранными в кулак и попросту чуть-чуть не верили подчиненным,
побаивались оставлять их без присмотра. Дошло это до командующего армией. Тот посмотрел на схему и сказал: в каждом солдате живет стратег, одобряю. И тысячи умов приступили к поиску И выполнению разумных предложений.
Через три дня, это было двадцать третье февраля сорок пятого, Москва салютовала в честь войск, взявших Познанскую крепость, которая во всех военных документах той поры оценивалась как неприступная.
Вот так. А теперь по своим койкам, прижмите «небитый козырь» головой к подушке. И спать, спать...
В воскресенье состоялось открытие лодочной станции. Председатель профкома пришел сюда, как на работу, но вместе с женой. Среди прогулочных лодок и яхт закачалась на волпах плавучая база туристов с оркестром. Вальс парусников на воде — одно заглядение. Театр под голубым куполом неба. Сцена на водной глади залива, зритель на солнечном косогоре в сосновом бору. Слева от лодочного причала песчаная коса — купайся, загорай, детвора! Справа беседки, ларьки, тенты — дышите чистым до звона воздухом, забавляйтесь прохладительными напитками, отдыхайте. Здесь нередко проводит выходные дни генеральный директор. Сегодня его нет. Не пришел сюда почему-то и секретарь парткома, не видно и вчерашних «друзей» по совещанию. Неужели их так больно задели выступления бойких ребят? Послушали бы они мнение Федора Федоровича. Какой салют Москвы он грохнул в честь мудрости солдатской!.. А вдруг эти товарищи уже готовят обоснованное заключение к заседанию парткома?.. Забыть, забыть о них, когда перед глазами земные, человеческие радости отдыха. На миру у любой тревоги бег короток. Садись, жена, в лодку, и махнем на веслах до горизонта...
Вернулись домой не так поздно. Можно было еще порезвиться с мячом в кругу волейболистов, да нора ко сну. Пока жена готовила ужин, Григорий Павлович прилег на диван и уснул. Вдруг зазвонил телефон. Пришлось подняться. В трубке голос генерального директора:
— Беспокою по делу, Григорий Павлович.
— Слушаю.
— Сижу над проектом приказа по итогам вчерашнего производственного совещания... Нет, нет, правильно решили: производственное совещание должно быть постоянно действующим. Его рекомендации мы будем оформлять в наших приказах. Какие, на твой взгляд, важные пункты вчерашнего совещания надо вынести на первый план?.. Алло, алло! Кто нас прервал? Кто там дует в
трубку?..
— Я и дую и думаю. Немного растерялся. Мне, вероятно, придется писать объяснение.
— Какое объяснение?.. А-а-а... Понял, понял, могу поручиться: никто письменного объяснения требовать не будет. Ярцев этот говорил резонно. Кто может отрицать, что у нас не хватает рабочих рук? Некоторые наши товарищи, не вдумываясь, спешат приписать ему и еще кое-кому всякие перегибы и прогибы...
— Откуда вы это знаете?
— Вот только что секретарь парткома и еще некоторые товарищи закончили слушать магнитофонную запись. Внимательно, очень внимательно слушали... Этот парень критиковал нас крепко, но по-деловому...
— Я тоже так думал, но колебался...
— Григорий Павлович... Наш автомобиль должен отличаться по качеству, без этих привычных «но»!..
— Разрешите, я сейчас буду у вас.
— Не разрешаю: уже ночь, пора отдыхать. Позвонил, чтоб сказать тебе спасибо и уведомить: первый пункт приказа, согласно рекомендации производственного совещания, будет выглядеть примерно так... Впрочем, ты завтра сам посмотришь. Спокойной ночи.
Степной ветер, пахнущий весенней прелью, ласково подталкивал Володю Волкорезова то в грудь, то в спину. Он будто пытался закружить туриста, возвращающегося в город по извилистой тропе вдоль кромки моря, голубые клыки которого врезались так глубоко в степь, что кажется, именно здесь Волга собирается ухватиться за край
степного небосклона. И если не хочешь обмануться, обходи каждый клык, не жалей ног: обрывистые кручи так и так приведут к Крутояру. Впереди еще целый день отдыха, можно не спешить.
Володя ночевал на берегу Сусканского залива. Тот залив образовался в долине речки Сускан. В момент перекрытия Волга метнула туда свои воды через узкую горловину междугорья, однако расширить владения больше, чем было запланировано гидростроителями, не смогла. Сила волн гаснет в горловине, потому залив обрел постоянные границы. Не зря же говорят, тихую воду, без волн, можно тыном запрудить.
Спалось там, на Сускане, тревожно, вероятно потому, что после заводского шума тишина залива обострила слух...
Где-то далеко всплескивали весла, звенели девичьи голоса. Звенели и катились по водной глади, как серебряные монетки, высыпанные на стекло. Выйди из палатки, посмотри на воду, прислушайся. Тебе, холостяк, звенит самая бойкая хохотушка. Звенит призывно и пугливо, даже боязно за нее, вдруг вывернется из лодки и захлебнется. Какой уж тут сон...
В селах каждая девушка, вроде рыбки в стеклянном аквариуме, привлекательна и пуглива. Привлекательна естественной красотой, пуглива строгостью к себе — видна со всех сторон, вон сколько глаз следят за ее честью. Правда, последнее время и в селах стало много модниц в коротких юбках, но это всего лишь наивное подражательство городским. Модничают перед многолюдием — вот мы какие, не отстаем даже от кинозвезд! — а про себя думают об одном: выйти замуж с чистой совестью, как наказывала мать, чтоб муж не упрекал и верил тебе, как себе, до глубокой старости. От этого в деревне не уйдешь. Материнские глаза во всех окнах, на всех улицах и проулках.
Думы, думы... Малых деревень становится все меньше и меньше. Они начали таять после того, как сократили карликовые школы. Деревня без школы, что колодец без воды, не напиться, не освежиться. Вот и пошли отселяться родители туда, где учатся дети, к родникам знаний, в крупные села. Ведь все живут ради поколений и хотят видеть их рост своими глазами. Может быть, потом будут жалеть, что дети стали неслухами, поучают отцов
и матерей, но что поделаешь, листопад с ветром не спорит.
В туристских походах по глухим местам Володя насмотрелся на буйный рост бурьянов в бывших огородах малых деревень и другого объяснения такому явлению не может найти.
Свои думы по этому поводу он высказал как-то отцу. Тот выслушал и, будто забыв, что он известный в стране ученый, от которого ждут вразумительных ответов на многие вопросы, выдвинутые изменениями в жизни села, сказал:
— Дурью мучаешься: знаю, зачем бродишь по глухим закоулкам. Невесту на кладбищах не ищут. Пора за ум браться. Мне не важно, откуда приведешь жену, лишь бы чиста была и внучат рожала...
Володя еще до призыва в армию держал на примете девушку из Владимирской деревни Заозерки, однако теперь той деревеньки не стало, а девушка затерялась в районном селе, попала в сети многолюдна и, кажется, завяла до цветения. Серебрянка. О ней нельзя было не тосковать. Голос напевный, глаза улыбчивые притягательны, движения мягкие. Дала слово ждать до возвращения из армии, хранить верность. Строга была, даже ни разу не обняла.
— Потом,— говорила она,—потом, когда поженимся...
И не обняла... Отец знал эту историю, однако сейчас разговор с ним заводился в другом плане, без задней мысли, но он, как всегда, опережает думы собеседника и тем обрезает путь к доверительному обмену мнениями. Строгий и, разумеется, дальновидный старик верит только своему уму или ему просто трудно убедить себя, что его сын, как он говорит, неуч, тоже научился читать книги из жизни по первоисточникам — не зря же столько исколесил на своих двоих с рюкзаком на загорбке,— пусть понимает и отцовскую мудрость даже по форме разговора.
Думать никто не учит, думы сами собой приходят в голову, было бы понимание. И Володя стал понимать отца раньше, чем тот предполагал. Еще семь лет назад, в день двухлетия со дня смерти, матери, отец сказал:
— Строй, сын, свою жизнь, как разум подсказывает навязывать тебе свою волю не буду.
Этим он хотел подготовить разговор о женщине, с которой встречался на службе, ходил с ней в театр и не решался привести в дом, но Володя опередил его:
— Я тоже не буду тебе мешать. Женись. Говорят, молодые дамы добавляют старикам прыткости к финишу....
Отец, как в рот воды набрал, ничего больше не сказал. Посидели, помолчали и разошлись. Через несколько дней в особняке появилась молодая красивая Виктория Павловна. Отец объявил ее хозяйкой дома, и она быстро вошла в эту роль. Шофер личной машины больше выполнял ее команды, чем самого академика; садовник забыл о фруктовых деревьях и занимался только цветами. Перед научным сотрудником Станиславом Павловичем, который все чаще и чаще стал появляться в библиотеке академика, она поставила задачу:
— Провести полную инвентаризацию всех материальных ценностей по страховой ведомости — нельзя жить беззаботно.
В тот день, когда ей стало известно, что Володя получает аттестат зрелости, она пошла в школу вместо отца, томная и строго внимательная к друзьям сына академика. А утром вложила в его аттестат предъявительский чек на тысячу рублей для «подготовки» в избранный институт.
Володя не спешил искать своего счастья в приемных комиссиях институтов. Оп все лето отдыхал в дальних и ближних окрестностях Москвы с друзьями-туристами. Затем махнул в Атлантику с экспедицией научно-исследовательского института рыбной промышленности, подручным дизелиста. Больше года набирался строгой мудрости атлантов, затем его призвали в армию; оттуда вместе с однокашниками приехал на стройку автомобильного завода.
Предъявительский чек так и лежит в аттестате. Как-никак тысяча рублей дана для поступления в институт, только в какой — еще пе решил. Прежде всего надо установить призвание. Хотя за эти семь лет заботливая «дама», успевшая стать фактически и юридически хозяйкой дома академика Волкорезова, присылала и программы, и добытые по знакомству билеты приемных экзаменов в институты разного профиля, но Володя не спешил: без призвания любой профиль мозги клинит. Она же не раз
намекала, что в солдаты и в рабочие идут те парни, которые провалились, не попали в институты — «дебилы». Слово «дебилы» дежурит на ее языке каждый раз, хотя речь идет попросту о трудягах.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22