Потому, вероятно, жадные и самолюбивые годят на рыбалку
одиночками. Здесь нет таких. Даже Беллипи с радостью и нескрываемой гордостью передал своего сазана з общий котел. И больше всех удивил Мартын Огородников. Он поймал двух самых крупных сазанов, швырнул их в общую кучу и отправился за дровами для костра. Или посчитал, что такая удача для него проходящий эпизод, впереди более важный этап утверждения своего авторитета в этой среде. Чудак-рыбак, только удочку не туда закидывает, в коряги на сухом берегу...
Пока варили уху и готовили рыбьи шашлыки по ре-центу Володи Волкорезова, Рустам спустился к воде полюбоваться Волгой. Хотелось побыть наедине с собой, подумать о своих личных делах: в Чистополе' его ждет Фира, бойкая, красивая татарочка, технолог часового завода. Еще до армии подружился с ней. Отец пишет: «Невеста у тебя уже с дипломом, а ты когда получишь? Тебе не положено быть без диплома». Разве можно обмануть такую мечту старика? Она обязательно сбудется. Знал бы отец, каких друзей приобрел его сын, не стал бы напоминать об этом с такой тоскливой настойчивостью.
— Абсолямов, Рустам, помоги,— донеслось справа. Это Булан Буланыч конопатит дырявую лодку. Не
лодка, а корыто с плоским дном. Солидные люди на дюралевых моторках носятся, а этот — главным энергетиком называется — привязал себя к рухляди с гнилым дном... Вытянули лодку на песок. Тяжеленная и дыры в боках — мышь проскочит. Принялись конопатить.
— Утопит вас эта лодка, Булан Буланыч, непременно утопит, как пить дать,— сказал Рустам и тут же пожалел: показал сварливость перед таким человеком...
Возле бакена на стремнине всплеснулся тревожный крик. До этой минуты там моталась весельная лодка. На ней пели, хохотали, повизгивали какие-то девчонки. Мимо промчался шлюзовой буксир. Волна от него всегда бешеная. Она, вероятно, захлестнула лодку.
Рустам метнулся вдоль берега направо. Там перед заводью болталось несколько дюралевых моторок. Подбежал к одной лодке, к другой, к третьей. Все прикованы к корягам. У каждой цепь с замком. И хозяева не откликаются. Метнулся обратно. Булан Буланыч уже успел столкнуть свою душегубку на воду. Возле него кто-то еще крутился с котелком и веслами... Вдвоем собираются тонуть... А там девчонки помощи просят.
— Эх, была не была! — донеслось с обрыва.
Это Мартын Огородников дал о себе энать. Он с разбегу перемахнул через лодку Булан Буланыча и был таков, вроде сразу утонул. Вот чем решил он отличиться сегодня. Утонет, косматик...
Рустам тоже бросился в воду. Проворный, выносливый, на Каме вырос, в воде — как щука. Размашистыми саженками он довольно быстро шел по течению к стремнине. Там показалась голова Огородиикова. Бросок, еще бросок... Вот уже видно горбатое дно перевернутой лодки. Рядом Огородников. Вместе подоспели к девчонкам. Писклявые, видать, не умеют плавать. За лодкой еще три голоса. Один знакомый — Иринки Николаевой. Это она соблазнила девчонок на такую прогулку. Будто нечаянно сюда попала. Ничего себе, придумала шутку, дуреха. Впрочем, ее голос твердый: «Не хватать друг друга за руки! Дышите ровно...»
На горб перевернутой лодки уже забрался Огородников.
— Мартя! — закричала Ирина и толкнула лодку.— Уходи!..
Две девчонки успели схватиться за Рустама. Одна за руку, другая обвила шею. Вцепились, не оторвешь. Рустам рассчитывал поднырнуть с ними к кромке лодки. Промахнулся: лодку отнесло течением дальше, чем рассчитывал.
Чтобы спасти себя и девчонок, нужно, во-первых, избавиться от их мертвой хватки. Рванулся вправо, влево. Не помогло. Потянуло под воду. Удивительно четко слышны всплески воды. Протяжным эхом отдаются людские голоса. Где-то рядом скрипят уключины весел. Дно лодки гремит раскатисто. Каждый стук давит на уши, будто гвозди впиваются в перепонки... Конвульсивный толчок ногами о дно, и Рустам ощутил резкий, неизмеримой силы удар в голову. Конец...
...На берегу полыхал костер. Пахло дымом, горелой рыбой и едучим нашатырем. Перед языками пламени стояли полуголые люди, шевелили губами, слов не слышно. Лица сливались с огнем и расплывались от подбородка до бровей. Дыхание сбивала тошнота. Через рот, нос и, казалось, из ушей выплескивалась полынно-горькая вода.
Рустам приходил в сознание медленно. Слух и зрение приносили в мозг сигналы окружающей действительности.
То оглушительный звон и яркие всплески красок, то шубная глухота и давящая на глаза темнота. Наконец стали доноситься обрывки фраз:
— Лодочники будто вымерли.
— Отдыхать приехали, притаились.
— Переписать бы их всех.
— Что это тебе даст: спасение утопающих — дело самих утопающих.
Кто говорит, по голосу не узнать. Кажется, Огородников. Кого он оправдывает?
Снова наступила глухота. Возле покойников разговаривают шепотом. Неужели?.. Нет, снова обрывки фраз:
—- ...Я за волосы ее тянул...
— Слышали, как Полина кричала: «Витя тонет, Витя...» А тонул Рустам.
— Как он махнул мимо лодки! Булан Вуланыч на веслах не мог угнаться за ним. Проворный.
— Вот тебе и проворный. Слава богу, на отмели в дно лодки головой ткнулся.
— Может, у него сотрясение!
Вот этого, кажется, больше всего напугался Рустам. И только спустя еще полчаса или час наступило прояснение. Глаза четко видят лица товарищей, хорошо слышны голоса. Костер яркий, светло, как днем. Рядом перед глазами Афоня Яманов, потный, на очках испарина. К самому лицу склонилась Полина.
— Дыши, Рустамчик, милый, дыши во всю грудь.
— Дышу,— ответил Рустам.
— Вот молодец! — сказала она, чуть не плача от радости.
Галка гладит ее щеки своей ручонкой, не понимая, почему надо плакать над дяденькой, который начал дышать. «Что же случилось?» — спросил себя Рустам.
На глаза попалась Ирина. Она стояла возле костра рядом с Ярцевым. Стягивая на груди мокрую кофточку, она смотрела себе под ноги. Ей, вероятно, было очень стыдно перед собравшимися, перед подружками, которых вовлекла в такую беду.
— А как девчонки? — спросил Рустам.
— Отошли, их откачивали под руководством Беллини. Возле костра отогреваются и все еще икают...
Подошли Ярцев, Булан Буланыч, Володя, Витя, Беллини.
Рустам окинул взглядом товарищей. Вспомнилась перевернутая лодка.
— Сколько было, девочек в лодке?
— Семеро,— ответил Володя Волнорезов ...
— А сколько вытащили?
— Пятерых Булан Буланыч с Витей на своей душегубке, как ты говорил, на буксир взяли вместе с перевернутой лодкой. Еще один рыбак, Геннадий Борков, помог ему... Вася Ярцев сорвал с замка дюралевую моторку, и мы к тебе подоспели. Ты сам дал знать о себе — головой о дно лодки. Подняли тебя вместе с той чернявенькой. За руку твою держалась. И Огородников одну на отмель выволок.
— Где он сейчас, Огородников?
— У костра, волосы на себе рвет.
Рустам приподнял голову, чтоб посмотреть на Мартына, затем спросил:
— А как уха, шашлык?
— Уха превратилась в лапшу, от шашлыка остались одни угольки.
В темноте затарахтел мотоцикл. Перед костром появился милиционер. За его спиной маячили двое. Один высокий, в плаще, другой пониже, в куртке с блестящими бляшками на груди.
— Кто сорвал лодку с замка? — строго спросил милиционер.
— Я,— ответил Ярцев.
— Пройдемте со мной.
Ярцев успокоил заволновавшегося было Рустами и скрылся в темноте. Туда же отступили те, что не посмели приблизиться к костру,— вероятно, владельцы дюралевой моторки. О чем они говорили с Ярцевым, никто из находившихся у костра уловить не мог, лишь Рустам Абсо-лямов теперь уже обостренным слухом фиксировал отдельные слова басовитого голоса: «Девушки... ха-ха, спасать... катать на чужих лодках... развратники...»
Эти слова, как показалось Рустаму, сотрясали под ним землю. Ого, вот как поворачивают дело против Ярцева, Но почему он отвечает так тихо, что не слышно его голоса. Надо кричать, возмущаться, наступать на них за то, что притаились, когда надо было спасать девушек.
И, собравшись с силами, Рустам, вскочил, .кинулся туда, темноту, выручать друга.. ....
Дело могло обернуться круто. Вслед за Рустамом бросились все, кто был у Костра. Несдобровать бы владельцам моторки даже в присутствии милиционера, но Ярцев нашел спокойный ход. Он попросил милиционера перенести разговор на завтра, передал ему свои документы,
— Ну, что, кажется, день отдыха пропадает? — спросил Володя Волнорезов.
— Уже пропал,— ответил Ярцев.
— Почему?
Рустам понял, что Ярцев собирается придумать какую-то версию, отвлекающую внимание всего табора неудачников от существа дела, помог ему найти ответ!
— Завтра аврал на пункте рекламации.
Это была неправда и правда: на пункте рекламации, в самом деле, по выходным дням скапливалось много машин частных владельцев. Туда комсомольцы-ремонтники разных цехов по субботам и воскресеньям приходили помогать сотрудникам пункта выслушивать претензии и устранять дефекты.
Шагая вдоль главного конвейера, Ярцев приглядывался к тому, на чем в иное время не останавливал даже беглого внимания. Сейчас его вдруг насторожило, что под ногами торцовая брусчатка — заводской паркет из деревянных шашек. Вышиби одну, вывалится вторая, затем третья... Ноги сами собой заскользили осторожно, как на зыбком льду. Сию же минуту он ощутил, что его провожают долгими взглядами начальники участков, бригадиры и сборщики сразу двух смен — утренней и вечерней. Идет пересменок. Остановись перед этими озабоченными взглядами и осудишь себя: нашел время испытывать внимательность людей к своей персоне, когда у них еще не улеглись волнения от вчерашней встряски.
Ярцев шел по вызову начальника ОТК, как было приказано — «доложить результаты выборочной обкатки автомобилей ночного выпуска»,— и нес в себе тревожные думы: «А вдруг в автомобилях ночного выпуска затаились
аварийные огрехи?.. Их не удалось выявить сегодня на выборочной обкатке, а потом... сколько проклятий пошлет заводу несчастный автолюбитель».
Это и еще что-то неосмысленное, кипящее в груди сдерживало Ярцева от рысистой прыти на вызов начальства и не позволяло останавливаться. Остановишься, и все захрястнет внутри, ни одного слова не отломишь для выхода наружу. И снова шаг за шагом память возвращала его к событиям вчерашнего дня.
...За три часа до окончания второй смены последнего дня месяца остановился главный конвейер. Остановился по техническим причинам. Наладчики, инженеры, технологи, ремонтники кинулись искать неполадки в электронных блоках «мозгового центра», в звеньях тяговой цепи, в контактах электропроводки, в роликовых опорах подвески. Ищут час, второй. На исходе третий... За эти три часа, должны были сойти с конвейера сотни автомобилей, которых не хватало для завершения месячного плана.
Сборщики расходятся понуро, с огорчением и досадой. А чему веселиться, когда остановился и не трогается конвейер? Уходи, не оборачивайся. Уходи и забудь о дополнительных начислениях к зарплате за выполнение плана, за качество... Нет, стойте! Разве можно так? Ведь он не чужой, свой, твой!..
Разумеется, никто не задерживал сборщиков ни в проходных, ни на площадках автобусных остановок. Весть, что остановился главный конвейер, встревожила город так, словно на него уже наползали громадины вечной мерзлоты, возвещая о возвращении ледникового периода. Из горкома партии позвонили в общежития: «Поговорите с рабочими, сборщиками, может, найдутся добровольцы остаться у конвейера, и затем... нельзя допускать, чтобы такой завод не выполнил плана, выбился из графика...» И добровольцы нашлись, поток сборщиков устремился к заводу. Даже коменданты молодежных общежитий тут появились во главе колонн своих жильцов. Федор Федорович в числе первых. Бледный, встревоженный, будто захлебнулась атака, люди залегли на нейтральной полосе под губительным огнем и их надо поднять во что бы то ни стало... Поднять!
В девятом часу вечера главный конвейер тронулся! Сборщики спешили наверстать упущенное. К полуночи план был выполнен с превышением на семьдесят машин.
Василий Ярцев понимал, что авральный выпуск автомобилей может таить много огрехов, и предложил своей бригаде обкатчиков остаться на площадке сбыта до утра. Летняя ночь короткая. С рассветом начать бы обкатку если не всех, то доброй половины автомобилей на испытательном полигоне. Члены бригады хмурились, но раз сам бригадир наметил себе десяток для придирчивой обкатки, не отставать же им.
Наступил рассвет. Первый автомобиль из своей десятки Ярцев провел на привычном режиме. Автомобиль не высказал никаких жалоб. Не верилось. Взял второй. То же самое. Лишь западала педаль сцепления при переключении скоростей: ее придерживала застывшая капля краски на изгибе кронштейна. Устранить ее на площадке сбыта — одна минута.
Третьему автомобилю досталась усложненная трасса. После разгона по гладкой бетонке Ярцев провел его на предельной скорости по стенке испытательного трека, затем бросил на ребристые скосы бетонированной эстакады, оттуда загнал в сухой песок, потом принялся мотать по кругу булыжной мостовой и по «трясучке» — по настилу из железобетонных бревен, где трясет так, что весь белый свет дробится на мелкие осколки. Если бы тот, кому достанется этот автомобиль, посмотрел на такую обкатку, то проклял бы трек: «Ведь это может угробить машину
и водителя». После таких встрясок водителю действительно необходим отдых не менее часа, автомобилю — доводка ходовой части. Но этот автомобиль пожаловался только на хлябь в креплении «дворников». Редкий случай. Ярцев сделал пометку в графе мелких неполадок, устранил хлябь и поставил свой штамп на листе контрольной обкатки — «дефектов не обнаружено». Можно было дописать «эталон», но воздержался: нельзя хвалить продукцию авральной сборки, так еще войдет в моду наверстывать простой конвейера за счет энтузиазма сборщиков. Постоянно на этом далеко не уедешь...
Четвертый, пятый, шестой, седьмой автомобили также не дали на обкатке тревожных сигналов, можно отправлять потребителям без зазрения совести. И другие обкатчики оставляли на своих листах такие же отметки. По сравнению с показателями прошлых дней, нет резких отклонений, хотя следовало ожидать много минусов.
Ожидать... К тому у Василия Ярцева, как ему казалось, были далеко не зыбкие доводы. Вчера вечером он наблюдал за работой сборщиков на участке, где завершается изоляция салонов кузова от ныли, влаги и шума. Далее идет наведение комфорта. Там и тут — ручной труд: еще не придумали и неизвестно когда придумают такие автоматы, которые умели бы так же чувствовать красоту внутреннего убранства кузова, как чувствует человек.
Сколько в кузове изгибов, углублений, стыков, щелей, шероховатостей и отверстий, которые надо заклеить, заровнять, закрыть, уплотнить надежно и красиво. Выполняют эту работу девушки. Поставь вместо них парней, не выдержат они изнурительно кропотливой однообразности и сурового ритма безостановочного движения конвейера. Не успел сделать одно дело в строгий промежуток времени, будешь делать два или заклинишь весь поток. Но девушки успевают, даже находят время посмотреть на себя в боковое зеркало и поправить прическу. Модницы, чародейки. Потому-то и появляются тут «посторонние» несмежных цехов, вроде нет у них других путей к своим станкам и агрегатам.
На укладке жгутов — резиновых уплотнителей дверных проемов кузова — трудились девушки, с которыми не первый год дружи г Ирина Николаева: две Кати, две Раи, две Гали.
— Забавные девчонки,— рассказывала о них Ирина.— На работе водой не разольешь, в общежитии цапаются. Всех женихов в шесть языков костят, потому ни одна не может осмелиться сказать о своем выборе: изведут. Разлучить их надо, иначе состарятся в девках.
Так было сказано после первой встречи с ними на комсомольском собрании цеха. Тогда одна из них — Галя-черноглазка, пересмешница,— бойко взглянула на Василия,-соразмерила его рост с другими и, покачав головой, чему-. то заулыбалась.
— Ревнивые они и чуточку завистливы, но не злые, шутить, умеют,— уточнила Ирина после молодежного вечера в городском Дворце культуры,. когда Василий рассказал ей, что ее подруги под водительством черноглазки с-ы--грали с ним шутку: в буфете заказали чашку кофе с конфеткой: и посмеявшись, разбежались в разные стороны.
И вот они у конвейера в часы сверхурочной работы. Две малышки Раи, две рослые Кати работали слишком уж
легко. Они, не глядя, присаживались на подножки кузова с двух сторон. В руках у них извивались жгуты черной резины. Еще мгновение — и жгуты, как заколдованные-змеи, послушно вытягиваясь, ложились в пазы. Две Га-ли — одна белокурая, другая черноглазка,— на ходу вы-тесняя подруг, раскидывали вдоль пазов клейкие ленты и, приглаживая их, казалось, без всякого внимания к делу, шаловливо покачивали ногами, будто сидели на скамеечке.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22
одиночками. Здесь нет таких. Даже Беллипи с радостью и нескрываемой гордостью передал своего сазана з общий котел. И больше всех удивил Мартын Огородников. Он поймал двух самых крупных сазанов, швырнул их в общую кучу и отправился за дровами для костра. Или посчитал, что такая удача для него проходящий эпизод, впереди более важный этап утверждения своего авторитета в этой среде. Чудак-рыбак, только удочку не туда закидывает, в коряги на сухом берегу...
Пока варили уху и готовили рыбьи шашлыки по ре-центу Володи Волкорезова, Рустам спустился к воде полюбоваться Волгой. Хотелось побыть наедине с собой, подумать о своих личных делах: в Чистополе' его ждет Фира, бойкая, красивая татарочка, технолог часового завода. Еще до армии подружился с ней. Отец пишет: «Невеста у тебя уже с дипломом, а ты когда получишь? Тебе не положено быть без диплома». Разве можно обмануть такую мечту старика? Она обязательно сбудется. Знал бы отец, каких друзей приобрел его сын, не стал бы напоминать об этом с такой тоскливой настойчивостью.
— Абсолямов, Рустам, помоги,— донеслось справа. Это Булан Буланыч конопатит дырявую лодку. Не
лодка, а корыто с плоским дном. Солидные люди на дюралевых моторках носятся, а этот — главным энергетиком называется — привязал себя к рухляди с гнилым дном... Вытянули лодку на песок. Тяжеленная и дыры в боках — мышь проскочит. Принялись конопатить.
— Утопит вас эта лодка, Булан Буланыч, непременно утопит, как пить дать,— сказал Рустам и тут же пожалел: показал сварливость перед таким человеком...
Возле бакена на стремнине всплеснулся тревожный крик. До этой минуты там моталась весельная лодка. На ней пели, хохотали, повизгивали какие-то девчонки. Мимо промчался шлюзовой буксир. Волна от него всегда бешеная. Она, вероятно, захлестнула лодку.
Рустам метнулся вдоль берега направо. Там перед заводью болталось несколько дюралевых моторок. Подбежал к одной лодке, к другой, к третьей. Все прикованы к корягам. У каждой цепь с замком. И хозяева не откликаются. Метнулся обратно. Булан Буланыч уже успел столкнуть свою душегубку на воду. Возле него кто-то еще крутился с котелком и веслами... Вдвоем собираются тонуть... А там девчонки помощи просят.
— Эх, была не была! — донеслось с обрыва.
Это Мартын Огородников дал о себе энать. Он с разбегу перемахнул через лодку Булан Буланыча и был таков, вроде сразу утонул. Вот чем решил он отличиться сегодня. Утонет, косматик...
Рустам тоже бросился в воду. Проворный, выносливый, на Каме вырос, в воде — как щука. Размашистыми саженками он довольно быстро шел по течению к стремнине. Там показалась голова Огородиикова. Бросок, еще бросок... Вот уже видно горбатое дно перевернутой лодки. Рядом Огородников. Вместе подоспели к девчонкам. Писклявые, видать, не умеют плавать. За лодкой еще три голоса. Один знакомый — Иринки Николаевой. Это она соблазнила девчонок на такую прогулку. Будто нечаянно сюда попала. Ничего себе, придумала шутку, дуреха. Впрочем, ее голос твердый: «Не хватать друг друга за руки! Дышите ровно...»
На горб перевернутой лодки уже забрался Огородников.
— Мартя! — закричала Ирина и толкнула лодку.— Уходи!..
Две девчонки успели схватиться за Рустама. Одна за руку, другая обвила шею. Вцепились, не оторвешь. Рустам рассчитывал поднырнуть с ними к кромке лодки. Промахнулся: лодку отнесло течением дальше, чем рассчитывал.
Чтобы спасти себя и девчонок, нужно, во-первых, избавиться от их мертвой хватки. Рванулся вправо, влево. Не помогло. Потянуло под воду. Удивительно четко слышны всплески воды. Протяжным эхом отдаются людские голоса. Где-то рядом скрипят уключины весел. Дно лодки гремит раскатисто. Каждый стук давит на уши, будто гвозди впиваются в перепонки... Конвульсивный толчок ногами о дно, и Рустам ощутил резкий, неизмеримой силы удар в голову. Конец...
...На берегу полыхал костер. Пахло дымом, горелой рыбой и едучим нашатырем. Перед языками пламени стояли полуголые люди, шевелили губами, слов не слышно. Лица сливались с огнем и расплывались от подбородка до бровей. Дыхание сбивала тошнота. Через рот, нос и, казалось, из ушей выплескивалась полынно-горькая вода.
Рустам приходил в сознание медленно. Слух и зрение приносили в мозг сигналы окружающей действительности.
То оглушительный звон и яркие всплески красок, то шубная глухота и давящая на глаза темнота. Наконец стали доноситься обрывки фраз:
— Лодочники будто вымерли.
— Отдыхать приехали, притаились.
— Переписать бы их всех.
— Что это тебе даст: спасение утопающих — дело самих утопающих.
Кто говорит, по голосу не узнать. Кажется, Огородников. Кого он оправдывает?
Снова наступила глухота. Возле покойников разговаривают шепотом. Неужели?.. Нет, снова обрывки фраз:
—- ...Я за волосы ее тянул...
— Слышали, как Полина кричала: «Витя тонет, Витя...» А тонул Рустам.
— Как он махнул мимо лодки! Булан Вуланыч на веслах не мог угнаться за ним. Проворный.
— Вот тебе и проворный. Слава богу, на отмели в дно лодки головой ткнулся.
— Может, у него сотрясение!
Вот этого, кажется, больше всего напугался Рустам. И только спустя еще полчаса или час наступило прояснение. Глаза четко видят лица товарищей, хорошо слышны голоса. Костер яркий, светло, как днем. Рядом перед глазами Афоня Яманов, потный, на очках испарина. К самому лицу склонилась Полина.
— Дыши, Рустамчик, милый, дыши во всю грудь.
— Дышу,— ответил Рустам.
— Вот молодец! — сказала она, чуть не плача от радости.
Галка гладит ее щеки своей ручонкой, не понимая, почему надо плакать над дяденькой, который начал дышать. «Что же случилось?» — спросил себя Рустам.
На глаза попалась Ирина. Она стояла возле костра рядом с Ярцевым. Стягивая на груди мокрую кофточку, она смотрела себе под ноги. Ей, вероятно, было очень стыдно перед собравшимися, перед подружками, которых вовлекла в такую беду.
— А как девчонки? — спросил Рустам.
— Отошли, их откачивали под руководством Беллини. Возле костра отогреваются и все еще икают...
Подошли Ярцев, Булан Буланыч, Володя, Витя, Беллини.
Рустам окинул взглядом товарищей. Вспомнилась перевернутая лодка.
— Сколько было, девочек в лодке?
— Семеро,— ответил Володя Волнорезов ...
— А сколько вытащили?
— Пятерых Булан Буланыч с Витей на своей душегубке, как ты говорил, на буксир взяли вместе с перевернутой лодкой. Еще один рыбак, Геннадий Борков, помог ему... Вася Ярцев сорвал с замка дюралевую моторку, и мы к тебе подоспели. Ты сам дал знать о себе — головой о дно лодки. Подняли тебя вместе с той чернявенькой. За руку твою держалась. И Огородников одну на отмель выволок.
— Где он сейчас, Огородников?
— У костра, волосы на себе рвет.
Рустам приподнял голову, чтоб посмотреть на Мартына, затем спросил:
— А как уха, шашлык?
— Уха превратилась в лапшу, от шашлыка остались одни угольки.
В темноте затарахтел мотоцикл. Перед костром появился милиционер. За его спиной маячили двое. Один высокий, в плаще, другой пониже, в куртке с блестящими бляшками на груди.
— Кто сорвал лодку с замка? — строго спросил милиционер.
— Я,— ответил Ярцев.
— Пройдемте со мной.
Ярцев успокоил заволновавшегося было Рустами и скрылся в темноте. Туда же отступили те, что не посмели приблизиться к костру,— вероятно, владельцы дюралевой моторки. О чем они говорили с Ярцевым, никто из находившихся у костра уловить не мог, лишь Рустам Абсо-лямов теперь уже обостренным слухом фиксировал отдельные слова басовитого голоса: «Девушки... ха-ха, спасать... катать на чужих лодках... развратники...»
Эти слова, как показалось Рустаму, сотрясали под ним землю. Ого, вот как поворачивают дело против Ярцева, Но почему он отвечает так тихо, что не слышно его голоса. Надо кричать, возмущаться, наступать на них за то, что притаились, когда надо было спасать девушек.
И, собравшись с силами, Рустам, вскочил, .кинулся туда, темноту, выручать друга.. ....
Дело могло обернуться круто. Вслед за Рустамом бросились все, кто был у Костра. Несдобровать бы владельцам моторки даже в присутствии милиционера, но Ярцев нашел спокойный ход. Он попросил милиционера перенести разговор на завтра, передал ему свои документы,
— Ну, что, кажется, день отдыха пропадает? — спросил Володя Волнорезов.
— Уже пропал,— ответил Ярцев.
— Почему?
Рустам понял, что Ярцев собирается придумать какую-то версию, отвлекающую внимание всего табора неудачников от существа дела, помог ему найти ответ!
— Завтра аврал на пункте рекламации.
Это была неправда и правда: на пункте рекламации, в самом деле, по выходным дням скапливалось много машин частных владельцев. Туда комсомольцы-ремонтники разных цехов по субботам и воскресеньям приходили помогать сотрудникам пункта выслушивать претензии и устранять дефекты.
Шагая вдоль главного конвейера, Ярцев приглядывался к тому, на чем в иное время не останавливал даже беглого внимания. Сейчас его вдруг насторожило, что под ногами торцовая брусчатка — заводской паркет из деревянных шашек. Вышиби одну, вывалится вторая, затем третья... Ноги сами собой заскользили осторожно, как на зыбком льду. Сию же минуту он ощутил, что его провожают долгими взглядами начальники участков, бригадиры и сборщики сразу двух смен — утренней и вечерней. Идет пересменок. Остановись перед этими озабоченными взглядами и осудишь себя: нашел время испытывать внимательность людей к своей персоне, когда у них еще не улеглись волнения от вчерашней встряски.
Ярцев шел по вызову начальника ОТК, как было приказано — «доложить результаты выборочной обкатки автомобилей ночного выпуска»,— и нес в себе тревожные думы: «А вдруг в автомобилях ночного выпуска затаились
аварийные огрехи?.. Их не удалось выявить сегодня на выборочной обкатке, а потом... сколько проклятий пошлет заводу несчастный автолюбитель».
Это и еще что-то неосмысленное, кипящее в груди сдерживало Ярцева от рысистой прыти на вызов начальства и не позволяло останавливаться. Остановишься, и все захрястнет внутри, ни одного слова не отломишь для выхода наружу. И снова шаг за шагом память возвращала его к событиям вчерашнего дня.
...За три часа до окончания второй смены последнего дня месяца остановился главный конвейер. Остановился по техническим причинам. Наладчики, инженеры, технологи, ремонтники кинулись искать неполадки в электронных блоках «мозгового центра», в звеньях тяговой цепи, в контактах электропроводки, в роликовых опорах подвески. Ищут час, второй. На исходе третий... За эти три часа, должны были сойти с конвейера сотни автомобилей, которых не хватало для завершения месячного плана.
Сборщики расходятся понуро, с огорчением и досадой. А чему веселиться, когда остановился и не трогается конвейер? Уходи, не оборачивайся. Уходи и забудь о дополнительных начислениях к зарплате за выполнение плана, за качество... Нет, стойте! Разве можно так? Ведь он не чужой, свой, твой!..
Разумеется, никто не задерживал сборщиков ни в проходных, ни на площадках автобусных остановок. Весть, что остановился главный конвейер, встревожила город так, словно на него уже наползали громадины вечной мерзлоты, возвещая о возвращении ледникового периода. Из горкома партии позвонили в общежития: «Поговорите с рабочими, сборщиками, может, найдутся добровольцы остаться у конвейера, и затем... нельзя допускать, чтобы такой завод не выполнил плана, выбился из графика...» И добровольцы нашлись, поток сборщиков устремился к заводу. Даже коменданты молодежных общежитий тут появились во главе колонн своих жильцов. Федор Федорович в числе первых. Бледный, встревоженный, будто захлебнулась атака, люди залегли на нейтральной полосе под губительным огнем и их надо поднять во что бы то ни стало... Поднять!
В девятом часу вечера главный конвейер тронулся! Сборщики спешили наверстать упущенное. К полуночи план был выполнен с превышением на семьдесят машин.
Василий Ярцев понимал, что авральный выпуск автомобилей может таить много огрехов, и предложил своей бригаде обкатчиков остаться на площадке сбыта до утра. Летняя ночь короткая. С рассветом начать бы обкатку если не всех, то доброй половины автомобилей на испытательном полигоне. Члены бригады хмурились, но раз сам бригадир наметил себе десяток для придирчивой обкатки, не отставать же им.
Наступил рассвет. Первый автомобиль из своей десятки Ярцев провел на привычном режиме. Автомобиль не высказал никаких жалоб. Не верилось. Взял второй. То же самое. Лишь западала педаль сцепления при переключении скоростей: ее придерживала застывшая капля краски на изгибе кронштейна. Устранить ее на площадке сбыта — одна минута.
Третьему автомобилю досталась усложненная трасса. После разгона по гладкой бетонке Ярцев провел его на предельной скорости по стенке испытательного трека, затем бросил на ребристые скосы бетонированной эстакады, оттуда загнал в сухой песок, потом принялся мотать по кругу булыжной мостовой и по «трясучке» — по настилу из железобетонных бревен, где трясет так, что весь белый свет дробится на мелкие осколки. Если бы тот, кому достанется этот автомобиль, посмотрел на такую обкатку, то проклял бы трек: «Ведь это может угробить машину
и водителя». После таких встрясок водителю действительно необходим отдых не менее часа, автомобилю — доводка ходовой части. Но этот автомобиль пожаловался только на хлябь в креплении «дворников». Редкий случай. Ярцев сделал пометку в графе мелких неполадок, устранил хлябь и поставил свой штамп на листе контрольной обкатки — «дефектов не обнаружено». Можно было дописать «эталон», но воздержался: нельзя хвалить продукцию авральной сборки, так еще войдет в моду наверстывать простой конвейера за счет энтузиазма сборщиков. Постоянно на этом далеко не уедешь...
Четвертый, пятый, шестой, седьмой автомобили также не дали на обкатке тревожных сигналов, можно отправлять потребителям без зазрения совести. И другие обкатчики оставляли на своих листах такие же отметки. По сравнению с показателями прошлых дней, нет резких отклонений, хотя следовало ожидать много минусов.
Ожидать... К тому у Василия Ярцева, как ему казалось, были далеко не зыбкие доводы. Вчера вечером он наблюдал за работой сборщиков на участке, где завершается изоляция салонов кузова от ныли, влаги и шума. Далее идет наведение комфорта. Там и тут — ручной труд: еще не придумали и неизвестно когда придумают такие автоматы, которые умели бы так же чувствовать красоту внутреннего убранства кузова, как чувствует человек.
Сколько в кузове изгибов, углублений, стыков, щелей, шероховатостей и отверстий, которые надо заклеить, заровнять, закрыть, уплотнить надежно и красиво. Выполняют эту работу девушки. Поставь вместо них парней, не выдержат они изнурительно кропотливой однообразности и сурового ритма безостановочного движения конвейера. Не успел сделать одно дело в строгий промежуток времени, будешь делать два или заклинишь весь поток. Но девушки успевают, даже находят время посмотреть на себя в боковое зеркало и поправить прическу. Модницы, чародейки. Потому-то и появляются тут «посторонние» несмежных цехов, вроде нет у них других путей к своим станкам и агрегатам.
На укладке жгутов — резиновых уплотнителей дверных проемов кузова — трудились девушки, с которыми не первый год дружи г Ирина Николаева: две Кати, две Раи, две Гали.
— Забавные девчонки,— рассказывала о них Ирина.— На работе водой не разольешь, в общежитии цапаются. Всех женихов в шесть языков костят, потому ни одна не может осмелиться сказать о своем выборе: изведут. Разлучить их надо, иначе состарятся в девках.
Так было сказано после первой встречи с ними на комсомольском собрании цеха. Тогда одна из них — Галя-черноглазка, пересмешница,— бойко взглянула на Василия,-соразмерила его рост с другими и, покачав головой, чему-. то заулыбалась.
— Ревнивые они и чуточку завистливы, но не злые, шутить, умеют,— уточнила Ирина после молодежного вечера в городском Дворце культуры,. когда Василий рассказал ей, что ее подруги под водительством черноглазки с-ы--грали с ним шутку: в буфете заказали чашку кофе с конфеткой: и посмеявшись, разбежались в разные стороны.
И вот они у конвейера в часы сверхурочной работы. Две малышки Раи, две рослые Кати работали слишком уж
легко. Они, не глядя, присаживались на подножки кузова с двух сторон. В руках у них извивались жгуты черной резины. Еще мгновение — и жгуты, как заколдованные-змеи, послушно вытягиваясь, ложились в пазы. Две Га-ли — одна белокурая, другая черноглазка,— на ходу вы-тесняя подруг, раскидывали вдоль пазов клейкие ленты и, приглаживая их, казалось, без всякого внимания к делу, шаловливо покачивали ногами, будто сидели на скамеечке.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22